Перекрестки судьбы

– Хочешь варенье? Абрикосовое? Или вишневое?

Мужчина улыбнулся:

– А что? Давай… Вишневое. Как раз под настроение…

Валентина, поставив на стол вазочку с вареньем, опять обернулась к мужу:

– Родной, давно хочу тебя спросить… Да не знаю, как…

Он отодвинул чашку подальше от края стола и поднял на нее задумчивые глаза, уже догадываясь о сути ее вопроса:

– Ну что ж… Спроси.

Женщина заметно волновалась.

Она стремительно поправила волосы, смахнула незаметную пылинку с домашнего платья и, собравшись с духом, неуверенно проговорила:

– Тихон, я вижу, что в последнее время ты сам не свой… Ходишь как потерянный, и работа тебе отчего-то не в радость… А ведь ты так любишь свое училище, своих курсантов… Что с тобой? А? Ведь между нами никогда не было тайн и секретов? А теперь? Я же чувствую… Скажи, тебя что-то мучит?

Мужчина опустил седую голову, помолчал, собираясь с мыслями, и негромко проговорил:

– Видишь ли, Валюша, мне ведь пятьдесят четыре года… Всего. Но вот голова вся седая, как у глубокого старика. Да и что тебе говорить, сама знаешь, сколько довелось мне пережить. Чего только не повидал я в этой жизни. Каких ужасов и страстей не испытал… Да и не жил бы уже давно, наверное, если б ты меня не выходила когда-то…

Она хотела что-то сказать, но он предостерегающе поднял руку:

– Нет уж, не перебивай. Ты спросила – я отвечаю.

Долгая, тяжелая тишина повисла в комнате.

Как густая, липкая паутина она приставала к лицу, рукам, телу, спутывая их, делая безвольными и беспомощными.

Тишина связывала, пеленала и баюкала сидящих в крошечной комнате людей, сковывая их волю и сознание. И они, словно поддавшись ее магической силе, замерли, слушая эту тяжелую, нависшую над ними оглушающую тишину.

Где-то там, за окном, кипела жизнь, а здесь сейчас стало так тихо, что даже едва различимый звук работающего холодильника казался громким и неприятно резким.

Валентина терпеливо ждала.

Ни за что она не решилась бы сейчас противоречить ему, самому дорогому и любимому на всем белом свете. Еще бабка ее, когда была жива (в честь которой ее, кстати, и назвали Валентиной), все смеялась бывало над тем, как ее внучка любит своего мужа:

– Что ж ты голову-то совсем потеряла, внученька? Разве можно так мужика любить? Ой, не дело это! Да лучше пусть он тебя больше любит, ты же женщина… Вот глупая-то!

Но Валя тогда лишь упрямо молчала и любила, любила, любила…

Вот и теперь она, боясь дышать, сидела, послушно ожидая, когда Тихон соберется с силами.

Наконец, он, вздохнув, взглянул на нее:

– Хочу тебе признаться, да вот не знаю, поймешь ли…

Сердце у женщины упало куда-то в ноги и покатилось, покатилось, трепеща то ли от страха, то ли от дурного предчувствия.

– Да? В чем же признаться?

Муж неторопливо взял чашку, осторожно глотнул уже остывшего чаю и подвинулся к ней поближе:

– Да не переживай ты так, пожалуйста. Я люблю тебя, ты сама знаешь. И благодарен тебе за все… За терпение твое, за ласку, за помощь.

Валя досадливо поморщилась:

– Тихон, к чему это? Говори уже… Не томи.

– Хорошо, – он согласно кивнул, – значит, вот что… Ты только не волнуйся. – Он снова ласково взглянул на нее, нахмурился, опять вздохнул и как в омут кинулся: – Решил я, Валечка, найти семью свою первую.

Он остановился, перевел дыхание и пристально поглядел на жену:

– Я рассказывал тебе, что потерял их как-то глупо, случайно, бестолково… Да что там! Все не так… Не так! И не терял я их вовсе, не терял! – Он судорожно проглотил ком, вставший где-то в горле, кашлянул и упрямо повторил, словно самого себя убеждая в чем-то: – Не терял, слышишь?! Судьба-злодейка пошутила. Жестко и жестоко. Будто испарились они… Как сквозь землю провалились.

Валя, похолодев от неожиданности, терпеливо молчала, глядя куда-то в сторону. В висках застучало, на глаза навернулись слезы…

Она молчала.

Потом потерла виски и покачала головой:

– Вот оно что… Ну что ж… Ты не удивил меня, Тихон. Нет, не удивил. Чувствовала я, что не забыл ты их, не отпустил память, не смирился.

– Не забыл? – он озадаченно поднял на нее глаза, – да как же забыть? Валюта? Как смириться? – Мужчина удивленно развел руками. – Была семья – и не стало! Пропала… Как такое забыть?

Жена невесело усмехнулась:

– Но ты ж молчал все эти годы… А потом, – она задумчиво пожала плечами, – не они пропали… А ты. Ты погиб. Ты это помнишь? Ты для них умер. На тебя пришла похоронка.

– Да, – Тихон согласно кивнул, – для них – меня нет на этом свете.

Он покраснел и сжал кулаки:

– Но это же ошибка. Ошибка! Я – вот. Я – есть.

Но тут уж и Валентина довольно жестко ответила, как отрезала:

– Для них – тебя нет. Нет! И они в этом не виноваты. Страшно представить, что они пережили, получив похоронку. Да, тебя нашли через много лет, но они-то этого не знали. Они тебя оплакали и похоронили. Тебя больше не было в этом мире… Да ведь ты и сам ничего не помнил долгое время. Если бы тогда тебя наш офицер не опознал, что бы с тобой стало? Страшно представить.

Тихон печально кивнул:

– Ты права. Я воскрес из мертвых.

Валя взяла его ладонь, накрыла своей и тихонько произнесла:

– Ты помнишь, как в госпитале тебе память возвращали? Ты ведь понятия не имел, кто ты! Откуда! Забыл родителей, отчий дом… Помнишь?

Сердце его заколотилось и от обиды, и от страшных воспоминаний, и от безысходности…

Валя лаково обняла его седую голову:

– Не печалься. Сейчас все прошло. Ты есть. Ты жив. И я с тобой. Время лечит… Одного не возьму в толк: почему же ты так долго молчал о своем решении?

Он удивленно распахнул глаза:

– Как это молчал? Валя? Я же тебе все рассказывал. Все, что вспомнил. Ты все знала. Ну а то, что искать их стал – это тоже, Валюша, объяснимо. Я не молодею. По ночам кошмары снятся. И что-то грызет изнутри, грызет… Душа, что ли, болит? Были люди – и исчезли. Их нет… Но ведь они – часть меня. Моей нелегкой жизни. Понимаешь? И я должен их найти и увидеть.

Валентина печально опустила голову:

– Понятно.

Помолчала. Собралась с духом:

– И что? Что делать будешь?

Тихон пожал плечами:

– Что могу – уже делаю… Запросы писал несколько раз. Во все официальные органы, инстанции, инспекции… Ничего. Словно растворились. Будто и не было их вовсе, будто приснилось мне все.

Сердце Валентины бешено заколотилось. Она вдруг поняла, что чувствует он, такой любимый и такой родной. Словно ощутила его боль и тоску. Подвинулась ближе, крепко сжала его ладонь:

– Тихон, ты только не печалься, не надо. Хочешь, я помогу тебе?

Он изумленно покачал головой:

– Ой, Валюша… Ты и вправду святая! Чистая душа…

Валентина светло улыбнулась:

– Нет. Не святая. Обычная. Просто люблю тебя. Если тебе плохо – и мне несладко! Понимаешь? Тебе станет легче – и у меня словно крылья вырастут.

Тихон кивнул:

– Это Бог мне тебя послал за мои страдания и беды. Ну что ж… Давай попытаемся вместе искать. Хотя, – он помолчал, – надежды мало.

Но ведь не зря говорят, что надежда умирает последней.

Он улыбнулся и обнял жену:

– Будь что будет…

В его душе теплился огонек веры.

А сердце упрямо подсказывало, что, если чудеса и случаются в нашей жизни, то и его не обойдет удача стороной.

Глава 4

Вера, сдав смену, отправилась домой.

Как всегда, выйдя на улицу из стен детского дома, она какое-то время никак не могла прийти в себя и отвлечься, все думала и думала о проблемах и трудностях своих детей.

Их было девятнадцать.

Девятнадцать мальчишек и девчонок, учеников первого класса. Девятнадцать фантазеров и выдумщиков.

Неугомонных и любопытных, упрямых и нежных, капризных и ласковых…

Девятнадцать умных и бесшабашных голов, умов и сердец, растущих без родителей.

Вера, уже шесть лет работавшая в детском доме, так привыкла их всех считать своими, что теперь, когда у нее кто-нибудь спрашивал: «Сколько у вас детей?», она, не задумываясь, отвечала: «Девятнадцать», чем вызывала у собеседников, особенно незнакомых, настоящий шок.

Верочка не просто знала наизусть их дни рождения, любимые игрушки, фильмы и сладости, но даже и то, как звали бывших родителей, откуда, почему и когда привезли ребенка. Она с удовольствием заплетала своим девчонкам косы, рисовала с мальчишками танки и самолеты. По ночам, когда ей выпадало ночное дежурство, ходила между детскими кроватками и все укрывала худенькие плечи и спины, складывала неумело убранные вещи.

Смазывала зеленкой разбитые во время соревнований коленки и локти, относила в мастерскую разбитую обувь и требовала у поваров добавки, когда видела, что кто-то из ее малышей не наелся.

Эти девятнадцать детей первого класса и были теперь, по сути дела, ее семьей.

Она их любила и скучала по ним, когда долго не видела.

Но сегодня, выйдя за территорию детского дома, Вера довольно быстро отвлеклась от привычных забот и проблем.

Вот уже почти четыре недели, как в ее личной жизни все пошло кувырком. Почему началось это противостояние, приведшее в итоге к разводу, девушка даже и теперь не понимала. Когда, в какую минуту ласковый и нежный Алешка стал холодным и замкнутым, Вера, честно говоря, не заметила.

И вдруг как гром среди ясного неба – его собранный чемодан, одиноко и сиротливо стоящий в их крошечной прихожей.

Когда Вера, вернувшись с работы полгода назад, наткнулась на этот дурацкий чемодан, она, ничего не понимая, подняла изумленные глаза на вышедшего навстречу мужа:

– Привет! Ой… Это что? Что за переселение народов? Ты в командировку, что ли, собираешься?

Алешка поначалу нахмурился, почему-то пряча глаза, как-то растерянно покачал головой, но потом, все же найдя в себе силы, заглянул ей в лицо и прямо спросил:

– Скажи, Вера, а тебе нравится, как мы живем?

– А как мы живем? – искренне удивилась ничего не подозревающая Вера.

Сообразив, однако, что что-то тут не так, она даже занервничала:

– Ой, подожди, подожди… А что, собственно, происходит? Я так понимаю, тебе что-то не нравится… А что? И при чем здесь чемодан?

Алешка, покраснев, сердито кашлянул и покачал головой:

– Вера?! Ты это серьезно? Нет, ты точно не от мира сего! Ты живешь как во сне… Ты хоть помнишь, вообще, что ты замужем?

– Ну, да, – как-то неуверенно протянула Вера, все еще не понимая, к чему он клонит.

– Неужели? А что у тебя есть муж, о котором надо заботиться, кормить его, стирать вещи… А? Об этом помнишь? Вот скажи, как ты живешь?! Ты вечно занята только своим детдомом, своей малышней, их проблемами… Ты совсем забыла, что мы – семья!

Вера подавленно молчала.

Да. Конечно, он прав. Конечно…

Все свое свободное и несвободное время она проводила на работе.

Вечно неслась туда сломя голову. То торт повкуснее покупала, отметить чей-то день рождения, то цветные заколки девчонкам на волосы, то еще что-нибудь…

И так каждый день. Каждый месяц… Всегда.

Она пытливо заглянула ему в глаза:

– А тебя это не устраивало? Нет?

Муж, не сдержавшись, сердито фыркнул:

– А что меня должно было устраивать? То, что тебя вечно нет дома? Или, быть может, то, что все наши разговоры за завтраком, обедом и ужином начинались и заканчивались одним и тем же: новостями из детского дома? Ну, скажи, что мне должно было нравиться в такой жизни?

Она взволнованно прислонилась к стене:

– Но ты никогда не говорил…

Алешка резко обернулся:

– А зачем? Разве бы ты меня услышала?

Он помолчал, а потом горько вздохнул:

– Тебя же никогда не интересовала моя работа, мои друзья, мои родственники… И не потому, что ты плохая, нет! Просто некогда тебе было. В твою голову даже не приходила мысль, что есть другая жизнь! А она есть. Представь себе, есть! Слышишь?

Вера и слышала, и понимала…

И прекрасно видела, что Алешка уже принял решение, и этот одинокий чемодан, стоящий в их прихожей – точка в их отношениях.

Он уходит.

И все же, надеясь на чудо, она, проглотив слезы, еле слышно прошептала:

– И что?

Ее муж как-то безразлично пожал плечами, помолчал и медленно произнес, сразу превратив ее в ледышку своими словами:

– Я, Вера, ухожу. Сначала хотел уйти, не дождавшись тебя. Думал, что так будет лучше… Но потом понял, что это не выход. Как-то это не по-мужски… Решил, что нужно честно все сказать. Глаза в глаза. Вот так… Поэтому и говорю.

– Так сразу и уходишь?

Она растерянно опустила глаза в пол, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Просто хотела еще раз услышать.

Он это понял и честно сказал:

– Да. Сразу и навсегда.

И словно глухая, непроницаемая черная штора мгновенно опустилась между ними, сразу разделив жизнь на до и после…

Он вздохнул, отлично понимая, что все сказанное им сейчас прозвучало слишком жестоко. Будто сожалея об этом, Алешка поспешно добавил:

– Хочу, чтобы ты понимала… У меня никого нет. Я тебе не изменял. Да и любовь-то еще не прошла. Но жить так я больше не могу. И не хочу. Я женился на тебе, а не на твоем детском доме. Прости.

Оглушенная, раздавленная и сразу потерявшаяся, она, уже не скрывая слез, сползла спиной по стене и опустилась прямо на пол в прихожей. Он же, постояв несколько секунд в полной тишине, молча взял чемодан, осторожно обошел ее и вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Вот и все.

Лопнул чудесный, яркий воздушный шарик под названием «семья»… Трехлетняя семейная жизнь закончилась внезапно, оставив привкус горечи, разочарования и обиды.

Верочка тихо плакала, сидя на полу в прихожей.

Девушка не помнила и не понимала, сколько часов она так просидела. Только где-то под утро она, устав от рыданий и переживаний, нашла в себе силы дойти до дивана. Но, так и не уснув, она все глядела и глядела в потолок, словно пытаясь найти там объяснения всему произошедшему накануне вечером.

И покатилась другая жизнь.

Пустая. Холодная. Одинокая.

И она, измученная страданиями и горькими мыслями, надеялась только на время, которое якобы лечит.

И время шло… Но облегчения не наступало.

Минута за минутой, день за днем Верочка упорно и честно пыталась привыкнуть к мысли, что слова «мы» в ее жизни больше нет. Но в глубине души все же отчаянно надеялась, что настанет чудесное мгновение и Алешка остынет, успокоится и обязательно вернется. Обязательно!

Но чуда не произошло. Не случилось.

И вот месяц назад они официально развелись.

Четыре недели – не один день… Но боль, поселившаяся в груди, не проходила. Не отпускала.

И сегодня, по прошествии месяца после официального развода, Верочка все так же горевала и тосковала, как в тот злопамятный вечер, когда обнаружила в прихожей собранный чемодан.

Услужливая память так и подсовывала ей тяжкие воспоминания, жесткие фразы и обидные, хлесткие слова, сгоряча брошенные Алешкой.

Да. Странно…

Все так же всходит солнце, все так же льет дождь… Все по-прежнему в этом мире.

А семьи нет.

Вера пыталась философски глядеть на жизнь.

Мама ее когда-то учила, что все проходит. Вера вздохнула… Ну что ж, наверное, это правда: чему быть – того не миновать.

Она очень старалась привыкнуть к одиночеству. Себя не щадила и не жалела, хотя по-прежнему не верилось девушке, что все это ей не снится. Никак не верила она тому, что Алешка уже не ее любимый муж. И главное – что она теперь совершенно свободна и независима, как птица…

Девушка усмехнулась: «Птица, которой лететь некуда. Да и незачем…»

Вот тебе и свобода.

Верочка, размышляя о своем неудавшемся замужестве, и сама не заметила, как остановилась у их любимого кафе.

– Ну что ж, – сказала она себе, улыбнувшись, – пойду пить кофе. Заодно и маме позвоню.

Она и не знала еще, сколько сюрпризов и испытаний готовила ей жизнь.

Да разве мы что-то знаем о нашем будущем?

Это, как говорится, тайна, покрытая мраком…

Но ведь все тайное рано или поздно становится явным… Или не всегда?

Глава 5

Верочка, заказав чашечку кофе и крошечное пирожное, подняла глаза, вдруг почувствовав, что за ней кто-то наблюдает.

Она осторожно украдкой огляделась.

Напротив, за маленьким столиком, сидела худенькая, очень молоденькая девчушка лет пятнадцати-шестнадцати. Вера внимательно присмотрелась, ощущая непонятную тревогу. Поначалу она даже не поняла, что ее так встревожило, но уже через секунду сообразила, отчего так заколотилось сердце. Эта девчушка, почти подросток, была поразительно похожа на нее, только не нынешнюю, а лет пятнадцать назад.

Один в один…

Вера даже глаза на мгновение закрыла, чтобы убедиться, что это ей не привиделось. Исподтишка опять взглянула… Такая же светлая челка, высокий лоб. И поворот головы, и овал лица, и еще что-то очень неуловимое, присущее Вере, в этой девочке тоже было.

Такое ошеломляющее сходство заставило Веру напрячься. Что за чудеса такие?

Она, конечно, слышала, что есть на этом свете похожие люди, даже что-то читала про двойников, но чтобы реально настолько походить на кого-то – этого она раньше и предположить не могла.

Однако все же понимая, что неприлично так пристально разглядывать незнакомых людей, Вера усилием воли заставила себя отвернуться, посмотреть в другую сторону. Но мысли, не подвластные разуму, все же опять устремились к незнакомке.

«Как странно, – размышляла Вера, глядя в окно, – как это может быть? Просто одно лицо… И взгляд такой же… Кто она, эта юная особа? Почему мы так похожи? Может быть, лучше заговорить с ней? Или, наоборот, сделать вид, что ничего не заметила?»

Совершенно растерявшись, она отчаянно боролась с желанием тут же все выяснить.

Принесли кофе и пирожное.

Верочка взяла в руки крошечную чашечку с ароматным напитком и, не удержавшись, опять взглянула в сторону.

Соседний столик был уже пуст.

Странная светловолосая незнакомка, как две капли воды похожая на Веру в юности, исчезла.

Словно растаяла.

Обеспокоенно оглянувшись по сторонам, Вера обернулась к входной двери, но никого не обнаружила. Удивленная и расстроенная, она поспешно кивнула официанту:

– Извините… Скажите, а девушка вот здесь сидела…

Тот недоуменно округлил глаза:

– Девушка? Какая?

– Не знаю… Ну, вот здесь сидела… Только что. Светловолосая такая, худенькая.

Официант равнодушно пожал плечами:

– Ушла. Расплатилась и ушла.

Вера, очень огорченная и отчего-то очень недовольная собой, тоже поспешила на улицу. Но напрасно… Среди прохожих она не увидела той, которая так ее взволновала.

Апрель бушевал во всю.

Солнечный, яркий, ласковый, он очень радовал уставших от холодов горожан. Таяли остатки снега, уже посеревшего и почерневшего, крошечными ниточками, блестящими под яркими лучами весеннего солнца, бежали ручьи, соединяясь в низинах в полноводные, бурлящие потоки. Солнечные зайчики игриво прыгали по лужам, весело подмигивая автомобильным зеркалам, окнам жилых домов и огромным витринам.

Природа оживала.

Однако Вера, уныло бредущая по улицам, словно не замечала этого оживления. В душе водили бесконечный хоровод хмурые и безрадостные мысли. Вопросы, на которые не находились ответы, роились, словно пчелы в период цветения.

Наконец взяв себя в руки и понимая, что глупо вот так бестолково бродить по городу, Верочка отправилась домой.

Теперь, после развода с мужем, она вернулась к родителям. Снимать квартиру одной оказалось невыгодно со всех сторон: и материально тяжело, и грустно находиться одной да и далековато от работы.

Отрыв дверь своим ключом, Верочка громко крикнула:

– Я дома!

Навстречу вышла чуть располневшая, но еще не потерявшая своей привлекательности женщина. Появившиеся морщинки в уголках глаз ее вовсе не портили. Все в ней казалось естественным и даже необходимым. Она лучилась какой-то теплотой и уютом, от нее веяло природной добротой и чистотой.

Ласково улыбнувшись, она чмокнула дочь:

– Ну, здравствуй, беглянка!

– Да почему же беглянка? – Вера насмешливо прищурилась: – Ты что, уже меня разыскивать собралась?

Мать пожала плечами:

– Нет, это было бы слишком… Но волноваться я уже начала, ведь ты уже часа четыре как освободилась? Вот и думаю, куда это моя красавица пропала?

– Гуляла.

Женщина внимательно поглядела на свою взрослую дочь:

– Все об Алеше печалишься?

Дочь промолчала.

Да и что тут скажешь? Четыре недели не то время, которое излечит, поможет, заставит забыться.

Переодевшись, Вера заглянула на кухню:

– Что делаешь, мамуль?

– Да вот решаю, что приготовить на ужин: курицу или рыбу?

Вера, присев на краешек стула, пристально глянула на мать:

– Мам, хочу у тебя спросить…

Та, отложив тарелку, которую держала в руках, в сторону, вопросительно подняла на Веру глаза:

– Ну, спроси…

Дочь подложила ладошку под щеку и задумчиво глянула в окно:

– Вот интересно… Ты любила папу?

– Папу? – женщина изумленно округлила глаза, – да почему же любила? Я и теперь люблю. Он ведь у нас самый лучший. Вон, – она кивнула на букет цветов, стоящий в высокой вазе, – до сих пор меня балует. И заметь, без всяких поводов…

Она мечтательно покачала головой, словно не веря своему счастью:

– Он – замечательный. Настоящий.

Вера, нахмурившись, согласно кивнула и вздохнула:

– Да, папа – замечательный. Но я не о нем…

Лицо женщины сразу потемнело. Словно туча набежала на яркое солнце в ненастный день.

Она молчала, все сразу поняв.

Вера, не дождавшись ответа, упрямо повторила:

– Мамочка, ну, пожалуйста… Ты моего настоящего отца помнишь?

Мама отошла к окну.

Как-то вдруг ссутулилась, поникла, помрачнела.

Было очевидно, что она с трудом сдерживает вдруг нахлынувшие слезы. Но, чувствуя, что дочь ждет ответа, все же нашла в себе силы улыбнуться и, обернувшись к дочери, негромко и как-то отрешенно ответила:

– Помню ли? Любила ли? Господи… Да разве все расскажешь? Это просто была другая жизнь. Другой мир, другая вселенная…

Она глубоко вздохнула и медленно закончила фразу:

– И я была другая…

Женщина кашлянула, собираясь с силами, и продолжила:

– Ой, доченька! Я так его любила, что себя не помнила… Да и не хотела себя помнить и о себе думать. Для меня существовал только он. Его руки, губы, интересы, его смех. Я просто была его частью, без него меня не существовало.

Дочь слушала, затаив дыхание.

А мать, поглядев куда-то вдаль, медленно проговорила:

– Когда он погиб, все померкло… Свет погас. Сердце остановилось. Язык онемел. Ноги отказывали. Не знаю, как я выжила. Правда, до сих пор не знаю…

Женщина помолчала:

– Нет знаю. Меня спасла только ты, доченька.

Даша редко говорила о погибшем муже.

Они с дочерью почти никогда не обсуждали те далекие времена, потому что это действительно была другая эпоха их жизни.

Но сегодня Вере внезапно захотелось вспомнить его, погибшего, но не забытого ими. Прижав ладошки к груди, она как завороженная глядела на мать.

А та задумчиво продолжала:

– Я когда похоронку получила – дышать не могла. И не плакала. Слез не было. Женщины сбежались, кричат, трясут меня, говорят – поплачь… А я не могла. Словно окаменело все внутри. Застыло. Замерзло.

Верочка вскочила и обняла мать за плечи:

– Ой, прости! Прости меня, бестолковую… Зря я этот разговор затеяла. Мамочка, все, не думай об этом… Не переживай! Столько лет прошло… Ты выстрадала свое нынешнее счастье. Не плачь!

Она достала платок и вытерла мокрое от слез лицо матери.

– Я так люблю тебя, мамочка! И я всегда буду с тобой!

Они долго-долго молчали, обнявшись.

Потихоньку успокаивались и медленно возвращались в день нынешний.

Они обе прекрасно понимали, что время неумолимо.

Боль притупляется.

Затихает… Но не забывается.

Она просто становится не такой острой, не такой невыносимой.

Но помнится всегда… У них все как-то устроилось. И самое главное – в их жизни когда-то появился другой мужчина. Не лучше и не хуже. Иной.

Добрый, чуткий, нежный… Который стал и заботливым мужем, и ласковым отцом. Которого Верочка с пяти лет называет папой. И любит как родного.

Так бывает… Редко. Но случается.

Для всех окружающих, не знавших ничего об их прошлом, они служили примером для подражания. Докучливые, словоохотливые соседки все пытались разгадать секрет их семейного счастья. Всё чесали языками, сидя на лавочках возле подъезда, всё судачили об удаче, свалившейся на них.

Не понимали завистливые болтушки только одного, что каждому воздается по заслугам.