Пиджак

Никита Ломтев

Пиджак

Посвящается моему дедушке – Шустеру Б. Е. и моей бабушке – Шустер Т. А.

В одной Дружной Семье, в большом резном шкафу из тёмного дерева, жил Пиджак. Он был не просто стар – он был ветераном. Не в том смысле, что участвовал в боях, а в том, что выстоял против самого беспощадного врага – времени. Его шерстяная ткань вытерлась на локтях до лёгкого блеска, подкладка под мышками аккуратно заштопана разноцветными нитками Бабушкиными руками, а пуговицы, хоть и тусклые, держались намертво, будто солдаты на посту. Пах он нафталином, старыми книгами и едва уловимыми нотами дедушкиного одеколона «Шипр».

Никто уже не помнил точного года его появления, но Легенда жила. В мае 1945-го, когда весь мир ликовал, Бабушка, тогда ещё молодая и чернобровая девушка Катя, отнесла в ателье свой единственный дорогой подарок – отрез ткани из чистейшей шерсти, доставшийся чудом. И через неделю вручила Дедушке, молодому офицеру с только что зажившим ранением на плече, этот тёмно-синий, почти чёрный пиджак. «Чтобы в мирной жизни ходил, родной», – сказала она. И с тех пор пиджак стал его второй кожей, тихой летописью всей их дальнейшей, счастливой и не очень, жизни.

Они были неразлучны. Дедушка, Александр Петрович, надевал его на все события, которые считал Значительными. Не потому, что не было другого, а потому, что этот пиджак был талисманом, частью его самого. На свадьбе лучшего друга, погибшего позже под Сталинградом, Пиджак впитывал и радостные слёзы, и горькие тосты за павших. На выпускном дочери он гордо расправлял лацканы, когда та получала золотую медаль. А когда родилась Внучка, Дедушка, не снимая Пиджака, часами качал крошку на руках, и тот учился различать сладкий запах молока и детской присыпки.

Но настоящий праздник для Пиджака был – Театр. Там царила особая, торжественная тишина перед началом, волнующий гул антракта и всполохи яркого света из-за тяжёлого бархатного занавеса. И там у него был Друг. Вернее, он так считал.

В театральной гардеробной жила большая, дубовая, чуть неуклюжая Вешалка. Пиджак, будучи молодым и тщеславным, при первой же встрече начал рисоваться: «Я, знаешь ли, первый помощник Деда в Шкафу. Все меня слушаются! Шапки-перчатки – безоговорочно!». Вешалка молчала, её крюк-голова был печально опущен. Она была безнадёжно влюблена в ослепительную Меховую Тётушку Шубу, которая, в свою очередь, кокетливо болтала на соседнем Железном Крючке. Тот был холоден, блестящ и насмешлив.