Обезличенная жизнь

Последняя фраза странного человека немного успокоила его, и он начал разглядывать более пристально того, с кем имеет дело. Перед ним стоял ничем не примечательный человек, уже не молодой, но ещё не старый, с ходу нельзя было определить его возраст. Одет как-то странно. Его костюм выглядел довольно элегантно, но по стилю чем-то напоминал ретро или нечто подобное. Он был словно не из нашего времени, казалось, вообще вне всякого времени. Высокий, худощавый, он смотрел на нашего героя сверху вниз внимательно и строго, словно прокурор, серо-стальными глазами-буравчиками. Под цвет глаз были и волосы, не седые, а какого-то неопределённо-серого цвета, жёсткие, походившие больше на стальную проволоку.

– Так что ж, вы и впрямь так, совершенно не зная человека, можете точно сказать, какая ему нужна книга?

– Совершенно верно-с, и, поверьте, мне это не составит труда!

– Да как же это так? Вы, верно, экстрасенс или просто разыгрываете меня, применяя психологические приёмчики.

– Да нет, всё гораздо проще, не затрудняйте себя догадками. Я же говорил, что наблюдал за вами, а наблюдение вкупе со знанием даёт ответы на многие вопросы. После того как вы вошли, я приметил вашу задумчивость. Вы выглядели озабоченным какой-то мыслью, причём явно не связанной с визитом в книжный магазин, так как уже более получаса не прикасались ни к одной книге. При этом вы подсознательно ищете подсказку именно в книге, но совершенно не имеете представления, в какой.

– Зато, как я понимаю, вы это знаете наверняка?

– Точно так-с, знаю-с, и эта книга находится прямо здесь.

– Откуда же такая уверенность? Откуда вы знаете, что надо именно мне, именно в этот момент?

– О-о, это совсем не затруднительно! В таком, ещё молодом, возрасте всем надо одно и то же, у всех одни и те же проблемы. Одно слово – молодость!

– Хорошо, тогда где эта загадочная книга, – возбуждённо сказал он и сделал нетерпеливый жест, – почему я столько времени хожу и не вижу ничего подобного, а вы вот так просто об этом говорите, будто она уже у вас в руках!

– И это очень просто: вы слепы. Поэтому и не находите её, – спокойно резюмировал незнакомец.

– Что значит слеп? Вы хотите сказать, что я ничего вокруг себя не вижу? Ни этих книг, ни хозяев магазина, ни, извините, вас? – с удивлением сказал он и подумал, что с ним разговаривает человек, который явно не в себе.

– Именно так-с, это я и имею-с в виду.

Тут наш герой не выдержал и засмеялся.

– Вы перегибаете палку! Вот они, все эти книги! Я могу их потрогать, до вас тоже могу дотронуться, – проговорил он, улыбаясь, увлекшись новой для него занимательной игрой.

– Не стоит, это совершенно не обязательно, – опередил его незнакомец. – Меня трогать вам совершенно нет необходимости. Ибо вы совершенно не понимаете того, о чём я сказал. Вы, конечно же, видите всё, что перечислили, но вы видите только форму всего этого. Ведь, согласитесь, что ни личности хозяев магазина, ни содержание книг вам не известны, не говоря уже обо мне?

– Конечно, ведь я владельцев магазина, равно, как и вас, вижу впервые. Как же можно знать то, что видишь в первый раз?

– Вы сами сейчас сказали, что обо всём, окружающем вас здесь, ничего не знаете. Следовательно, видите только форму вещей, но ничего не знаете об их содержании. Поскольку знаний об этих предметах у вас нет, значит, действовать в отношении них вы не можете, то есть, другими словами, не можете совершить никакого осмысленного поступка, так? Так. Из этого следует, что вы слепы. Поэтому, молодой человек, вы не знаете, как поступить и что делать.

– Что-то слишком мудрёно вы рассуждаете, хотя определенный смысл в ваших словах есть. Значит, следуя, вашей логике, вы утверждаете, что здесь и сейчас, находится нужная мне книга, прочитав которую я прозрею?

– И так, и не так, – ответил странный человек. – Во-первых, логика здесь ни при чём, я рассуждаю о жизни вообще. Логика – наука о правильном мышлении, способности к размышлению. А что есть правильно? Её задача – определить, как прийти к выводу из предпосылок и получить истинное знание о предмете. Логика там, где есть дважды два. Она использует абсолютное предметное мышление, но, к счастью, природа есть нечто большее. Как, впрочем, большее, чем логика, есть и вы сами, и вам необходимо познать себя. Жизнь иррациональна. В реальности в процессе мышления задействованы интуиция, эмоции, образное видение мира и не только.

Во-вторых, книга и впрямь находится здесь, но, даже если вы прочтёте её сейчас, вам не откроется весь смысл книги. Всему своё время, молодой человек! И только когда оно приходит, тогда и находятся ответы на все вопросы, тогда и наступает прозрение. Однако прежде надо потрудиться, без этого никак.

– Вы меня просто заинтриговали. Я сгораю от любопытства. Где же тогда то, что мне так необходимо?

– Нет ничего проще-с! Она прямо позади вас! – твёрдо, без доли сомнения, произнёс незнакомец.

Быстрым и ловким движением фокусника он взял книгу с верхней полки и вручил ему.

– Вот, именно это вы искали, та самая книга, – пояснил он.

В руках у молодого человека оказался сверток, в котором находилась загадочная книга.

– Только прошу, не открывайте её раньше времени. Засим прощайте-с, – негромко сказал он, улыбаясь. Улыбка была такая же странная, как он сам: губы были растянуты широко, так что видны были зубы, крупные, квадратной формы, но при этом выражение его лица не стало ни приятным, ни дружеским. В глазах стального цвета промелькнула едва заметная хитринка. – И не забывайте-с, – добавил он, – всему своё время! Желаю как можно скорее найти себя!

Незнакомец исчез так же внезапно, как и появился, не дав опомниться нашему герою. Он хотел о чём-то ещё спросить, но не успел.

– Чертовщина какая-то, – пробурчал он себе под нос. – Назло ему возьму и вскрою этот пакет! Ничего мне не будет!

Только он собрался разорвать упаковку, кто-то сказал:

– Вам досталась замечательная книга, поздравляю! Редкостная удача. Но не стоит её сразу открывать. – Он обернулся и увидел перед собой хозяина магазина.

– Почему же? Объясните мне, я видимо, чего-то не знаю.

– К сожалению, не могу. Знаю только, что такие книги появляются не часто, и предназначены для тех, кто их найдёт. Их действительно нельзя открывать, пока книга не даст знак.

– А кто этот загадочный человек?

– Какой человек-с? Не видел я здесь никого, кроме вас и ещё двух покупателей. Да и те давно ушли. Одни мы. Сами извольте посмотреть. – Хозяин провёл рукой, очерчивая всё пространство магазина.

Он огляделся по сторонам. Действительно, они были одни. Но всё выглядело очень странно. И это – человек-с! Может быть, хозяин устроил спектакль с одним персонажем – дурачком в моём лице? Пожалуй, с меня хватит! Они здесь все чокс-нутые, и меня хотят втянуть туда же. Сейчас, – он мысленно изобразил фигу, – только без меня. Не дождётесь!

– Понятно, что ничего не понятно, – вслух произнёс он. – Насколько я понимаю, это не подарок и, очевидно, я должен заплатить? Сколько я должен за неё, если она такая бесценная?

– Вы совершенно правильно заметили, не подарок, – кивнул хозяин. – За такой товар мы берём ровно столько, сколько он и стоит. То есть книга стоит столько, во сколько вы её оцениваете.

– Интересно, – пробормотал он, и вытряхнул из карманов всё, что у него там оставалось.

– Вы совершенно правильно поступили, – произнёс хозяин, – именно это и есть её самая справедливая стоимость.

На этом они распрощались. Он сунул свёрток за пазуху, вышел из магазина и направился домой. День клонился к вечеру, он так ничего и придумал насчет денег, вырисовывалась картина полной безысходности его положения.

Квартира встретила его своим холостяцким бытом и каким-то, как ему показалось, казённым запахом. Он прошёл в единственную небольшую комнату, вынул из-за пазухи свой свёрток и машинально положил на стол.

В комнате было всё необходимое для жизни, но устроено просто до примитивности. Стол, три стула, шкаф для белья и одежды да телевизор составляли её нехитрое убранство. Посередине стоял диван, на который он, едва найдя силы раздеться, тут же плюхнулся. Единственным украшением и гордостью, по его мнению, были многочисленные книги. Они тоже в беспорядке стояли на самодельных полках. Многие из них валялись на столе и полу, придавая пространству комнаты элемент хаоса и беспорядка.

Одиночество было его естественным состоянием. Всякий раз, возвращаясь, домой и, переступая порог, он попадал в мир мечтательных фантазий. Здесь могло произойти всё что угодно. Сквозь стену мог войти какой-нибудь путешественник по времени с рюкзаком за спиной, и, даже не напугав его, пройдя через всю комнату, а иногда и прямо через диван, и лишь поздоровавшись, выйти через противоположную стену. Где-то там, в углу потолка, мог сплести свои сети большой паук и потом, моргая огромными глазищами, гипнотически вызывать на разговор. Но только стоило заговорить с ним, как он начинал корчить противные рожи, а затем, вдруг почему-то обидевшись, уползал восвояси. Да мало ли что могло тут происходить, всего и не упомнишь… Бывало, такое увидишь – аж дух захватывает, хоть роман пиши! Иногда он даже пытался всё это переложить на бумагу, бежал к столу и… Сюжет буквально разваливался всякий раз, как только напрягался его ум. Даже, скажу по секрету, приходила она. Да-да. Пусть меня простит наш герой за интимные подробности, это была она. А почему бы ей не быть? Это же несправедливо: он есть, а её нет? Это только у них там – there is the West3, он может быть с ним, или на худой конец – сherchez la femme4. У нас ведь, как уже было сказано, всё иначе: сама приходит (когда её совсем не ждёшь). Так и здесь – придёт откуда ни возьмись, сядет рядом и молчит. Губки надует, глазками стреляет, а как заговорить, так хоть тисками вытаскивай. Это только потом он понял – сам должен догадаться, чего она хочет. Психология… До психологии ли тут, когда сплошные происшествия кругом творятся! Надо ведь за порядком следить, а то натворят чего-нибудь всякие тут…

Его бурная фантазия могла определить два пути его будущего, два полярных места в социуме: жёлтый дом либо литературная известность. Но первое как-то особо не привлекало, а второе всё не получалось да откладывалось. Так вот и жил – то случайными заработками, то от кредита к кредиту. Хотя ВУЗ, конечно, окончил и, надо сказать, с отличными оценками. Подавал большие надежды как историк, и даже аспирантуру предлагали, но не сложилось…

Сегодня мысли не позволяли ему отклоняться от «злободневной темы», сужали горизонты его комнаты до точки вселенского взрыва, поэтому «шаловливые персонажи» – сожители не спешили дать разгуляться его неуёмному воображению.

«Что делать? – думал он. – Знакомый вопрос ещё с XIX века. Вон они – классики, все здесь собрались, – оглядел он своё богатство. – Всё-то они знают, на всё имеют ответы, но молчат. Вот и первый из них, так сказать, зачинатель всего – Александр Сергеевич. Ведь с него всё началось, а потом внезапно закрутилось, завертелось и понеслось – Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой… Что молчат? Почему не скажут: что это за жизнь? Целые тома исписаны, а ничего не меняется – всё те же персонажи, всё те же проблемы, а решений нет. Вот какой совет дал бы мне Фёдор Михайлович, – спросил он себя, глядя на томик Достоевского, – не быть „вошью дрожащей“? А кто она такая, эта вошь? Может быть, в то время она и была дрожащей, а нынче совсем наоборот: оглянешься вокруг, так одни вши и бродят, причем вовсе не дрожат. И откуда только взялись на нашу голову?»

Тема о вшах увлекла его своим философским рассуждением, и он вдруг вспомнил, что совсем недавно пролистывал старенький, дореволюционного издания, сборник народного творчества, где попалась ему на глаза небольшая заметка о вшах. «Как кстати, – подумал он, – совсем недавно я читал её и теперь вот об этом же и рассуждаю. Наверное, не просто так это произошло». Он задумался и постарался припомнить тот текст: «Когда Бог сотворил первых людей, то они были чисты и не знали, что такое вши. Но одна баба с дочерью, мучась бездельем, как-то раз сказала: „Ах, Боже ласковый! Нет у меня работы; дай ты мне, Боже, с неба хоть казюлек, так я их буду бить“. Бог на неё разгневался и послал ей целую жменю вшей, и они так расползлись, что они с дочкой не могли их перебить. Из-за неё вши расползлись по всему свету….»

Он задумался: – «Хм, а ведь действительно люди когда-то были чисты. Чисты в своих помыслах и деяниях, а в безделье – завшивели. Значит, вот откуда взялась эта вошь – от нашего духовного безделья! Да, мудр наш народ, всё, оказывается, знал, только мы теперь всё забыли! Вот она откуда взялась – от Бога, это наказание за то, что перестали свой долг перед ним исполнять. Именно так в народе и полагали. А дрожащая она оттого, что знает – только человек это поймёт, конец ей. Вот и притаилась. Но в том-то и проблема, что крепко она обосновалась. Так крепко, что теперь думает, будто она и есть сам человек. А знает ли сама, что она вошь? Где там! Вон, в дорогом автомобиле, – посмотрел он в окно, – не вошь ли сидит? Покуривает себе свою сигарку, сигналит, разгоняя прохожих по тротуару, дороги ей мало, и довольно так улыбается во всю свою вошью пасть! Ну не вошь ли? Она самая! Отборная, наглая, бессовестная вошь! А попробуй ей замечание сделай, такое начнётся! Другие вши прибегут на защиту да всякими «корочками» перед носом размахивать начнут. «Ты кто такой вааще, чтобы указывать нам?» – заголосят. Стало быть, вошь с «корочкой» – это уже не просто вошь, а супервошь, вошь в квадрате. Вошь в законе. А не завшивела ли совсем Россия? Вот как может быть стоит вопрос.

И вправду, – представил он, – спросят меня такие вши: «Да кто ты есть такой?» Что отвечу? Вот кто я такой? Когда в человеке не видишь Человека, то кем он может быть? Вошью? А для вши и убить не преступление. Даст ли, например, ответ Феофилакт Косичкин, он ведь, как известно, всё знает?»

Тут он быстрым шагом подошёл к своим драгоценным полкам, схватил томик Пушкина, открыл на первой попавшейся странице и прочитал:

И так он свой несчастный век,Влачил, ни зверь, ни человек,Ни то ни сё, ни житель светаНи призрак мёртвый…

– Вот тебе и на, что же это значит? – воскликнул он и подумал: «А значит ли это, что я, ни зверь, ни человек, влачу свою жалкую жизнь? Нет, и не жизнь даже, поэт не упоминает о ней. Да, о жизни так нельзя – слишком велика она, чтобы зверю или кому-либо ещё жить. Жить может только Человек! Но кто это? Кто я?»

Он сел за стол, на котором лежал чистый лист бумаги, и задумался о чем-то новом, неизвестном. Им завладело какое-то сильное, незнакомое до этого момента чувство. Он схватил ручку и бешено, без остановки, будто под диктовку, стал набрасывать на листе строчку за строчкой:

Я день за днём свой стих сплетаюО чем пишу? – Совсем не знаю.Порою просто так – болтаю,Но чаще все-таки слагаю,Какой-то нити дивный путь:Быть может быть, когда-нибудьЕго я точно распознаю.И плана вечного открою суть,Когда-нибудь… Когда-нибудь…Что стоит в вечность окунуться?Глаза закрыть и обернуться:Хоть князем, с воинством своим,Хоть райским змием, хоть благим,Отшельником, бродягой иль злодеем.Я мог быть – редкостным затеем.А буду кем? – Кем захочу!«Но то дорога к палачу!» —Так скажет мне отец – наставник,А позже спросит брат – привратник…На что мне эти приговоры,Нравоучения и споры.Монетой звонкой заплачу.Судьбой своею сам верчу.Ведь молод я. Мой мир – просторы,Богатства брошены к ногам,И мысль одна – всё это нам.Бери, хватай и наслаждайся.Ну что, мой друг… – да не смущайся,Забудь про бренные года,Они пусть мчатся в никуда.Шальными, пьяными конямиПромчатся праздными словами,Но только их недолог путь,Опять же, вновь, когда-нибудь…Придётся сделать остановку,Познать ослиную морковку,Руками голову обнятьИ помолиться раз так пять.И вскинуть голову и руки,Небес внимать… плоды разлуки…А дальше вечность вопрошать,Её немыслимые муки —И тело вечно бичевать.…………………………………..«Ну что, мой друг! Да что за бредни! —Воскликнешь мне, садясь к обедне, —Не время нам вечеровать,Ещё от жизни можно брать:И то, и сё, и так, и этак.Когда придёт пора таблеток,Мы хитрый план свой воскресимИ всё по счёту возместим.На то ли движем мы науку,Чтоб нагонять, как прежде, скуку…»Устал я, впрочем, от речей.Пойду в кабак – гонять чертей…

– Вот это да! – воскликнул он, откинувшись в изнеможении на спинку стула. – Что это было? Что за поток сознания прошёл сквозь меня? А может, это кто-то вступил со мной в разговор? Не сам ли это А.С. меня посетил? Ха-ха, что за шутник!

Вопросы сыпались один за другим, но искать ответы уже не было ни сил, ни желания. Назойливая мысль снова дала о себе знать и возвращала его с небес на землю. «Ты что, забыл? – спросил он себя снова. – Что за чушь ты себе надумал? Что за бредни ты несёшь? Ты вообще в уме? Хочешь кресло-каталку и всю оставшуюся жизнь (если тебе ещё позволят) крестиком вышивать или конвертики клеить? Проснись!»

Как будто током его ударило. Он вновь вспомнил о своём незавидном положении, которое тут же нагнало тоску. Машинально он взглянул на исписанный лист и прочитал концовку.

– Надо же, само провидение даёт мне ответ. Что мне остаётся? Пойду-ка, действительно, да и напьюсь. Так, по крайней мере, отвлекусь. Не вижу выхода, не вижу! Конец так конец, будь что будет! Авось и пронесёт, ведь есть же у меня ещё в запасе наш вечный и незаменимый авось!

Думать о проблемах уже не было сил. Они, словно оттиском созданного кем-то типографского клише, штамповали в его сознании одни и те же мысли о безысходности ближайшего будущего всячески опустошая его и лишая всяческих перспектив, пока в конце концов, окончательно не измотали его физически. «Придётся прибегнуть к проверенному народному средству: разбавить это образовавшееся внутри море печали напитком покрепче и создать себе, пусть может быть и последний, праздник жизни», – подумал он. Тут же, больше не раздумывая, подошёл к шкафу, запустил руку в привычное место и выудил из него последние оставшиеся на чёрный день купюры. «Завтра они в любом случае меня не спасут», – глядя на них, без всякого сожаления на их наметившуюся бессмысленную потерю, подытожил он для самоуспокоения.

Вечерело. На фоне сумерек ещё ярче разгоралась иллюминация увеселительных заведений, завлекая не уставших от выходных посетителей. Искать место, где можно было бы выпить, не требовалось: «кабаки», как он их называл, не видя разницы между кафе, рестораном или другой питейной забегаловкой, все находились на виду у любого алчущего.. Однако, по собственным его наблюдениям, количество таких мест приобрело странный характер – с окончанием недели явно ощущался их дефицит, а в рабочие дни они, вдруг громоздились один на одном, создавая избыток предложения, зазывая прохожих скидками на ланч. Он зашёл в первый попавшийся. В углу ресторанного зала ему приглянулся столик. Присев за стол, он огляделся вокруг: посетители ресторана, в основном молодые люди, сидевшие за столиками небольшими компаниями, располагались по гендерному признаку, что указывало на начальный этап их вечернего рандеву. Громкие разговоры и смех раздавались со всех сторон. Девушки, как обычно, испытывали друг друга на зависть, пытаясь восхитить своих подружек новыми украшениями и нарядами.

– Вчера я ясно дала понять своему, что пора определиться с нашими отношениями. И что вы думаете? Потащил меня в ювелирный и купил ещё одно колечко! Вот! – демонстрировала новое кольцо, с недовольным видом протягивая к подругам руку, симпатичная молодая особа. – Ну, кому они нужны? – надув свои пухлые губки с призрением произнесла она, глядя на свои украшения, и в самом деле изрядным количеством осаждавших её пухлые пальчики. – Надоел уже своими подачками! Как только завожу разговор о принятии решения, он, словно собака Павлова, инстинктивно бежит за подарком! Надоело ждать, – надувала она вновь и вновь свои алые нежные губки, всем своим капризным видом показывая превосходство над мужчиной. – Ну, ничего, я его всё равно добью!

– А мой папа, – перебивала её другая, делая ударение на последний слог, так что сразу не было понятно, о ком она говорила, то ли об отце, то ли о взрослом любовнике, – подарил мне вчера платьице! Знаете, девчонки, сколько стоит, не поверите…

Парни же говорили больше о деньгах – кто, где работает, какой имеет доход и какие перспективы. Особая тема – это тачки. Кто поспорит в нынешнее время, что у нормального мужика должна быть крутая тачка, как же иначе. Ведь иначе это вообще не мужик, не правда ли.

Полёт мужской мысли в этом вопросе зависит только от толщины кошелька. В нём рождается, живёт и умирает молодое мужское эго. Оно неизменно в этом смысле, по крайней мере, последнюю тысячу лет. Если бы мы находились сейчас в тех далёких временах, то и тогда убедились бы в этом, поскольку разговор шёл бы о коне. Прогресс поменял последнего на машину, но мужчина не изменил себе, разве что многократно умножил в железном коне лошадиные силы. С древних времён он выбрал идеальным объектом воплощения своего разума это великолепное животное. Что-то неведомое породнило мужчину и коня, метафизично слило их вольные стихии в единое тело кентавра.

Ну, скажите, случилась бы, например, знаменитая сделка Печорина, если бы не эта странная метаморфоза в мужском сознании? Но сегодня даже и это невозможно – идеальный объект превратился в его бездушную копию. Автомобиль для мужчины стал тем же, чем для женщины и сам мужчина. Как-то всё странно смешалось в этих машинно-гендерных отношениях…

Официанты старались, назойливо предлагая горячительные напитки, и вот-вот должен был наступить тот самый момент, когда алкоголь разбудит половые инстинкты. Мужчины, наконец, проявят свой интерес к противоположному полу, и природа (благодаря новому богу – Градусу) возьмёт своё.

«Чем привлекают нас подобного рода заведения? – подумал он. – Что они дают нам такого необычного и притягивают словно магнит? Каждый здесь находит своё: один решает поделиться радостью и весельем, а другой стремится заглушить горе и тоску. Все находят здесь утешение».

Насколько древние греки, первые, кто познал пьянящий вкус забродившего винограда, хитро обошлись со своими традициями! Много таинств предназначалось для посвящённых, но одно объединяло всех. С незапамятных времён люди знали о двойственной природе человека, но с веками всё тяжелее было им осознавать и открывать друг другу свои истинные начала. Что-то самое главное утопало в трясине желаний человеческой плоти. Они перестали быть подобными Богам. Пришёл к ним Дионис и напомнил им об их главном секрете, а чтобы легче им было высвобождать своё бессмертное Я, предложил испить из своего божественного кубка. Так научились люди на время покидать темницу своей души и в страстном круге хоровода объединяться в единое целое. И сам Дионис со своими Сатирами рад был раз в три года присоединиться к этим мистериям. Но показалось людям, что слишком редко происходит такое торжество, переняли искусство виноделия и всё чаще стали злоупотреблять таинством, а потом и вовсе забыли строгие каноны обряда.

«Кажется, так было у них, – заключил он, живо представив первый попавшийся на ум образ какого-то древнего грека с кубком вина в руке. – Но кто, собственно, придумал, что питие – есть веселье на Руси? Не было у нас такой культуры изначально. Изречение: «Пить – здоровью вредить», кто-то поменял на расхожее: «Выпьем на здоровье». Было и у нас время, когда тело наше «раскрывалось» в банях на травах да в застольях на квасах. Нет, нечто другое вовлекло в пьяный разгульный танец Русича. Не Дионис, он же Бахус, держал его за руки – дьявольский экстаз стал его вдохновителем. Черти теперь раскачиваются и куражатся вместе с ним, отбивая на полу такт своими копытцами. Все они здесь собрались, за каждым посетителем уже стоит рогатый. Ещё немного, и начнётся плотская потеха. А не есть ли кабак наш новый храм? – сверкнуло в пылу его рассуждений. – Вот уже воскурен кальян; со звоном стекла и хрусталя расставлены обрядовые сосуды; надели свою униформу служители, и прихожане, под выпитые первые сто грамм, готовы исповедоваться. Постепенно ритуальный накал эмоций и пьянящей эйфории пустит ноги в пляс под вечно застольную «цыганочку»:

И ни церковь, и ни кабак —Ничего не свято!Нет, ребята, всё не так!Всё не так, ребята…

Да и прихожанин сюда идёт значительно охотнее, отдохнуть душой и телом, и денег на то совсем не жалеет. Священная мертвечина приправленных специями котлет, шницелей, кровавых стейков и шашлыков раскроют вкус настоящей жизни. Время потеряет всякий смысл – жизнь утонет в празднике похоти и иллюзий. Стрелки часов жизни всегда в таких местах крутятся в обратную сторону».

Казалось, никто не замечал, как обратно идущее время весело и нещадно выкрадывало из их молодых жизней предстоящий день. Всё быстрее поглощались снадобья, пустели фужеры и рюмки. Лица официантов сливались, словно в одной ускоренной съёмке незатейливого по сюжету фильма, сценарий которого годился на все случаи жизни.