Полная версия
Волчий корень
Он был недоволен местной властью. Пешеходы калечатся, а властям хоть кол на голове теши.
Народ из палаты один за другим вышли.
– Короче, слушай. – Глаза у Сани едва виднелись среди отекших век. – Внучка попалась одному в лапы – никак не вырвется. Ты его знаешь… Потому и приходил я к тебе.
Царев отвернулся к окну и заплакал. Никогда не видел его Степаныч таким.
– Кто он?
– Который тебя закрыл. Возьми-ка вот адресочек. Свой человек… Вместе обсудите. Без меня.
Он сунул пальцы в карман рубахи, вынул удостоверение. В нём лежала четвертинка бумаги в клетку.
– Он моложе нас будет… Тот самый, о котором мы вчера говорили. Награжденец. Пятнадцатью сутками удостоили… По случаю двухсотлетия… …
На лице у Царева мелькнуло подобие улыбки.
– Продолжай.
– Хотел миром обойтись… Смотрю: едут. Дай, думаю, остановлю. Наверняка, думаю, внучка у них там сидит. Они вылезли – и давай… Свалили, естественно. Ногами обработали, как положено. Напоследок один саданул, лежачего, с разбегу. Сосуд лопнул.
Царев показал пальцем в бумажку и продолжил:
– Остальное у этого типа спрашивай… Он в курсе. Теперь иди и не приставай – я болеть буду…
– Может, тебе принести? – спросил Степаныч и напугался. Человек после операции. Можно сказать, с того света, а тут ему предлагают.
– Вечерком… Заодно доложишь о проделанной работе. Апельсины принес? Положи в тумбочку…
Ефремов вышел из палаты и направился к выходу.
В вестибюле развернул записку. В ней значился телефон и странная аббревиатура: «К.С.А.». Степаныч вынул мобильник, набрал номер.
– Карманов слушает! – прогремело в микрофоне.
Точно! Как можно было его забыть?! Это был Сергей Анатольевич!
– Здравствуй, Серёженька, – запел Степаныч. – Ефремов беспокоит… Может, ты помнишь такого?!
– Обижаешь, слушай…
– Я из ЦГБ! Царь после операции здесь лежит! Подробности при встрече. Как у тебя со временем?
– Без проблем… Запищи адрес.
Карманов диктовал. Степаныч про себя повторял. Чем больше повторишь – тем лучше запомнишь.
Ехать пришлось в Новый город. Добравшись троллейбусом до проспекта Созидателей, Степаныч вышел. По указанному адресу оказался детский садик. Осталось найти в нем охранно-детективное агентство «Скорпион». Вот и агентство. Портрет Шварценеггера над входом – злых духов отпугивать. Табличка на двери. Директор Карманов.
Выходит, бывший опер после ухода на пенсию создал охранное предприятие. Вложил в дело все средства, полученные во время увольнения, – двенадцать должностных окладов.
Карманов был моложе Ефремова. Потому и ушел позднее.
– Так это тебя на пятнадцать суток оформили? – напрямую спросил Степаныч.
– Дезинформация… Всего на семь. Но не каюсь. Я высказал им всё, что о них думаю. Тебя, говорят, тоже нагнули…
– Было дело.
Карманов продолжил говорить о своем, наболевшем. Дело в том, что Садыков обнаглел по всем направлениям. Обложил оперативников данью. Попробуй, не принеси в конце месяца!
Степаныч переспросил. Тот ли это Садыков, что стоит над областным розыском? И не ошибся. Тот самый. Которого по молодости Степаныч учил писать рапорта. Полковник совершенно теперь ничего не боялся, считал себя осью, вокруг которой остальные должны крутиться с заданной скоростью.
– Поэтому я уволился, – продолжал Карманов. – Решил агентство открыть – ведь у меня опыт. Так нет же! Они мне палки в колёса… Пришлось в суде доказывать, что обладаю опытом, знаниями. Не веришь, можешь в суде узнать. Судья Максимов разбирался.
Степаныч всегда надеялся на Карманова. Не верил он теперь лишь в РУВД.
– Выходит, у них там подобие раскола?
– Ничего подобного! Они едины как никогда! Недовольные ушли, а эти проводят в жизнь политику «партии». Бандиты в подполье. Задавили их менты. Вес не тот. Кому наркоту подсунут. Кому пистолет засвеченный. Попробуй, отмойся. Пока суть да дело, а время бежит. У них даже общак свой имеется, а прокурор, чтоб ты знал, ходит теперь под ними. Ты его знаешь. Докукин его фамилия. Тот ещё комбинатор… Короче, от них теперь один вред. Докукина Жидким зовут. Во все щели просачивается. Без вазелина…
– Теперь понятно, почему им сходит с рук. Перевёртыши…
– Как их ни назови – всё одно – чёрт лохматый! Но хватит об них. Что у тебя-то? Рассказывай…
Пришлось Степанычу пересказывать о себе полную историю, включая вчерашний день.
– Эдак они нас совсем упакуют, – закончил он. – Мы же ничего собой не представляем.
– Как это вдруг ничего?! Ты следак, я опер. Царев в ОМОНе служил. Неужели мы всё забыли?
– И что?
– Морду начистить, и то за счастье. За себя и за того парня, который в больнице лежит. Прямо сегодня…
Карманов поделился подобием плана. Встречаешь у квартиры, допустим, того же Бнатова и спрашиваешь, нет ли у него закурить. Главное – остановить. Потом бьешь по ушам, а когда свалится – пинаешь в селезенку. Можно и между ног, чтоб на баб не прыгал… Не приставят они к каждому «обиженному» роту охраны. Главное – собрать информацию: время работы, график дежурства, место жительства.
– И пороть, пороть, пороть… – заключил Карманов. – Хоть каждый день, потому что порка – святое дело, можно сказать. Не зря предки практиковали… Зато «шкура» станет дубовая, хотя и в рубцах! Что еще? Да, имеется еще один доброволец. От ФСБ, между прочим.
– Сегодня будет неудобно, – усомнился Степаныч. – Сегодня надо больного навестить.
– А никто не настаивает. Значит, говоришь, вечерком приглашал к себе?
… В седьмом часу Степаныч как штык стоял в вестибюле, выискивая в толпе Карманова. В расстроенных чувствах он уже решил подняться на пятый этаж, как услышал вдруг сбоку:
– Закурить не будет?
Рядом стоял сморщенный тип – прозеленел весь насквозь.
– Не курю, – великодушно произнёс Степаныч. – И вам не советую.
– Фильтруй базар… – угрожающе произнёс тип. Хорошо советовать, когда сам не куришь, но если ты куришь, то советы выглядят вызывающе.
Глаза у мужика налились кровью. Какой, однако, первобытный тип. Стоит рядом и не отходит. Второй к нему подошел и спрашивает:
– Долго нам ещё здесь торчать?
Степаныч второго где-то видел. Но где, не помнил.
– Неужели, не узнал, Степаныч? – спросил первый, щеря прокуренные зубы.
Карманов. Паразит. Разве так можно шутить!
– Идём к больному. Заждался, поди…
Втроём они поднялись на этаж и вошли гурьбой в палату.
– Куда так много? – визжала медсестра.
Курильщик вынул удостоверение и протянул: служебная необходимость, знаете ли. Нужно отдельное помещение. И сунул коробку конфет, чтобы не скучала ночью.
– В столовую пройдите, пожалуйста…
Посетители прошли.
– Пригласите Царева, пожалуйста, – велел Карманов. – Ходячий? Уже оклемался? Быстро, однако. Ждём…
А сам посудой гремит в портфеле.
Дверь открылась, в столовую заплыл Царев, присел к столу. Повезло, можно сказать, прошлой ночью. Хирург попался что надо. Мирового класса. Скоро швы снимут.
– Не торопись, – осадил его «курильщик». – Лечись как следует…
– А ты кто такой? Назовись.
– Карманов я. Неужели трудно понять?..
– Теперь узнал. По глазам… Блудливые они у тебя!
– Короче, тебе можно коньяк или нет? – перешёл к делу Карманов. – Как ты себя вообще чувствуешь?
– Хорошо чувствую. Наливай. Если чего, до палаты доползу.
Ему плеснули в граненый стакан. Больной выпил и закусил апельсином. Замечательно. Кровь побежала по жилам.
– В общем, лечись помаленьку. Не торопись, – учил старого молодой Карманов. – А мы примем меры. – Он ткнул пальцем в окно. – Слушай радио. Читай газеты. Может, ты мерзнешь здесь? Одеяло тебе принести?
Оказалось, не надо. Утром у него были зять с дочерью и внучка. Вот о ком позаботиться бы. Короче, наливай по второй…
Глава 5
Половина декабря ушла на подготовку. Вначале занялись транспортом. Одному следовало зарядить аккумулятор. Второму шины поставить зимние, чтобы не скользить как корова на льду. Подозреваемых набралось целых пятеро. И вот он настал день. Точнее, вечер. Бывшие менты, включая работника ФСБ Виноградова Евгения, сидели в машине у прокурорского дома и смотрели по сторонам. Курить нельзя. Можно лишь клювом слегка щелкать и моргать. Первым прокурора заметил Виноградов. Молодой. Зрение у него острое.
– Вот и Жиденький наш плывет, – сказал он обыденным голосом.
Жидкий вышел из машины и, косясь на стоящий в сторонке «уазик», направился к подъезду.
– Товарищ Докукин?! Вас к рации просят, – произнес молодцеватый голос.
У дороги стоял молодой человек и указывал в сторону «уазика».
Прокурор сверкнул глазами. Около дома застали, паразиты, – значит, что-то серьезное.
– Ну-ну… – бурчал он, приближаясь к автомашине. – Какие еще в районе проблемы?
Дальше ему разговаривать не позволили. Моложавый легонько поддал под локти, и Докукин сам собой оказался на заднем сиденье. Машина рявкнула и поскакала, затем свернула на проспект Ленинского Комсомола, миновала мечеть и свернула в сторону Горелого леса.
На руках у прокурора теперь были тугие наручники, а во рту внушительный кляп – такой большой, что от напряжения немело горло и челюсти. Влага постоянно набегала, и не было никакой возможности ее хотя бы сглотнуть. Попытка избавиться от слюны причиняла страдание. В животе урчало. Куда везут? С какой целью? Для чего он понадобился, и кто эти люди? Молчат. Ни слова не проронили.
Машина несется безлюдной дорогой. В салоне темно. Давно миновали и Горелый лес, и село Архангельское. По обочинам тянется сосняк, бетонные будки. Отсюда качают воду для города.
Всё. Кажется, приехали. Машина сбавляет ход.
– Мы тут решили, – сказал тот же голос, – пора на покой. Достаточно выпил кровушки. Предоставляем последнее слово.
Последнее слово? После этого обычно следует приговор. Боже, они хотят с ним расправиться, в то время как настоящая жизнь только начинается.
Изо рта у него с трудом вынули кляп.
– Присосался…
– Я прокурор! – тявкнул Докукин, захлебываясь слюной. – Вам хотя бы известно, на кого вы замахнулись?
– Не гунди.
– Что вам надо?
– Чтоб ты сказал последнее слово…
В животе у прокурора опять заурчало, нижняя часть вдруг сделалась неуправляемой. Он не мог больше терпеть.
– Хочу в туалет!
– Последнее слово произнесено. Снимите с него наручники, а то скажут, что мы нарушаем права человека.
Наручники сняли, но Докукин вдруг отказался выходить из машины. Он вцепился в поручень мертвой хваткой и выл по-волчьи. Ему казалось, что, оставаясь в машине, он сохранит себе жизнь.
– Выходи. Приехали…
Стальные руки вцепились в запястья, оторвали пальцы от поручней и дернули на себя. Жить осталось две секунды. Докукин валялся у машины и выл. Даже прощения попросить не догадался. Всё, на что он оказался способен – это протяжный вой. От жертвы шел запах.
– Обгадился, кобелина…
Но это лишь добавило сил.
К нему нагнулись, сунули в карман какую-то бумажку.
– Прочитаешь на досуге…
Он не ослышался. Его оставляли в живых.
Вновь нагнулись и сунули в карман табельный пистолет, изъятый в машине. Отошли в сторону, переговариваются. Закурили.
Докукин выхватил пистолет, передернул затвор и, не целясь, раз за разом нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало.
– Не исправить волчью породу. Говорю, в расход надо было, – скрипел голос.
Говорил страшный на вид мужик. Откинулся, видно, недавно – и за старое. Мстителем стал.
Над прокурором нагнулся один из мстителей:
– Думал, дадим тебе такую возможность? Ошибся ты, Жидкий. Срок тебе – до завтрашнего утра. Чтобы утром у прокурора области на столе лежало твое заявление. Об увольнении по возрасту…
Он поднес к лицу прокурора ладонь, в ней тускло блестели патроны, и швырнул наотмашь в снег – попробуй, найди, если сможешь.
– Ты понял, Жидкий, чего от тебя хотят?
Докукин кивнул.
Похитители сели в машину. Двери хлопнули одна за другой.
Прокурор остался в полном одиночестве – cреди пустынной дороги, с бесполезным пистолетом в руке. Безмерная радость охватила его. Докукин вновь услышал, что скулит. Но звук его голоса теперь был иным. Он скулил от счастья.
Вдали еще раз мелькнули огни машины и окончательно скрылись за лесным изгибом. И тут до него дошло: облегчился под себя.
Не изменяя положения тела, Докукин дополз до предполагаемого места падения патронов и стал рыться в снегу голыми руками.
Он не чувствовал холода. Ему нужны боеприпасы. Без них он в лесу ничто. Под слоем пушистого снега оказался наст, так что патроны не могли глубоко провалиться. Нашел один, вставил в магазин и торопливо дослал патрон в патронник.
С трудом нашел еще три патрона, снарядил магазин и вставил в ручку пистолета. Теперь он вооружен. Теперь можно о другом позаботиться.
Он выполз из снега на дорогу, разулся, сбросил с себя суконные штаны. Затем, приплясывая на холоде, стянул с себя липкое белье, кое-как обтер седалище и бросил прочь. Затем напялил брюки, надел ботинки. Ничего. Кто-нибудь должен ехать. Подвезут. Неправда…
Докукин постепенно разошелся и даже набрал «крейсерскую» скорость. Судя по километровым столбам, пять километров в час. Так быстро он давно не ходил. Он двигался, поглядывая на часы. Время словно застыло. Лишь к десяти часам он подошел к селу Архангельскому. Ноги с непривычки гудели. Два часа ушло на дорогу. Еще столько же уйдет, чтобы добраться до города. Хоть бы подвез кто.
Однако никому он не был нужен. Редкие легковушки не хотели в нем видеть человека. Шел второй час ночи. Скорость к этому времени сильно упала, но светлый город манил. Преодолев последние километры, Докукин вошел в подъезд и тут опустился на колени, собираясь нажать кнопку лифта. Но лифт не работал, и прокурор двинул вверх. Теперь на всех четырех.
Жена, с косматой волной на голове, нехотя отворила дверь. Господи Исусе! Явился!
– Ванну мне! Быстро! – сипел Докукин.
Однако жена, не привыкшая делать всё с первого раза, задумчиво смотрела на прокурора.
– Бегом, я сказал!
– Людей разбудишь…
И пошла ленивой походкой по коридору. Разбудил да еще командует. А ведь ему здесь не прокуратура. Включила краны. Побултыхала пальцы в струе и вновь вернулась к мужу. Что-то он дикий вернулся. Люди его ждали, но так и ушли ни с чем.
Докукин отстранил с пути жену и полез в ванну.
Через час он отмок и едва не уснул в воде. Пришел в себя. Окатился прохладной струей, выполз, утерся и сел к телефону.
– Всех немедленно поднять на ноги! – гаркнул он дежурному по РУВД. И стал диктовать фабулу происшествия. Из сообщения следовало, что прокурора ограбили, телефон отобрали, самого едва не убили.
Закончив сообщение, он положил трубку, после чего выдернул провод из телефона. Нет его дома! Ни для кого! За пять часов от «грабителей» след простыл…
Дежурный по РУВД поднял дежурного следователя и двух оперативников. Подошла машина, и оперативная группа, тараща глаза друг на друга, отбыла. Без потерпевшего им, как ни крути, не обойтись.
По пути прихватили Мутного. На самом деле его звали Поляков Александр Иванович. Но в РУВД он был больше известен как Мутный. Он лазил по складам в период депрессии и поносил ментов при каждом удобном случае. Мутный и есть. Неясный, короче, тип. Маленький, кругленький. Спроси у него – даст точный ответ, целое заключение. Настолько круглое, что не ухватишь смысл, как ни старайся.
Подъехали к дому прокурора. Мутный хлопнул дверцей, скрылся в подъезде. И вскоре вернулся. Вновь бабахнул железом от расстройства чувств.
Народ в машине выжидающе смотрел на своего героя. А тот не спешил – пошли назад к такой-то матери. Утром разберемся. Старый козел не желает открывать. Может, нажрался и решил пошутить. Немудрено в таком возрасте…
Оперативная машина тронулась, набирая скорость.
– Высадите меня возле дома…
Он вынул из нагрудной кобуры пистолет, оттопырил губы и передернул затвор. Где вы, добрые старые времена, когда у прокурора из оружия была лишь шариковая ручка?
Мутный вышел из машины и покатился прочь, не закрыв за собой дверь, решительный и гордый. Настоящий Колобок…
Оперативная группа прибыла в дежурную часть с пустыми руками. Оперативный дежурный требует от группы первичный материал. Ведь прокурора ограбили, а не Ваню с Заречной улицы! Что дежурный утром представит начальнику? Голую запись в журнале? Оказывается, группа бессильна была что-то предпринять. Разберутся без них.
Утром Прахов «озадачивал» личный состав. За истекшие сутки произошел ряд случаев, в том числе один из ряда вон. Прокурора поставили на четыре кости. Во всяком случае, шли разговоры именно в таком направлении. Впрочем, сам чиновник говорил лишь о грабеже. И еще о том, что пришлось ему ночь напролет шествовать лесной дорогой.
По окончании совещания начальник РУВД направился к потерпевшему лично.
– Здравия желаю, Федор Петрович!
Федор Петрович не ответил. Он словно бы не слышал приветствия, зарываясь носом в бумаги.
Прахов подал для приветствия руку. Прокурор пожал ее, не вставая, и продолжил читать бумаги.
– Вопрос у меня, Федор Петрович…
– Ну…
– Как нам это дело проводить? Как грабеж или еще как-нибудь?
– Какой грабеж! Они же меня вывезли за город и бросили как собаку… Ноги до жопы истёр… Грозят… Не уйдешь по-хорошему – утопим… В прорубь, сказали, сунем, под лед… Не веришь – вот записка.
Докукин вынул из стола записку, подал Прахову, и тот побежал глазами по мятой бумаге.
«Господин Жидкий. Ваша должность требует самоотдачи. Но вы к этому неспособны. Мало того, что вы не в состоянии идти на жертвы, вы встали на путь укрывательства преступлений….»
Далее шел подробный перечень уголовных дел, не доведенных до конца под разными предлогами.
«Учитывая данные обстоятельства, – говорилось дальше, – просим вас в добровольном порядке покинуть пост, уступив место молодым. Должность прокурора района мог бы исполнять, допустим, Мутный (Поляков А.И.), действия которого во многом сдерживаются вами. У нас имеются основания полагать, что вы действуете из корыстных побуждений. Вина ваша для нас считается доказанной, поэтому наша сторона более не стеснена моральными убеждениями и другими предрассудками. Уйдите с должности мирно, не будоража общественность. Ваши вопли окажутся бурей в стакане воды! В противном случае будем вынуждены принять необходимые меры».
Прахов опустил бумагу на стол:
– Что же нам делать? У нас сообщение. И оно зафиксировано…
– А ничего! Заявление на увольнение подам!
– Не выйдет, Федя. Ты знаешь: у нас уходят в одном случае – по состоянию здоровья.
– Вот я и решил, что не могу больше…
– Поработай до лета, там решим, кем тебя заменить.
Докукин ошалело смотрел на Прахова. Здорово его обработали. И даже замену собираются подобрать, словно не существует прокурорской системы. Не брал бы на лапу – не слушал бы теперь поганые речи.
– Убить обещались, – морщился прокурор. – Патроны из пистолета вынули, а мне отчитываться…
– Сколько тебе надо – ящик, два?
Докукин смиренно согнул голову.
– Такого, как ты, нам не сыскать, так что не рыпайся. Сиди и посвистывай. Денег мало? Добавим. А этих голубчиков мы вычислим. Здесь Мутный, возможно, замешан. А может, его приткнули, лишь бы мозги запудрить. Какие они из себя?
Прокурор взялся вспоминать. Однако, как ни напрягал память, кроме «рецидивиста», никого не вспомнил. Страшный, как пистолет. На вид – лет девяносто. Курильщик анаши и профессиональный алкаш в одном лице…
– Фоторобот можешь составить?
– Могу…
– Тогда мы тихонько начнем искать… Эксперта тебе пришлю…
Проговорил, встал и вышел, не прощаясь.
Минут через десять из РУВД прискакал эксперт с приспособлением для «художественных» работ. Вдвоем с прокурором они принялись «творить». В результате появился портрет: «Иван Грозный в последние годы жизни».
– Больше ничем не могу помочь, – говорил прокурор.
– Не густо, – отвечал эксперт, собирая в кучу принадлежности.
– Кстати, – вдруг вспомнил он. – Надо вам посмотреть по нашим фотоальбомам. Может, кого узнаете… Принести вам?
Прокурор согласился, думая о своем, наболевшем. Неспроста в него впились «наблюдатели», потому что есть за что уцепиться. Нужно лишь захотеть, и поплывет прокурор…
«Пусть приносит. А я буду опознавать потихоньку, – думалось прокурору. – Черта лысого тут опознаешь…»
Эксперт вышел, оставив прокурора один на один с невеселыми мыслями.
«Мутного просто так примостили, чтобы мозги запудрить, – думал Докукин. – Это же все равно, что против ветра… Но если тот в чем-то замешан, Докукин ему не завидует. С утра бегает по кабинетам, кости прокурорские моет, ишак беременный. Надо за ним присмотреть…»
Не успел обмозговать последнюю мысль, как загремел телефон.
– Слушаю…
– Как ваши ноги, господин прокурор? Кстати, надо бы отдохнуть – к чему такой энтузиазм? Может, вы хотите получить еще один орден?
– Прекратите шутить!
Прокурор удивился. Оказывается, он снова мог повышать голос.
– А никто и не шутит.
– Кто вы такие, чтобы я вас слушал?!
– Короткая же у вас память, Федор Петрович. Как на счет вашего заявления? Пора уж. Поверьте, со стороны виднее.
Сердце у прокурора трепыхнулось. Говорить мог кто угодно. В том числе по приказу Прахова. Решили старого мудака проверить на вшивость. Влип Федя.
Он решил прекратить разговор, бросил трубку и почувствовал, что даже слеза навернулась. Ослабел под старость на это дело.
Однако телефон вновь прозвенел.
– Извините, но я не закончил, – говорил тот же голос. – Нехорошо класть трубку во время разговора. Как нам следует вас понимать? Вы отказываетесь покинуть свой пост?
– Именно так! Вы меня правильно поняли!
– Сожалеем. Заранее приносим свои извинения за предстоящие неудобства.
Телефон отключился. «Наблюдатели» рассчитали точно: не побежит жаловаться прокурор. Не станет кричать о притеснениях. Действуют они точно так же, как вымогатели в отношении преступного бизнеса. Получается, вор у вора дубинку украл. Но в данном случае всё по-другому. Не воры они…
Докукин схватил трубку и быстро набрал номер.
– Прахова мне! Кто-кто… Прокурор звонит!
Секретарша просила подождать: шеф говорил по телефону. Докукин ждал, вжимаясь в трубку.
– Слушаю, Прахов…
– Ты звонил мне только что?
– Даже не думал. Что? Был звонок? Надо поставить «прослушку», засечь козлов…
– Мне угрожают! – закричал прокурор. – Я не могу работать в таких условиях!
Федор Петрович визжал, как поросенок. В принципе, прокурорский надзор предполагает наличие хорошего голоса.
– Не ори, – попросил его Прахов. – Баклажку надорвешь, охрипнешь… Что тебе? Охрану приставить? Сейчас сделаем. Какие еще проблемы?
Проблем больше не было никаких, кроме одной. Но ему и одной достаточно. Того и гляди, в собственном кабинете начнут допрашивать по полной программе.
– Подошлю участкового, – успокоил Прахов. – Будет лично тебя охранять. Успокойся. Мы уже принимаем меры. И круг сужается…
Произнес и отключился. Хоть бы информацией поделился, ментяра.
Прокурор встал, подошел к мебельной стенке. Открыл дверцу холодильника, вынул початую бутылку коньяка, налил себе в бокал и выпил, косясь на входную дверь. Потом разорвал апельсин, сунул в рот, прислушался к себе. Алкоголь побежал в груди, выдавливая страх. Наконец остался лишь мелкий трепет, но и тот вскоре рассосался. Напрасно Федя кого-то боялся. Всё схвачено. Федя еще нальет и выпьем, чтобы уж совсем осмелеть. Даже удивительно, почему он сразу не догадался. А всё торопливость виновата. Испугался махровых похитителей, которые, может, сами его боятся.
Глава 6
Царев быстро шел на поправку. Сослуживцы навещали товарища каждый день. То один придет, то другой. Дочь с зятем бегают тоже.
– Царев? К вам пришли внизу, – сказала в двери медсестра. – Девушка спрашивает. Можете спуститься?
– Спасибо, спускаюсь…
Царев опустился и обнаружил в вестибюле внучку – та забилась в угол, как мышка, и еле дышит. Они отыскали два свободных места и сели. Дед скользнул взглядом по внучкиным глазам.
– Рассказывай…
– Что рассказывать-то? Жизнь идет…
– Пишет Эдик?
Наденька будто не слышит вопроса.
– Поругались, что ли?
– Да нет…
– Тогда в чем дело?
– Служит… Полгода осталось…
Внучка поникла головой. Всё настроение деду испортила. Она взяла деда под локоть.
– Как жить теперь, деда?
– Выпишут – вплотную займусь.
– Говорит, если не буду с ним – по стенке размажет. У них банда, никого не боятся. И прокурор у них свой. Такое впечатление, что они хозяева жизни.