Светлячок для Летучего Голландца

Всегда спокойный, даже я бы сказала безмятежный, настроенный на позитивный лад Валентин сегодня нервничал и иногда с подозрением приглядывался к драгоценной второй половине. Вот смеху то будет, если они встретятся в одних кустах во время слежки друг за дружкой.

Мы долго не могли распрощаться. Супруги, будто передавая эстафету, уговаривали меня все же воспользоваться их услугами и доехать до дома на автомобиле с сопровождением. Я мямлила что-то неразборчивое. Димка – старший – закатывал глазки и косил их в сторону большой комнаты, где работал телевизор. Оно и понятно там бандитские разборки в самом разгаре не до нас. Диана скакала на руках у матери. Ей давно уже пора было ложиться спать, поэтому начались капризы.

– Мама, мама. Спать.

– Да, солнышко. Свет, Валя тебя отвезет. Да, Валь?

– Подвезу, конечно. Ночь на дворе.

– Я хочу конфету!

– Ты сегодня итак много съела. Хватит. Завтра.

– Нет, сегодня! Хочу!

И все по кругу в том же духе еще минут десять. Девочка убежала в комнату. Люба за ней. А я облегченно кивнула Валентину, попрощалась и ушла.

На улице уже стемнело и стало заметно прохладнее. Хорошо, что прихватила с собой ветровку. Подтянув ворот, прижала сумку к себе сильнее. Собственно это не очень спасет, в случае неожиданного нападения. Но ощущение ее знакомых очертаний, давало иллюзию спокойствия. Старалась идти размеренно, не ускорять шаг и не оглядываться.

Вырулив на главную площадь, прошлась по ней, задрав голову, любуясь звездным небом. Совсем рядом находилось здание института, где я когда-то получила высшее образование. И еще чуть дальше небольшой скверик. С ним тоже были связаны воспоминания.

Было время, когда Герман поджидал меня в этом скверике после учебы. Прошло уже чуть больше года с моего развода. Жизнь потихоньку приходила в привычную колею, приобретать стабильные очертания. Перестали сниться кошмары. Соседи по коммуналке попривыкли ко мне, а я старалась привыкнуть к ним и к новой обстановке.

Шагала себе, опустив голову, и думала, чтобы такого приготовить простого. Стоять у плиты долго не хотелось. На кухне все время кто-нибудь отирался, обязательно захотят поговорить, попросить взаймы или еще что. Да и пары закончились сегодня поздновато.

Краем глаза уловила движение – с лавочки поднялась темная фигура и потянулась следом. Я ускорила шаг. До освещенной. Оживленной улицы было совсем недалеко. От выплеснувшегося в кровь страха дыхание сбилось, платок немного съехал и перекосился, по спине потек пот.

Сзади послышался мягкий смех, показавшийся знакомым. Сильные руки обхватили меня и приподняли немного вверх. Отчаянно забрыкалась, не понимая, что происходит.

– Спокойнее, Светлячок, спокойнее. Это же я, твой спаситель от хулиганов. Не забыла?

Опустил и повернул к себе лицом.

Это казалось чем-то нереальным. Он здесь, приехал, рядом со мной, заглядывает в глаза, как будто хочет увидеть самые потаенные уголки души. И улыбается так нежно. Шапки нет, в волосах застряло несколько пушистых снежинок. Кончики ушей красные. Осторожно смахнула белый пух с его макушки.

– Нет, не забыла. Привет. Как ты здесь оказался?

– Обычно. Ногами пришел. Пока тебя ждал, замерз, как собака. Пары, между прочим, минут сорок назад закончились.

– Да. Но я еще и староста группы. Поэтому дополнительные обязанности требуют времени.

– Все ясно. Ответственная, значит. Пошли что ли, ответственная, погреемся. Тут кафешка недалеко.

Я расплылась в улыбке.

– Пошли.

Радости через край. Только сейчас понимаю, он ведь никогда не спрашивал, хочу идти или не хочу. Или могу ли ехать куда-нибудь. Или, чтобы он сваливался словно снег на голову.

Но, если проанализировать все свои чувства, стоит признаться – спрашивать не было смысла. Моя физиономия с блаженной улыбочкой говорила сама за себя. Именно этого и хотелось, чтобы взяли за руку и отвели в рай. Слово «рай» надо бы заключить в кавычки, так как он у каждого свой. Его значение я стала понимать по-другому года три назад. То есть не связывать с Летучим Голландцем, как с неотъемлемым составляющим. А только с теми ресурсами, что были непосредственно рядом со мной и во мне. Тот «рай», так долго охраняемый памятью, фантазией оказался просто миражом. Ни о чем не жалею, не подумайте. Это был прекрасный, увлекательный, таинственный, романтический мираж, подаривший столько ярких воспоминаний. Будет о чем с подружкой на пенсии посудачить.

А тогда я шла рядом с ним под ручку и была несказанно счастлива. Не верилось до конца, что Красавчик вдруг вспомнил обо мне. И это почти через год.

– Как ты меня нашел? Я же переехала и перешла на заочное отделение?

– Ерунда. Если чего-то очень сильно захочешь, то все сделаешь чтобы осуществить.

– И чего же тебе хотелось?

Мы остановились. Сердце ныло в предчувствии и дыхание остановилось. Он приподнял мой подбородок и провел большим пальцем по нижней губе.

– Вот этого.

И поцеловал легко, трепетно. Даже спустя много лет, вздыхаю от зависти к самой себе. Это же почти кино.

Обомлевшую и пьяную от счастья утащил в кафе. Мы просидели до закрытия. Потом гуляли, целовались в подъезде до разноцветных точек в глазах.

Следующие пять месяцев были самыми сказочными и сладкими. Мы не жили вместе, но встречались как можно чаще. Он встречал меня с работы, заваливал цветами, подарками. Во всех отношениях галантный, внимательный кавалер. К чему-то более серьезному я морально была еще не готова. Хотелось просто романтики и легкости.

Герман никогда меня не торопил. В свою очередь никогда не спрашивала, что будет потом. Отчасти из-за привычки привитой еще мужем – не спрашивать. Отчасти из-за неверия, что все это надолго. Просто радовалась неожиданному счастью, что свалилось на меня.

Это была отдельная жизнь, начинающаяся за порогом квартиры. Никаких знакомств с друзьями и подругами, родственниками, никаких планов.

Хотя, что это я? Все же с одним своим другом он меня познакомил. Побывали вместе в кафе Рафика. В тот день мы катались по городу на мотоцикле. Была середина мая, на удивление жаркие деньки выдались. Как угорелые носились на огромном черно-красном железном звере, пугая прохожих и собирая все лужи.

Ему то ничего страшного, а на мне платье было насквозь мокрое, от чего сделалось почти прозрачным. Это обстоятельство сильно смущало и вызывало у этого взрослого мальчишки нахальную, глумливую улыбку. Кое-кто, похоже, специально досконально изучал глубину и широту водных пространств.

– Все, все. Хватит, – от смеха дыхание сбилось, говорить было трудно. – Поехали домой.

– Домой? Погоди. Еще же не поздно. Давай гулять дальше. Или у тебя дела?

– Я не против и дальше продолжить нашу прогулку. Но посмотри на меня, я, же вся мокрая. Надо бы переодеться.

– Хорошо, ты права. Не стоит всем на тебя смотреть почти в прозрачном платье, – сделал вид, что задумался. – Совсем рядом кафе моего друга. Заедем, обсохнем, за одним перекусим. Ты не проголодалась? Я вот уже хочу есть.

– Кафе? Ты что?! При народе сидеть в таком виде?

– Не при народе. У него в подсобке комнатка отдельная есть, там и устроимся.

– Ладно. Поехали.

Главный зал я в тот день так и не увидела. А самого Рафика только мельком, когда опустив глаза, проскользнула через черный ход и темный коридор в комнату для отдыха.

Голландец обнимался с ним, оживленно о чем-то разговаривал, хлопал по спине. Женщина при встрече старых друзей явно третий лишний.

– Извини, что мы так неожиданно свалились на тебя.

– Да, перестань уже извиняться. Ты для меня всегда желанный гость. Сейчас все устроим. Поедите, передохнете.

– Спасибо!

– Не за что.

Милостиво кивнул мне. Скромненько в ответ что-то пискнула и быстренько заскочила в комнату. Его статная, видная фигура неспешно поплыла обратно в зал.

Дверь неожиданно хлопнула, отсоединив нас от остального мира. Мы наедине. Такой напряженный момент. Вся одежда на мне просвечивает – тонкое, светло-голубое платье в мелкий цветочек, а под ним простенький белый лифчик.

Глаза у Германа вспыхнули зеленым огнем. Медленно обласкав мою фигуру взглядом, привалился к двери спиной. От чего я нервно сглотнула.

– Так смотрел бы и смотрел, если бы не боязнь, что ты простудишься. Вид прекрасный и волнующий.

Щеки загорели алым цветом. Оглянулась в поисках, чем можно закрыться, но ничего не нашла. Комната была не очень большая с кожаным диваном, двумя креслами из того же гарнитура, между ними круглый столик. Напротив телевизор на этажерке, видеомагнитофон, еще шкаф в углу.

Пока мысли мои метались беспокойно и бестолково, он уже оказался рядом со мной.

– Эй? Я не собираюсь набрасываться на тебя, – чуть улыбнулся уголками губ и откинул прилипшую ко лбу прядку. От его тела шел почти нестерпимый жар, что предался и мне. – Конечно, если ты сама не попросишь. Хоть бы и взглядом.

Но какое-то стеснение, стоп-кран или еще что-то из этой серии, сковывало толстым слоем льда. И я упорно смотрела в район его подбородка, внимательно рассматривая уже чуть вылезшую щетину, ни выше, ни ниже.

Вздохнув тяжко, легонько дотронулся до щеки кончиками пальцев.

– Жаль, – осмелев, встретилась с ним взглядом. Смешинки яркими искорками играли там свою игру.– А ты думала? Просто так я что ли весь день лужи собирал?

Не удержалась и засмеялась, что немного сняло мое напряжение.

– Мне все-таки надо переодеться.

Вроде отвернулся, но потом резко повернулся, обхватил лицо ладонями, впился в губы, жадно так.

– Не удержался, извини. Ты так соблазнительно выглядишь. Просто невозможно смотреть и не дотронуться.

В дверь постучали.

– Сейчас.

Подтолкнул меня немного в нужном направлении, потому что я еще пребывала в обалдении от внезапного поцелуя.

– Там вторая комната. В шкафу должны быть полотенца и возможно какая-нибудь одежда. Иди.

В смежном помещении оказалась лишь кровать и узкий шкаф пинал. Больше ничего все равно бы не влезло. За дверью слышалась возня и негромкие голоса. Восстановив дыхание, нашла полотенце и халат. Размеров он был необъятных, туда влезло бы три меня. Но все лучше узенького полотенчика. Хорошо, что платье шифоновое и быстро сохнет. Развесив все свое хозяйство на спинке и дверцах, вернулась к нему.

На столе уже расставлены тарелки с нарезкой, мясом, овощами. В центре, рядом с блюдом с фруктами, возвышалась бутылка вина.

– От Рафика отвязаться невозможно, если он угощает. Не съедим хотя бы половину – обидится.

Футболки уже нет, волосы распущены, завлекательная улыбка. Помоги, Боже! А полы халата все норовят разойтись на мне.

– Не угостишь полотенчиком?

Вытащив из моих крепко сжатых пальцев махровую ткань, вытер лицо и кинул, не глядя в кресло. Наклонился и подул, щекоча в ушко. Я вздрогнула от неожиданности и пробудившейся волны эмоций, обняла непроизвольно за плечи. Какая приятная кожа на ощупь и запах просто обалденный. Потерлась носом о ключицу и поцеловала

Нежно поглаживая сначала спину, потом спустившись на бедра, увлеченно целовал, все больше втягивая, увлекая в омут чувств, заставляя забыть о том, где я, о стеснении, страхах, нервозности.

Придвинулся еще ближе, сначала стянув халат, что прошелестел незаметно на пол, было совсем не до того. Мои руки гуляли по его телу, изучая, впитывая каждое очертание, прикосновение. Провела ладонью вниз, залезла под пояс джинсов. Ремень уже отсутствовал, и верхняя пуговица расстегнута, открывая путь к чуть большим возможностям.

Послышалось довольное мурлыканье. В ответ он прикусил нижнюю губу:

– Так бы и съел тебя целиком.

Подхватил под попку, и мы медленно двинулись в соседнюю комнату, не прекращая целоваться. Такой смелой с мужем я никогда не была. Просто позволяла делать все, что он хочет и сама инициативы не проявляла. Дима никогда не разговаривал на эту тему, поэтому молчание я воспринимала, как одобрение такого поведения.

С Германом все по-другому складывалось. Возможно, мы больше подходили друг другу, не знаю. Какой-то инстинкт пробуждался внутри, помогая действовать, не задумываясь. О чем-то он просил меня сам, направлял. Это помогало и расслабляло. Я знала, что всегда могу спросить. И даже, если сделаю не так, то мы посмеемся и пойдем дальше.

Вечером вернулись в город, но поехали к нему на квартиру – однушку в хрущевке. Спартанская обстановка: раскладной диван, стол, стул, шкаф. На кухне так же. В холодильнике пустота. Ни ковра, ни цветов, ничего личного, только необходимое.

– Пустовато у тебя. Будто вообще никто не живет.

– Почти так и есть. Я здесь только сплю. И зачем захламлять мне этих вещей хватает.

– Понятно.

Я осматривала комнаты, приходила в себя. Романтический туман потихоньку оседал, и в голове возникали вопросы: о его семье, работе, чем же он вообще живет? Да, тогда вопросы задавать еще хотелось.

Но удовлетворить свое любопытство так и не получилось. Мы были заняты совсем другими делами. Часа в четыре, когда небо начало светлеть, Голландец разбудил меня осторожно, поцелуем.

– Просыпайся, Светлячок.

– М-м-м. Зачем? Такая рань. С ума сошел?

– Самое оно. Небо чистое, рассвет будет прекрасным.

– И что?

– Просыпайся, узнаешь.

Полусонную собрал меня, как маленького ребенка и вытащил на улицу. Шли мы недолго, на улице было прохладно, поэтому поверх платья я накинула его ветровку. Через пару домов показалось здание детского сада. Заборчик был невысок. Герман перекинул сумку и перелез сам.

– Давай.

– Погоди. Мы так не договаривались. Как же я полезу в платье?

– Не хнычь. Тут дел на пару секунд. Я тебя подстрахую.

– Тебе хорошо говорить стоя на той стороне в штанах.

Он закатил глаза.

– Нет никого. Дольше спорим.

И я, конечно, полезла. С ним соглашаешься на любую авантюру. Но вдруг замешкалась.

– А сторож тут имеется?

– Да, вроде есть. Но обычно спит в это время. Мы же буянить не будем.

– Не хочется, чтобы нас застукали.

– Ничего не будет. Даже, если и «застукает», как ты выражаешься, и что? Ты же быстро бегаешь.

– Как сказать…

– Я видел, как ты бегаешь. Вполне прилично.

– Спасибо. Утешил.

Здание было трехэтажным в форме буквы «п», с плоской крышей. Пожарная лестница копия тех, что часто видишь в американских фильмах. То есть снизу подняться не проблема. Замочек на двери, что вела на крышу, просто висит открытым, чисто для виду.

– Не задерживайся, поднимайся.

Пока я осматривала окрестности, широко открывающиеся от сюда, мой кавалер извлек из сумки покрывало и расстелил его, водрузив сверху подушку. Устроился с удобствами и поманил к себе. Сомнения бурлили внутри, но повиновалась, пристроилась под теплый бок и постаралась расслабиться в крепких объятиях и поцелуях.

Рассвет и в самом деле был прекрасным. Теплый ветерок обдувал, ленивый, неспешный разговор ни о чем, над головой щебечут птички. Безмятежность.

Через два часа мы собрались и тем же путем вернулись обратно.

Пять незабываемых месяцев. Воспоминания о них всегда согревали меня, давали силы в самые тяжелые моменты, когда бездна темноты грозилась поглотить сознание и душу. И не важно, как они закончились, и что было потом. Главное, что они были.

Где-то к концу июня мы стали видеться все реже. Хоть страх и сковывал язык, не хотелось, чтобы реальность ворвалась в мой мир любви и нарушила его, но вопросы иногда все-таки решалась задавать. Ответы были уклончивы и неопределенны. И вызывали лишь тревогу, смутные подозрения, черные мысли. В голове строились невероятные теории, одна хуже другой. Его умалчивания и попытки вести себя беззаботно нисколько не спасали от беспокойства.

Старалась, конечно, отгоняла от себя неприятные мысли. Но все они накладывались на предыдущий неудачный опыт с мужчиной, создавая уже не просто негативные образы-тени, а каких-то мутантов. Определенно нельзя оставлять женщину наедине с ними, чтобы она не придумывала историй в духе мексиканских сериалов.

В тот вечер он, как обычно, встретил меня после работы. Улыбался, говорил нежные словечки, но во всем мерещилась какая-то фальшь. Мы долго гуляли по парку. Герман все болтал. Я не слушала, подспудно понимая, что к главному разговору он никак подобраться не может.

На середине фразы оборвала его и посмотрела внимательно в глаза.

– Погоди.

– Что?

– Возможно, я не права, но ты хочешь мне что-то сказать. Только никак к сути не подойдешь. Давай прямо, что случилось? И установим, как правило, навсегда. Говорить, как есть. Хорошо? Надеюсь, ты не против?

Он вздохнул и понурил голову.

– Нет, не против. Но иногда это не так просто.

– Да. Но экономит кучу времени и моих нервов. А, когда я не понимаю истинного положения вещей, то начинаю фантазировать.

Голландец взял мою ладонь и поцеловал с тыльной стороны.

– Ты удивительная женщина. Я говорил уже?

– Говорил и не раз. Все же, пожалуйста, ближе к делу. А то число версий в моей голове увеличивается с каждой секундой и одна хуже другой.

– Мне на самом деле просто не хочется об этом говорить, – сосредоточившись на моих пальчиках, обводил бугорки, гладил. – Складывается все так, что я вынужден уехать. Я не хочу. Но придется. Нет выбора. И не знаю, сколько меня не будет. Ничего не знаю. Понимаешь?

«Нет. Не понимаю». Это было крупными буквами написано на моем лице, говорить вслух излишне. Стояла, как памятник самой себе и таращила на него изумленные глаза. Только в жизни начало все налаживаться и на тебе! Удар под дых.

Он все уловил, все оттенки настроения. И то, что почти восемьдесят процентов из него – недоверие.

– Светлячок, я же гастролер. Нигде не задерживаюсь долго. Это моя жизнь.

Я сглотнула комок, что стоял в горле.

– Так измени ее… – поперхнулась фразой, не закончив, потому что в конце было: «ради меня».

– Возможно, когда-нибудь я так и сделаю. Но не сейчас и не в этом городе. Здесь много знакомых лиц.

Мне нестерпимо захотелось убежать, запереться на тысячу замков дома или лучше в глухой лес, чтобы никто не мешал нареветься.

А его объятия были как будто лишними. Вроде пытается помочь, сгладить свои слова, но мне все равно. Слова долетали, словно через вату:

– … Я все понимаю, поверь мне… Мне жаль, что все так происходит… Завтра поезд…

– Что? Как? Уже завтра?

– Да. Завтра.

– Это шутка такая?

– Нет, не шутка. Я на самом деле уезжаю. Постараюсь к Новому Году появиться. Честно. Но не могу стопроцентно пообещать.

– Не можешь? – в голове, после легкого ступора, завертелись мысли, в спешке ища выход. – Можно я поеду с тобой? Пожалуйста.

– Нет. Это невозможно.

– Пожалуйста…

Я цеплялась за него будто за спасательный шлюп во время буйства стихии вокруг. И, если не схватишь, не удержишься, то все – погибнешь. Со дна уже не выбраться.

– Это для твоего же блага. Путешествовать со мной не самая лучшая идея и опасная к тому же.

– Знаешь, как это все со стороны выглядит?

Герман отстранился, не только физически отошел на полметра, всматриваясь в мое лицо недоверчиво, но и будто стенку между нами поставил. Недоверие не лучшее чувство в отношениях и действует разрушительно. Но повод у меня имелся.

– Понимаю. И представляю, конечно. Я не могу объяснить тебе многих вещей, что развеяло все твои сомнения. Но делаю это для твоей, же защиты, пойми.

– Хорошо…

Опустила голову. Я могла сто раз покорно сказать: «хорошо». Но внутри нисколько не верила этому и не принимала, как и его слова.

Понятно, что попрощаться, по-хорошему не получилось. На сердце было тяжело. Ощущение, что от меня медленно отрезают половину. И, сколько бы он не тратил слов, все они проходили мимо меня.

В конце концов, мы, последние часы, просто молча, бродили по улицам, неважно куда, зачем. Поезд был утром. От идеи проводить до вагона и махать белым платочком, обливаясь слезами, я отказалась. Мое сердце не выдержало бы. Хотя Герман и просил об этом. Сковано, скомкано попрощались. Старалась быть понимающей, любящей, но обида не давала. Побыть вместе до самого отправления, то есть до утра, тоже не согласилась. Стоя в тени подъезда, целовала так, будто никогда уже не увижу. Прощание славянки по полной программе.

На следующий день после работы зашла в магазин, купила бутылку водки. Дождалась ночи и пошла к детскому садику рядом с его съемной квартирой. Бутылка иногда позвякивала в сумке, и я воровато озиралась вокруг. Но были лишь редкие прохожие, не обращавшие внимание, ни на что.

Перелезла через забор и поднялась на крышу. Сердце прыгало в груди, все ждала гневного окрика, но ничего обошлось. На том же месте расстелила покрывало. Выудила на свет бутылку, бутерброды. Вздохнула тяжело, с неодобрением. Но Олеся уехала к родителям на недельку. А в институте и на работе я, конечно, подружилась с женской частью коллективов, но таких близких отношений, чтобы прийти с бутылкой на ночь, глядя и поплакаться, не случилось.

Где-то с четвертой рюмки меня развезло, не смотря на закуску, и голова свалилась на грудь. Сморило в секунды. Очнулась от легкого прикосновения к плечу.

– Девонька? Эй, просыпайся.

Дедок пенсионер участливо смотрел на меня.

– Вставай, давай. А то еще застудишься, отвечай потом. Подхватишь простуду.

Потерев глаза кулачками, попыталась встать, но с первого раза не получилось. Он поддержал с бочка.

– Нашла тоже место печаль заливать. Сходила бы к подругам.

– Они уехали, не к кому…

– Печально.

– Хм.

В желудке произошло какое-то не очень приятное движение. Сторож приостановился, мгновенно уловив мое мученическое выражение лица.

– Дыши глубоко. Вот так, – похлопал по плечу. – А по какому поводу пьем?

Я тут же скривилась, забыв про позывы из желудка. Ком в горле зашевелился, все усилия, предпринимаемые со вчерашнего дня, чтобы запихнуть его подальше, сошли на нет. Из глаз потекли ручьи, непроизвольно потянуло прилечь.

– Стой, куда ты? Господи, ты, Боже мой. Что за напасть? Чего ты опять ревешь?

– Он уехал… – и дальше вой. Рыдала долго и со вкусом до икоты, оплакивая себя и свои надежды, на плече у ничего не понимающего старичка сторожа. Он осторожно гладил по голове и приговаривал:

– Поплачь. Легче станет. Все пройдет. Беда разве, какая? Девушка ты красивая. Этот уехал, так другого найдешь.

– Я не хочу другого…

– Плюнуть и забыть, раз уехал. Ты же молодая. Кавалеров тьма будет. Выберешь по душе человека. А он не твоя судьба значит.

И так далее. По кругу раз сто, пока я всхлипывала и утирала сопли. Хороший человек. Потом мы спустились вниз, попить чаю в его комнатушке, доели за одним мои бутерброды.

– Где ж Вы так успокаивать научились? Мужчины обычно теряются при виде женских слез.

Он вздохнул и махнул рукой с выпирающими узлами синими венами.

– Пришлось в свое время научиться. Сын с невесткой погибли, автомобильная авария. Осталась внучка. Не мог же я ее бросить, решил сам воспитывать. Тяжело, конечно, без женщины. Но ничего, приноровился. Как переходный возраст начался мальчишки там, любовь, страдания, – хмыкнул в кружку. – Вот тогда я узнал почем фунт лиха…

Хитро улыбнулся. А я, ему поняв, что жизнь налаживается.

Где-то совсем рядом истерично просигналила машина. Не удивительно. Стою одной ногой на пешеходном переходе, а второй на дороге, с застывшим лицом. То ли собираюсь двигаться, то ли нет. Приближался огромный, черный внедорожник, но ничего успею проскочить. Окошко автомобиля, что пронесся мимо, было открыто и слышались нецензурные выражения в мой адрес. Что ж поделать? Вот такие мы пешеходы недисциплинированные бываем, ворон ловим.

Глянула на часы, пора сосредоточиться. Сейчас пройду сквер, выйду на той стороне…

На этом мысль моя прервалась. Я была уже на противоположной стороне, когда неведомая сила резко дернула назад за ворот ветровки. А потом затащила внутрь салона, похоже того самого черного внедорожника, только в них такие огромные пространства.

– Ноги подтяни!

Еще не придя в себя, автоматически повиновалась. Дверца с мягким щелчком захлопнулась. «Ну, все приехали…» – пронеслось в голове. И никто не узнает, где могилка моя. Судорожно сглотнула, надо бы подниматься, не вечно же лежать между сиденьями. Причем уткнувшись головой в чьи-то колени.

Немного побарахтавшись, придала туловищу горизонтальное положение и уселась поудобнее на сиденье. Поправила задравшуюся куртку и осмотрелась. В машине со мной три мордастых парня. Род занятий спрашивать не надо и так понятно. Правда все прилично – солидная машина, да и сами они в костюмчиках. Двое спереди и один со мной сзади. Щелкнули замочки на дверцах. Смутная надежда выскочить на ходу, хоть это и опасно для здоровья, растаяла.

Но на счет опасности стоит подумать, что выйдет хуже для меня – сними ехать или просто вероятность сломать одну из конечностей при падении.