Повесть о Петре и Февронии Муромских

Предисловие

Историческая справка. Легенда и быль

Первоначально «Повесть о Петре и Февронии Муромских» появилась как народная легенда. Это произошло не позднее середины XV века, так как именно к этому времени сложился церковный культ муромских угодников. Повесть со временем подвергалась различным авторским доработкам, в результате чего до нашего времени из средневековья дошло более ста пятидесяти ее списков в четырех основных вариантах. Количество этих списков говорит о большой популярности и самой легенды и ее героев. Один из лучших вариантов повести, созданный в середине XVI века, был написан рукой талантливого средневекового писателя Николая Еразма, что дало основание учёным считать его автором повести.

Муромский князь Петр и жена его Феврония – реальные люди, жившие на рубеже XII–XIII столетия, их мощи многие столетия – до советского времени, – хранились в муромском соборе Рождества Богородицы. Источником сюжета для «Повести» послужила легенда о мудрой крестьянской девушке, ставшей княгиней (село Ласково в пяти километрах от села Солотчи и бывшего Солотчинского монастыря, откуда была родом Феврония, существует и в наши дни). На церковном соборе 1547 года супруги были канонизированы. Известно, что прежде, чем прославить тех или иных лиц, Церковь проводит тщательное расследование их земной жизни и чудес, свершаемых ими после смерти. Следовательно, она располагала необходимыми данными для канонизации чудотворцев Петра и Февронии, отметив точную дату их преставления и прославления – 25 июня (8 июля по новому стилю) 1228 года. Этой канонизации предшествовало посещение Мурома царем всея Русии Иваном IV Грозным. В то время совсем еще юный царь предпринял путешествие по стране с целью поклонения мощам своих святых предков, которыми он считал и князя Петра с супругой. А после Казанского похода 1552 года в благодарность за молитвенную помощь муромских чудотворцев, этот государь приказал возвести в Муроме новый храм, посвященный святым Петру и Февронии, заказал храмовый образ чудотворцев.

Однако исторические источники указывают, что в отмеченное время в Муроме не было князя с именем Петр, а правил князь Давид (1203–1228 г.г.), который неоднократно упоминается в русских летописях и других исторических документах. Он, так же, как и в повести, имеет старшего брата – князя, передавшего ему после смерти свое княжение. Но и брата звали иным именем, чем в повести – Владимиром, а не Павлом. На основании этого некоторые историки подвергают сомнению существование у легенды реальных прототипов, либо относят годы их жизни к более позднему времени, о котором не сохранилось документов. Другие же ученые ссылаются на то, что князьям в то время давали двойные имена.

Существование двойных имен у всех почти князей подтверждается многочисленными летописными источниками. Причем это были не просто имена, взятые с потолка, либо придуманные родителями. Одно из них новорожденному давалось в честь святого, в день памяти которого он родился. Другое имя было родовым – в честь одного из предков ребенка. Эта традиция существовала с древних времен до последних лет правления Рюриковичей. Так, Креститель Руси, великий князь Владимир Всеволодович при собственном крещении получил имя святого Василия. В честь своего небесного покровителя он поставил храм в Киеве, на холме, где прежде стоял идол Перуна. Первый Русский Государь Иоанн III Васильевич, родившийся много позже, в 1440 году, при крещении был наречен Тимофеем, его сын, Государь и великий князь Василий III Иванович был назван при крещении Гавриилом. Не удивительно, что мы знаем их под светскими именами, крестильное же имя, приведенное во многих летописях, известно лишь специалистам. Но так же не удивительно, что, если бы Церковь решила прославить их в качестве святых, она предпочла бы их христианские имена, данные в честь святых.

Упоминаются в летописях и двойные имена современников муромских святых угодников. Вот как в Типографской летописи говорится о рождении будущего великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо (1154–1212): «В лето 6662[1]<…>. Того же лета родися Гюргю сын Всеволод и нарекоша имя емоу во святом крещении Дмитрей». И именно с этим крестильным именем – Дмитрий, – он запечатлен на фресках Московского Архангельского собора – на северной грани юго-восточного столба рядом с князем Андреем Боголюбским. А на северно-западном столбе того же храма представлены в монашеских одеяниях Петр и Феврония – также под своими церковными именами.

[1] – На Руси до Петра I летосчисление велось по Византийскому календарю – от сотворения мира и отличалось от современного на 5508 лет.

В той же Типографской летописи далее под годом 6698 (1190 г.) читаем уже о рождении сына у самого Всеволода: «Того же лета родися оу Всеволода Ярослав, рекомый Феодор». Основателя ветви муромских князей также назвали двойным именем: Ярослав – Панкратий Святославович (1096–1129).

Этот список можно продолжать долго. Судя по тому, что сохранившееся в истории имя муромского князя – Давид – тоже было родовым – такое имя носили несколько представителей рода Рюриковичей, в том числе и из муромской ветви, – второе имя Петр было крестильным, в честь святого, в день памяти которого, видимо, родился князь. Неудивительно, что именно оно и закрепилось в православной традиции и в русской литературе. Однако и первое, Петр, не забылось: этим именем (не случайно же!?) князя вновь нарекли перед кончиной – при принятии им монашества.

Вместе с князем Петром постриглась и его супруга Феврония под именем Евфросинии. По преданию, любящие друг друга супруги еще при жизни приготовили для себя общий гроб и приказали похоронить их рядом. Однако муромцы побоялись исполнить их волю, ведь они стали монахами. Княгиню отвезли в женский монастырь, князя положили в отдельном гробу в муромском соборном храме Рождества Богородицы. Однако поутру тела супругов оказались рядом. Их снова разделили, но чудо повторилось. Более уже разлучать их побоялись, похоронили вместе. Первоначально, судя по «Повести», – возле храма Рождества Богородицы. И лишь после прославления в качестве святых, их тела были перенесены в храм. В XVII веке для них изготовили великолепную гробницу, украшенную рельефами и изображениями святых.

После октябрьской революции 1917 года рака с мощами Петра и Февронии оказалась в Муромском музее, а собор Рождества Богородицы, где они покоились несколько столетий, был разрушен. В 1989 году рака была возвращена Церкви и верующим, после чего три года находилась в Муромском Благовещенском соборе. А через несколько лет, 19 сентября 1992 года мощи муромских угодников были торжественно перенесены в женский Свято – Троицкий монастырь, расположенный в центральной части города Мурома. Гробница с мощами была помещена в древнем Троицком соборе (нынешний храм освящен в 1643 году) справа от иконостаса. Над ней устроена резная сень, место украшено замечательными иконами. Сюда и доныне стекаются отовсюду паломники, чтобы поклониться мощам Святых благоверных Петра и Февронии, которые, по данной им от Бога благодати, являются покровителями любви и христианского брака. Их же просят люди о помощи в поиске супруга, в деторождении. Нередки случаи исцеления людей, молившихся о здоровье у их гробницы, случаются и иные чудеса.

По преданию, одно из первых широко известных в народе чудес произошло после поклонения преподобным супругам царя Ивана Грозного. Сюда, в Муром, он заехал перед решающим походом на Казань в 1552 году и долго молился перед гробницей святых угодников. Нетрудно догадаться, что молился он покровителям семейного благополучия не только об удаче в походе. Пятый год состоял он в браке с Анастасией Романовой, а сына у него так и не было. Вопрос этот в его семье был, наверняка, весьма болезненным, ведь у его отца Василия III более двадцати пяти лет не было детей, что породило немалые проблемы и слухи. И вот, после возвращения из Казанского похода царя ожидало счастливое известие: его супруга родила сына Дмитрия. А после его нечаянной гибели, словно в утешение, в 1554 году родила и другого сына – Ивана. Очевидно, по обету, данному во время моления святым, царь прислал вскоре в Муром артель мастеров, которые возвели над мощами Петра и Февронии новый каменный храм Рождества Богородицы. Поставили они в Муроме и несколько других храмов.

Известно немало других случаев исполнения просьб верующих, обращенных к святым угодникам Петру и Февронии.

День прославления святых Петра и Февронии – 25 июня по старому стилю или 8 июля по новому стилю, – по решению светских властей с 1992 года празднуется как День города Мурома, одного из древнейших в России, – Муром впервые упоминается в «Повести временных лет» вместе с Новгородом под 862 годом.

24 ноября 2003 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II Совет региональной организации «Народный клуб «Семья» учредил общественный «Орден Святых благоверных Петра и Февронии Муромских». Орден вручается в День памяти Святых российским и зарубежным гражданам и организациям за значительный вклад в укрепление института семьи, за верность, милосердие и подвиг в области семейно-брачных отношений. Указом президента В. В. Путина год 2008 объявлен годом семьи, что тоже говорит о важности семейных отношений в нашем обществе.

Предложенный автором вариант «Повести о Петре и Февронии» не отступает от традиционного сюжета. Это, однако, не помешало значительно расширить объем повести, для чего были использованы и исторические документы, личности, древние литературные произведения. Например, «Свадебный чин» из древнего досильвестровского «Домостроя». Детали, однако, не должны были затмить сути подвига святых, их верности друг другу, потому сведены до минимума описания окружающих их декораций, лиц, одежды и прочего, не важного для сюжета. Сделано все это с одной целью – донести до наибольшего круга читателей повествование о подвиге святых благоверных Петра и Февронии, напомнить о важности для каждого человека счастливой семейной жизни.

В Приложении к этой книге даны древнейший список повести о Петре и Февронии на старом русском языке и перевод ее в изложении средневекового писателя Ермолая Еразма. Тут же помещены их жития, молитвы им, и статья авторитетнейшего академика Д. С Лихачёва, разъясняющая нам суть подвига муромских святых.

* * *

Глава I

Страшный гость

В тот вечер муж показался княгине Муромской необычайно взволнованным и непривычно суетливым. Он появился в ее комнате без стука, словно разом возник из ниоткуда, так, что, заметив его, служанка Елена вздрогнула и выронила расческу, которой укладывала волосы госпожи.

По обычаю, отстояв небольшую вечернюю службу в домовом храме, княгиня отправилась в свои покои готовиться ко сну и теперь, уже одетая в ночную рубашку, сидела в резном креслице перед туалетным столом, на котором стояла новинка – овальное зеркало в золоченой оправе. На его бронзовой, отполированной до блеска поверхности, она видела свое удлиненное лицо необычайно смуглого оттенка, совсем непохожего на настоящий цвет кожи. Зеркальце размером чуть больше ее лица привез княжеский казначей из Новгорода Великого, с весенней ярмарки, куда, сказывают, съезжались купцы со всей Европы. И вот уже несколько дней княгиня с боярынями по очереди, а то и вместе глядели то в него, то друг на друга, сравнивали, обсуждали и пришли к выводу, что зеркало ничуть облик не искажает и даже наоборот, затемняя его слегка, делает более загадочным. Старое зеркало – маленькое и еще более мутное, княгиня перенесла в переднюю комнату на поставец – там она принимала гостей и могла теперь в любое время, взглянув на него, оценить свой внешний вид.

Супруг, возникший неожиданно и бесшумно возле двери, будто удивившись присутствию служанки, сделал нетерпеливый знак рукой, чтобы та поторопилась. Поток воздуха колыхнул пламя многочисленных свечей, и на стене дрогнули уродливые тени присутствующих. Испуганная неожиданным появлением господина, Елена, дрожащей рукой завершив начатое дело, быстро поправила пышные подушки и, откинув уголок одеяла на широкой постели под альковом, торопливо выскользнула из комнаты. Вечерний гость плотнее прикрыл за ней дверь и обернулся к княгине, которая всегда была рада видеть у себя весьма занятого обычно князя Павла. Она улыбнулась ему и кивнула в сторону стоящего рядом стула:

– Располагайся, друг мой, я не ожидала, что ты так быстро обернешься. Доволен ли ты поездкой?

Ее супруг еще два дня назад, едва рассвело, отправился с младшим братом Петром и небольшой дружиной в гости в соседнюю Рязань по приглашению тамошних князей – договариваться о походе на волжских болгар. Такие поездки занимали обычно не менее трех дней, ибо переговоры сопровождались продолжительными дружескими застольями, выездами на охоту, ожиданием прибытия других князей.

Вместо ответа супруг придвинул к ней свой стул, и глаза его необычайно сверкнули. Он погладил ее по волосам, прикоснулся к шее, рука его скользнула под распахнутый кружевной ворот ночной рубахи, припала к груди. Эта рука, касаясь ее, будто волшебством, зажигала тело незнакомой прежде страстью, кровь ударила в голову, потом отхлынула вниз, под живот, в глазах потемнело, грудь, каждая клеточка кожи возжелали новых таких же прикосновений.

От стыда за столь греховные свои помыслы, княгиня покраснела и замерла, боясь даже себе признаться в возникшем вдруг неодолимом похотливом желании. А он, не встречая сопротивления, все смелел, движения его рук становились все увереннее, ее ночная сорочка уже мешала ему.

Они были женаты давно, но ничего подобного прежде княгиня не испытывала. Их супружеские отношения были чинными, традиционными, более даже дружескими, чем страстными. Муж был много старше ее. Он заходил в ее палаты каждый вечер, они беседовали о прошедшем дне. Один – два раза в неделю супруг являлся к ней уже в ночном одеянии через внутренние двери, соединявшие крытым переходом их покои, и оставался на ночь, предварительно сняв халат и ночную рубаху и аккуратно разложив их на широкой лавке, стоящей прямо подле кровати. Во время поста они и вообще ограничивались лишь нежным поцелуем.

Теперь князь был словно другим, и она боялась взглянуть на него, хотя и изнемогала уже от желания. Он поднял ее со стула, прижал к себе и издал стон, похожий на рычание. Она вдруг вспомнила, что, явившись к ней сегодня, обычно разговорчивый супруг не изрек еще не единого слова. Но и сама она была сегодня совсем другой, чем прежде, оттого, тут же, забыла свое удивление и вновь превратилась в одно лишь желание.

Не выпуская ее из рук, он придвинулся к большому подсвечнику возле стола и задул одним дыханием сразу все свечи, остались гореть лишь две у изголовья постели. Уже в полутьме стянул с ее плеч рубаху, и та упала на пол. Одним движением, непонятно как, стряхнул одежду и с себя, и уже через мгновение они оказались в постели на прохладных льняных простынях. И тут только она наконец-то решилась взглянуть на мужа, который уже овладевал ею и вновь издавал стоны, похожие на рычание. Но перед глазами ее будто стояла пелена от слез страсти, она и сама неожиданно застонала, едва не теряя сознание от впервые испытанного потрясения. И вновь глянула на супруга, который в тот момент зарычал громче прежнего. Неожиданно она увидела перед собой беса с горящими глазами, черного, жуткого, с волосяным покрытием на лице. Ужас охватил ее, и она закричала, что было сил, но вместо крика из ее горла вырвался лишь тихий хрип, и княгиня действительно потеряла сознание.

Очнулась одна, в тишине, в своей постели, в опочивальне по-прежнему горели две свечи. Она огляделась по сторонам, ощупала соседнюю подушку, которая была помята и хранила еще следы чужого присутствия. Княгиня вскочила, взяла лучину и зажгла вновь все свечи, почему-то заглянула под кровать. В спальной никого кроме нее не было. Кинулась к иконам, начала молиться, просила у Господа прощения, разрыдалась. Она уже поняла, что согрешила вовсе не с мужем, а, скорее всего, с посланником самого дьявола. Но, тут же, вспомнила пережитые ощущения и, вопреки ее воле, мыслям, ею начало овладевать желание вновь испытать эту неземную страсть. Княгиня поднялась с колен, обошла все свои комнаты, выглянула из двери опочивальни в переход – везде было пусто. Дверь в покои мужа была заперта. Побродив по терему и успокоившись, она вернулась в постель и довольно быстро уснула. Утром узнала, что князь Павел из Рязани еще не воротился.

Оставшиеся дни до его приезда прошли в смятении. Она приказала слугам, чтобы немедленно доложили ей, как только муж сообщит о своем прибытии, либо явится лично. Мучительно думала, как рассказать ему о свершившемся грехе и надо ли вообще говорить об этом. До сих пор никаких тайн от супруга у нее не было. Но ведь этот случай был особенным, и рассказ о нем мог разрушить их добрые отношения. Она говорила себе, что не виновата в свершившемся грехе, что не собиралась изменять князю. Но ведь «это» случилось? Значит, надо покаяться! Но надо ли?

Она никому пока не сказала о происшедшем. Видевшая ночного гостя служанка ни о чем не спрашивала, возможно, решила, что это действительно был князь Павел, каким-то образом прибывший на краткое время домой. Княгиня же томилась своими сомнениями и ожиданием. Она чувствовала, что ночной гость явится снова. Сначала уверенно решила, что как только это произойдёт, она поднимет крик, шум, разбудит слуг и ни за что не позволит ему приблизиться к себе. Потом вспомнила, с кем имеет дело, и поняла, что если он захочет, сможет применить свои бесовские чары, и она либо онемеет, либо вообще потеряет возможность сопротивляться. Эта мысль приходила все чаще, по мере того, как проходило время, и она все чаще вспоминала о его прикосновениях и их невероятном воздействии на ее тело. Страсти закипали в ней, ей чудилось, что он уже рядом, временами ей даже хотелось, чтобы он был рядом. Она начинала молиться и каяться, но плоть не слушалась ее и требовала пережитого однажды удовольствия.

По вечерам, а порой и долгими ночами княгиня прислушивалась к каждому шороху за дверью, и чем дольше «Тот» не являлся, тем спокойнее она относилась к мысли, что он должен таки снова прийти к ней. В конце концов, не прошло и трех дней, как она уже нетерпеливо ждала своего страшного ночного гостя.

Но приехал князь Павел. Она сама догадалась об этом по шуму во дворе, топоту копыт, по разлетевшимся по палатам многочисленным звонким голосам. Она поспешила во двор встречать мужа, спустилась по лестнице с золоченого верхнего крыльца своего терема прямо во двор, и Павел радостно обнял ее прямо у входа. Он хорошо провел время, он любил свою жену и был счастлив, что все у него в порядке. За обедом весело рассказывал, чем занимался в Рязани, где побывал, о чем договорился с родичами – князьями. А вечером явился к ней в опочивальню, когда она уже осталась одна.

Княгиня ждала мужа, но в первые минуты сомнения все-таки одолевали ее. Павел ли это? Огоньки свеч отражались в его глазах, скользили бликами по лицу и одежде, и он на какое-то мгновение показался ей чужим, «Тем». Но князь неторопливо снял с себя одежду, аккуратно разложил ее на лавке и когда спокойно улегся рядом с ней на постели, княгиня уже была уверена, что это ее супруг. Его прикосновения были знакомы, приятны, но не обжигали страстью, не кружили голову, не будоражили кровь, не доводили до стона. Он традиционно посетовал на то, что Бог не дает им наследника, и выразил надежду, что уж на этот раз его усилия окажутся не напрасными. Княгиня поддакнула ему и ласково обвила мужа руками. Так, обнявшись, они и заснули. Рассказывать о страшном своем госте она не решилась. Надеялась, что все обойдется.

Но не обошлось. В следующий вечер явился «Тот». Поначалу княгиня не догадалась об этом. Они со служанкой за туалетным столиком раскладывали по коробочкам украшения и отбирали те, что требовали ремонта. Вновь явившись неслышно, будто из воздуха, гость сел напротив нее в кресло возле туалетного стола, вытянул ноги. Поначалу она не сомневалась, что это князь Павел, ибо он был в обычном своем расшитом кафтане с серебряными пуговицами, в удобных коротких сапогах, которые носил дома, темно-русая его небольшая бородка была аккуратно расчесана, глаза были прикрыты и едва привлекали к себе внимание.

Служанка немедленно откланялась, но тут же, следом, постучав, явился младший брат супруга Петр – по заведенному правилу пожелать княгине спокойной ночи. Веселый и улыбчивый, молодой князь прямо с порога поклонился сначала княгине:

– Будь здорова, сестрица, отдыхай спокойно, – затем обернулся к брату, – и тебе, братец, еще раз здравия желаю. Только не пойму, как это ты опередил меня, я же вроде только что от тебя вышел и никуда не заходил?

Заметив, что брат не очень доволен его появлением и продолжает молчать, Петр воскликнул:

– Ах, да, я ведь останавливался, слуге распоряжения давал! Видно и проглядел тебя. Впрочем, это неважно. Кланяюсь.

Он еще раз прямо у порога тряхнул своими русыми кудрями и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

– Что ты такой пасмурный, друг мой? – спросила княгиня мужа. – Утомился, или вести нехорошие получил? Знаю, вечером владыка к тебе заходил, небось, снова льгот каких просил или денег на строительство?

Гость как-то странно хмыкнул и в упор глянул на княгиню сверкающими очами. Уже знакомая неземная искра страсти вновь пронзила все ее члены, и все дальнейшее происходило уже вне ее воли, вопреки рассудку, прежним ее планам и угрызениям совести. Она отдалась своему желанию, стонала от удовольствия и уже не испугалась, когда услышала знакомое рычание, и, взглянув на своего партнера, увидела в полутьме его страшный звериный облик. Лишь вновь зажмурила глаза и продолжала плыть в волнах всеохватывающей страсти и восторга.

– Вот ты уже и не боишься меня, – услышала она рядом хриплый незнакомый голос.

Княгиня открыла глаза и вновь увидела рядом с собой лицо супруга. И хотя она уже знала, что это не он, знакомое лицо совсем успокоило ее совесть.

– Почему ты являешься ко мне? – спросила она.

– А сама ты разве не видишь, как нам хорошо? – ухмыльнулся гость.

– Так тебе, наверное, с любой неплохо. Ты же плоть, будто молнией дерево возжигаешь! С такой силищей ты кого угодно одурманить можешь.

– Не скажи. Я хоть и другого обличья, а в чувствах разбираюсь. Мне, может, еще сложнее полюбить, чем вам, людям.

– Зачем же ты меня, замужнюю выбрал, это ж грех великий.

– Ха – ха – ха, – зарычал гость, давясь от смеха. – Да я сам весь есть грех, по-вашему. Мне это только удовольствия прибавляет. А тебя я давно приметил: ты к богослужениям равнодушная, в храм неохотно ходишь, это хорошо!

– Что ты придумал, зверь лютый! – возмутилась княгиня. – Я как все люди, не без слабостей, но от Господа никогда не отстранялась!

– Ну-у-у, – прохрипел гость. – Не поминай Его без нужды! А ты – не как все. Ты – грешница хорошенькая. Я как тебя заприметил, так и воспылал весь. Не поверишь, долго следил за тобой, не решался явиться. Я хоть и нелюдь, а насильно навязываться женщине не могу. Мне надо было, чтобы ты по своей воле ко мне припала.

– Так разве ж я к тебе по своей воле? – возмутилась княгиня. – Ты ж обманул меня, мужем моим прикинулся, и теперь вот его лицом прикрываешься!

– У каждого свои хитрости. Мне это больших усилий стоит – под чужой личиной являться. А в моменты страсти я и вовсе не могу чужой облик удерживать – вот и напугал тебя в прошлый раз. А нынче ты меня узнала, не отрекайся, сама на меня кинулась.

Страшный гость добродушно зарычал и снова притянул княгиню к себе. Она хотела оттолкнуть его, возмутиться, закричать, но нечистая сила вновь овладела ею, увлекая в пучину страсти.

* * *

– Ты такая бледная сегодня, – заботливо заметил заглянувший к ней утром супруг. – Не заболела?

– Да-да, мне немного нездоровится, голова… Я, пожалуй, пойду, полежу.

Княгиня, не поднимая на мужа глаз, сгорая от стыда, вернулась в свою спальную, откуда лишь недавно исчез, словно испарившись, ее страшный ночной гость. Но она уже не испытывала никакого отвращения при мысли о нем. Напротив, воспоминания о ночном свидании пробуждали в ней новые нетерпеливые желания.

…Княгиня похудела, осунулась, на вопросы супруга о здоровье отвечала уклончиво, принимала его равнодушно.

Однажды поздно вечером, подойдя к ее опочивальне со стороны своих покоев, князь Павел услышал чужой неприятный голос. Удивившись, он постучал, ибо дверь была заперта изнутри. Голос умолк, а спустя минуту княгиня отворила. Он оглядел спальную, прихожую, заглянул даже в гостиную, но кругом было пусто. Княгиня в небрежно наброшенном ночном платье, словно завороженная, застыла на краешке постели и широко раскрытыми глазами смотрела перед собой в пространство. Князь присел рядом, заглянул в глаза. Она будто не видела его.