Дракон должен умереть. Книга I

Джоан заметила его взгляд и нетерпеливо вздохнула.

– Не веришь?

– Скажем так – сомневаюсь, – слегка улыбнулся Генри.

Джоан тряхнула головой.

– Ну хорошо. А как бы ты туда забрался?

– Со стола, – Генри улыбнулся еще шире.

Джоан изумленно посмотрела на него.

– Но ведь я сделала это точно так же.

Генри продолжал улыбаться. Леди Теннесси оторвалась от вязания и с интересом следила за ними.

Джоан фыркнула.

– Ты хочешь сказать, что я не могу сделать это так же хорошо, как и ты? – Для девочки-подростка она держалась очень спокойно, но в голосе начало прорываться раздражение. – За сколько ты бы туда залез?

– В два счета, – еще шире улыбнулся Генри. Потом подумал и добавил: – Хотя, скорее, в четыре.

Джоан прищурилась и хотела что-то ответить – судя по всему, что-то достаточно резкое, но в этот момент леди Теннесси впервые подала голос.

– Почему бы вам не перестать спорить и не устроить соревнование?

Генри взглянул на мать. Она улыбнулась и слегка приподняла брови:

– Или ты боишься проиграть, Генри?

Он только покачал головой и тут же поднялся.

– Ты хочешь? – спросил он Джоан, но по тому, как загорелись ее глаза, уже понял, что да. Хочет.

– Как будем соревноваться? – спросила она как будто небрежно, старательно скрывая радостное возбуждение. Генри подыграл ей, ответив так же равнодушно:

– Кто первый доберется отсюда до двери наверху?

– Идет.

– Отлично, – хлопнула в ладоши леди Теннесси. Она отложила в сторону спицы и тоже встала. – Генри, отодвинь стулья от края стола и подвинь их сюда. Вот так. Это будет старт. По моей команде можете начинать.

Генри поставил стулья на указанное место. На губах то и дело мелькала улыбка, но он старался сдерживать себя. Джоан могла обидеться.

Они встали на линию старта.

– Приготовились?

Генри слегка наклонился вперед. Краем глаза он видел, что Джоан повторила его движение.

– Внимание…

Генри слегка прикрыл глаза, идеально выравнивая дыхание.

– Начали!

Генри распахнул глаза.

Два шага вперед.

Раз.

Запрыгнуть на стол, и тут же, на инерции, оттолкнуться и схватиться руками за балку.

Два.

Откинуться – и с силой забросить тело наверх, на продольную перекладину, немного под углом, проскользнув спиной по гладкому закопченному дереву.

Три.

Мгновенно подняться на ноги и побежать вперед, через балки, огибая на лету вертикальные стойки, перехватывая их одной рукой.

Четыре.

Они подскочили к двери одновременно, соскочив с двух параллельно идущих перекладин, столкнулись, Генри машинально оперся о дверь рукой, она распахнулась – а за ней не было ничего. Генри качнулся, попытался удержать равновесие – но рядом стояла Джоан, он испугался, что заденет ее, дернул рукой, еще раз качнулся – и упал вниз.

Он успел сгруппироваться, сразу по приземлении несколько раз перекатился, смягчая удар, и остановился, лежа на спине и раскинув руки.

– Генри!

Он не слышал, как Джоан спрыгнула и подбежала к нему, но неожиданно ее руки стали беспорядочно ощупывать его лицо, плечи и грудь.

– Генри! Эй! Генри, очнись!

Он больше не мог сдерживаться – улыбка расползлась на лице, и он лежал, не открывая глаз и почему-то чувствуя себя при этом очень счастливым.

Внезапно она с силой пнула его в бок.

– А-уч! – Он резко открыл глаза и недовольно посмотрел на нее. – Я на этот бок упал!

– Я решила, что ты умер!

– А ты всегда пинаешь покойников?

– Только если они притворяются, – пробурчала она.

Генри снова не выдержал и улыбнулся.

– Не умирай, пожалуйста, – вдруг попросила Джоан тихо.

Генри перестал улыбаться. Джоан молчала и была очень серьезной.

Он сел, охнул и поморщился.

– Не могу обещать, что не умру, – пробормотал Генри, тяжело поднимаясь на ноги, – но очень постараюсь сделать это не так по-идиотски.

Джоан слабо улыбнулась, продолжая сидеть на полу.

В этот момент дверь зала распахнулась и к ним выглянула леди Теннесси.

– Ты живой? – спросила она сухо.

– Судя по тому, что Джо меня пнула – вполне.

– Не поняла.

– Она пинает только живых покойников.

– В смысле?

– Неважно. Давайте ужинать. Джо, не сиди на полу.

– Мне не холодно.

– Я знаю. Но я не настолько хорошо успел его протереть, чтобы он стал менее грязным.

* * *

С тех пор Джоан снова стала собой – болтала, огрызалась, подкалывала и повсюду забиралась. Генри забирался вместе с ней – показывал укромные уголки замка и любимые с детства места. Если погода была хорошей, они ходили гулять, надевая широкие лыжи и со свистом спускаясь по заснеженным склонам, чтобы потом долго тащиться наверх. Иногда они брали с собой лук и стрелы, и Генри учил Джоан, как охотиться в зимнем лесу, что делать, чтобы зверь тебя не заметил, как прицелиться, чтобы не устала рука, как выслеживать подбитую дичь, как потрошить и разделывать тушу. Последнее вызывало у Джоан явное неудовольствие, и в конце концов она заметила, что они могли бы дотащить добычу и так, а мясник в замке ее бы уже и разделал. На это Генри заметил, что и так, конечно, можно, но далеко не всегда к луку и стрелам в лесу полагается замок с мясником. Джоан задумалась.

Леди Теннесси учила Джоан шить и вязать, хотя последнее не вызывало у девочки большого энтузиазма. Она продолжала заглатывать фамильную библиотеку Теннесси том за томом, подсадив на это в какой-то момент и Генри, и несколько недель леди Теннесси чуть ли не пинками выгоняла их на улицу, заставляя откладывать книги в сторону, одеваться и выходить на колючий, бодрящий, звенящий морозный воздух. Они ворчали и неохотно выбирались из дома – а вечером часто возвращались уже после захода солнца. Сметали со стола все, что подавали, и почти сразу заваливались спать, даже Джоан, обычно ложившаяся поздно и встававшая раньше всех. Она еще подросла, окрепла и даже немного округлилась, постепенно из худощавой девочки превращаясь в… Но Генри особенно не думал об этом. Это было не очень интересно.

Однажды в феврале после обеда начался такой буран, что Генри и Джоан срочно пришлось вернуться. Он отправил ее домой, а сам ненадолго задержался, разговорившись с одним из лучников, охранявших замок. Когда Генри проходил через холл, из приоткрытой двери каминного зала раздались голоса. Он уже собирался пройти мимо, но тут до него долетела одна фраза, и он остановился.

– А почему Генри обычно молчит? А если говорит, то делает это так, как будто ему не очень хочется это делать?

– Потому что он очень хочет нравиться женщинам, а женщинам очень нравятся молчаливые мужчины.

Наступила тишина, потом Джоан снова спросила:

– А почему они им нравятся?

– Кто?

– Молчаливые мужчины. Женщинам.

– Потому что молчаливые мужчины кажутся им загадочными и неприступными, а все женщины по природе своей крайне любопытны, и им до смерти хочется разгадать загадку этих мужчин.

Снова наступила пауза, и Генри мысленно представил, как Джоан серьезно кивает.

– А у Генри…

– Что?

– У Генри тоже есть своя загадка?

– Конечно. Он же молчаливый мужчина.

– И что это за загадка?

Он услышал, как леди Теннесси тихо рассмеялась.

– Э нет, Джоан. Разгадывать загадку мужчины каждая женщина должна сама.

На это Джоан, к счастью, уже ничего не ответила, и Генри тихо ушел, пока дамы не заметили его присутствия.

* * *

Вечером он заглянул в кабинет. Предполагалось, что после смерти отца кабинет должен был перейти к Генри, новому лорду Теннесси, но он в то время редко бывал дома, и в результате леди Теннесси присвоила кабинет себе. Впрочем, слово «присвоила» было не совсем верным. Леди Теннесси любила своего мужа, несмотря на его многочисленные измены – отчасти потому, что, несмотря на них, он любил ее, – и потому после смерти лорда дорожила всем, что напоминало ей о покойном супруге – в первую очередь, его кабинетом. Она поддерживала в комнате идеальный порядок, оставив все в точности так же, как было при жизни мужа, и в основном приходила сюда или читать, или заниматься рукоделием, или разбираться с делами области – теми делами, которыми должен был бы заниматься Генри, но про которые он частенько забывал. Мать корила его, и Генри на время снова становился образцовым лендлордом – пока очередное приключение, любовного или какого-либо иного толка, не увлекало его. Однако, поскольку леди Теннесси умела в совершенстве подделывать его подпись, никто, кроме управляющего Губерта, ни о чем не подозревал.

Генри застал мать за вязанием чего-то грандиозного. Она работала поочередно сразу несколькими парами спиц, все время сверяясь с рисунками и считая вполголоса петли. Когда Генри вошел, она не подняла головы и не прекратила считать. Он сел в кресло напротив и некоторое время молча наблюдал за ней. Он любил смотреть на мать, когда та была чем-нибудь занята.

– Ты что-то хотел сказать мне, Генри? – наконец произнесла леди Теннесси очень размеренно, в такт спицам.

Генри слегка улыбнулся:

– Что это была за лекция о мужчинах сегодня?

Леди Теннесси спустила со спицы несколько петель и подхватила пропущенную.

– Дорогой мой, – проговорила она так же размеренно, – Джоан – первая девушка, с которой ты меня познакомил, а эту лекцию я репетировала уже лет десять. Я просто не могла удержаться.

Генри снова улыбнулся и откинулся на спинку.

– Мне кажется, ты зря поторопилась. Второй раз у тебя уже не получится так убедительно.

Она отложила одну пару спиц, развернула все вязание и принялась за другую часть.

– Я очень надеюсь, – сказала она, поднимая на него глаза, – что мне не придется повторять ее дважды. Джоан производит впечатление понятливой девочки с хорошей памятью.

– Что ты имеешь в виду?

Леди Теннесси опустила голову и сосредоточилась на петлях.

– Мама…

– Я согласна с тобой, это было чуть-чуть рановато. Но, в конце концов, кто знает, когда еще я смогу поговорить с твоей будущей женой?

– Мама, – сказал Генри очень-очень спокойно, потому что этот разговор совсем перестал ему нравиться. – Это принцесса. Превращающаяся в дракона. Ей четырнадцать лет. Я не собираюсь на ней жениться.

– Дорогой мой мальчик, мужчины никогда не собираются жениться.

– Тогда каким же образом мужчины становятся женатыми? – спросил Генри, не скрывая сарказма.

– Очень просто, – ответила его мать, поднимая бесформенное изделие, ощетинившееся спицами, и критически осматривая его на расстоянии вытянутых рук. – Однажды ты понимаешь, что эта женщина – твоя жена. И тогда уже поздно что-то планировать или менять. И я бы на твоем месте хорошенько подумала, – добавила она серьезно, – хочешь ли ты, чтобы эта девочка стала чьей-то чужой женой.

Жена барона Тойлера

Когда на южных склонах снег начал сходить, и из-под него показались первоцветы, Генри и Джоан отправились к Сагру. Джоан была солидно экипирована – книгами, платьями («Мама, где она их будет носить? Красоваться перед козой?» – «Молчи, Генри, тебе этого не понять»), некоторым количеством редких снадобий и ручным хорьком, который, правда, сбежал на первом же привале в лесу. Джоан расстроилась, но Генри смог убедить ее, что мечтой всей жизни этого хорька было вырваться наконец на свободу.

У Сагра Джоан спросила, останется ли Генри с ними ненадолго. Он сослался на «кучу дел» и на следующий же день рано утром отправился в обратный путь. После разговора с матерью Генри не хотел проводить с Джоан ни единой лишней минуты. Тем более когда вспоминал, что несколько дней назад ей исполнилось пятнадцать.

Он собирался вернуться летом, может, не в начале, а ближе к середине – но не вернулся. В конце весны, на первой королевской речной регате (бессмысленном мероприятии большого размаха, имеющем огромное значение для поддержания престижа правящего монарха), Генри встретил Мэри, молодую жену барона Тойлера. И после этой встречи он на долгое время стал потерян для остального мира.

Это случилось во время пикника – новомодного увлечения, пришедшего с юга, из Кресской империи, где подобным образом отмечали конец весны и начало лета. Суть увлечения по большей части сводилась к тому, что прекрасные и благородные дамы и господа, одетые в прекрасные и благородные одежды, усаживались на какой-нибудь лужайке, где количество солнца и тени было перед тем тщательно проверено специальным придворным, и дальше вкушали легкую и необременительную пищу и запивали ее легкими и необременительными охлажденными напитками. Генри, откровенно предпочитавший стол, мясо и кувшин красного вина траве, устрицам и шампанскому, стоял в стороне у дерева и с улыбкой наблюдал за остальными, которые развлекались в свое удовольствие – или делали вид, что развлекались. Генри слышал, как чуть вдалеке король обстоятельно рассказывал бесконечную историю про поимку огромного сома, периодически отвлекаясь и вставляя в свой рассказ истории поменьше. Прямо за его спиной под сенью гигантского дуба сидела группа дам и довольно увлеченно обсуждала мужей, любовников, постоялые дворы и своих модисток. Одним ухом Генри внимал истории про сома, а другим – разговору благородных дам, и в конце концов в его голове сложился образ хорошо одетого сома, въезжающего на постоялый двор в окружении любовников собственных жен. Генри улыбнулся, и в этот момент услышал шелест юбок по невысокой траве.

– Когда мужчина стоит в стороне от всех и улыбается самому себе, – произнес мелодичный женский голос со слегка кошачьими интонациями, – это обычно означает, что он влюблен. Вы влюблены, сударь?

Он поднял глаза и прямо перед собой увидел женщину с мягкими темными волосами, уложенными в легкую прическу, открывавшую ее уши и шею. В первое мгновение он подумал, что она очень похожа на Клару – вот только у той лицо было жестким и строгим, а у этой женщины – мягким и загадочным.

Женщина стояла, слегка наклонив голову набок, и от этого ее шея изогнулась так, что у Генри перехватило дыхание.

– Теперь – да, – ответил он, не думая, что говорит.

Женщина улыбнулась.

* * *

Генри шел по галерее. Справа проплывали факелы и двери, слева – пустые провалы окон, из которых сочились глубокие летние сумерки. Полумрак расползался сизым ковром по каменному полу, испуганно отшатываясь там, где на плитах отплясывали всполохи света.

– Генри!

Он резко обернулся – слишком резко, хотя шаги и голос были мягкими, дружелюбными, искренними.

Эд Баррет. Сын старого лорда Баррета, шалопай и умница. Друг детства.

Чужой, незнакомый, совершенно ненужный сейчас человек. Что он делает здесь в предрассветный час? Что ему вообще нужно?

Генри замер, внимательно наблюдая за приближающейся фигурой. Движения молодого мужчины были легки и уверенны – и оттого слишком сильно контрастировали с нежной лиловой тьмой, льющейся из окон и кипящей внутри Генри.

– Что ты тут делаешь, Теннесси? – широко улыбнулся Баррет.

– А ты? – осторожно усмехнулся Генри, пытаясь спрятать темный яд, который пробегал по венам и так и просился вырваться наружу.

– Я по поручению папани к его величеству, – Баррет весело прищурился. – Какие-то бумаги привез. Мог бы переночевать по дороге – но решил добраться сегодня. Ночи светлые.

– Светлые, – согласился Генри.

– Так что ты тут делаешь?

Не унялся. Генри еле заметно поморщился.

– Шел спать.

– А ты разве не в южном крыле живешь, как обычно?

– В южном.

– А…

– А сюда я пришел воздухом подышать.

– А.

– Да.

Баррет перестал улыбаться и пристально посмотрел на Генри.

– Значит, Джим не соврал?

– Джим?

– Гелленхорт. Встретил его внизу. А он, как обычно, вывалил на меня все последние сплетни.

– Ясно, – только и сказал Генри. Эд снова кинул на него быстрый взгляд и вдруг громко расхохотался.

– Как тебе это удается? – спросил он наконец, отсмеявшись.

– Что именно? – сухо уточнил Генри.

– Затаскивать любую понравившуюся бабу в постель.

Генри только усмехнулся, очень надеясь, что его улыбка не выглядит слишком грустной. У него не было никакого желания рассказывать, что в постель затаскивали его самого – и весьма эпизодически. И он даже не мог бы ручаться, что между эпизодами в этой постели не успевал побывать кто-то еще. Претендентов было много.

Но сегодня Мэри сказала, что хочет видеть именно его. И он в очередной раз, как последний дурак, пошел. До последнего момента маялся, пытался отговорить себя. Но все равно – пошел.

Потому что – глупо же? Глупо было не пойти? Если она – звала?

Глупо. Все это было – глупо.

И слишком уже затянулось.

– Ладно, старик, – Эдвард хлопнул Генри по плечу. – Я пойду к себе. А ты иди – куда собирался. Увидимся.

– Увидимся, – согласился Генри.

Он проследил за тем, как Баррет скрылся за поворотом, ведущим в боковой коридор – и снова пошел по галерее. Справа факелы чадили, исходя едким темным дымом – слева занимающийся рассвет перекатывал через подоконник светло-серый туман и легкую грусть.

Генри поспешил.

* * *

Генри сидел в королевском кабинете, возле огромного камина, в одном из больших кресел, оставшихся еще со времен прадедушки короля. Кресла эти были до ужаса старомодны и уже много раз сменили обивку, но в свое время их ничем не заменили – и поэтому теперь они стали семейной реликвией, набирая в цене при каждом следующем короле.

– Хочешь что-нибудь выпить, Теннесси?

Генри вежливо покачал головой.

– Благодарю ваше величество. Воздержусь.

– Как знаешь, – король крякнул и тоже опустился в кресло. – Так вот, на чем бишь мы…

Генри молчал. Он не помнил, на чем остановился король – но это было и не важно. Генри прекрасно понимал, почему его вызвали сюда – и совсем не хотел об этом напоминать.

Он и сам предпочитал на эту тему не думать.

Король прокашлялся, посмотрел в камин, на потолок, на свои колени – и, наконец, на Генри.

– Как там Джоан?

Генри очень следил за тем, чтобы его лицо не дрогнуло.

– Хорошо. Учится. У нее уже очень хорошо получается себя контролировать. Она молодец, ваше величество.

В уголках глаз короля проступили довольные морщинки.

– Когда собираешься к ней?

Генри слегка помедлил.

– Скоро, ваше величество. Скоро.

Скоро. Но еще не сейчас. Не сейчас, когда…

Генри незаметно сжал подлокотники кресла, чтобы остановить мысль, побежавшую теплыми воспоминаниями вдоль позвоночника.

Король радостно улыбнулся:

– Отлично. Не забудь сообщить мне, когда соберешься – прикажу приготовить мои маленькие гостинцы. Ты же донесешь их по своим северным горам?

– Донесу, ваше величество. Непременно.

* * *

– Скоро, Теннесси! Ты сказал «скоро»!

– Я собирался выехать со дня на день.

– И не предупредил! Что я теперь ей передам? Ничего не готово.

– Я могу подождать.

– Нет уж. Поезжай как можно скорее. Отдам в следующий раз.

* * *

– На север? Ты собрался на север? – ее дыхание обжигало.

– Я должен ехать.

– Но там холодно.

– В начале осени еще не очень.

Он почувствовал ее губы, скользнувшие по его уху.

– Поедем с нами, в Рейнгар. Там не будет холодно. Я обещаю – не будет…

– Мэри…

– Поедем.

Он прикрыл глаза – и успел подумать, что Рейнгар – это лишь немного на юго-восток. Он заедет туда. Ненадолго. А потом – сразу на север.

Сразу.

* * *

– Милорд…

– Ленни, не спорь, пожалуйста. Я уже все равно пообещал.

– Ей?

– Не только.

Ленни стоял в дверях с охапкой одежды, принесенной от прачек, такой большой, что сверху виднелась только копна волос – и глаза.

«Лучше б и их не было видно», – с досадой подумал Генри.

– Милорд, но вы же должны были ехать на север, – тихо сказал Ленни.

– Я и поеду. Просто не сразу.

Ленни стоял в дверях и мял пальцами лен, бархат и сукно.

– Генри, – сказал он совсем тихо, но твердо. – Поехали в Тенгейл.

Генри резко вскинул голову и посмотрел прямо в эти несносные голубые глаза, сверлящие его поверх горы тряпья.

– Ты забываешься, – прошипел Генри.

Голубые глаза вгрызались в него непоколебимой честностью.

– Ты поедешь в Тенгейл, – бросил Генри, отворачиваясь. – Один.

Ленни прикрыл глаза, перехватил одежду – теперь над ней торчали только его кудри.

– Да, – глухо раздался его голос из-за тряпок. – Конечно, милорд.

* * *

Они поехали в Рейнгар – шумной пестрой компанией. Мэри тоже ехала верхом, крутилась в дамском седле, пытаясь улыбнуться всем и каждому, кокетничала, смеялась. Генри остался в самом конце колонны, подальше от звука ее голоса. Ему было не по себе после того, как он отослал Ленни в Тенгейл. Это был нехороший разговор. Неправильный.

Все было неправильно.

«Переночую с ними, – подумал Генри, подгоняя лошадь, чтобы догнать остальных. – Переночую – и завтра поеду на север. Пора».

Он по-прежнему носил дракончика, вырезанного Джоан, в нагрудном кармане. Перед отъездом Генри положил туда все письма Мэри – и места в кармане стало очень мало. Вечером, в трактире, где они остановились на ночлег, Генри выложил дракона на стол, чтобы назавтра положить в наружный карман куртки.

Но утром к нему совершенно случайно зашла баронесса – и дракончик так и остался лежать на столе в темной и душной комнате.

* * *

Генри прожил в Рейнгаре два месяца. Постепенно остальные члены компании разъехались, кто куда, и вдали от шума и блеска столицы Мэри стала еще мягче, нежнее и постояннее. Она была только с ним, только его, только для него…

Так продолжалось до конца осени, когда Мэри решила наконец вернуться к своему дорогому мужу. Генри уговаривал ее остаться, умолял ее, но она была непреклонна. Она вернула Генри все его письма, поцеловала в щеку – и уехала в свой замок.

Зимой Мэри всегда была верной и любящей женой.

Генри, внезапно осознавший, что он невесть что делает в доме у почти незнакомых ему людей, тут же уехал. В Тенгейле он встретил взгляды матери и Ленни, молчаливые и оттого особенно давившие на совесть. Неожиданно Генри вспомнил, что оставил дракончика на столике в безвестном трактире, и почему-то это страшно раздосадовало его. Он даже подумывал о том, не вернуться ли в этот трактир, чтобы попытаться отыскать фигурку – но в конце концов собрался и ушел в горы.

На дворе стояло самое начало зимы.

* * *

Его никто не встречал. Когда Генри вошел в маленький домик, ему стало холодно, хотя внутри было хорошо натоплено. Сагр ничего не сказал ему и только кивнул в знак приветствия, Джоан что-то буркнула под нос и тут же исчезла за занавеской, откуда не появлялась до самого ужина. Ели молча.

Встав из-за стола, Генри решил, что больше не в состоянии это выносить, и вышел чуть-чуть проветриться. Но на улице дул резкий ледяной ветер, и он вынужден был тут же вернуться в дом. Генри еще немного посидел за столом, а потом пошел устраивать спальное место в привычном углу. Сагр, проходя мимо, сухо пожелал ему спокойной ночи, Генри так же сухо ответил. И больше не было ни звука.

В молчании прошла неделя. Генри чувствовал себя отвратительно. Ему впервые в жизни было неуютно в этом доме, да и история с Мэри тоже давала о себе знать. Генри по-прежнему страстно ее желал, и чем больше он ее желал, тем холоднее он становился, а чем холоднее он становился, тем сильнее он ее желал. Он уходил на целые дни в горы, невзирая на мороз и снег, и возвращался разбитым и угрюмым – а в доме его встречали такие же угрюмые лица. Генри хотел вернуться в замок – «раз ему все равно здесь не рады» – но там его ждали укоризненные глаза матери. И их он тоже видеть не хотел.

В тот день Генри вернулся раньше обычного, поскольку началась метель. Сагр работал во дворе, но Генри уже слишком замерз и устал, чтобы остаться ему помочь, и пошел сразу в дом. Войдя, он остановился, снимая теплую куртку, повернулся – и увидел, что Джоан сидит за столом и читает его письма. Генри громко вздохнул, она подняла глаза и побледнела. Некоторое время стояла гробовая тишина. Наконец Генри очень медленно и очень тихо спросил:

– Как у тебя оказались эти письма?

Джоан молчала.

– Джо, – сказал Генри еще медленнее, – как они у тебя оказались?

– Я, – начала девочка, но у нее совершенно пропал голос, как будто она долго кричала на морозе, – я залезла в твою котомку.

– Зачем?

Она опустила глаза.

– Джо! Зачем?

– Я хотела, – прошептала она, – хотела найти своего дракончика.

Генри вздрогнул.

– Хотела забрать его у тебя.

– И ты решила выкрасть его? А раз не удалось украсть дракончика, то ты решила украсть письма?

Джоан замотала головой.

– Я хотела, чтобы ты решил, что он пропал, – начала она, запинаясь. – И тогда ты бы начал его искать, и не нашел бы, и тогда, я думала, ты понял бы… – она всхлипнула. – Я залезла в котомку, но там было полно этих дурацких писем, и я сначала просто вытащила их… А потом… Я подумала…