Проблема объективности времени в философии

Во-первых, должен быть исследован вопрос о том, какое влияние тезис об объективности времени оказывает на постановку проблемы времени, определение содержания и иерархии составляющих её вопросов, используемых для их решения методологических принципов и средств, а также имеющихся способов ответов на эти вопросы в тех современных традициях исследования времени, где этот тезис имеет место. Представляется, что результаты, полученные в ходе исследования данного аспекта вопроса об объективности времени будут способствовать созданию объективной иерархии актуальных вопросов о времени[26], что поможет определиться со стратегией и методами исследования времени.

Во-вторых, необходимо всесторонне сформулировать саму проблему объективности времени и попытаться понять, с какими действительными трудностями сталкивается решение вопросов: а) об онтологическом статусе времени вообще, например, о том, объективно время в принципе или нет (вопроса, который в современной реалистической философии[27] оказался совершенно незаслуженно обойдён вниманием исследователей), и b) о представлении времени в качестве объективного свойства внешнего мира, в частности. Экспликация содержания вопроса об объективности времени и его всесторонний анализ поможет решить ряд проблем, связанных с поиском адекватных методов исследования времени.

В-третьих, необходимо ответить на следующие вопросы: a) что значит для времени быть объективным; b) при каких условиях и каким образом время может быть объективным; c) какие методологические принципы и средства способны помочь нам представить время в качестве объективного. Тем самым мы сможем продвинуться вперёд на пути к пониманию природы времени и его места в объективной реальности[28]. Данный аспект проблемы объективности времени я предлагают назвать проблемой объективизации времени. Её исследование в перспективе предполагает решение задачи-максимума – попытки создания такой концепции объективного времени, которая была бы свободна от всех возможных недостатков, присущих имеющимся концепциям и обусловленных недостаточным теоретическим уровнем рефлексии над проблемой объективности времени.

И хотя последняя задача крайне сложная, необходимо понимать, что это не означает того, что её можно игнорировать (например, на том основании, что любая концепция объективного времени, коль скоро она претендует говорить об объективной реальности, имеет неустранимо спекулятивный характер), поскольку в конечном счёте доказать обратное, что само время или же его определенные характеристики имеют субъективную или субъективно-объективную природу, в равной степени невозможно до тех пор, пока не будет вполне понятно, какие именно свойства времени объективны или почему мы заведомо не можем знать о них.

1.2. Влияние тезиса об объективности времени на постановку и решение проблемы времени в отечественной философии

Конечно, отнюдь не все исследования темпоральной проблематики, которые имеют место в современной отечественной философии, предполагают обращение к тезису об объективности времени. Однако, нельзя не обратить внимание и на то обстоятельство, что роль данного тезиса здесь чрезвычайно велика; она гораздо больше, чем это можно было бы предположить, учитывая его весьма проблемный характер. Особенно ярко это проявляется в тех случаях, когда речь идет о «проблеме времени» в онтологии и философии науки. Чем это обусловлено? Не приходится сомневаться, что здесь мы имеем дело с тем влиянием, которое на постановку и решение проблемы времени явно или имплицитно оказала диалектико-материалистическая традиция. Последняя в определенный исторический период, как это хорошо известно, практически безальтернативно предопределила в отечественной философии допустимый способ (или, точнее, границы) ответа на вопрос о том, как следует понимать время и, тем самым, во многом определила саму репрезентацию проблемы времени и иерархию составляющих её вопросов. Влияние диалектико-материалистической традиции здесь наиболее сильно проявилось в трёх случаях: a) в решении вопроса об объективности времени; b) в решении вопроса о природе времени; c) в подходах к решению вопроса о соотношении научного и философского понимания времени, или, шире, о роли данных естественных наук для понимания времени. При этом надо заметить, что все три вопроса вполне объективны, более того, они и сегодня являются одними из ключевых для исследований времени. Так же необходимо особо обратить внимание, что наличие в рамках диалектико-материалистической традиции вполне определённого способа решения вопроса о природе времени, которое рассматривается здесь как форма бытия материи, означает, что для диалектико-материалистической традиции в подходах к пониманию времени характерны такие особенности как выраженный реализм и наличие метафизической проблематики. Поэтому четыре момента здесь, на мой взгляд, представляют безусловный интерес: a) как решались эти вопросы? б) чем предложенные способы решения были обусловлены в методологическом плане? в) какова судьба этих решений в последующий период развития отечественной философии после того как диалектико-материалистическая традиция утратила свое официально-определяющее влияние на решение данных вопросов? и г) каково их современное состояние?

1.2.1. Вопрос об объективности времени и диалектико-материалистическая традиция

Что касается вопроса об объективности времени, то его отечественные исследователи проблемы времени, например, Я.Ф. Аскин и Ю.Б. Молчанов, совершенно справедливо рассматривали в качестве одного из основных, и, по существу, определяющего всю иерархию вопросов в рамках проблемы времени, но делали это по причине несколько иной, чем большинство других философов, веками обращавшихся к проблеме времени. Для философии вопросы о том, реально ли время, как оно соотносится с нашим восприятием мира, какова сущность времени, и по сию пору относятся к числу нерешенных и наиболее фундаментальных. Однако в рамках диалектико-материалистической традиции для данного вопроса имелось вполне определенное безальтернативное решение, которое заключалось в признании объективной реальности времени. Кроме того, право адекватно выражать тезис об объективности времени признавалось практически только за диалектико-материалистическим подходом к данному вопросу. Поэтому отечественные авторы, если и обращались к вопросу об объективности времени, были вынуждены это делать по той причине, что в иных современных диалектико-материалистической философских традициях двадцатого столетия вопрос об объективности времени, как правило, решался диаметрально противоположным образом, а отнюдь не потому, что данный вопрос ещё не имел однозначного ответа. В итоге для указанных авторов, работавших в диалектико-материалистической традиции, акценты оказались расставлены весьма нетрадиционно. Вопрос об объективности времени в качестве проблемы ими практически не рассматривался в качестве объективно-дискуссионного. Наиболее последовательной оказалась в этом вопросе точка зрения Ю.Б. Молчанова, в работе которого ещё в начале 90-х годов про вопрос об объективности времени утверждалось, что «состояние развития как естественных наук, так и философии позволяет дать на него вполне определенный ответ»[29]. Этим ответом, конечно, было то, что время объективно. Вместе с тем достойно внимания, что при этом всё-таки были выдвинуты определённые аргументы в пользу того, почему время объективно. Последнее обстоятельство важно в том отношении, что оно не только позволяет определённым образом проблематизировать вопрос об объективности времени, но и оказало весьма существенное влияние на решение вопроса о роли данных науки в исследованиях времени.

В частности, содержание процитированной фразы, в которой решение вопроса об объективности времени поставлено в зависимость от состояния развития естественных наук и философии буквально что называется «через запятую», как и название другой работы Ю.Б. Молчанова «Четыре концепции времени в философии и физике» позволяет понять, что было положено в основу положительного решения вопроса об объективности времени в диалектико-материалистической традиции в методологическом отношении. Суть подхода состоит в том, что решение большинства вопросов (как, например, вопроса об объективности времени), и даже сам их круг, ставится в зависимость от достижений науки, прежде всего, физики. Приведу лишь один, но, на мой взгляд, очень яркий пример, примечательный прежде всего тем, что в нём данный подход получил свое максимальное выражение[30]. Кроме того, данный пример наглядно демонстрируют ещё одну характерную особенность методологии подхода к проблеме времени в рассматриваемый период, связанную с решением вопроса о соотношении данных и методов естественных наук, с одной стороны, и иных, чисто философских, например, логических, средств в понимании времени. Так, характеризуя современное ему состояние полемики между сторонниками статической и динамической концепций времени, Ю.Б. Молчанов вначале указывает, что «спор идет здесь не о том, существует ли объективное время или нет, а о том, как его описать в логике понятий»[31], о чём, на его взгляд, свидетельствует тот факт, что «основные дискуссии в современной зарубежной философской литературе ведутся в основном вокруг логических и лингвистических вопросов, связанных с этими концепциями»[32]. Замечая, что «такой анализ понятия времени имеет важное значение»[33], автор, тем не менее, затем делает следующий принципиальный вывод. «В данном случае» – пишет он – «едва ли можно ограничиться выяснением преимуществ статической или динамической концепции времени в смысле их логической непротиворечивости и полноты. Коль скоро обе эти концепции претендуют на выражение объективного содержания понятия времени, то наиболее существенным для адекватной их оценки является, видимо, возможность (или невозможность) эмпирического обоснования соответствующих положений»[34]. По существу, в данном случае мы имеем дело с крайним выражением позиции верификационизма в философии науки и попыткой распространить данную методологию на решение вопросов метафизического характера[35]. Однако понятно, что с точки зрения современного состояния философии науки, позиция верификационизма не может быть признана достаточно обоснованной, и это практически оставляет вопрос о роли данных науки для понимания времени, открытым.

Приведенные выше рассуждения Ю.Б. Молчанова, на мой взгляд, представляют интерес ещё в одном отношении. Автор делает выраженный акцент на том, что сама проблема существования объективного времени в качестве дискутивной не рассматривается в том числе и зарубежными исследователями. С последним утверждением, наверное, в целом можно согласиться, хотя, на мой взгляд, если говорить о дискуссиях между сторонниками А- и В-теорий в зарубежной философии, а именно в их рамках оформляется и дискуссия, связанная со статической и динамической концепциями времени, и о месте проблемы объективности времени в этих дискуссиях, то, скорее, акцент следует сделать на том, что перед нами ситуация довольно противоречивая, связанная более с отсутствием должного уровня рецепции самой проблемы объективности времени, чем с обладанием приемлемым решением данной проблемы, о чём я ещё буду говорить подробно. Вместе с тем мне не очень понятно, на каком методологическом основании базируется утверждение Ю.Б. Молчанова о том, что логический и лингвистический анализ понятия времени всё-таки «имеет важное значение». С точки зрения аналитической метафизики в её, так сказать, классическом варианте, если рассматривать её отдельно от направлений философии науки, возникших в её рамках, например, научного реализма, анализ языка – это самостоятельный путь к познанию реального мира, и он, строго говоря, не нуждается в каких-либо дополнительных эпистемологических предпосылках, например, минимальном эмпирицизме, как наука; если же мы, наоборот, помещаем вопрос в ту плоскость, что анализа языка для познания реальности недостаточно, то есть сталкиваемся со вполне статусными вызовами антиреализма различного рода, то тогда непонятно, какое может быть вообще «важное значение» у традиции логического и лингвистического анализа понятия времени, и как возможно его использовать для положительного решения вопроса об объективности времени, которое за ним признает Ю.Б. Молчанов?!

Более сложную и глубокую аргументацию в пользу объективности времени, аргументацию, которая бы позволила учесть как трудности верификационистской методологии в познании времени, так и многоаспектный характер самого понятия времени, предложила в своей работе В.П. Казарян[36]. Так, рассматривая вопрос о роли науки в понимании времени, автор приходит к выводу о том, что «наука расширила наши знания о времени, но… ее позиция в познании времени не самодовлеющая»[37]. Обусловлено это тем, что «научное познание представляет собой сложный многокомпонентный процесс»[38], одним из элементов которого, наряду с эмпирическим и теоретическим уровнями исследования, являются его философские основания, представляющих собой «совокупность мировоззренческих и гносеологических принципов»[39]. Безусловно, эта точка зрения гораздо лучше отразила тенденции, существовавшие в современной на тот момент философии науки, чем принцип верификационизма. Однако в свете данного вывода вопрос об объективности времени оказывается весьма двусмысленным. С одной стороны, автор по сути излагает стандартную для того периода точку зрения, когда пишет о том, что «с конца XIX века многие ученые в своем мировоззрении начинают ориентироваться на идею объективности времени»[40], и что «эта позиция получила сильную поддержку в диалектическом материализме»[41], а также отмечает, что «ориентация ученых, особенно в области естествознания, на признание объективности времени в значительной степени связана с бурным развитием науки»[42]. Одновременно, правда, автор указывает на недостатки взглядов ряда зарубежных ученых – сторонников идеи объективности времени, характеризуя их позицию как стихийно-материалистическую «со всеми неизбежными ее недостатками и непоследовательностями». Далее приводятся мнения как тех зарубежных исследователей, которые считают, что каких-либо специфических философских проблем времени не существует, есть только научные, так и тех, кто «признавая успехи естествознания, высказывают сомнение в том, что ему подвластна тайна времени, и не надеются на существенную помощь естественных наук в решении вопроса»[43]. Поэтому можно предположить, что в данном случае введение в число элементов научного познания мировоззренческих принципов явилось своеобразным методологическим контраргументом против сциентистской позиции в философии науки, позволяющим обосновать объективность времени, поскольку, как справедливо замечает В.П. Казарян, «в рамках сциентистской философии, отрицающей осмысленность онтологических утверждений, нет места учению о бытии»[44]. Одним словом, как я это понимаю, суть предлагаемой автором аргументации в том, что обоснование самостоятельной роли мировоззренческих принципов в научном знании и, следовательно, в понимании времени в качестве объекта научного познания является единственным возможным средством «спасти» как тезис об объективности времени, так и тезис о том, что научные знания о времени могут выступать в качестве источника наших знаний о бытии (объективной реальности). Но в этом случае перед нами встают две проблемы. Во-первых, возникает вопрос о том, какие выбрать гносеологические и, самое главное, мировоззренческие принципы. Возможно, что выбор этих принципов, в качестве мировоззренческого неизбежно ценностно нагруженный, сам во многом будет обусловлен нашим отношением к решению вопроса о статусе времени. Понятно, также, что кто-то предпочтёт диалектико-материалистическую традицию, а кто-то – объективно-идеалистическую, например. В любом случае проблема смещается в плоскость метафизическую, что требует решения вопроса о релевантных методологических инструментах исследования и, в конечном счете, выбора между философскими традициями. Во-вторых, признание самостоятельного значения философских оснований и мировоззренческих принципов в научном познании, очевидно, не только оставляет открытым вопрос об их соотношении с научным пониманием времени, но и делает его крайне актуальным.

Ещё одна особенность в постановке проблемы времени, характерная для периода господства диалектико-материалистической традиции, состояла в том, что рефлексия категории времени в рамках философии диалектического материализма породила целый ряд специфических тем для обсуждения, связанных с онтологией времени, которые приобретали актуальность и сохраняли свое значение только в этих узких рамках, поскольку основывались либо на онтологических постулатах, либо на методологических принципах диалектического материализма, и, следовательно, практически не имели аналогов в зарубежной философии. Среди таких тем можно назвать три основные. Во-первых, это дискуссии вокруг релевантных концептуальных средств для представления времени и его основных свойств и, прежде всего, по вопросу о том, какая из двух концепций времени – субстанциальная или реляционная – в большей степени отвечает материалистическому пониманию сущности времени. Во-вторых, дискуссии о возможности и необходимости использования представлений о различных формах времени в связи с представлением о формах движения материи[45]. В-третьих, попытки создать такие интегральные модели времени, которые бы основывались на принципах материалистической диалектики в качестве методологических оснований исследования[46]. Среди них одна из самых заметных разработана Т.П. Лолаевым и связана с представлением об объективно-реальном времени. При этом нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что постановка и обсуждение подобных вопросов становится возможной только в том случае, если принять, что время действительно является объективным. Таким образом, в данном случае перед нами один из ярких примеров того, как тезис об объективности времени оказал влияние как на характер и содержание онтологических вопросов о времени, так и на саму иерархию вопросов, составляющих проблему времени; при этом важно отметить, что использование вполне определённой методологии здесь практически исключило из фокуса обсуждения сам вопрос об объективности времени, коль скоро данный тезис оказался в числе основных постулатов данной методологии.

Из этих трех тем наиболее заметной оказалась связанная с выбором между субстанциальной и реляционной концепциями времени. Тому, на первый взгляд, имеются вполне объективные предпосылки. Так, по мнению Ю.Б. Молчанова, субстанциальная и реляционная концепции времени являются в современной физике и философии теми двумя основными концепциями, которые сформировались в результате обсуждения своими корнями уходящего ещё в донаучные времена вопроса о сущности времени, то есть о статусе времени в структуре объективного мира[47], а, точнее, «о соотношении времени и материальных систем»[48]. Данное утверждение, однако, на мой взгляд, не совсем корректно. Конечно, не приходится сомневаться в фундаментальном характере вопроса о сущности времени в той формулировке, которую предлагает Ю.Б. Молчанов: «представляет ли время некую первичную, самое себя определяющую сущность, или же оно есть нечто вторичное, производное, зависящее от чего-то другого, более фундаментального?»[49]. Сложнее обстоит дело с вопросом о статусе времени в структуре объективного мира. Во-первых, в философии ведь хорошо известны и другие подходы к пониманию онтологического статуса времени, например, связывающие данный феномен с природой познающего субъекта. Во-вторых, вопрос о сущности времени в его пространной формулировке, очевидно, не тождественен аналогичному вопросу в его краткой формулировке. Поэтому в интерпретации Ю.Б. Молчанова вопроса о сущности времени мы, скорее всего, опять имеем дело с влиянием диаматовского тезиса об объективном времени, что приводит к весьма искусственной трансформации традиционного вопроса о сущности времени, не тождественного вопросу о статусе объективного времени в объективной реальности, о том, первично оно или производно. Однако наиболее спорными мне представляется утверждения о том, что эти две концепции следует считать в современной философии основными, и о том, что субстанциальная и реляционная концепции формируются в контексте обсуждения вопроса о сущности времени; здесь скорее желание включить данную полемику в общемировой контекст, тем более, что Ю.Б. Молчанов указывает на тот факт, что сами эти термины в отечественной литературе были введены только в середине 60-х годов[50]. На самом деле анализ зарубежной, по крайней мере, англоязычной, литературы демонстрирует иную ситуацию, которую можно охарактеризовать следующим образом. Начнём с того, что аналоги субстанциального и реляционного подходов к пониманию времени там действительно можно обнаружить в виде терминов substantival theories и relational theories, однако их употребление не является ни полностью устоявшимся, ни общепринятым. Некоторые авторы действительно отдают им предпочтение[51]. Однако есть и такие, которые предпочитают в данном случае использовать термины Reductionism и Platonism[52]. Но самое главное отличие состоит в том, что данные термины принято использовать не для обозначения взглядов на статус времени в структуре объективного мира, а, скорее, в более мягком варианте, обычно для обозначения разных позиций в отношение вопроса о том, как соотносятся между собой время и изменения, т. е. может ли время существовать независимо от событий, которые в нём происходят, причем данный вопрос вообще может не рассматриваться в виде вопроса о соотношении времени и материи, а свою актуальность данный вопрос приобрел в связи с работой С. Шуемейкера, в которой последний предложил пример, призванный продемонстрировать ситуацию, в которой существования времени без изменений, так сказать пустого времени, оказывается вполне возможным[53]. Одним словом, мы просто не найдём постановки вопроса в том виде, как её описывает Ю.Б. Молчанов. Пожалуй, единственным кандидатом на роль субстанциального времени является абсолютное время Ньютона, но оно исследователями так и называется, рассматривается именно как специфически ньютоновская концепция времени, и никакого дальнейшего обобщения не происходит.

Да и сами методологические принципы, положенные в основу выбора, изначально оказались довольно «ущербными», в силу чего и получавшиеся конструкции – искусственными. С одной стороны, они были лимитированы постулатом о том, что время следует рассматривать исключительно как форму бытия материи, причем такую, которую невозможно «оторвать» от самой материи; логическая дедукция свойств времени была возможна только таким образом. С другой стороны, те свойства времени, которые подлежали обсуждению, напрямую зависели от данных естествознания, а не от логического анализа самого понятия времени. В итоге вполне объективный и имеющий общефилософское значение вопрос о сущности времени, а именно с ним связаны дискуссии вокруг субстанциальной и реляционной концепций времени, оказался «урезан» до вопроса о выборе между этими двумя концепциями, хотя, очевидно, что на самом деле он далеко выходит за эти рамки.

Тем не менее, вопрос о соотношении субстанциальной и реляционной концепций времени и, шире, о концепциях времени, которые позволят адекватно представить его свойства, оказался важной особенностью отечественной рефлексии проблемы времени не только в период доминирования здесь диалектико-материалистической традиции, но сохранил значение и в последующие годы вплоть до настоящего времени. Это – один из тех аспектов проблемы времени, где влияние диалектико-материалистической традиции проявляется наиболее заметно, либо непосредственно, либо в виде имплицитного допущения о том, что научные знания о времени – это знания о времени объективной реальности, а между временем как понятием науки и временем как понятием философским в принципе возможна корреляция.

Решение вопроса об объективности времени, видимо, имплицитно повлияло и на способ постановки вопроса, который Ю.Б. Молчанов склонен считать по его сложности и значению самым главным из тех, что составляют проблему времени: «какими объективно реальными параметрами или характеристиками отличается бытие событий прошлого от бытия событий настоящего (а возможно, и будущего)… или же какими опять же объективно-реальными свойствами определяется отношение «до – после» или «раньше – позже» и принадлежность тех или иных событий к сфере, или области «раньше», или к сфере, или области «позже»»[54]. Указание Ю.Б. Молчанова абсолютно справедливо: данная проблема остается одной из актуальных и для современной зарубежной англоязычной философии. И всё-таки хочу заметить, что сам этот вопрос оказывается возможным только в том случае, если предварительно доказано, что время и временные отношения по типу обозначенных выше, являются объективными (альтернативный взгляд Августина Блаженного на природу временных отношений, который часто именуют психологической концепцией времени, хорошо известен), а его решение даже в случае признания времени объективным будет зависеть от принимаемой онтологии объективной реальности. Достаточно проблематичной следует признать, например, саму возможность постановки вопроса об «объективно-реальных свойствах времени» в рамках реляционного подхода, поскольку ниоткуда не следует, что время и его модусы (прошлое, настоящее и будущее) в данном случае не оказываются модусами в рамках логической конструкции времени, при помощи которой мы категориально фиксируем некоторого рода отношения, существующие в действительности, а в объективной действительности этим модусам не соответствуют никакие референты.