bannerbannerbanner
Обреченные обжечься
Обреченные обжечься

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 4

Дариан помедлил, прежде чем дать мне свой ответ. Сделав спокойный вдох, он вдруг произнёс:

– Ты та, кто мне нужен.

На сей раз помедлила с ответом я…

– Зря ты полез в мою жизнь, не спросив у меня на то разрешения, – сдвинув брови, наконец произнесла я.

– Ты просила об одном честном ответе, но вместо одного я ответил на все твои вопросы. Я всегда даю тебе больше, чем ты просишь или того на самом заслуживаешь… Поэтому даже не думай, что ты лучше меня.

– Не мне судить, – пожав плечами, невозмутимо посмотрела на собеседника я. – Я ведь досье на тебя не читала. Мне не с чем сравнивать.

– Как ты догадалась о том, что я под тебя “копал”? – красноречиво повёл своими красивыми бровями Дариан.

– Ты прокололся на дате моего рождения, – скрестила руки я. Дариан, явно обратив внимание на это моё движение, окинул меня быстрым взглядом.

– Ты права… Я могу сравнить нас, ведь я, как ты заметила, читал досье на тебя и неплохо знаю себя. И знаешь, что я тебе скажу, Таша Милитари Грэхэм? – услышав своё второе имя, которое не знали даже мои друзья, я замерла, неотрывно вглядываясь в глаза сверлящего меня взглядом Риордана. – Я скажу тебе следующее: я тот ещё козёл, способный на нарушение твоего личного пространства и в принципе любых других твоих личностных границ, порой не брезгующий применением жестокости и не отказывающийся от активного пользования своей властью. Однако я, Таша, именно тот, кого ты заслужила.


…Выйдя из машины, я отправилась в сторону родительского дома. Дариан не стал как обычно дожидаться, пока я скроюсь из вида, и практически сразу нажал на педаль газа.

Его слова о том, что я заслужила его, теперь отбивались наковальной под моей черепной коробкой. Мой пульс участился, и не из-за резкости этих слов, а из-за того, что где-то в глубине души я осознавала, что Дариан был прав. Подобное притягивается к подобному. Он не хуже меня и я не лучше него. Мы равны, словно зеркальные отражения друг друга. Мы оба не заслуживаем нежности и в итоге оба имеем то, что сами из себя представляем. Два кремня, из которых, как сильно их не бить друг о друга, не сделать одного – только искры в разные стороны разлетятся.

Глава 4.


Дверь в бывший отцовский гараж не закрывалась с тех пор, как в нём начала жить Миша. Она просто захлопывалась и никаких замков или защёлок.

Я с самого начала знала, кому расскажу первой…

Внутри гаража было тепло, даже почти жарко. Прошествовав вглубь и сев на допотопное продавленное кресло напротив дивана, на котором, укрывшись шерстяным пледом, спала Миша, я достала из внутреннего кармана своей парки упаковку сигарет и, закурив, посмотрела на наручные часы. Двадцать три минуты четвёртого.

Мой взгляд упал на новенький обогреватель, вертикально припаянный к левой стене между двумя неоновыми лампами. В момент, когда я выпустила изо рта первую струю дыма, Миша проснулась.

– Откуда обогреватель? – невозмутимым, спокойным тоном поинтересовалась я.

– Отец купил, – не менее невозмутимо, уверенным тоном отозвалась Миша.

Отец купил Мише обогреватель? Это что-то новенькое… Он ведь не обращал на своих детей внимания, за исключением всеобще любимой Пени, естественно, так с чего бы вдруг?..

Сделав очередной выдох, я вновь посмотрела на Мишу и, из-за её неестественной бледности, вдруг вспомнила о том, что во время снежной бури она болела.

Теперь ясно, почему отец вдруг заметил её существование. Может быть мне стоит тоже заболеть, но на сей раз отказаться от помощи Дариана, чтобы отец вспомнил и о моём существовании тоже?..

Я задумалась…

– Ты чего? – спустя минуту, аккуратно откинув с себя плед, поинтересовалась Миша.

Сев на край дивана, она накрыла свои плечи только что отброшенным ею пледом и врезалась в меня своим острым взглядом. Её зеленые глаза, из-за впавших скул и бледности кожи, стали вдруг невероятно большими, а сильно искусанные губы приобрели неестественно красный цвет и местами даже синеву. Я замерла, глядя на кровоподтёк на её нижней губе у правого уголка – губа слегка припухла от глубокой трещины.

– Будешь курить? – наконец поинтересовалась я, спустя полминуты оторвав свой взгляд от губы сестры и зацепившись взглядом за её нереальные изумрудные глаза. Прежде, чем она ответила, я протянула ей одну сигарету из упаковки, затем поднесла ей огонь. Миша невозмутимо закурила. Перед тем, как продолжить говорить, я помедлила ещё несколько секунд. – Позавчера связалась с Генри и общалась с Мией по видеозвонку, – наконец начала я. – У нас разница во времени один час, так что каждый день звоню в одиннадцать, чтобы не попасть на время обеда…

Я замолчала, и Миша, сделав затяжку, прищурилась.

– Я созванивалась с ней семь часов назад… – вдруг произнесла она. – Не смотри на меня так. В этом вопросе мне помогает Пандора. У Мии всё прекрасно… – стряхнув пепел со своей сигареты в пепельницу, Миша прищурилась ещё сильнее. – Так что же вчера произошло?

Поразительно, как только моя сестра не умудрилась прокурить присущее нам обеим индуктивное мышление. Я сказала, что созванивалась с Мией позавчера, после чего мимолётом добавила, что звоню ей в одно и то же время каждый день. И я не ошиблась – для Миши этого было достаточно: почему я сказала позавчера? а что было вчера?

Мимо Миши пролетало много подробностей, но ни единая по-настоящему важная мелочь не оставалась ею незамеченной. Так почему же я не позвонила Мие вчера? Что может быть важнее моего звонка её дочери?

– Что ты делала вчера в пять утра? – на сей раз прищурилась я, после чего отрясла пепел со своей сигареты во вторую пепельницу, стоявшую с моего края покосившегося журнального стола.

– Странный вопрос, не находишь? С таким же успехом ты могла бы спросить у меня, что я делала в час ночи или в семь утра, – Миша поморщила лоб. – Но… – она неожиданно запнулась, после чего, прикусив нижнюю губу, уперлась взглядом мне в грудь. – Ещё более странно то, что у меня есть неожиданный ответ. Однако ты ведь знаешь об этом, верно? – мы вновь встретились взглядами. Какой же острый ум!.. Я словно общалась сама с собой. Приняв моё молчание за положительный ответ, Миша решила продолжать. – В пять ноль ноль я проснулась. Я посмотрела на часы. Это произошло ровно в пять. Но что именно “это”… – Миша вновь прищурилась. На сей раз ей не помогала даже её заточенная до острия индукция. Но она знала, где и как копать. – А что делала в пять часов ты? – неожиданно спросила она, врезавшись в меня зорким взглядом, уверенно двигаясь в правильном направлении для получения большей информации.

– Я проснулась, – невозмутимо ответила я, после чего мы замерли и, казалось, замер даже дым, исходящий от наших сигарет.

Прошло много времени, прежде чем Миша вспорола остриём своего острого ума конверт с главным вопросом.

– А что в это время делал Хьюи?..

Голос Миши прозвучал неестественно, так, словно ей не принадлежал, словно замёрз и теперь от каждого вырывающегося из горла звука испещрялся трещинами.

– Он проснулся, – замерев с широко распахнутыми глазами, наконец выдала своей сестре ответ я.

Без единого движения мы просидели до тех пор, пока наши сигареты, дотлев до основания, не начали жечь наши пальцы. Тогда мы вновь встретились взглядами.

– Нас снова трое? – наконец вцепившись взглядом в сестру и, настойчиво смотря ей прямо в глаза, поинтересовалась я.

– Хьюи, ты и я?.. – недоверчиво переспросила Миша.

– Нет. Хьюи, ты и я… В таком порядке мы появились на этот свет.

– Меня уже не вернуть… – её голос предательски дрогнул.

– Маму и Джереми – вот кого не вернуть. Тебе же достаточно одного лишь желания, чтобы вернуться.

– Он меня не простит…

Миша говорила о том, что Хьюи не простит её за то, что она с собой сделала. Я замерла.

– Нет, Миша, – потушив окурок в грязной пепельнице, я села на край своего кресла и, перегнувшись едва ли не через весь стол, заглянула в широко распахнутые, огромные глаза сестры. – Мы тебя не простим. Но не за то, что ты с собой сделала, а за то, что ты откажешься с собой делать.

– Ладно… – сдвинув брови, Миша снова налилась уверенностью, но начала кусать губы. – Ладно, я согласна…

– Вот и замечательно, – сжато ответила я, всё ещё боясь выдыхать, чтобы не спугнуть свою добычу. – На лечение Мии ушли не все деньги. Большую часть мы пожертвовали на операцию для неизвестной нам девочки, полностью закрыв недостающую на то сумму, но у нас осталось ещё немного, – я перевела дыхание, вспомнив сундук на чердаке Амелии, в котором хранилась оставшаяся сумма. – Твоего желания и этих денег хватит, чтобы вытащить тебя из этой трясины.

– От пристрастия к травке, токсикомании и алкоголизма так просто не избавиться, – Миша, погасив окурок в своей пепельнице, ответно пригнулась ко мне и щёлкнула пальцами.

– И ещё от курения, – многозначительно повела бровью я. – Ото всего, чем ты себя травила все эти годы. От мыслей… От боли…

– А как же ты? – Миша точь-в-точь как и я повела бровью. – Как же твои мысли и твоя боль?.. Как же твоё курение?

Передо мной вспышкой возникла картинка. Мне восемнадцать, я переехала в общежитие и сразу же сменила свою фамилию. Я держу в руках копию свидетельства о том, что Таши Грэхэм больше не существует. В течении одного часа я разрываю его на десяток обрывков, из которых скручиваю трубочки и, набив их табаком влюблённого в меня парня из соседнего кампуса, выкуриваю их все до единой. Так я начинаю курить.

С тех пор прошло уже шесть лет, и хотя жесткого привыкания к курению у меня так и не возникло, с тех пор в моей жизни не было ни одного месяца, в котором не было бы выкурено хотя бы одной сигареты. Если бы это заглушало мою боль, я бы определённо подсела на это дело более основательно, но это мне не помогало. Мне не помогало ничто, из-за чего я не подсела ни на что из того, без чего уже не могла обходиться Миша.

– Я брошу курить через месяц после того, как ты будешь чиста, – наконец ответила я, всё ещё врезаясь взглядом в её хрустальные глаза.

– Значит, в конце июля.

– В середине июня, – многозначительно приподняла бровь я. – Если будешь пахать как бык, тебя реально вылечить за четыре месяца. Я узнавала. Речь идёт о VIP-лечении.

– И у тебя хватит денег? – Миша не отводила от меня взгляда. Она не промахнулась с вопросом (она никогда не промахивалась). Деньги действительно принадлежали мне. Все если не догадывались, тогда наверняка знали, каким образом они мне достались.

– Я уже подсчитала. Хватит. И даже если понадобится больше, чем у меня сейчас есть, я найду недостающую сумму, ты ведь знаешь, – я испытывающе не отводила от своей изнурённой копии взгляда. – Я – твоя сестра, и ты в меня веришь, забыла? – решив напомнить Миши наш разговор в больнице, который подтолкнул меня продаться Дариану, произнесла вслух её же слова я. – Главное не подведи нас, – наконец заключила я.

Выждав несколько мгновений, Миша протянула мне руку:

– Не подведу.

Уверенно пожав руки, мы поднялись со своих мест. Прошло ещё несколько секунд, но рук мы так и не расцепили. Потянув друг друга к себе, мы встретились над столом плечами и одновременно обнялись. Немое объятие длинной в десять секунд было освобождающим.

Мы делали это… Постепенно, вздох за вздохом с пяти утра пятнадцатого февраля, спустя десять лет, семь месяцев и три недели беспробудного сна, мы начинали просыпаться. Уже ничто не будет по-прежнему. Уже никто не будет прежним. Кассета перематывается на десять лет назад, заевшая пленка распрямляется и звук постепенно возвращается. Вдох-выдох-вдох…

Из гаража мы вышли вместе. Тринадцатилетние Миша и Таша Палмер очнулись внутри нас и подавили тех, в кого за эти годы они успели превратиться. Ничего не значащее до сих пор время внезапно обрело небывалую до сих пор для нас ценность, от веса которой нас даже слегка раскачивало из стороны в сторону. Но каким бы наш шаг ни был, пусть раскачивающимся и недостаточно быстрым, он теперь принадлежал нам, а не каждой из нас по отдельности.

Взявшись за руки, мы с Мишей дошли до родительского дома. Открыв входную дверь запасным ключом, я пропустила свою старшую сестру вперёд. Завтра она отправится в лечебницу, но перед этим она проведёт сутки со своей семьёй и никто не посмеет усомниться в ней… В твёрдости нашего решения… А если усомнятся, я отвернусь от них так же, как когда-то отвернулась от Миши, чтобы мои глаза не видели лиц предателей.

Глава 5.

Птицы возвращаются.


До рассвета было ещё далеко, но я знала, что делать. Зайдя в гостиную, мы с Мишей включили старый компьютер, больше походящий на допотопный телевизор, и его системный блок мгновенно загудел, словно пнутое ногой ржавое ведро. В гостиной было темно, но даже в темноте я видела тот слой пыли, который покрыл монитор. Не заметить его было невозможно, так как пелена плотно застилала буквы на мониторе. Я начала оглядывать стол, в поиске хоть какой-нибудь тряпки, на что Миша раздражённо провела рукавом своей кофты по монитору, фыркнув где-то рядом с моим ухом слово: “Чистюля!”.

Пароль для доступа к компьютеру знал каждый в этой семье – “BS-ella”, что означало спаренные имена тёти Беллы и мамы. Белла купила нам этот компьютер, когда мне, Хьюи и Мише было всего три года от роду. Тогда только старшие дети оценили новую игрушку, но через пару лет подтянулись и мы. До сих пор помню, как Белла, подозвав маму к компьютеру после его установки, смеясь сообщила ей: “Первой в пароле будет стоять моя заглавная буква, так как я родилась первой. Вот так-то, малявка”. Тогда она игриво потрепала маму за щёку, в ответ на что мама провела по её лицу вымазанной в муку ладонью. Увидевшие эту сцену я с Джереми ещё долго подшучивали над тётей Беллой и мамой, называя их одним общим именем – БелоСнежка.


Мы с Мишей не могли дождаться рассвета, чтобы сообщить всем о произошедшем, но наше нетерпение проявлялось лишь в постукивании пальцами по обшивке старого дивана, в разных концах которого мы устроились.

Первым проснулся отец. Он спустился в гостиную в шесть ноль три. Хотя он всегда и был жаворонком, более ранней пташкой в нашей семье всегда считалась Амелия, поэтому мы с Мишей слегка спешились, увидев перед собой именно его.

Сначала мы рассказали ему о решении Миши начать лечение, отчего отец застыл, словно недогоревшая восковая свеча на ветру.

– В VIP-лечебнице? – переспросил он, просматривая на моём мобильном фотографии, на которых выбранная мной лечебница больше походила на богатый курорт в Египте.

– Я уже всё подсчитала, – уверенно заявила я. – Денег хватит на четыре месяца.

– Значит, у Миши будет лишь четыре месяца?

– Целых четыре месяца, – вцепилась взглядом в отца Миша. – Я справлюсь.

– С таким желанием, конечно справишься, – отец неожиданно положил свою руку поверх сжатого кулака Миши, и я мгновенно, совершенно неосознанно приревновала. – Но позволь узнать, с чем связано столь неожиданное яростное желание?

– Хьюи очнулся, – не отводя взгляда от лежащей на кулаке Миши ладони отца, отстранённо произнесла я.


Побледневший отец отошёл от новости лишь спустя полчаса, после чего я, наконец, разрешила ему отправиться в Лондон с Мишей, но по пути они должны были заехать к Руперту с Пени. В итоге отец с Мишей добрались до Хьюи на час раньше МакГратов, которые замешкались, передавая своих детей под присмотр родителей первого, но я об этом так и не узнала, так как осталась дома. У меня было ещё много дел.

Дождавшись восьми часов, я созвонилась с лечебницей, в которой оказалось всего три свободных места, одно из которых я сразу же забронировала на завтра же на имя Миши Грэхэм. Перед тем, как оформить бронь, я оговорила с консультантом все условия и ещё раз мысленно перепроверила свои финансы – денег хватало и даже сто фунтов оставалось в запасе. Мне крупно повезло, что Дариан отвалил мне на пару сотен больше, когда покупал меня.

Вспомнив о Дариане, я неожиданно поняла, что давно так долго не думала о нём. Даже моё фактическое рабство казалось отголоском туманного прошлого, никак не связанным с моим настоящим. От этого мне стало неожиданно легко и спокойно, словно я хотя и не освободилась от своих оков, но уже хотя бы начала распутывать их.

В момент, когда я об этом думала, грызя край простого карандаша и рассматривая начерченные при помощи его в блокноте цифры, красноречиво говорящие о том, что у нас с Мишей всё должно получиться впритык, на кухню вошла Айрис. Второй человек, опередивший этим утром Амелию.

– Таша? – она заметно удивилась моему присутствию, начав нервно поправлять рукава своей пижамы. – Что ты здесь делаешь?

– Считаю, – уклончиво ответила я и сразу же задала более важный вопрос. – Почему Амелия до сих пор не проснулась?

– Но ещё только половина девятого. Она спускается завтракать ровно в девять, – Айрис аккуратно села за стол, слева от меня. – Что-то случилось?..

– Да, но лучше сначала давай обсудим другое, – начала я, и моя кузина мгновенно вытянулась в струнку. – У тебя скоро свадьба… Ты действительно его любишь?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что мы обе в курсе того, что Дэйл сделал в день твоей выписки.

– Он признался тебе в чувствах, – сухо ответила Айрис, сжав кулаки. Мне нечего было добавить, поэтому я молчала. Чувства вины из-за этой ситуации я уже давно не испытывала. – Я уже купила платье…

– Платье не жизнь – его можно перепродать.

– Приходи на свадьбу, Таша…

– Хорошо, – без остановки, сразу же ответила я. – Я приду. Теперь о том, почему я всё ещё здесь…

Услышав о том, что Хьюи очнулся и Миша решила пройти курс реабилитации, Айрис едва не свалилась со стула, после чего вовремя созвонилась с Рупертом, благодаря чему успела упасть ему на хвост прежде, чем он с Пени выехали из города.

Оставалось самое сложное: сообщить Амелии громкую новость, при этом не навредив её здоровью, которым до сих пор она могла похвастаться. Проживая свой девяносто третий год, она стала просыпаться позже и засыпать раньше, а я этого даже не заметила. Для меня она так и осталась ранней пташкой.


Оформив завтрак для Амелии на деревянном подносе, я подошла к лифту, который отец с Генри когда-то переделали из бельевого в пассажирский, и, вызвав его, дождалась, пока кнопка вызова загорится зеленым светом. Там, сверху, эта кнопка загоралась красным, предупреждая Амелию о том, что лифт готовится к движению, из-за чего от него лучше отойти.

Поднявшись наверх, я застала Амелию сидящей в кресле-качалке у окна. Накрыв ноги вязаным пледом цвета вареной сгущенки, который пятнадцать лет назад ей связала моя мама, она держала на коленях спицы и два клубка ниток.

– Таша? – удивлённо вздёрнула брови Амелия.

– Я принесла тебе завтрак, – поставив поднос на миниатюрный столик перед прабабушкой, приглушённо отозвалась я. – Ты вяжешь детские носочки? – на сей раз удивилась я, зацепившись взглядом за один уже готовый миниатюрный носочек, размером с половину моей ладони. – Но нога Барни в него уже не влезет.

– Это не для Барни, – едва уловимо улыбнулась Амелия.

– Не для Барни? – не переставала удивляться я. – Тогда для кого?

– В нашей семье скоро появится ребёнок.

Вот тебе и!.. Это я должна была поразить её сверхновостью, но вместо этого она поражала меня.

– Это Айрис? – сразу же предположила я. – Она беременна и поэтому выходит замуж за Дэйла?

– Нет, Айрис не беременна. Никто ещё не беремен. Но не пройдёт и года, как в нашей семье появится ребёнок.

– Оу, – я сдвинула брови. Дело было в том, что Амелия уже не в первый раз занималась предсказаниями. С предсказаниями же, связанными с появлением детей, у неё получалось лучше всего. Она заранее предсказала рождение Жасмин, Рэйчел и Барни, а в случае с Мией даже месяц появления ребёнка на свет назвала, хотя не могла знать о том, что Мия родится недоношенной. – Значит, Айрис забеременеет сразу после свадьбы?

– На сей раз я не знаю, кто принесёт ребенка, – поморщила лоб Амелия, наблюдая за тем, как я усаживаюсь напротив неё.

– Логично предположить, что это будет Айрис, – тяжело выдохнула я. – Как ты смотришь на её союз с Дэйлом?

– Чему быть, тому не миновать.

– Всегда ты отговариваешься русскими пословицами, – улыбнулась я. – А кто будет? Мальчик или девочка?

– Не вижу, – пожала плечами Амелия.

– Не видишь? – удивлённо повела бровями я, так как обычно она всегда предсказывала, кто именно родится на свет. О рождении Барни она сообщила Руперту прежде, чем мальчик был зачат, но Руперт ни на секунду не усомнился в её словах и уже через неделю переклеил стены одной из комнат в своём доме в мальчишеские обои с рисунками ракет и звёздной пыли, а ещё через месяц Пени сообщила ему о том, что беременна не смотря на то, что они не планировали заводить второго ребёнка спустя три года после первого – ещё не отошли от родительского шока после появления Рэйчел.

– Не знаю, – наивно сложила губы бантиком Амелия. – Обычно знаю, но сейчас картинка накладывается на картинку. Должен родиться один ребёнок, но его словно перекрывает собой второй, которого нет. Что это такое – не пойму.

– Может быть речь идёт об усыновлении? – предположила я.

– Нет… Это определенно рождённый внутри нашей семьи ребёнок.

– Тогда что за ребёнок, которого нет?

– Не знаю… – огорчённо протянула Амелия.

– Бабушка, я пришла сказать тебе кое-что, – думая об услышанном, я помолчала несколько секунд, прежде чем положила свою руку на её колено и, заглянув в огромные голубые глаза собеседницы, замерла. Внимательно смотря друг на друга, мы просидели в абсолютном молчании около минуты.

– Твой брат… – наконец произнесла она, округлив свои светлые глаза ещё больше.

– И моя сестра… Миша решила вылечиться, стать чистой… Хьюи очнулся, бабушка. Он очнулся… Ничто уже не будет по-прежнему.

– Да… Да… – рассеянно начала убирать с колен своё вязание Амелии. – Оу, не переживай за моё здоровье, дорогая! – весело и внезапно резко воскликнула она. – В этом году я точно не умру. Мой правнук очнулся!.. Таша!.. – она притянула меня к себе и, как только я встала на колени, обняла меня так крепко, словно ей было не больше пятидесяти. – Зима прошла! Птицы возвращаются домой… Птицы возвращаются…

Глава 6.

Амелия.


Мой отец, Волков Бронислав Молчанович, был богатым русским князем, унаследовавшим своё неисчеслимое богатство от своего отца, у которого он был единственным наследником. Матери он не знал, так как та умерла на второй день после родов, его же отец, Волков Молчан Миронович, отошёл в другой мир, когда Брониславу Молчановичу шёл восемнадцатый год. Кроме матери отца, Волковой Пелагеи Гордеевны, у моего отца не осталось более никого.

В начале 1914-го года, в канун Рождества, Пелагея Гордеевна, дожив до глубокой старости, преставилась в самый тёмный час перед рассветом. Перед смертью она призвала к себе внука и предсказала ему будущее Российской Империи. Она предупредила внука, чтобы сразу же после её смерти он поспешил сорваться с родового места, почему-то сказав ему ехать именно на Британские острова, на которых она была единожды с мужем, ещё до рождения Молчана Мироновича. Она завещала ему бегство “прежде чем золотую яблоню срубят и плоды её будут уничтожены”. Как позже выяснилось, в предсказании Пелагеи Гордеевны речь шла о гибели царской семьи. Также она предрекла гибель всего имущества и гибель родственников, носящих фамилию Волковых, которые останутся в Империи лицезреть её падение.

Похоронив Пелагею Гордеевну, её богатый внук, слушающий её во всяком её наставлении, решился на авантюру. Купив поместье в Британии, за три месяца он перевёз в него всё своё богатство, что же не смог перевезти, то продал, но от отцовского имения не отрёкся. Спустя четыре месяца после предсказания Пелагеи, он обвенчался со своей возлюбленной, Заболоцкой Апполинарией, дочерью обедневшего дворянина Заболоцкого Белослава, что вызвало волну недовольства в светском обществе, по мнению которого Волков Бронислав Молчанович должен был жениться на равной себе по богатству особе. Недолго задержавшись в Российской Империи после свадьбы, уже спустя месяц молодой князь Волков переехал в купленное им имение в Британии, взяв с собой помимо своего богатства молодую жену с её пятидесятилетним отцом и младшей сестрой, которой тогда шёл тринадцатый год. Ещё через полтора месяца началась Первая мировая война.

Во время Первой мировой отец получил две Звезды «1914-1915», три огнестрельных ранения и трёх сыновей, зачатых во время его отпусков по состоянию здоровья. Всего у моих родителей в браке родилось десять детей. Два мальчика умерли в младенчестве во время Первой мировой войны, ещё трое юношей и три девушки, не оставив после себя наследников, не пережили Вторую мировую войну, и в итоге из всех детей Волковых остались в живых только две младшие дочери – я и моя сестра Сарра, ставшая поздним и последним ребёнком моих родителей. Сарра до сих пор жива, ей восемьдесят пять лет и она, вместе с единственной дочкой, единственным внуком, его женой и их детьми (два мальчика, учащихся в старшей школе, и три дочки, две из которых ходят в среднюю школу и одна в младшую) живёт в нашей единственной сохранившейся после войны усадьбе, оставшейся нам после смерти родителей.

На страницу:
2 из 4