bannerbanner
Медичийские звезды
Медичийские звезды

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 8

– Конечно, буду. Только это и остается.

– Не только. У тебя еще дело есть. Ох, сложное… – протянула старуха последнюю фразу.

Дионизио покачал головой. «Ей-то откуда известно, если сам не знаю, что дальше?» Он обернулся. Пусто. Быстро огляделся. Старухи как след простыл. «Вот уж точно, ведьма». Вокруг никого, если не считать пары мужчин и группы детей, быстро шедших вдоль берега. Проехала карета. «Что же она имела в виду? Какое еще дело?» Музыкант побрел прочь от злосчастного замка, рассуждая о беседе со старухой.

Темнело. Северный ветер с реки продувал сквозь плащ до самых костей. Домой идти совсем не хотелось. Оглядевшись, Дионизио обнаружил, что находится на via della Pelliccia, недалеко от Santa Maria in Trastevere. Вот оно что, он рядом с аптекой. По улице мелькали тени. Мелькнула и знакомая шляпа. Дионизио решил проследовать за обладателем шляпы и вскоре оказался возле небольшого кабака. Шляпа скрылась за дверью. «Наверное, можно пропустить кружку-другую, чтобы согреться и набраться сил».

В кабаке стоял гвалт. Разогретая напитками публика, крепко бранясь, обсуждала сегодняшнее событие. На этот раз Дионизио безучастно воспринимал болтовню подвыпивших мужчин. Подошел юнец, сын хозяина заведения, и принял заказ – прошутто и кувшин домашнего красного. Дионизио не вслушивался в гомон, лишь автоматически опытным музыкальным слухом вычленяя фразы говорящих, словно звуки отдельного инструмента из оркестра. Большинство обсуждало действия палача. Некоторые пытались найти причину грома, разогнавшего толпу. Принесли снедь. Дионизио наполнил кружку и влил содержимое в себя. Домашнее красное теплотой разлилось по телу. Мясо же он ел апатично, не разбирая вкуса и запаха. Выпил еще кружку.

Из угла донесся знакомый голос:

– Ни черта вы не понимаете! Не была она ведьмой! Это ее музыкант-любовник подвел со своими интригами.

Дионизио резко обернулся. За столом в углу сидело трое мужчин, одного он хорошо знал. Это Антонио, из Папской аптеки. Двое других пытались оспорить тезис, что хозяйку сада при аптеке, Анну, сожгли ни за что: «Святые отцы ошибаться не могут». Раз сожгли, значит, было за что. Антонио не сдавался и порой переходил на повышенный тон. «Тоже, видишь, переживает. Хотя, что тебе, аптекарь, до Анны. Ты не разделял ее идей». Дионизио отпил вина.

Взгляд упал на знакомую шляпу. «Массимо! Мальчишка! И этот в кабаке! Ух, юнец, не рановато ли?» Молодой человек сидел за маленьким столом один. Парень вжался в стул, наверное, чтобы его не увидели. Ну да, отец, знатный сапожник, узнает, мало не покажется. Дионизио обратил внимание, что юнец не отводит взгляда от какого-то посетителя. Линия, мысленно проведенная в ту сторону, уперлась в Антонио. «И чего мальчишка так всматривается в аптекаря? Прямо испепеляет взглядом».

Прошло четверть часа. Антонио поднялся из-за стола со словами, что пора идти, чтобы Лючия, его жена, не слишком бранилась. Подав несколько монет мальчишке-официанту, аптекарь напялил шляпу и направился к выходу. Лишь только дверь закрылась, поторопился к выходу и Массимо, расплатившись за трапезу. Дионизио стало очень любопытно, что затеял юнец, и он тоже покинул питейное заведение.

На улице – темно и безлюдно. Ветер хлестал дождем по лицу. Антонио, пошатываясь, двигался в сторону аптеки на piazza della Scala, 23. Чуть поодаль по другой стороне улицы крался, кутаясь в плащ, молодой человек. «Зачем Антонио после кабака пошел в аптеку? И что затеял Массимо? Что-то не так». Вскоре они оказались на площади возле аптеки и церкви босых кармелитов. Как только аптекарь взялся за ручку двери, Массимо вышел на середину улицы:

– Эй, Антонио!

Тот резко обернулся, явно не ожидая кого-либо увидеть.

– Это я, Массимо.

– Ты чего, Массимо, следишь за мной? – Антонио зашелся кашлем.

– Да. Я все знаю. Я знаю, кто предал Анну, – юноша указал на аптекаря пальцем.

– Ты, Массимо, смотри, не заговаривайся. Что ты знаешь?

– Ты написал донос на Анну. Только ты мог это сделать. И я это докажу.

– Что-о-о? – протянул недоуменно аптекарь и отпустил ручку, за которую судорожно держался.

– Нас было четверо, в лавке у Джованни, когда Дионизио рассказал о бумагах. И как только он сказал, что вечером принесет их Анне, ты вдруг вскочил и убежал. Побежал донос писать.

– Да ты что плетешь? Ты пьян! – Антонио перешел на угрожающие интонации. – Пошел вон отсюда, молокосос! Иначе…

– Иначе что? Убьешь меня? – Массимо шагнул в сторону аптекаря. – У меня есть доказательства. Ты – предал Анну! Ее кровь – на тебе!

Массимо распахнул плащ и достал большой тесак, направив острие в сторону опешившего старика.

– Это он украл бумаги, которые принесли мне, это он отдал их Анне, – аптекарь махнул в сторону. – Это бумаги для Ватикана! Это он убил Анну! – язык Антонио заплетался от количества выпитого вина.

– Дионизио? Бумаги – приговор для синьора Галилея! И ты к этому причастен.

– Что ты несешь! – Антонио сделал шаг в сторону Массимо, но наткнулся взглядом на нож.

– Да, я знаю! Мне Дионизио рассказал!

– Что? Что! – на вдохе закричал Антонио, захлебываясь этим «что». Внезапно он схватился за грудь, обмяк и упал на колени, словно мешок.

Массимо подошел к старику, раскачивающемуся на коленях. Одной рукой аптекарь опирался на мостовую, другую прижал к груди.

– Не убивай, – прохрипел Антонио.

– Массимо! – раздался жесткий окрик Дионизио. – Не надо!

Старик и юнец от неожиданности замерли.

– Ты… – сипло зашелся старик. – Ты все слышал?

Дионизио подошел к задыхающемуся Антонио и склонился, положив руку на плечо аптекаря:

– Массимо прав. Это ты написал донос.

– Ты… Ты украл… бумаги….

– Да. А ты соучастник заговора против синьора Галилея и кардинала Беллармино.

Аптекарь склонил голову, едва держась на коленях.

– Преис… подняя… – прерывисто хрипел он.

– Что? Преисподняя? – зло переспросил Дионизио. – Ад? Конечно. Тебе нет места в раю, Иуда.

Антонио из последних сил обхватил шею музыканта и притянул его ухо к губам.

– Это ты нас всех убил… Найди бумаги… Найди и… – он закашлялся.

– Что и? Что? – прошептал музыкант.

– И… – прохрипел аптекарь Папской аптеки при монастыре кармелитов, что на piazza della Scala, 23, Антонио Капелли и упал на мостовую. Ветер подхватил его большую шляпу и покатил вниз по улице.

Массимо и Дионизио стояли над стариком. Молчали. Не сговариваясь, взяли тело под руки и оттащили к ступенькам монастыря. Раздалось шарканье. Дионизио поднял голову и едва различил человеческую фигуру. Присмотревшись, музыкант узнал черноволосую старуху в ветхом платке, черной юбке и с покореженной временем палкой в руке. Дионизио подхватил парня за руку, и они быстро пошли прочь с площади в сторону реки.

– Н… Н… – Дионизио с силой выдохнул. – Надо уходить. Тебе, Массимо, нужно срочно покинуть город. Лучше даже Италию.

– Почему? – по-мальчишески удивился юнец.

– Если уж я в кабаке понял, что ты выслеживаешь Антонио, то и еще кто-нибудь мог это понять. И возле аптеки ты спектакль устроил шумный. Н… Н… Наверняка зрители были, – он огляделся. – Обвинят в убийстве – жизнь сломана. Так что, срочно уезжай.

Сбиваясь на бег, они перешли Тибр.

– Есть возможность? – отдышавшись, спросил Дионизио.

– У меня знакомые в Остии. Моряки. Они на Мадагаскар ходят.

– Отлично. Я дам тебе денег. Н… Н… Немного, но на первое время хватит.

– Странно…

– Что именно?

– Никогда не замечал, что ты тарталья.

Колизей остался за спиной, и вскоре они оказались на via Baccina.

– Все, Массимо. Вот тебе деньги, – Дионизио достал туго набитый небольшой шелковый мешочек и вложил в руку юному спутнику. – Старайся много не говорить. Если в Остии возникнут трудности, н… н… найди там Джузеппе Конти, лютниста. Скажешь, что я просил помочь. Теперь ступай.

Массимо развернулся и направился прочь, но остановился и обернулся:

– Дионизио…

– Что? – Дионизио стоял, не отходя, на том же месте.

– А ты?

– Я? – этот вопрос ошарашил, так как еще не обдумывался. – Не знаю. Мне тоже здесь делать нечего. Хорошо бы бумаги забрать. И я уеду из города.

Массимо понимающе кивал.

– Что-то еще?

– Скажи. Ты любил ее? Я видел, как она тебя любила. А ты ее? – Массимо напряженно вглядывался в лицо лютниста и взволнованно дышал.

Дионизио прикусил губы почти до крови. Черная тоска снова ледяной рукой схватила за сердце. Что он мог сказать этому пылкому юноше, безответно влюбленному в Анну. Антонио прав: это он, Дионизио, принес бумаги, которые и погубили ее. Но и старуха оказалась права.

Массимо развернулся и побежал прочь в ночную темень, заполненную дождем, ветром и неизвестностью.

Музыканта затрясло от холодного дождя, который все не унимался. Капли стекали по лицу, попадали в глаза и рот. Он достал из кармана платок и вытер лицо.

                                     * * *

Денис открыл глаза. Моросило. Он вынул платок, вытер лицо и обнаружил себя под маркизой кафе на Campo dei Fiori по левую руку от Бруно. Совсем рядом под черным зонтом прошла афроитальянка в белой куртке и юбке-волане, не отрывая взгляд от застывшего философа, и любопытствующие туристы в разноцветных пальто и легких шарфах. Молодая официантка склонилась у столика и, сжимая руки, тревожно тараторила. Денис мотнул головой: какая нетипичная для Рима внешность – светлые кудряшки обрамляли ангелоподобное личико, а голубые глаза смотрели с сочувствием. Девушка перешла на английский.

– Как вы себя чувствуете, синьор? Вам нехорошо? – нарочито четко произнесла она каждое слово.

– О, простите. Видимо, я вздремнул, – смутился Денис.

– Вы совсем промокли. Если хотите, можете перейти в помещение.

– Да, пожалуй. Спасибо, синьора.

Девушка взяла чашку, блюдце, и Денис расположился внутри кафе. Стало теплее, трясти перестало.

«Что же это сейчас было? Господи… Что я сейчас видел? Кошмар какой-то», – пронеслось в голове. Денис ощущал раздвоение сознания. Все, что он наблюдал, пока пребывал в непривычном состоянии, ощущалось отчетливо и физически реальным, происходившим «на самом деле». «Боже… Это же казнили ту самую Анну Стампи?!» Он попытался вспомнить, что предшествовало внезапно нахлынувшему видению.

«Так, успокоились, – скомандовал он себе. – Давай вспоминать. Все, по порядку. С чего все началось. Помнится, тринадцатого января…»

Начало

Морозным зимним вечером тринадцатого января в год столетия русской революции из главного здания Санкт-Петербургского Университета неспешно вышли двое, чинно ведя беседу. Первый – невысокий и неприметный с виду человек лет семидесяти – Игорь Сергеевич Вульфиус, доктор наук, профессор и бессменный директор одного из музеев при СПбГУ. Его широкое добродушное лицо нисколько не портила оттопыренная нижняя губа, хотя тяжелые складки у рта делали общее выражение скорбным и склонным к постоянным раздумьям. Взгляд небольших глаз сообщал о прямодушии натуры и привычке разговаривать уверенно и без обиняков. Высокий лоб, увенчанный седой шевелюрой, пересекала большая горизонтальная складочка, а к вискам разбегались лучиками морщинки. Черное узкое пальто с поднятым воротником дополняли широкий шерстяной шарф в крупную клетку и кепка сходной фактуры. В руках он держал черный кожаный портфель.

Сопровождал его Денис, кандидат наук, темноволосый, харизматичный, с живыми и умными серо-голубыми глазами. Он слушал крайне внимательно, лишь изредка темные ресницы чуть подрагивали, и возникала доброжелательная улыбка. В глаза бросалась тонкость профиля, нос с аккуратной, но заметной горбинкой и изящная линия лба. Небольшая ямочка на твердом подбородке добавляла обаяния, а четкое очертание губ и ясное выражение глаз говорили о всеобъемлющем интересе не только к теме разговора, но и к жизни как таковой во всех ее проявлениях. Темное элегантное пальто и шелковый шарф сообщали образу истинно петербургскую скромность.

Мужчины не спеша повернули к Меншиковскому дворцу. Беседа шла о Галилео Галилее. Пару часов назад Денис прочел лекцию о «Процессе над Галилеем», и теперь наставник и ученик обсуждали свершенное. Игорь Сергеевич являлся автором многих серьезных исторических исследований в сфере истории науки. Среди всех объектов его трудов, будь то Коперник, Френсис Бэкон, Лавуазье или Менделеев, наиболее интересным героем представлялся Галилео Галилей. В рамках различных мероприятий профессор прочитал уйму лекций об этом весьма неординарном ученом.

– Хочется, – говорил Вульфиус, – чтобы вы усилили акцент на следующем – Галилей ни с какой церковью не воевал и богоборцем не был, как часто представляют. А отречение нельзя трактовать как предательство по малодушию или по какой еще причине.

Вечер выдался на редкость сухим, чтобы не запачкать ботинки и не огибать лужи и сугробы-смеси снега с песком. Собеседники пересекли Румянцевский садик и оказались на Третьей линии.

– Я прекрасно понимаю, – прервал небольшую паузу профессор, – что в таких форматах мы ограничены во времени. И все же, нужно концентрироваться на самом важном, а не разоблачать устоявшиеся мифы. В конце концов, не так принципиально, бросался Галилей с Пизанской башни ядрами или нет. Важна суть. Папу Урбана VIII беспокоило не то, как Галилей трактовал любую, подчеркиваю, любую научную теорию, не только Коперника. А именно – Галилей оценивал научные теории в рамках бинарной оппозиции «истинное – ложное». В глазах Папы Галилей провинился в том, что посмел, – на этом слове мэтр сделал акцент и поднял многозначительно указательный палец вверх, – утверждать, будто научная теория, заметьте, любая научная теория может описывать реальность и раскрывать реальные, – он опять поднял палец к небу, – причинно-следственные связи, а это, по мнению понтифика, прямо вело к тяжкой доктринальной ереси. Отрицанию наиважнейшего атрибута Бога: его всемогущества. Для Урбана в этом и заключалась ересь тосканца.

Собеседники свернули в сторону Большого проспекта.

– Нам нужно, – увещевал профессор, – противостоять воинствующему дилетантизму. Беда не в том, что существуют два мира – мир культуры, знания и профессионализма и мир полу-знания. Так было всегда. Беда в том, что этот второй мир набирает силу и властные полномочия. Сегодня фантазии какого-либо вольного сочинителя или ученого из иной области науки украшают страницы якобы прогрессивных журналов или страницы интернета. Завтра они окажутся в списке рекомендуемой литературы для студентов, а то и школьников. Потом просто войдут в учебные программы!

За беседой ученые мужи прошли аптеку Пеля на Седьмой линии, перешли Большой проспект и вышли на пешеходную аллею. Утомившись от ходьбы, они присели на пустую деревянную лавку чуть поодаль фонтанчика напротив трехэтажного дома желтого цвета.

– Кстати, коллега, вы читали последнюю работу Дмитриева?

– «Упрямый Галилей»? Да.

– И что скажете?

Денис замялся, поскольку водил знакомство с исследователем истории науки и большим знатоком жизни великого тосканского ученого, двойным тезкой Вульфиуса доктором наук Игорем Сергеевичем Дмитриевым. Как и подобает в таких случаях, мэтры находились в оппозиции другу к другу.

– Сильная работа. Меня впечатлила глубина и скрупулезность разбора взаимоотношений Беллармино и Галилея.

– Да, труд хорош. Но! – при этом Вульфиус поднял указательный палец вверх и после мхатовской паузы спросил. – Обратили внимание, как освещена деятельность «Голубиной лиги»? Опять однобоко. Просто как некая оппозиция Галилею. И все.

Профессор разулыбался и огляделся, словно искал похвалы.

– А разве не так? – с досадой уточнил Денис.

– Все верно. Изначально – так. Как Дмитриев и пишет, спор Галилея с Коломбе и другими аристотелианцами дал толчок к созданию этой группировки консерваторов-перипатетиков, настроенной против новых идей в астрономии и физике. И вот тут, коллега, заметьте! Не просто против Галилея, а против новых идей! А теперь вспомните, я рассказывал о находке писем одного из членов этой «лиги» Рафаэлло Коломбе к Джованни Медичи.

– Да, про какие-то письма относительно Беллармино.

– Верно. Напомню. Рафаэлло спрашивал у Джованни, как лучше передать в Ватикан бумаги, указывающие на чрезмерную лояльность кардинала к идеям Галилея не по причине их верности, а потому как сам Великий инквизитор вынашивает замыслы относительно государства, церкви и наук.

– Да, припоминаю, – кивнул Денис.

– И оба из «лиги». Я вам так скажу – найти те бумаги оказалось бы бесценным.

– Мне представляется, что в отношении жизни и работы Галилея можно найти еще много интересного, не так ли?

Увлеченные беседой ученые не заметили, как рядом на скамеечку присел человек, чуть выше среднего роста, сутулый. Телосложение имел умеренное. Вдумчивый взгляд карих глаз и седеющие пышные волосы контрастировали с молодостью лица, а тонкие губы усиливали общую печальность выражения.

– Кстати, прошу вас, меньше уделяйте внимания переписке Галилея и Марии Челесты. Письма уничтожены, их нет. Надо быть аккуратным, чтобы не возбуждать авантюрные мысли у людей. К тому же, скажу вам, – продолжил Вульфиус тоном, желающим оставить тему, – даже если бы сегодня и нашлись эти письма, ничего нового мы там не прочтем. И так уже все известно о позиции Галилея, о его взглядах на истину и аргументациях в диспутах. Они просто представляли бы собой весьма дорогую в финансовом плане музейную ценность, не более того. Собственно, как и оригиналы письма к аббату Кастелли.

– Это вы о недавнем заявлении Сальваторе Риккардо о находке в библиотеке Лондонского королевского общества?

– Именно.

Сидящий рядом незнакомец кашлянул.

– Прошу прощения, – мягким баритоном произнес он. – У вас такая увлекательная беседа. Я, кстати, только что с вашей лекции.

Денис приподнял брови и чуть кивнул. Игорь Сергеевич с любопытством посмотрел на неожиданного собеседника поверх очков.

– А вы, как я понял, тот самый профессор Вульфиус, автор захватывающих и подробнейших исследований взаимоотношений Галилея с Матерью, как вы изволите писать, католической Церковью? – незнакомец приподнял квадратный подбородок, и оттого выражение лица стало надменным.

Мэтр кивнул.

– К вашим услугам. А вы, позвольте, тоже интересуетесь Галилеем?

Мужчина несколько раз кашлянул:

– Можно сказать, и так.

– И что именно увлекает вас в ученом? Его творчество, философия? Личная жизнь? – из вежливости спросил профессор.

Незнакомец слегка улыбнулся.

– Пожалуй, личная жизнь. Я вот тут, так случилось, услышал отрывок вашей беседы о письмах.

– А, это, – Игорь Сергеевич сложил руки на груди, давая понять, что эта тема неинтересна.

– Так вот, вы мне, конечно, не поверите, но эти письма, правда, не все, но их часть, вместе с еще некоторыми бумагами, до сих пор целы и невредимы, – как бы самому себе произнес кареглазый. – Да, да. Они не уничтожены, а очень-очень хорошо спрятаны.

– Позвольте полюбопытствовать, откуда вам так достоверно известно? Их за четыреста лет не нашли. Это ж как надо было спрятать? – усмехнулся Игорь Сергеевич. – Вот видите, коллега, я вас об этом и предупреждаю. Надо быть очень осторожным с подобного рода информацией.

Все это время Денис пытался понять, как поступить. С одной стороны, внешний вид и манеры неизвестного не давали основания заподозрить неладное. С другой стороны, уж очень странные вещи он произносил. Действительно, откуда сей человек может знать судьбу столь далеких во времени и пространстве бумаг. Что-то не так. Наступила неловкая пауза.

– Прошу прощения, – промолвил Денис. – Вы, Игорь Сергеевич, безусловно, правы. Но, вы…

– Антон Семенович Волосов, простите, сразу не представился, – быстро произнес мужчина, слегка приподнявшись со скамейки.

– Но вы, Антон Семенович, почему так уверенно говорите? Есть серьезные основания?

– Безусловно, – сразу же ответил кареглазый.

– А вы, Антон Семенович, простите, кем работаете? – неожиданно поинтересовался профессор.

– А я аптекарь. Тут, на Седьмой линии, – махнул он в сторону Большого проспекта.

– Это аптека Пеля, что ли? – с удивлением уточнил мэтр.

– Она самая.

– И все-таки, – продолжил расспрос Денис, – каковы же ваши основания?

Тут Игорь Сергеевич, предчувствуя, что история склоняется в сторону клиники, встал:

– Коллега, я с вами прощаюсь до понедельника. Жду вас, как всегда, к шестнадцати часам. А сейчас, – он посмотрел на обоих, Денис при этом встал, – разрешите откланяться.

Пожав руку одному и кивнув учтиво другому, Вульфиус поспешил на метро, ибо ехать домой ему еще долго.

– Жаль, что он ушел. А вы хотите услышать мои веские основания?

– Пожалуй, что… – Денис смешался.

С одной стороны, уже поздно, прохладно, завтра на работу. Да и что серьезного может рассказать неизвестный аптекарь, если над биографией и творчеством ученого работали такие мэтры? С другой, безапелляционность и уверенность незнакомца вызывали любопытство. Вдруг и в самом деле ему что-то известно. Но почему сам не ищет? Страшно? Чужими руками хочет? Если бумаги реально существуют, и есть шанс их найти, то-то фурор будет! Этакие заголовки в новостях: «Сенсация в мире науки! Учитель физики из Санкт-Петербурга обнаружил утраченные бумаги Галилео Галилея!»

«Чертики!» – молнией пронеслось в голове.

– Пожалуй, что да, хочу.

Этот город пропитан духом авантюризма.

– Ну, что же. Тогда приготовьтесь услышать очень неожиданные для вас вещи. А вы в Риме бывали? – спросил аптекарь.

– Нет, не довелось еще, – с сожалением ответил Денис.

– Ну ничего, это не испортит впечатлений. Итак… В Риме есть район Trastevere. Там на piazza della Scala, 23 при монастыре кармелитов существует замечательная аптека – Santa Maria della Scala. Ее история восходит к тысяча пятьсот двадцать третьему году, и появилась она из обычного монастырского огорода. Спустя время огород превратился в роскошный сад, аптека стала самой известной в Риме – Папской – ее жаловал Ватикан. Произошло это, когда делами аптеки занималась некая Анна Стампи с братьями, и разыгрывались известные события, связанные с Галилео Галилеем. И вот, однажды, когда луч утреннего солнца пробился сквозь паутину веток и листьев, прикрывающих окно комнаты той самой Анны…

Обыск

Луч утреннего солнца пробился сквозь паутину веток и листьев, прикрывающих окно комнаты Анны. Бесшумно соскользнул со стены на постель и коснулся нежной щеки пребывающей в томной неге хозяйки чудного сада и знаменитой аптеки. Находясь на вершине блаженства, она еще и еще раз вспоминала нюансы прошедшего вечера и ночи, сделавшие ее бесконечно счастливой. Всеми клеточками тела и фибрами души она ощущала серьезные перемены, случившиеся с ней, да что там с ней, в целом мире.

Упоение воспоминаниями бурных событий, инициатором коих она сама и явилась, прервал беспокойный шум со двора. Тон голосов выдавал тревогу, а топот многих людей говорил о случившемся в монастыре кармелитов переполохе. Анна решила не обращать внимания и сладко потянулась. Шаги за дверью разрушили идиллию. Тут же постучали.

– Кто там? – с леностью в голосе спросила Анна.

– Синьора Анна, прибыл прокурор инквизиции и с ним судьи, стражники и другие люди. Требуют вас, синьора.

– Инквизиция? – Анна вскочила, накинув шелковую ткань. – Иду. Немедля спущусь.

– Спасибо, синьора Анна, – ответил юношеский голос, и обладатель оного спешно ретировался.

Анна начала торопливо одеваться. Мысли роились в голове, толкались, сбивая друг друга, натыкались одна на другую. Она едва попадала в рукава платья. Что произошло? Девушка уронила гребень и озабоченно оглянулась в поисках туфли. Почему вдруг прокурор инквизиции? С этим не шутят. Обычно, когда Его Святейшеству требовалось что-то из аптеки, приходил лекарь или посыльный. Но никогда из инквизиции.

Если обращались кардиналы, они не созидали столько суеты вокруг визита. Что-то случилось. Но что именно? «Массимо? Алхимия? Визит Дионизио? Бумаги? Никто не видел. Странно, все очень странно». Наконец она оделась и спустилась в сад, направившись к двери, что выводила на улицу.

Там ожидала большая группа людей. В красной сутане со стоячим воротником, застегнутой на множество мелких пуговиц, подпоясанной широким красным поясом, один конец которого опускался к земле, на скамейке возле двери сидел прокурор инквизиции, уперев руки в колени. Голову прокурора покрывала небольшая дзуккетто алого цвета. Рядом стояли трое мужчин с характерными стрижками в черных сутанах со спрятанными в широкие рукава ладонями – фискалы. С ноги на ногу перетаптывался настоятель, вид его выражал полную покорность и преданность. Анна быстрым шагом приблизилась к группе во главе с прокурором и увидела за открытой дверью на улице стражей из швейцарского корпуса. Там же ожидала большая карета с задернутыми плотной темной тканью окнами.

На страницу:
2 из 8