Одинцовы. Минское подполье в рассказах его участников

Одинцовы

Минское подполье в рассказах его участников

Евгений Иоников

© Евгений Иоников, 2020

ISBN 978-5-4498-2838-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

31 августа 1944 года к Секретарю ЦК компартии Белоруссии, Председателю СНК БССР Пантелеймону Пономаренко обратилась с заявлением Мария Тимофеевна Одинцова. «Цель остатка моей жизни – реабилитировать честь трагически погибших за Родину и Советскую власть мужа и дочери», – писала она главе республики. Ее муж, Одинцов Леонтий Ефимович, «… искалеченный партизан гражданской войны, награжденный орденом Красного знамени, был расстрелян в числе 100 … заключенных… в минской тюрьме… фашистскими оккупантами…» [1, Л. 1]. Тем не менее, неосведомленные или злонамеренные люди после его смерти начали говорить о нем как о предателе.

С дочерью дело обстояло еще хуже. В сентябре 1942 года по заданию Минского подпольного комитета Нина Одинцова была отправлена в партизанский отряд. Два последующих года Мария Тимофеевна не имела о ней никаких сведений. И только после освобождения Минска, разыскивая ее следы, она обратилась с расспросами к Батуриной Марии Ивановне, которая вместе с Ниной уходила из города к партизанам. Батурина дала страшный отзыв о ее муже и дочери, утверждая, что они были агентами немецких спецслужб. Она же сообщила Одинцовой, что Нина была расстреляна в партизанском отряде имени Ворошилова (точнее – в отряде им. Суворова, входившего в состав бригады имени Ворошилова), действовавшего в Копыльском районе. Выяснив, что бывший начальник особого отдела этой бригады Яковлев проживал в деревне Колядичи Минского района, Мария Тимофеевна 19 августа 1944 года посетила и его. Яковлев также заявил, что ее дочь Нина была расстреляна как шпионка, а ее муж был предателем-гестаповцем [1, Л. 1 (оборот) – Л. 2].

Таким образом, оба ключевых свидетеля – Батурина, с которой Нина пришла в отряд, и Яковлев, который ее там расстрелял – открыто выразили свое мнение о родных Одинцовой как о немецких агентах и предателях родины. Мария Тимофеевна не могла поверить явному с ее точки зрения оговору и просила руководителя республики рассмотреть дело по ложному обвинению ее мужа в предательской работе и дочери в шпионаже и привлечь к судебной ответственности виновных – Яковлева за расстрел Нины, Батурину – за распространение ложных слухов о ней как о шпионке.

«В случае подтверждения слухов о виновности моего мужа и дочери в предательстве и шпионаже – требую предать и меня суду как жену и мать „врагов Родины“», – так эмоционально заканчивала свое послание Одинцова [1, Л. 3 (оборот) – Л. 4].

Доподлинно не известно, читал ли Пантелеймон Пономаренко ее заявление. На первых порах ее письмо в партийные инстанции не имело никаких последствий. Спустя полгода, 19 февраля 1945 г., Мария Тимофеевна еще раз напомнила о своем деле. Второе ее обращение к Пономаренко было таким же смелым, но носило более деловой характер.

«Тов. Пономаренко

В августе месяце 1944 года я подала Вам заявление с просьбой реабилитировать честь моего покойного мужа, отдать распоряжение о расследовании дела об убийстве в партизанском отряде моей дочери, но до сего времени никаких результатов не получила… Подробности гибели моего мужа и о виновниках убийства моей дочери изложены в первом заявлении.

Обращаюсь к Вам, тов. Пономаренко, с последнею просьбой:

1. Отдать распоряжение о производстве тщательного расследования по данному делу;

2. В случае получения положительных результатов, реабилитировать честь моего покойного мужа – Одинцова Леонтия Ефимовича, который погиб в немецких застенках как истинный патриот своей великой Родины, чтобы никто больше не мог сказать, что он предатель и работник гестапо;

3. Привлечь к ответственности, не взирая на лица, гр. Яковлева и Батурину, как действительных виновников в убийстве в партизанском отряде им. Ворошилова моей дочери – Одинцовой Нины.

Оставление без внимания и этого моего письма окончательно убедит меня в том, что я сама являюсь вредным и ненужным иждивенцем советского государства, как жена предателя-гестаповца и мать предательницы-шпионки.» [1, Л. 6]

Прошел еще год, прежде чем дело сдвинулось с мертвой точки. Оно не было передано в суд. Расследование провели в рамках партийного разбирательства в ЦК КП (б) Б, решение по делу выносили партийные функционеры не самого высокого ранга – его итоги были оформлены в виде коротенькой справки, подписанной ответственным организатором Оргинструкторского отдела ЦК КП (б) Б Головко [1, Л. 35 – Л. 36]. Вряд ли содержащиеся в справке выводы могли удовлетворить Одинцову.

Сама Мария Тимофеевна полагала, что причины произошедшей с ее дочерью трагедии, как и причины клеветнических измышлений в адрес ее мужа, кроются в связях их семьи с секретарем Минского подпольного комитета партии Иваном Ковалевым. Он, к тому времени уже признанный многими партийными руководителями республики провокатором, создавшим по заданию немецких спецслужб «подставной» подпольный горком, неоднократно посещал их квартиру, беседовал наедине с ее мужем и, надо полагать, давал ему поручения.

В одно из таких посещений (сентябрь месяц 1942 года) Ковалев узнал, что дочь Одинцовых Нина уже была связана с партизанским отрядом (на деле бригадой) им. Ворошилова и даже посещала его летом вместе с подпольщицей из гетто Лидман Лидой. Убедившись, что она рвется на активную работу к партизанам, Ковалев предложил Нине и присутствовавшей при разговоре подпольщице Марии Батуриной отправиться в этот отряд с заданием от подпольного комитета партии.

Выполнение задания, полученного от предателя Ивана Ковалева (установление от его имени связи с партизанским отрядом), как полагала Мария Одинцова, привело к непоправимой и роковой ошибке – к трагической гибели ее единственной дочери [1, Л. 2 (оборот) – Л. 3].

Медленно и со скрипом, но дело Марии Тимофеевны Одинцовой сдвинулось с мертвой точки. 9 февраля 1946 года Организационно-инструкторский отдел ЦК компартии Белоруссии обратился в партархив при ЦК КП (б) Б с просьбой выслать материалы по обвинению в предательстве Одинцовой Нины Леонтьевны (ее дело должно было быть храниться в партийном архиве вместе с другими документами партизанской бригады им. Ворошилова). Удивительно, но заведующий партархивом Попов не смог выполнить довольно рутинный запрос одного из отделов ЦК: среди хранящихся там документов дела Одинцовой не оказалось [1, Л. 31 – Л. 32]. Этот факт оставляет очень большие сомнения в том, существовало ли оно вообще или же Нина Одинцова была расстреляна «без суда и следствия», а причастные к ее гибели лица не удосужились создать обвинительные документы даже задним числом.

Так или иначе, проводившим разбирательство партийным работникам (и нам вслед за ними) пришлось довольствоваться показаниями участников событий, данными ими почти четыре года спустя после расстрела девушки.

Чуть раньше, 22 января 1946 года, начальник особого отдела партизанской бригады имени Ворошилова В. Яковлев отправил в ЦК КП (б) Б на имя Ответственного организатора Оргинструкторского отдела ЦК КП (б) Б Головко (как мы уже упоминали, он вел разбирательство) записку, в которой сообщал:

«По существу дела Одинцовой Нины поясняю следующее:

Отец Одинцовой (имя и отчество не знаю) имел тесную связь с секретарем Минского предательского комитета Ковалевым – «Заславским», часто находился с ним в кругу немцев. Летом 1942 года по сообщениям партизанской разведки Ковалев оказался предателем своего комитета, через которого было арестовано до 150 человек членов КП (б) Б, часть из которых была расстреляна. Осенью 1942 года Одинцова Нина была направлена немецкой разведкой (гестапо) в партизаны со шпионским заданием.» [1, Л. 12]

Подробностей дела в связи с давностью происходивших событий Яковлев не помнил, а потому за деталями отослал адресата к бывшему своему подчиненному – оперуполномоченному НКВД партизанского отряда им. Суворова Гуриновичу Виктору Ивановичу.

Гуринович действительно имел о деле Одинцовой более полное представление. В своем сообщении в ЦК он указывал, что Нина Одинцова, находясь в отряде, собирала сведения о командовании отрядов и бригады, интересовалась предстоящими операциями партизан, о месте и времени их проведения. Все эти обстоятельства вызывали подозрение у командования. Дальше – больше. Во время одного боя против карательной экспедиции немцев в октябре 1942 года, Одинцова, находясь при пулеметном расчете, подавала немцам, наступающим на партизан, условные сигналы. Более того, во время этого боя она пыталась перебежать на сторону немцев, «… бросила шубу, которую ей дала тов. Степанова (Вера Павловна Степанова, находившаяся при бригаде им. Ворошилова член Минского подпольного обкома), но была задержана партизанами.» Имея такие «неоспоримые» материалы и сигналы, изобличающие Одинцову в принадлежности к немецкой разведке, уполномоченный ЦК КП (б) Б Варвашеня, начальник особого отдела бригады им. Ворошилова Яковлев и командование отряда им. Суворова дали санкцию на арест Нины Одинцовой. Следствие вел Гуринович. Он допросил свидетелей-партизан (фамилии которых в момент написания отчета не помнил), а потом и саму Одинцову. В результате, «…личным признанием было установлено, что Одинцова Нина являлась агентом Минского гестапо и имела тесную связь с ложным комитетом КП (б) Б, организованном немецкими разведывательными органами в г. Минске для выявления советского подполья в тылу немцев.» [1, Л. 8 – Л. 9]

Несмотря на очевидную абсурдность большинства обвинений, озвученных Гуриновичем, для восстановления объективной картины произошедшего проанализируем события в их развитии, используя для этого информацию из максимально большого количества имеющихся источников. Помимо обращения Марии Одинцовой в ЦК и записок Яковлева и Гуриновича, это, в первую очередь, показания одного из главных свидетелей и действующих лиц трагедии Марии Батуриной.

19 декабря 1944 года с ней беседовали в Комиссии по составлению хроники Великой Отечественной войны. В Национальном архиве РБ хранится стенограмма этой беседы. Для целей нашего исследования этот документ имеет важное значение, поскольку отражает события по горячим следам, позволяет восстановить некоторую их последовательность, тогда как в других источниках этому не уделяется достаточного внимания.

Война застала Батурину в Друскениках, в июле она пешком добралась до Минска, а осенью 1941 года довоенный сослуживец Николай Герасименко познакомил ее с членом подпольного комитета Никифоровым (Ватиком). До весны – лета 1942 года она выполняла отдельные задания подпольщиков, в основном, по ее же словам – «слушала радио». Летом ее ввели в состав Сталинского подпольного РК (секретарь – Герасименко), а в конце августа отправили в Южную зону Минской области (Слуцкий, Любанский, Копыльский и др. районы) в качестве связной подпольного горкома с действовавшими там партизанами (бригада имени Ворошилова под командованием Филиппа Капусты).

Посылал в «командировку» ее лично Ковалев. Их познакомил на Комаровке незадолго до этого Герасименко; с Ковалевым она пришла на Советскую, 2 (точнее, на Советскую, 4 – напротив Дома Правительства). В этом доме жила семья Одинцовых – знакомые нам Леонтий Ефимович, его жена Мария Тимофеевна и их дочь Нина. Как оказалось, Нина уже бывала в партизанском отряде в Копыльском районе, позже Батурина узнала, что там с ней не стали даже разговаривать, посчитали 17-летнюю девушку ветреной, а им нужен был человек серьезный. Со слов Батуриной получается, что именно ей отводилась главная роль в установлении связи с партизанами, а Нина Одинцова выполняла при ней роль проводника.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.