Обреченные обжечься

Тем воскресным утром Эсми уходила из больницы поспешно. Она переворачивала старую страницу, открывала новую, хотела жить дальше – и жила. Спустя год она стала встречаться с Оскаром Крофтоном, парнем из параллельного класса, которого я знала по внеклассным занятиям: меня оставляли после уроков из-за “хулиганских наклонностей” (чистила физиономии тем, кто из-за успехов Энтони выражал сомнения в моей гетеросексуальной ориентации), а его из-за его пристрастия к любительскому граффити, которым он разрисовал в те года половину города. Залётный был парень, но неплохой. И хотя я прекрасно понимала, что так правильно – Оскар неплохой парень и Эсми должна жить дальше – всё же мне было печально от того, что Эсми решилась на “правильную жизнь”. Скорее мне было даже не печально, а больно, однако к тому времени я уже настоятельно отрицала тот факт, что мне ещё может быть больно (куда ещё больнее?). Ещё возможно, что на самом деле мне не было ни печально, ни больно, а просто по-подростковому обидно от того, что у Эсми получалось то, что у меня в итоге так и не вышло – жить дальше.

Я была подростком, когда поняла, что “жить дальше” мне не светит. Только если мать с братьями воскреснут… Единственная надежда оставалась лишь на Хьюи. Этой надеждой я до сих пор и существовала.

Эсми сейчас двадцать пять. Она вышла замуж за Оскара Крофтона когда ей шёл двадцать первый год. Спустя полгода (ещё в больнице я заметила, что Эсми как по часам живёт полугодиями) у них родилась дочь. Девочку назвали Бони, ей сейчас уже три года, и мысль о том, что этот ребёнок мог бы быть ребёнком Хьюи, точила меня не меньше, чем мысль о том, что Джереми так же мог сейчас быть отцом ребёнка Руби…

Год назад Оскар Крофтон умер. После ночной смены напился с друзьями в баре Лондона, в котором подрабатывал охранником, после чего, пьяный в дым, упал и разбил голову о бордюр.

За год перед смертью он изменил Эсми с их соседкой. Об этом весь город гудел и, в итоге не выдержав давления общественности, эта самая соседка вскоре продала свой дом и переехала куда-то в Йоркшир. Не смотря на столь громкую измену, приобретшую едва ли не вселенский масштаб в нашем провинциальном городишке, Эсми не рассталась с Оскаром. Женщина по природе своей не способна простить мужчине измену и тем более забыть её, но, по-видимому, Эсми каким-то образом умудрилась дать Оскару второй шанс. Весь город видел, что после предательства отношения в этой паре срастаются слабо, как и все видели, что Оскар старался (вроде как он дарил ей цветы, стал ходить с ней в кафешки и подарил ей однажды полугодовой абонемент в тренажерный зал Руперта), но прежде чем всё успело бы заново “срастись” Оскар умер. Эсми осталась одна с двухлетней дочерью на руках и матерью мужа (её мать умерла ещё до её свадьбы), которая выйдя на преждевременную пенсию по состоянию здоровья взяла большую часть присмотра за внучкой на себя. Сейчас Эсми работает кассиром на городской железнодорожной станции и при помощи добродушной свекрови сводит концы с концами. В общем, ведёт жизнь среднестатистической матери-одиночки в провинциальном городке, променяв карьеру иллюстратора, о которой она мечтала, на материнство, которым наверняка довольна (со стороны она кажется любящей матерью).

…По жизни я старалась никого не осуждать, хотя иногда и срывалась, всякий раз в подобных срывах сама себя одёргивая. Наверное поэтому мне всегда были мало интересны сплетни. И всё же сплетни – это лёгкие провинциальных городков. Не будет сплетен – не будет и жизни в провинции. Другого развлечения здесь нет. Поэтому, куря на крыльце, я часто слушала новости Нат о незнакомых мне людях, о наших общих знакомых и о своей семье отдельно. Невольно я знала всё и даже больше обо всех, и все знали всё, и больше чем всё обо мне. Куря и слушая Нат, я думала о том, что наш город жив. Жаль только, что его лёгкие без никотина не могут.

Именно так, чаще всего из уст огневолосой, я невольно, по чуть-чуть узнавала и о Руби, и об Эсми, и об их ожидаемых, и уже рождённых детях. Обо всех и обо всём.

…Выслушав мой пятиминутный рассказ о Руби и Эсми, Хьюи, закрыв глаза, запрокинул голову и тяжело выдохнул. Я знала, что сейчас он впервые осознавал, что проспал целое десятилетие. Но лучше раньше или никогда, чем поздно. Нам нужно это принять, пережить и смириться, и мы сделаем это вместе. Сквозь боль, пот и, если понадобится, слёзы.

Глава 13.

Я словила себя на том, что стала уставать, но по-хорошему, как устают в конце насыщенных яркими и обязательно радостными событиями дней. Но я не жаловалась и даже больше – готова была выматываться счастьем до тех пор, пока оно меня не разорвало бы изнутри.

Хьюи повезло с вниманием – даже ко мне так не липли, когда я валялась в больнице, уже в тринадцатилетнем возрасте борясь с осязаемым желанием наложить на себя руки. Впрочем, в этом плане его везение относительно. К концу дня он уже уставал от яркого калейдоскопа родственников, проносящихся перед его глазами ежедневно без выходных и праздников, отчего он предпочитал заканчивать свой день в моей компании – мы оба умели молчать.

Первую половину дня я проводила с Амелией и Жасмин или с Пени и её детьми, но ежедневно, как по часам, являлась на порог палаты Хьюи ровно в три часа дня и уезжала от него самой последней – в десять часов. Лишь пару раз я уехала на час раньше, когда Хьюи заметно уставал от дневных нагрузок, связанных с работой над его физическим состоянием, и, утомлённый изнурительными тренировками, изъявлял желание пораньше лечь спать. Выезжая из Лондона, я мчалась обратно в город, чтобы присмотреть за Рэйчел и Барни, и составить компанию слегка подвыпившей Пандоре, пока Руперт с Пени посещают ресторан или отмечают на вечеринке помолвку друзей. Или же ехала прямиком к Байрону с Нат, чтобы помочь последней с покраской корней волос посреди ночи, или должна была успеть на ужин к мистеру Гутману и Коко, или передать посылку Расселам от крёстной Паулы… В итоге я попадала домой не раньше полуночи, чаще всего около часа ночи, принимала душ, иногда меняла постельное бельё или готовила одежду на день грядущий и заваливалась спать без задних ног. Я спала шесть-восемь часов в сутки, просыпалась не позже девяти утра, после чего занималась зарядкой, мысленно бодря себя тем, что ливням не лить вечно и скоро можно будет возобновить свои утренние пробежки после “зимнего застоя”, затем готовила завтрак, ела, стирала, шла к Амелии или в продуктовый магазин, после чего вновь на всех парах мчалась в Лондон.

В один из таких насыщенных дней у меня возникла идея, постепенно, день за днём начавшая перерастать в маниакальное, буквально зудящее желание. Я подсчитала свои расходы на один только путь до Лондона и обратно, и поняла, что у меня пропадает не только прорва денег (в частности на топливо), но и времени. Идея снять недорогое жильё где-нибудь поблизости к поликлинике стала настойчиво овладевать мной и, в итоге, я не заметила, как однажды вечером, вернувшись домой в начале второго часа ночи, начала подыскивать на одном из тематических сайтов недорогое жильё. С разочарованием оценив стоимость пары комнат в захудалых квартирках, возраст которых превышал возраст Амелии, я поморщила носом и захлопнула ноутбук. О съёме жилья не могло быть и речи, если только я не хотела опустошить свою копилку и поскорее вогнать себя в нужду вернуться на работу к Риордану. Чего-чего, а этого я точно не хотела. От одной только мысли о том, что мне вновь придётся терпеть общество Ирмы, а ей моё, по моей спине пробегали мурашки, но они не шли ни в какое сравнение с тем холодком, который сжимал мои внутренности, когда я думала о том, что в какой-то момент мне всё же придётся восстановить свои ежедневные встречи с Дарианом. Он определённо не был мне противен (подобное было бы даже смешно), но сам факт того, что он сто раз откажется меня уволить, попроси я его об этом эти сто раз, и выдать мне на руки необходимые для устройства на новую работу документы, плюс его маниакальное желание привязать меня к себе морским узлом заставляли меня думать о нём с неприятной настороженностью.

За последние две недели мы виделись дважды. Оба раза в его квартире и оба раза я уходила не прощаясь, ещё до наступления рассвета. Я надеялась на то, что мои утренние исчезновения и отсутствие желания встречаться хотя бы немного оттолкнут от меня Дариана, но даже в последнюю нашу встречу я невооружённым взглядом могла рассмотреть, что его огонь не гас, и меня беспокоило, что искры от него грозили прожечь мою мантию хладнокровия.

Мы переписывались. Сначала я отвечала на его сообщения сухо, вяло, иногда тянула с ответом по пять-десять минут, но уже спустя пару часов Дариан учтиво напоминал мне о моей прямой обязанности отвечать ему “как нормальный человек, а не тупой робот”, и я вновь вспомнила как писать в одном сообщении больше трёх слов – то есть развёрнутые предложения, с запятыми, восклицательными, вопросительными знаками, словесными оборотами, глаголами из двенадцати букв и словарными словами. В конце концов Мия была спасена по милости Риордана, и я не могла после подобного – после спасения жизни моей племянницы! – просто взять и слиться. Я помнила, что была продана и не принадлежала самой себе, и в моменты, когда особенно остро хотела об этом забыть, Дариан тактично напоминал мне об этом весьма яркими способами. И он был прав. Мне и вправду не стоит забывать о нашем контракте. Подобное нужно как-то решать, а не забывать.

Я не намерена умолять его о свободе. И так как становиться жалкой ради свободы я не собиралась, я смогла трезво оценить сложившуюся ситуацию: мне понадобится много времени для этого боя. Больше времени мне нужно только терпение, а больше терпения только свобода, так что залог моего успеха был основательным, что позволяло мне не сомневаться в своей победе, пусть она и была далеко за горами.

Но сейчас я думала об этом как о чём-то побочном, словно о болтающейся яркой ленточке на воздушном змее. Всё моё внимание было целиком приковано к покорителю ветра, а не к развевающимся по ветру лентам. Я была поглощена Хьюи. Я думала о нём двадцать четыре часа в сутки: засыпая я видела его во сне, просыпаясь размышляла о его физическом здоровье, словах, желаниях и даже жестах. В моих мыслях был только он, остальные – фон. И всё равно Дариан был самым ярким пятном этого фона. Выделялся даже на фоне Мии, которую обещали уже в скором времени выписать.

Глава 14.

Второй день весны потрясений не предвещал. Сидя в машине на парковке, я допивала свой кофе, заваренный мне Нат. На этих выходных она ночевала у меня, пока Байрон встречал в своём доме двоюродную бабушку внучатой племянницы по отцовской линии, если только я ничего не путаю.

С утра прошёл дождь. Из-за бегущего над Лондоном табуна туч большинство людей, входящих в двери больницы и выходящих из неё, были одеты в сиреневые и жёлтые дождевики, некоторые даже красовались резиновыми сапогами. Зацепившись взглядом за молодую маму с маленькой дочкой, на ногах которых блестели одинаковые сапоги с изображением оранжевых пчёлок, я взяла с бокового кресла утреннюю газету, которую ещё не успела прочесть. Сразу же прочла прогноз погоды на неделю: пасмурно, дожди и даже грозы. Нахмурившись, я вскользь просмотрела новости о запущенном на Марс новом спутнике, о курсах валют, экономической стабильности, завершении программы “Женские секреты” с Сьюзет Тэтчер, нашумевшем успехе многомиллионного IT-проекта Роланда Олдриджа, приближении весенней ярмарки и звездопаде, случившемся в последний зимний день в этом году. Допивая остатки кофе, я уже хотела закрывать газету, когда наткнулась на ЭТО.

На предпоследней странице красовалась колонка под названием “Одна непрожитая жизнь”, в центре которой зияла фотография три на четыре. Хьюи на ней улыбался.

Статья начиналась словами: “Представьте себе, что вы потеряли десять лет из жизни впустую…”, – и заканчивалась словами: “На следующей неделе мы опубликуем интервью с Хьюи Грэхэмом, и вы узнаете, каково это – пропустить своё взросление”.

Откуда у них фотография пятнадцатилетней давности?! Что значит “на следующей неделе мы опубликуем интервью с Хьюи Грэхэмом”?! Кто им его даст?! Они ведь не думают, что прорвутся к нему?!

Разъяренная от негодования, я метнула взгляд на имя автора статьи – Дарла О.Тейлор. Мысленно прокричав имя длинноносой журналистки-нахалки, которая явно страдала переизбытком самоуверенности, я несколько раз свирепо проткнула её имя ногтем указательного пальца, после чего не менее яростно смяла газету в шар и выбросила его через плечо на заднее сиденье. Поставив термокружку в подстаканник, я вышла из машины и, громко хлопнув дверцей, тяжело выдохнула, и закрыла глаза. Сделав глубокий вдох, я ощутила в воздухе сильную влажность и прохладу. Поставив автомобиль на сигнализацию, я надела капюшон сиреневого дождевика, чтобы скрыться от накрапывающих мелких капель. Вся парковка, как и всегда, была забита до отказа, так что до больницы мне необходимо было пройти не меньше двухсот метров, и я радовалась тому, что с утра всё-таки согласилась надеть дождевик Нат. Огневолосая как знала, что он мне понадобится.

Прежде, чем я успела снять с себя дождевик в холле, ко мне подбежала девушка лет двадцати семи-восьми, на высоких каблуках и с высоко поднятыми от корней волосами карамельного цвета, к которым была прикреплена аналогичного цвета искусственная коса длинной до её солнечного сплетения. Я сразу поняла, кто она такая, и не по её разукрашенной физиономии или слащаво-самодовольному выражению лица (кажется, она перебрала с наращиванием ресниц), а по её самоуверенной походке, да и по диктофону, который за ней таскал худощавый мужчина с неестественной, отчего вызывающей сочувствие и желание поморщить носом, причёской. Его парикмахеру нужно было бы руки оторвать, если только этот парень сам не занимался своей укладкой.

– Таша Грэхэм, верно? – мгновенно подступила ко мне девушка. – Дарла О.Тейлор, газета “Обозреватель Большого Лондона” – не останавливаясь представилась муха, чем сразу же продемонстрировала свою назойливость.

Так вот значит как выглядит стерва, которую я уже вторую неделю к ряду хотела прихлопнуть скрученной в трубочку газетой с её же колонкой, в которой она “обозревала необозреваемую” жизнь Хьюи. – Каково это – выжить вместо братьев и матери?

– Не понимаю о чём вы, – ответила ледяным тоном я, после чего, подойдя к пустующему ресепшену, сняла с вешалки один из трёх белоснежных халатов. – Вы находитесь в больнице. У вас есть разрешение на интервьюирование? – властно надевая на себя халат, невозмутимо холодно поинтересовалась я.

– Оу… У нас… – парень полез во внутренний карман пиджака.

– Доктор Дженкин? – удивлённо вздёрнула брови муха по имени Дарла О.Тейлор, прочитав прикреплённый к надетому мной халату пейдж.

– Боюсь, мне придётся доложить на вас администрации. У вас будут серьёзные проблемы, Дарла О.Тейлор, – уже развернувшись, добавила я, после чего уверенным шагом направилась в противоположную сторону от оторопевших журналистов, которые никак не могли поверить в то, что обознались. Я сыграла настолько убедительно, что даже сама на мгновение поверила в то, что являюсь некой или неким доктором Дженкином.

Завернув за угол, я невозмутимо сняла с себя не принадлежащий мне медицинский халат и, оставив его на перилах лестницы, быстро поднялась на два пролёта вверх, прошла в противоположный конец коридора и наконец стала нервно нажимать на кнопку лифта.

Нет, неприятности я этой стерве всё-таки организую. На это мне нужно всего каких-то пару суток. Правда прежде мне самой предстояло пережить нечто, что никак нельзя было назвать приятным моментом.

Выйдя из лифта, я направилась к палате Хьюи. Сегодня кроме меня никто не должен был его посещать – отец с Айрис подхватили серьёзную простуду, кто-то из них явно кого-то заразил, а Пандора присматривала за Рэйчел и Барни, пока Руперт с Пени навещали Мишу. Я приехала в девять часов, но из-за загруженности на парковке и чтения жёлтой прессы под кофе – хоть что-то было положительное этим утром! кофе! – на этаже Хьюи оказалась лишь в половину десятого.

Я только сделала первый шаг из лифта, когда увидела его, и сразу же отвела взгляд, подсознательно оберегая свою психику от воздействия внешних факторов. Кроме меня и его на коридоре больше никого не было, так что сделать вид, будто я его действительно не заметила, было невозможным. Энтони, в отличие от меня, сразу же смутился: приостановился, опустил глаза, положил руки в задние карманы джинс и продолжил своё движение к лифту неестественно медленным шагом.

Сколько мы не виделись? Три года?.. Четыре?.. Больше?.. Предпочла бы умножить это время на пятьдесят, хотя, подозреваю, что так долго я рискую не прожить, так что можно было бы ограничиться умножением на два-три десятка.

Не сбавляя шага, я прошла на расстоянии вытянутой руки от него, не собираясь наделять его даже секундой своего внимания. Однако уже спустя пару моих шагов произошло нечто неприятное – этот человек решился произнести моё имя вслух:

– Таша, – окликнул он меня, но я не остановилась, поэтому он сразу же решил попытаться снова. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

Я обернулась и, встав к говорившему полубоком, положила на него свой тяжёлый взгляд. Думаю, было ясно, что я не собираюсь с ним разговаривать, поэтому Энтони благоразумно решил воспользоваться выделенными мной ему секундами, хотя благоразумие никогда прежде не являлось его коньком:

– Помнишь нашу пещеру сокровищ?

Пещера сокровищ – дупло в огромной груше, растущей в крайнем правом углу заднего двора. Его нашёл Энтони и присвоил себе, но я была единственной, кто отвоевал у него право прятать там и свои игрушки тоже. В итоге ему пришлось согласиться делить свой тайник со мной, чтобы впоследствии не искать все свои “сокровища”, припрятанные им там, по ближайшим окрестностям, в частности в клумбах Фултонов. В год, когда произошла авария, в ствол древней груши попала молния и расколола его напополам. Дерево должно было погибнуть, но вместо этого просто перестало плодоносить. Мы больше не ели его сладких груш размером с мой кулак и больше не взбирались на него. Не потому, что выросли, и даже не из-за пережитого горя, а просто по соображениям безопасности – дерево в любой момент могло окончательно расколоться и рухнуть.

Так ничего и не ответив, я развернулась и направилась к палате Хьюи. Лимит времени для Энтони был не просто исчерпан – каждая секунда, которую я ему уделила, была им нагло вырвана у того, кому она изначально предназначалась. Я не собиралась тратить своё время с Хьюи на того, кого не то что братом, даже знакомым не считала.

Я не помнила никакой нашей пещеры сокровищ. У нас вообще ничего общего не было. Даже в детстве. Было его, моё, но только не наше. Я могла простить Мишу за то, что она меня бросила в самый сложный момент, могла простить отца за то, что он отвернулся от меня из-за моей схожести с матерью, но не могла простить Энтони ни за то, что он отрёкся от нас, ни за то, что осознанно выставлял свою грязную жизнь напоказ, ни за то, что он вылил чан всей этой грязи на мою жизнь, из-за чего мне пришлось превратиться в трудного подростка, чтобы не стать затравленной девчонкой, и в итоге с ужасающей лёгкостью принять решение о смене своей фамилии. Мне некого было прощать. Экс Энтони Грэхэма, маскирующегося под маской Фабулуса, для меня больше не существовало. Его просто нет. И нет никакого нашего прошлого. Есть его прошлое и моё прошлое, никак не связанное с ним.

– Как же всё-таки он не похож на нас, – совсем как я сдвинув брови, произнёс Хьюи, и в этот момент он стал так на меня похож, что я увидела в нём своё неискажённое отражение. – Худощавый, словно щепка, не то что я с Джереми… И его руки – они слишком длинные. В нём не узнать того мальчишку из детства. И виной не сотня пластических операций. Это просто не он.

– Чего он хотел? – опустившись в кресло напротив брата, тяжело выдохнула я.

– Он пробыл у меня всего минуту. Сказал, что думал встретить тебя здесь и что жалеет о том, что не справился без матери.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

Глава 15.

Оказывается, Дариан на несколько дней улетал в Антверпен по вопросу открытия второго в Бельгии салона RioR (первый восемь лет назад был открыт им в сердце Брюсселя). Всё, как и всегда у миллиардеров, прошло гладко – салону RioR в Антверпене быть. Я бы так и не узнала о его отлучке из страны, если бы не предложила ему встретиться этим вечером. В итоге мне пришлось отложить свою мухобойку до вечера среды – Дариан возвращался в обед и мы оба были не против пересечься между девятью и десятью часами.

И всё же дожидаться возвращения Дариана у меня не было времени. Я где-то умудрилась пробить сразу три колеса на машине, из-за чего вынуждена была ездить в Лондон на электричке и тратить на путь туда-обратно лишних два часа своей жизни. Машина отца уже неделю стояла без рабочего мотора, а машина Руперта колесила где-то по Уэльсу – он одолжил её на десять дней своим родителям, решившим посетить значимые для них места их молодости. Три из четырёх раз электричка была переполнена под завязку, из-за чего по моим ногам дважды в разное время проехались чемоданами, единожды пролили на мои ботинки чёрный кофе и с пару десятков раз нарушили моё личное пространство случайными прикосновениями или толчками. Один раз мне пришлось простоять вплоть до Лондона и один раз пришлось на протяжении часа терпеть перепалку между двумя женщинами, не поделившими места. Радовало только одно – Руперт обещал на днях прикупить и поставить мне колёса бесплатно, так сказать по-родственному. У него будто бы как раз завалялись ненужные новенькие колёса в одном из гаражей его знакомых. Честное слово!.. В общем на сей раз я решила не обращать внимание на то, что Руперт хочет сделать мне очередную “финансовую подачку”, от которых я всё время нашего знакомства виртуозно отбивалась. Я решила махнуть на это рукой, когда он, помахав мне ручкой Барни, произнёс наигранным тоном, при этом мило выпятив нижнюю губу: “Ну хотя бы один-то раз можно”. От моего неожиданного согласия он засветился, словно Рождественская ель, а Пени сразу же отметила, что после пробуждения Хьюи я стала “мягче”. Мягче!.. Я что, вата какая-нибудь, чтобы мягче становиться?

В общем, я дожидалась от Руперта подарка, которого логично было не ожидать вплоть до его грядущей зарплаты, так что уверенно мучилась в электричке, утешая себя тем, что хотя бы на бензине, раз не на времени, я всё-таки экономлю.

Этим утром я добралась до палаты Хьюи с особым трудом. В электричке рядом со мной села дряхлая старушка, которой я не смогла отказать в помощи, когда оказалось, что её внук не пришёл её встретить. В итоге я целый километр протащила от вокзала в руках тяжеленную сумку, заполненную книгами – целая библиотека! – после чего без лифта подняла эту же сумку на пятый этаж. И хотя мои ежеутренние тренировки явно мне пригодились, на лестничной площадке пятого этажа мои лёгкие уже откровенно глохли. За мои старания старушка вручила мне лежащий сверху, эксклюзивный и слегка потертый экземпляр Джейн Остин “Гордость и предубеждение” в твёрдом переплёте. Поблагодарив душевную старушку, я поспешила в поликлинику, но прямой автобус до неё почему-то был снят с маршрута и мне пришлось сделать три пересадки, прежде чем я, наконец, оказалась на соседней от финиша улице. Я уже хотела перейти дорогу, когда напротив меня остановилась девушка на байке – иностранка – и попросила мне объяснить ей путь до Клапхэм-роуд – её навигатор был неисправен. В итоге, пытаясь понять ломанный английский, я провозилась с незнакомкой битых семнадцать минут, после чего, одарив меня лучезарным взглядом и скомканным: “Thank you very-very much”, – туристка испарилась так же быстро, как и возникла передо мной, а я быстрым шагом направилась к цели, пообещав себе больше не отвлекаться от своего пути, который сегодня превратился для меня в целый квест.

Накануне я до трёх часов ночи не спала, в компании Нат считая звёзды на небе – родственники Байрона всё ещё не уехали из города – отчего день теперь казался мне ещё более тяжёлым, чем мог бы быть, если бы я выспалась.

К девяти часам вечера, после упорного, беспрерывного пятичасового занятия хождением с Хьюи при помощи брусьев, я, подумав о предстоящем мне пути домой, впервые за долгое время совершенно неожиданно почувствовала себя выжатой, словно пропущенный через соковыжималку лимон. Однако, как и всегда в подобном состоянии, я не подавала вида, продолжая вести себя с Хьюи максимально энергично.

Сидя на стуле в кармане, расположенном справа по коридору от палаты Хьюи, я улыбалась, наблюдая за тем, как брат ловко жонглирует тремя мандаринами – остатки фруктов, оставленных ему вчера Рупертом и Рэйчел (Пени осталась дома с просопливившемся Барни – весенний авитаминоз).