Обезличенная жизнь

Сквозь решётку окна вдруг мигнула ему своим далёким и приветливым взглядом, вечерняя звезда.

– Всё не так уж плохо! – вторила она ему.

«Дело к ночи, – подумал он, – но совершенно не хочется спать. Надо искать себе какое-нибудь занятие».

Он решительно ничего не понимал, да и не хотел уже что-либо понимать, так как это было совершенно бесполезно. Но становилось очевидным, что надо было искать для себя занятие, иначе трудно было совладать с тугим течением времени, превращающим его мозги в кашу всякой околесицы.

«Если эта неизвестность затянется, не исключено и сумасшествие», – констатировал он. Но дела не находилось. Пока же он принялся подробнее осматривать окружающую обстановку. Очередная проверка надёжности противопобеговой системы этой «мышеловки» не дала результатов – всё было надёжно.

Он подошёл к решётке, схватился широко расставленными руками за её массивные прутья и уставился в темноту коридора.

Тьма подмигнула ему своими бездонно-чёрными очами. Они смотрели друг на друга и не решались вступить в диалог.

«Насколько глубока и загадочна она, – начал он первым, – нас убеждают, что там непременно таятся страх и зло. Кто-то придумал, что чёрное это зло, белое – добро. Можно точно сказать – это был не художник. Если нет света, значит ли это, что ничего вокруг нет?»

Много раз он поднимал голову к темнеющему с последними лучами солнца небу и видел, как на тёмном холсте тусклыми огоньками зажигались первые звёзды. И чем темнее становился горизонт, тем ярче они переливались, соперничая друг с другом в красоте. Потом появлялась и Луна – загадочное, мистическое светило, всегда восходит своей царственной походкой по блестящим чёрным глянцем ступеням ночи из ниоткуда и уходит в никуда. Но, лишь появившись и заняв своё место среди хоровода звёзд, она заливает своим нежно-матовым светом, словно софит, небо и Землю – начинается ночная феерия. Только благодаря тьме мы видим свет звёзд, их проявление бытия, их желание быть видимыми.

«И где же там зло? Да нет там никакого зла – там жизнь, просто не проявленная светом жизнь, а она злом не может быть, иначе ничего не имело бы смысла. Тьма пугает своей неизвестностью? Это не неизвестность, это – загадочность. Она будит в невежестве страх, но в благости она рождает фантазию. К первому она непременно пришлёт дикого, неведомого, внушающего ужас зверя или вампира. Второму она явит прекрасного белого лебедя или танец молодой богини. Нет, тьма красива, глубока и прекрасна, она сестра света, вечный партнёр в магическом обряде дня и ночи».

Только ночь закончит свой таинственный обряд, и снова нет ничего. Посмотрите – в бездне ночи, как в тёмном ящике факира, исчезает всё, чтобы днём явиться вновь. Но только зоркий взгляд заметит, как изменится порядок вещей…

В один момент ему показалось, что тьма, подобно закону сообщающихся сосудов, заполнила его внутреннее состояние. Но вскоре он понял и другое – она есть отражение его сознания. Этот тёмный, не ведомый ему мир вдруг нашёл своё проявление и, несмотря на его непроглядность, в нём существовала жизнь.

«В темноте нет пустоты, она всегда заполнена жизнью. Неведомая, непроявленная, неизвестная жизнь. Она не подвластна нам лишь из-за того, что мы о ней ничего не знаем. Отсутствие знания – вот причина страха. Непознанное страшно отсутствием о нём чувственной информации. Ведь тьму нельзя ни увидеть, ни услышать, ни осязать, ни вдохнуть. Она не информативна – она дремуча».

Образ дремучего леса непроизвольно всплыл в памяти на поверхность, а к нему в качестве эпиграфа добавилось:

Земную жизнь, пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины…

«Вот и мысли рождаются тоже дремучие, не дают мне покоя, – подумал он, – видимо, и сам я дремучий человек. Но тогда и все остальные, кто окружает меня, тоже дремучие, мы же находимся в общем взаимодействии. „Я есть то, с кем общаюсь“, – так говорили древние, и они были правы. – „С кем поведёшься, от того и наберёшься“, – учили родичи. Вот и повёлся, да и набрался, что теперь сижу, чёрт знает где…. Есть о чём призадуматься…»

Осознание этой всеобщей дремучести немного оживило его. Логика – неизменный спутник всякого современного рационально мыслящего человека – требовала развить наметившуюся мысль, а чем ещё, как вы думаете, можно было заняться.

«Если все такие, значит, так и должно быть, значит, так надо. Так жить проще, когда все… Постой! – резко остановил он мысли, набиравшие скорость, словно внезапно нажал на тормоза экспресса. – Если так надо, то кому? Кто выгодоприобретатель моей дремучести? Не думаю, что это надо мне самому. Наша «элита» часто подчёркивает, что народ наш тёмен и дремуч! Даже, помнится, целое движение народничества было с целью просвещения этого народа. И что получилось? А что если он вовсе не дремуч? Что если все они понимают дремучесть народа совсем не так? Дремучий, это ведь совсем не значит «тупой», которому надо делать прививку знаний. Может, такой учитель сам глуп, а его прививка вредна для организма? Народ – могучее, вселенское древо, где отдельный человек – это его нераздельная часть. У него есть и корни, и ствол, и ветви с листьями, оно знает: то, что внизу, и что наверху, всё едино. Как можно привить знание древу, которое само и есть знание? Пожалуй, наоборот, к нему можно присосаться и пользоваться его благом. Нет. Дремучий вовсе не значит глупый. Дремучий – значит дремлющий, спящий чутким сном. «В дрёме чудится, во снах видится» – вспомнилась поговорка. – Это просто состояние особого сна. Это жизнь некоего леса, в котором «чудится, кажется, мерещится». Леса – полусна, забытья, забвения, дремоты. Он дремучий, сумрачный, таинственный, возможно, условный, но вполне правдоподобный. В нём живут дремучие люди, которые общаются с дремучими медведями, волками и лисами. Там вершится таинственный обряд, инициация, по сценарию волшебной сказки. Нет там места чужакам и лишним персонажам.

Со стороны покажется, что в этом спящем лесе-доме можно и поселиться, пока летаргический сон поглотил его хозяев. Можно добавить дополнительно наркоза и похозяйничать подольше: – «Да может, они уже и померли, и надо готовить погост?» – начнут спор «новые хозяева». Но неведомо таким поселенцам, что происходит в действительности. Неведомо, что их ждёт. Символ «временной смерти» – обряд посвящения, за которым следует рождение нового качества. Это непременный этап в жизни каждого. Дрёма пройдёт, наступит пора труда. Что увидит проснувшийся народ?»

От этих мыслей его отвлекло, едва заметное глазу, движение какой-то размытой тени. Будто на чёрном фоне прохода проявился ещё более тёмный силуэт человека в плаще и накинутом капюшоне.

– Ну вот, я так и думал, – там есть некто, пытающийся проявить своё существование.

Ему показалось, что за краем мантии блеснул тонкий, серповидный контур лика.

– Эй, кто там! – крикнул он в самую гущу темноты, в надежде на ответ. – Я знаю, что вы наблюдаете за мной, отзовитесь! Нет смысла прятаться, я вижу вас…

Я вижу вас, я вижу вас, – отозвались стены лёгким эхо, и глухая тишина вновь сковала все звуки. Не было и намёка на чьи либо шорохи, шаги, дыхание и даже биение сердца.

– Неужели обознался? – с сожалением бросил он в пустоту.

Но чувства его были максимально обострены и говорили об одном – сомнений нет, он здесь не один. Однако силуэт так же внезапно исчез, как и появился.

«Кто это может быть? – снова включилось его воображение. – Человек, призрак или дух? Вполне возможно, что это умершая душа не может найти выхода и просит помощи». Он слышал о таких случаях, видел в набиравших в последнее время популярность различных передачах и читал в эзотерической литературе. Эта информация настолько наводнила повседневную жизнь, что уже являлась её обыденным атрибутом. Каждый волен решать для себя существует ли что-либо потустороннее в действительности или нет. Если же верить нашей старине то с человеком всегда рядом сожительствует непознанное и в это не только надо верить или нет, но и натуральным образом выстраивать отношения. Понятие жизни для наших предков уже само по себе включало в свою орбиту прямое общение с умершими, духами, лешими, водяными, русалками, ну и, конечно же, домовыми. Как вообще можно было обойтись без него? Кто предупредит о грядущей напасти, кто подскажет, какой масти надо покупать лошадь, как выбрать корову, чтобы водились они по долгу. Если говорят, что скотина «не ко двору», то это значит, что её не взлюбил капризник «дворовый хозяин». Точно знали люди, что добрый домовой всегда им в помощь. Охотнее всего он стремиться предупреждать о несчастиях, чтобы умелые хозяева могли успеть приготовиться к встрече и отвратить от себя напасти заблаговременно. Догадливые люди в таких случаях и без слов разумеют те знаки, которые он подаёт: если слышится его плачь, то быть вскоре покойнику; у трубы на крыше заиграет ветер – будет суд из-за какого-нибудь дела и обиды; подёргает за волосы – остерегайся жена, не спорь с мужем, не грызись с ним, – отмалчивайся, а то верно прибьёт и очень больно; загремит домовой в поставцах посудой – осторожно обращайся с огнём; плачет и охает домовой – к горю, а к радостям скачет, песни играет, смеётся. Сам он только однажды столкнулся с подобным явлением, но и на основе его не стал бы утверждать о существовании явлений, выходящих за пределы физического объяснения.

Этот занятный случай произошёл в его квартире во время одной из вечеринок, которыми так богата молодость. Застолье проходит в пустых разговорах – никто никогда не знает, о чём пойдёт речь после паузы на закуску. Обычно тема меняется совершенно спонтанно, в зависимости от количества выпитого, но тогда был, затронут вопрос о потустороннем. Чего не обсудишь в вечерней компании? В частности, существует ли домовой? Никто из присутствующих не смог поделиться практическим опытом подобного контакта, поэтому весёлые шутки и приколы, порой оскорбительные для предмета разговора, сыпались со всех сторон. Ужасный грохот падающей на кухне посуды вдруг оборвал это хмельное веселье и тут же утопил в тишине испуга всю атмосферу беззаботности. Гости обменивались растерянными взглядами, потом, не сговариваясь, стали и устремились на кухню. На полу беспорядочно валялись ложки, вилки и кастрюля, до этого находившиеся на столе. Но данный инцидент нисколько не озадачил весельчаков, наоборот, все совершенно обрадовались, что нечто всё-таки существует ко всеобщему удовольствию, и стали вспоминать, что же необходимо делать для задабривания домового. Не приходя к единому мнению, в ход пошло: молоко, печенье, конфеты, каша… и даже для ста грамм нашлось место. В общем, всё, что было в наличии, оказалось расставленным на кухонном подоконнике, и вечер продолжился своим чередом. А на утро, действительно – всё исчезло. Что это было, так и осталось загадкой, но сам факт наличия сверхъестественного остался в памяти каждого.

Однако в данном случае это было нечто другое и добавило ещё больше вопросов к его незавидному положению вынужденного узника.

– Может быть это прекрасная незнакомка, – принялся он создавать загадочный образ юной, томящейся в ожидании прекрасного принца, девы. – Может именно здесь, – с иронией и усмешкой продолжил он, – я встречу ту, которая изменит всю мою дальнейшую жизнь, и моё сердце, наконец, познает это неведомое, но такое желанное чувство любви. Ведь всякий человек по своей природе должен любить, возможно, это и есть единственное средство избежать однообразия и серости жизни.

Да она действительно была такой, его наполненная какими-то похотливыми желаниями жизнь. Он осознавал, что время безвозвратно уносит своим потоком в прошлое, казалось, ничего не замечающую вокруг, молодость. А всё же порой, где-то глубоко внутри, нечто неведомое отзывалось редким отголоском тоски одиночества, и пыталось говорить с ним на каком-то незнакомом для него языке. В такие минуты он чувствовал, как душит его неотразимой силы странный прилив «отвращения к жизни», отчего иногда просто хотелось рыдать. Но всякий раз эти позывы «малодушия» тонули в море страсти и удовольствий, которыми щедро одаривала жизнь, и от которых трудно было отказаться. Ведь всякая тварь в этом мире хочет любви. Разве человек не есть то самое существо, что и приходит в него ради этой самой любви? Порой ему приходила мысль, что он просто боится любить, и тогда чувства неодолимого презрения к самому себе терзали нутро. И он жалел себя за то, что жизнь так безжалостна к нему, и он вынужден стать её рабом и следовать за ней, и что она бессовестно выжимает из него по капле нечто ценное, оставляя внутри лишь пугающую пустоту.

– Почему в этих стенах мир мне кажется иным? Там, дома, я ни за что бы, ни стал думать о тех вещах, что так ярко проявляют себя здесь. Как может это дикое, по мнению цивилизованного человека, место заглядывать в глубины моего сознания?

Он чувствовал внутри себя ещё одно «я», и оно пыталось говорить с ним, но не применяя слов, а языком воображения. Оно было странным и не похожим на него – городского и бесшабашного парня, привыкшего не брать в голову лишнего, а просто плыть по течению жизни. Это «я» смотрело на мир таким образом, что было безразлично к его злоключениям или, наоборот, приключениям, в чём первое «я» ещё не разобралось. Оно смотрело на эти стены и решётку просто как на декорации спектакля. Вот, сейчас, придут монтировщики сцены и унесут этот картонный реквизит вместе со всеми его страхами. Зал разразится аплодисментами невидимых зрителей, и он ответит им благодарным поклоном. До того это было ясно и понятно, что это самоуверенное первое «я» просто смеялось над ним, потому что он не мог понять этой простой вещи раньше.

Он решительно подошёл к одной из стен и, словно Буратино, проткнувший своим носом холст папы Карло, не задумываясь, изо всей силы ткнул в неё своим пальцем.

Дикий вопль раненого зверя пронёсся по коридору. Нестерпимая боль вернула его в реальность.

– А-а-а! Чёрт побери! – схватился он за палец, в котором, как в гидравлическом амортизаторе, пульсировала кровь. – Это ж надо! Что за идиот?! – в голове каруселью помчался набор матерных слов.

Он бегал по клетке из стороны в сторону, держась другой рукой за палец. Хотелось с разбегу забежать на потолок и там отбить чечётку.

– Что на меня нашло? – отзывалось в голове. – Я точно схожу с ума. Дурдом какой-то. Нормальный человек не может додуматься до такого безрассудства.

Через несколько минут он всё же немного успокоился и сел в углу, будто нашкодивший мальчишка. Палец сильно опух, но, кажется, перелома не было. Чувство глубокой обиды нахлынуло, захватив власть во всём его существе, и усилило угнетённое состояние. Из глаз непроизвольно текли слёзы. Через некоторое время рациональное мышление снова вернуло его в реальность.

«Если я так сильно орал, и никто не пришёл на помощь, значит, всё-таки здесь что-то не то, – резюмировал он. – Странное, очень странное место, странная атмосфера, странные мысли. Всего лишь первый день я здесь, а уже столько событий. Первый день! – поймал он сам себя на этой мысли. – Значит, я уже автоматически запрограммирован на долгое пребывание в этих стенах? Нет, пожалуй, с меня хватит. Надо прояснить, что здесь, собственно, происходит. Если я случайный участник этого, предназначенного для другого, „приключения“, то пора открыть карты. Пусть меня вернут в мой прежний мир, даже если это будет для меня не совсем приятно. Там, по крайней мере, понятна моя роль, пусть даже и незавидная, но моя собственная».

Очевидно, уже было очень поздно. Усталость, не столько физическая, сколько эмоциональная, давала о себе знать. В любом случае надо было устраивать ночлег.

Он посмотрел равнодушным взглядом на свою постель и вздохнул. Солома была достаточно свежа и слегка отдавала незнакомым для него, но приятным ароматом поля.

«Видимо, недавно поменяли постельку», – позлорадствовал он сам на себя.

Попытка взбить эту «перину» принесла визуальный эффект относительного комфорта, но не добавила особого оптимизма. Хотелось и в этом мрачном месте ощутить немного домашнего уюта.

«Много ли человеку надо? Наверное, нет. Достаточно дать немного тепла, заботы, ласки – и ты уже счастлив. Эти невещественные понятия не надо покупать, они даны нам с рождения», – философски подумал он.

Вдруг вспомнилось детство, родители, которые старались обеспечить ему эти условия. Конечно, он не мог помнить себя грудным ребёнком и свою кроватку, где жили сладкие сны детства. Какая она была? Впрочем, это совершенно неважно, была она хороша или плоха. Ему казалось, что если бы его точно так же, как в детстве, сейчас уложили на эту солому, то он испытал бы не меньшее блаженство.

«С возрастом, – думал он, – что-то происходит, и мы бесследно теряем эти бесценные воспоминания. Ходим по мебельным салонам в поисках роскошного ложа, способного ублажать выросшее тело. Мягкость подушек, упругость матраса, тёплое одеяло и секс приходят на смену вечных истин. Комфорт ложа создаёт неправильное представление о настоящей любви. Куда она исчезает вместе с детством? Наверное, она должна перейти в новое качество, продолжаясь в новой семье. Теперь мой черёд дарить любовь. Но знаю ли я, что это такое теперь? Любовь к еде, комфорту, красивой жизни и женщине – это понятно. Но та любовь родителей, которая была в детстве, не относилась к моему телу, я чувствовал её по-иному. Значит, то была другая любовь?

Странно, оказывается, есть разные виды любви. Ну, конечно, сколько раз я говорил девчонкам, что люблю. И любил же!! Целую ночь порой не спал и любил, любил… Она же постоянно спрашивает: «Ну, скажи, любишь меня? Скажи мне на ушко!» Да что за проблема: «Люблю, конечно. Давай быстрее раздевайся!»

Взрослая любовь, она, определённо, другая. Вот, например, Наташа Ростова говорила, что любит князя Андрея. И на тебе, потянуло на Курагина! Или Анна Каренина? Где тут любовь? Кого мы любим, или что мы любим в человеке? Сложный это вопрос – любовь.

Даже наука не осталась в стороне. Как выяснилось, всё гораздо проще: любовь – это химические процессы мозга. Пожалуй, это всех и удовлетворило, и от любви до ненависти оказался один шаг. Проявления любви многообразны. Фингал на лице супруги, он ведь тоже от большой любви?»

И всё же родительская любовь давала наиболее цельное понятие о любви. Её нельзя было сравнить с чем-нибудь другим, она оставляла в памяти чувства, которые своим постоянством, глубиной, искренностью, добром и ощущением счастья, не оставляли сомнений, что она была истинной и верной. Постепенно мысль о детстве привела его в состояние безмятежного спокойствия. Казалось, он теперь опять в детстве. Мягкие и нежные руки матери коснулись его головы. Веки сомкнулись, и сон увлёк его в иные миры…

Явь или сон, сон или явь

Наше подлинное «Я» воспринимает всё – как во сне, так и наяву.

«Катха Упанишада»

Сон – великая вещь для человека, даже надо добавить: великая и загадочная. Как мы бываем впечатлены снами, когда их сюжет остаётся в памяти после пробуждения. Сколько наука ни бьётся, дальше объяснения сна как проявления циркадных ритмов не идёт. Прорицатели и жрецы искали в нём разгадку будущего, Аристотель считал его половиной пути, пройденного к смерти, а мифы посылают человека в сновидениях к высшим существам с целью общения. Сон сделал Менделеева – Д. И. Менделеевым, а Фрейда – З. Фрейдом. О снах существуют тысячи трактатов, теорий и гипотез, но как не крути, а во сне мы проводим треть своей жизни и даже не замечаем этого. Старик находит там своё упокоение от тяжких трудов, а ребёнок становится взрослей. Не проще ли сказать, что сон – это тоже жизнь, которая протекает в параллельной реальности. Порой мы озадачены поставленными в сновидениях вопросами и ищем их связь с реальностью. Нет ныне тех мудрецов, что открыли бы скрытые в них образы и смыслы. Оттого и мнительны мы в отношении, как может часто показаться, жуткого сна. Какие таинственные силы общаются с нами, живущими в этом мире, подобным образом? Может, мы для них просто двери, через которые они стремятся проникнуть сюда, к нам? Кто, засыпая, путешествует в дальних мирах, и какой опыт извлекает из этих странствий? Люди уже мало обращают внимания на эти вопросы. В повседневных заботах человек оставляет эту часть жизни без внимания. Лишь немногие продолжают искать тайный смысл второй жизни, пытаясь разгадать, какие подсказки дают высшие силы.

Но более всех благодарны за этот дар природы литераторы. Иллюзии и иррациональность снов позволяют им поместить героя в невероятные и неожиданные условия, повернуть сюжет удобным образом. Вот где простор для разгулявшегося воображения, возможность стереть грань между фантазией и реальностью! Соблазн приготовить сладкую пилюлю сюрреализма, или другого «—изма», – прекрасный способ увлечь разум читателя в лабиринт сладких иллюзий и неразрешимых загадок. Стоит открыть двери подсознания, как на человека тут же обрушится водопад не привычной для него информации, возбуждая прилив новых эмоций. Туда зовёт его художник, но готов ли он к этому? На страже стоит критическое мышление, которое непременно своей железной логикой вернёт фокус внимания к идее потери его контроля со стороны общепринятых норм и стереотипов. Вот и вышло у нас, что сон – это не сон, а про не сон, что это пересон, а пересон – не сон… Короче, никто не разберёт, что это такое. Да и зачем ему это, человеку? Ведь можно спрятать реальность во множественности отражений чувственных восприятий, наслаждаться телевизионными грёзами, телевидением – этим чудом прогресса цивилизации, основоположником современного шизореализма.

Чем является человек на самом деле, когда спит? Если бы не его дыхание, вполне можно предположить его смерть. Недаром древние думали, что умерший тоже спит, и оставляли его в укромном месте в надежде на скорое пробуждение. Может быть, они были правы? В любом случае, мы обязательно проснёмся, что от сна, что от смерти, мерилом здесь выступает только время. Когда мы вновь рождаемся, трудно определить, сколько длился сон смерти, но и глубокий сон тоже не имеет однозначной продолжительности, если забыть про часы. Вспомним, как боялся этого естественного состояния человека Николай Васильевич – до паранойи, завещая тело своё не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Обоснованно ли? Кто может достоверно сказать, что он заблуждался? Нет, сон, определённо, замечателен и необходим. Тем более для тех, кто готов сопровождать нашего героя далее и с интересом заглянуть в его рассказанный для нас сон. Только не забудьте определиться: что лично для вас сон – бесполезная иллюзия или жизнь?

                                              * * *

Яркий, направленный в лицо свет ослепил его и заставил зажмуриться. Привыкнув к нему, он, наконец, смог оглядеться. Комната, в которой он оказался, была довольно просторна. Набело выкрашенные стены и кафельный пол придавали ей сходство с хирургической палатой. Сам он, полуодетый, сидел на большом крепком стуле в центре комнаты. Руки и ноги были крепко привязаны к стулу при помощи специальных ремней. Вдоль стен были расставлены стеклянные шкафы, наполненные различными, как ему показалось, медицинскими инструментами. По углам стояли необычного вида приборы.

Всё это было весьма подозрительно и не предвещало ничего хорошего. «Будут пытать?!» – промелькнула ужасная мысль. Мертвецкий холод овладел всеми членами его тела и сковал их невидимыми оковами.

«Как это возможно?!» – мысли, одна другой страшнее, метались в голове. Вообразить подобное, он не мог ни при каких обстоятельствах. – «Где я и что происходит? Этого не может быть, потому то не может быть в принципе. И даже если я сплю, всё равно этого не может быть! Такой бред невозможно представить, даже в моём непредсказуемом воображении. Это что, меня на самом деле собираются пытать?»

– Вы близки к истине! – чуть ли не радостно воскликнул вошедший в единственную дверь комнаты, находящейся прямо напротив него, человек. Он был высокого роста, крепко сложен, одет, точно как монах доминиканского Ордена, в руках держал чётки.

– Какая прелесть! Всё уже готово к экзекуции. Можно бы и приступать, – обратился странный монах к вошедшему следом такому же странному типу.

– Пожалуй, да, – последовал утвердительный ответ. – Хотя, я не уверен в готовности самого клиента, – заметил второй. Он был меньше ростом, худой, с круглыми очками старинной формы на носу и одет в белый халат, какой обычно носят врачи.

– Что вы несёте! – заорал, не выдержав, наш герой и начал всеми силами пытаться освободиться. – Кто вы такие? Что происходит, и откуда вы знаете, о чём я думал, когда вы вошли?

– Тихо, тихо! Не трепыхайтесь! Экий нервный, наверное, придётся повозиться, – сказал монах, не торопясь давать ответ на серию криком заданных вопросов. Затем с интонацией обиды в голосе ответил:

– Как же? Мы коллекторы, поэтому всё про всех знаем. Разве вы исключение?