22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

Товарищ Ворошилов всю жизнь боролся с помещиками и капиталистами. Но в его вражде к миру капитала не было, как говорят американцы, «ничего личного». Это была ненависть по приказу. По приказу же она могла в любой момент смениться крепкой боевой дружбой.

В августе 1939 г. нарком Ворошилов ведет переговоры с английским лордом, сэром Реджинальдом Драксом, адмиралом английского флота, и французским генералом Думенком о военном союзе против Гитлера. В сентябре того же 1939 г. нарком Ворошилов совместно с гитлеровским генералом Кёстрингом обсуждает вопросы взаимодействия вермахта и Красной Армии в деле разгрома и оккупации Польши.

К концу Второй мировой войны Ворошилов и вовсе превращается во что-то вроде высокопоставленного «военного дипломата». Сталин везет его с собой в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем, поручает ему вести переговоры о заключении мира с Венгрией и Румынией, принимать в Москве французскую военную делегацию с генералом де Голлем во главе и т. п.

Но вот к «белофинским маннергеймовским бандам» товарищ Ворошилов питал настоящую, неподдельную ненависть. Звонкие, увесистые оплеухи, которые финская армия навешала зимой 1939/40 г. «первому красному офицеру», продолжали гореть на щеках Ворошилова. К тому же дело тогда вовсе не ограничилось одними только метафорическими «оплеухами». После того как Красная Армия понесла в войне с «финляндской козявкой» потери большие, чем потери вермахта при оккупации половины Европы, Сталин 8 мая 1940 г. выгнал Ворошилова с поста Наркома. И не просто выгнал – а дал подписать на прощание совершенно секретный «Акт о приеме наркомата обороны СССР тов. Тимошенко от тов. Ворошилова». (42)

В этом удивительном документе было перечислено два десятка направлений работы оборонного ведомоства, по каждому из которых констатировались «исключительная запущенность» и подмена дела «бумажными отчетами». Правда, Ворошилову оставили и звание и членство, но бумага о том, что он разваливал оборону страны так тщательно и всесторонне, как не смог бы развалить ее и вражеский агент, пробравшийся в Кремль, лежала «на запасных путях». И Клим Ефремович об этом знал и всегда помнил.

Желание «проучить зарвавшихся финских вояк» и восстановить тем самым свою репутацию умудренного опытом полководца привели в 20-х числах июля 1941 г. маршала Ворошилова в Карелию. Оценить по достоинству этот визит можно, только если вспомнить, что происходило в эти дни на юго-западных подступах к Ленинграду.

К концу июня 1941 г. группа армий «Север» форсировала Западную Двину на всем протяжении от Даугавпилса до Риги. Вырвавшись на оперативный простор, немцы 6 июля, после двухдневного ожесточенного боя с 3-й танковой дивизией 1-го МК, заняли город Остров. 9 июля, практически без боя, на плечах панически бегущих 118-й и 111-й дивизий, немцы вошли в Псков. 10 июля Г.К. Жуков от имени Ставки шлет командованию С. -З. фронта (уже 4 июля прежний командующий был отстранен и в командование фронтом вступил генерал-майор П.П. Собенников) следующую директиву: «… командиры, не выполняющие Ваши приказы и как предатели бросающие позиции, до сих пор не наказаны… как следствие бездеятельности командиров части Северо-Западного фронта все время катятся назад… Командующему, члену Военного совета, прокурору и начальнику 3-го управления фронта немедленно выехать в передовые части и на месте расправиться с трусами и предателями, на месте организовать активные действия по истреблению немцев, гнать и уничтожать их…» (5, стр.62).

Увы, расправиться со всеми трусами и предателями не удалось – в середине июля 1941 г. бои шли уже в ста километрах от Ленинграда. На удержание фронта по реке Луге были брошены дивизии народного ополчения. Плохо вооруженные, почти необученные, набранные из никогда не державших в руках оружия студентов и преподавателей ленинградских вузов, ополченцы гибли на лужском рубеже. Гибли будущие, так навсегда и оставшиеся неизвестными ученые, поэты, художники, погибала творческая элита нации – ради того, чтобы на несколько дней задержать натиск врага, дать командованию время на переброску резервов.

Обеспокоенный этим практически первым с начала войны срывом в реализации своих планов, Гитлер лично прибыл 21 июля в штаб группы армий «Север» и потребовал от Лееба скорейшего взятия Ленинграда.

Именно в этот день Ворошилов своей властью остановил идущие к Ленинграду эшелоны и приказал выгрузить главные из оставшихся сил 1-й тд (а именно: 2-й танковый полк в составе 4 КВ, 13 Т-28, 29 БТ-7, 57 БТ-5, 32 Т-26 и 19 бронемашин) в лесах у Ведлоозера, в 70–80 км к западу от Петрозаводска. (8) Совместно с двумя мотострелковыми полками НКВД они должны были контратаковать и разгромить финнов.

Абсурдность этого решения заключена даже не в том, что на весах войны Ленинград и Петрозаводск имели разный вес.

К несчастью, маршал Ворошилов так и не понял, что дивизия легких танков – это не волшебная «палочка-выручалочка», а инструмент. Инструмент, пригодный только для вполне определенной работы. Той самой, которую в войнах прошлого столетия выполняла казачья конная лава: гнать и рубить бегущих, захватывать штабы и склады, жечь обозы в тылу парализованного страхом врага… Другими словами, решать те же задачи, которые в июне 1941 г. выполнили дивизии 4-й и 3-й танковых групп вермахта на северо-западном направлении.

В скобках заметим, что и вооружены они были ничуть не лучше: из 1544 танков, с которыми начали восточный поход 4-я и 3-я танковые группы, 1237 (80 %) составляли легкие танки Pz-I, Pz-II, трофейные чешские Pz-38(t) с противопульным бронированием и гораздо более слабым (в сравнении с нашими Т-26 и БТ) вооружением.

А на местности с такими названиями, как Машозеро, Крошноозеро, Куккозеро, Ведлозеро, среди дремучего хвойного леса, болот и озер Карелии, танковая дивизия Баранова была обречена. Отчаянно сражающиеся финны из 1-й пехотной дивизии полковника Паалу в ходе ожесточенных боев 23–27 июля остановили наступление Советской Армии. Судя по донесениям командиров 1-й тд, моторизованные чекисты отходили после первых же выстрелов, а финская пехота расстреливала наши танки из лесных засад, минировала редкие в этих местах дороги, в ход пошли и бутылки с бензином, и толовые шашки.

Сам главком Ворошилов не стал, разумеется, дожидаться окончательных результатов своего командования. Он вскоре вернулся в Ленинград, где и отдал один из самых знаменитых своих приказов – об изготовлении нескольких десятков тысяч стальных наконечников для копий, которыми первый маршал собирался переколоть фрицев, когда они ворвутся в город Ленина…

10 августа командование Петрозаводской оперативной группы, усиленной 272-й стрелковой дивизией из резерва Ставки, попыталось было вновь организовать наступление – но результат был прежним. Использовать танки массированно, ударными группами советское командование так и не смогло. Отдельными взводами и ротами танковый полк раскидали на огромном пространстве восточной Карелии. Имели место случаи использования 50-тонных КВ для доставки донесений, в качестве курьерского мотоцикла. Множество танков из-за отсутствия в лесной глухомани бензина, солярки и запчастей пришлось зарывать в землю и использовать в качестве неподвижных огневых точек, а то и просто бросать. В конце месяца немногие уцелевшие в этом лесном побоище танкисты пешком, с остатками частей 7-й армии, отошли к Петрозаводску. (8)

Вот так и закончился первый из длинной череды несостоявшихся контрударов Красной Армии лета 1941 г. Сегодня трагедию второй советско-финской войны мало кто помнит. Только увязшие в карельских болотах танки да пожелтевшие похоронки – много, много похоронок, десятки тысяч – остаются немыми свидетелями той ненужной, затерянной в темных водах советской истории войны.

Разумеется, нельзя отрицать того, что немецкое наступление в Прибалтике и стремительный выход 4-й танковой группы вермахта на юго-западные подступы к Ленинграду смешали все планы советского командования. Вторжение в Финляндию пришлось остановить в самом его начале, на разбеге. С другой стороны, судя по тому, КАК началось советское наступление, каких «успехов» добились 1-й и 10-й мехкорпуса за то время, которого вермахту хватило на рывок от границы до Пскова, достаточно трудно поверить в то, что ТАКАЯ армия могла гнать и громить немцев, форсировать полноводные Вислу и Одер, покорять Европу…

Вот здесь, уважаемый читатель, вы вправе возмутиться. Что за разговор такой: «трудно поверить»? Что это у нас – театральная рецензия или исследование по военной истории?

Критика признана справедливой. В следующих частях нашего повествования речь пойдет уже о направлениях главного удара, о тех попытках наступления, развитию которого никто (кроме противника) не мешал.

Часть 2

ТРЯСИНА

Замысел

Вечером 22 июня 1941 г., а если говорить совсем точно, то в 21 час 15 минут нарком обороны Тимошенко утвердил и направил для исполнения командованию западных округов (фронтов) Директиву № 3.

В этом документе давалась краткая оценка группировки и планов противника:

«…противник наносит главные удары из сувалкского выступа на Алитус и из района Замостье на фронт Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит – Шяуляй и Седлец – Волковыск…» – и ставились ближайшие задачи на 23–24 июня: «концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24 июня овладеть районом Сувалки; мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24 июня овладеть районом Люблин» (5).

В скобках заметим, что уже один этот документ позволяет сделать обоснованный вывод о том, чего стоит многолетнее бахвальство славных «чекистов» о том, что документы немецкого командования ложились на стол Сталина на полчаса раньше, чем на стол Гитлера.

За шесть месяцев, прошедших с момента подписания Гитлером плана «Барбаросса», советское военное руководство так и не узнало, что самый мощный удар вермахт будет наносить силами 2-й танковой группы Гудериана по линии Брест– Слуцк – Минск. Это направление не упомянуто в Директиве № 3 даже как вспомогательное. А то, что наше командование расценило как «вспомогательный удар в направлении Тильзит– Шяуляй», было в действительности началом наступления главных сил группы армий «Север» на Ленинград.

В действительности совместные действия Северо-Западного и Западного фронтов так и не состоялись. Главные ударные силы Северо-Западного фронта: 12-й мехкорпус генерал-майора Шестопалова и 3-й (без 5-й танковой дивизии) мехкорпус генерал-майора Куркина были перенацелены не на юго-запад, в направление Каунас – Сувалки (как это было предписано Директивой № 3), а на северо-запад, в направление Шауляй, где 24 июня и произошло крупное танковое сражение с главными силами 4-й танковой группы вермахта. Что же касается 5 тд (3-го МК), то она уже утром 23 июня была разгромлена в районе Алитуса и в дальнейших боевых действиях фронта практически не участвовала.

Таким образом, двухсторонний удар по сувалкской группировке немцев превратился в наступление правого крыла одного только Западного фронта. Обстоятельства и причины разгрома, которым закончилось это наступление, мы и рассмотрим в этой части нашего повествования.

К тому времени, когда Директива № 3 была получена и расшифрована в штабе Западного фронта, военная ситуация качественно изменилась.

Немцы форсировали Неман. Точнее говоря, не форсировали, а переехали его по трем невзорванным мостам у Алитуса и Меркине. «Вслед за отходившими подразделениями советских войск, – так пишет главный наш спец по начальному периоду войны товарищ Анфилов, – по мостам через Неман проскочили и немецкие танки». Проскочили в количестве трех (7-й, 20-й, 12-й) танковых дивизий. К исходу дня 22 июня 1941 г. передовые части 3-й танковой группы вермахта продвинулись в глубь советской территории на 60–70 км и устремились к Вильнюсу. Но каким бы сильным ни был наступательный порыв немцев, каким бы слабым ни было сопротивление войск 11-й армии Северо-Западного фронта – дороги и мосты имеют вполне определенную пропускную способность, а танки в колоннах движутся с интервалами в несколько десятков метров. В результате, когда утром 24 июня 7-я танковая дивизия вермахта заняла Вильнюс, а 20-я и 12-я танковые дивизии подходили к Ошмянам, арегард танковой группы – 19-я танковая и 14-я моторизованная дивизии еще только переправлялись через Неман. (13) Таким образом то, что военные историки обычно называют «немецким танковым клином», в те дни представляло собой несколько «стальных нитей», растянувшихся на 100–120 км вдоль дорог западной Литвы. При этом немецкая пехота, ходившая в прямом смысле этого слова пешком, со своими конными обозами и артиллерией на «лошадиной тяге», еще только начинала наводить понтонные переправы через Неман.

Устав требует, чтобы подчиненный любого ранга и звания, при безусловном выполнении поставленной ему вышестоящим командиром задачи, проявлял разумную инициативу в выборе наиболее эффективных путей и методов выполнения приказа. Именно так действовал командующий Западного фронта, Герой Советского Союза, кавалер трех орденов Ленина и двух орденов Красной Звезды, генерал армии Д.Г. Павлов. В 23 ч 40 мин 22 июня он приказал своему заместителю генерал-лейтенанту Болдину (к этому времени уже прибывшему из Минска в Белосток, в штаб самой мощной, 10-й армии Западного фронта) организовать ударную группу в составе 6-го мехкорпуса, 11-го мехкорпуса, 6-го кавалерийского корпуса и «нанести удар в общем направлении Белосток – Липск, южнее Гродно с задачей уничтожить противника на левом (т. е. западном. – М.С.) берегу р. Неман… к исходу 24.6.41 г. овладеть Меркине»

Как видно, Павлов (отойдя от прямого следования «букве» Директивы № 3) повернул острие наступления с северо-западого направления (от Гродно на Сувалки) прямо на север, вдоль западного берега Немана, от Гродно на Меркине. Замысел операции был гениально прост. Стремительный (два дня во времени и 80–90 км в пространстве) удар во фланг и тыл наступающей на запад пехоты противника, захват мостов и переправ через Неман – и мышеловка, в которую сама загнала себя 3-я танковая группа вермахта, захлопывается. Отрезанные от всех линий снабжения, лишенные поддержки собственной пехоты, немецкие танковые дивизии, прорвавшиеся к Вильнюсу, окружаются и уничтожаются.

В скобках заметим, что одиннадцать месяцев спустя, в мае 1942 года, в точности такая же по замыслу операция была проведена немцами. Тогда, в ходе ставшей печально-знаменитой Харьковской наступательной операции, советские войска форсировали Северский Донец и вышли к пригородам Харькова. А в это время немецкая танковая армия Клейста форсировала ту же самую реку в районе города Изюм (в 100 км южнее Харькова) и, продвигаясь на север вдоль восточного, практически никем не обороняемого берега Северского Донца, перерезала коммуникации советских войск, оказавшихся в конечном итоге в «котле» на западном берегу Донца.

Результатом стало окружение и разгром пяти советских армий, при этом более 200 тысяч бойцов и командиров Красной Армии оказалось в немецком плену. Задуманная Павловым операция не могла завершиться столь масштабным успехом – просто потому, что в составе немецкой 3-й танковой группы не было ни 200, ни даже 100 тысяч человек. Но во всем остальном наступление ударной группы Западного фронта было, что называется, «обречено на успех».

Обреченные на успех

Благодаря предусмотрительно вырисованной в сентябре 1939 г. «линии разграничения государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства» (70) белостокская группировка советских войск, еще не сделав ни одного выстрела, уже нависала над флангом и тылом немецких войск, зажатых на тесном «пятачке» сувалкского выступа. Об этом позаботился Сталин. А природа (или сам господь Бог) позаботилась о том, чтобы река Неман повернулась у Гродно на 90 градусов, «освобождая» таким образом дорогу наступающим от Белостока на Меркине советским танкам. Других крупных рек, за которые могла бы зацепиться обороняющаяся немецкая пехота, в этом районе просто нет.

Благодаря тому, что Павлов отказался от наступления на занятый немцами в 39-м году город Сувалки и решил окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника на советской территории, немцы были лишены возможности опереться на заранее подготовленную в инженерном смысле противотанковую оборону. Понятно, что на местности, которую немцы заняли день-два назад, у них еще не было и не могло быть ни минных полей, ни противотанковых рвов, ни железобетонных дотов.

В состав ударной группировки генерала Болдина (по принятой в РККА военной терминологии это была «конно-механизированная группа», сокращенно – КМГ) было включено: четыре танковые, две механизированные дивизии, а также соответствующий по численности одной «расчетной дивизии» кавалерийский корпус, имевшие на вооружении как минимум 1310 танков и 370 пушечных бронеавтомобилей, всего 1680 единиц бронетехники,(78) более шести тысяч автомобилей и трехсот тракторов. Кроме того, 23 июня в группу Болдину для артиллерийской поддержки наступления был включен 124-й гаубичный полк резерва Главного командования в составе 48 тяжелых орудий.

Еще раз подчеркнем, что это минимальные из встречающихся в литературе цифры. Если же верить данным монографии «1941год – уроки и выводы» (выпущенной в 1992 году Генштабом Объединенных вооруженных сил СНГ), то число танков в дивизиях КМГ Болдина составляло 1597 единиц, (3) что более чем в полтора раза превышает численность самой крупной танковой группы вермахта!

Весьма показательно и сравнение состава КМГ Болдина с численностью советских танковых армий завершающего периода Великой Отечественной. Так, накануне крупнейшей Висло-Одерской операции в январе 45-го года в 4-й танковой армии Лелюшенко числилось всего 680 танков и самоходных орудий, во 2-й Гвардейской танковой армии накануне штурма Берлина, 15 апреля 1945 г. числилось 685 единиц бронетехники, включая броневики и САУ, в 5-й Гвардейской танковой армии перед началом Восточно-Прусской операции (январь 45-го года) было всего 590 танков и самоходок.(22)

Как видим, ни одна из советских танковых армий, завершивших в 1945 году «разгром фашистского зверя в его логове», не имела и половины того количества бронетехники, которое было предоставлено в распоряжение генерала Болдина в июне 1941 года!

Вся это гигантская стальная армада должна была обрушиться на пять пехотных дивизий вермахта: 162 пд и 256 пд из состава 20-го армейского корпуса и 8 пд, 28 пд и 161 пд из состава 8-го армейского корпуса. Причем реально к утру 24 июня в районе запланированного контрудара КМГ Болдина находились только две пехотные дивизии 20-го АК, а три дивизии 8-го АК уже форсировали реку Неман и наступали в полосе от Гродно до Друскининкая в общем направлении на г. Лиду, продвигаясь на восток тремя почти параллельными маршрутами.(61, 78) Таким образом, КМГ при своем наступлении на север от Гродно на Меркине имела уникальную возможность уничтожать противника по частям рядом последовательных ударов во фланг и тыл.

Другими словами, в те первые дни войны сложится ситуация, в точности соответствующая (хотя нас всегда уверяли в противном) предвоенным расчетам советского командования:

«…по своим возможностям – по вооружению, живой силе, ударной мощи – танковый корпус соответствует пяти пехотным немецким дивизиям. А раз так, то мы вправе и обязаны возлагать на танковый корпус задачи по уничтожению 1–2 танковых дивизий или 4–5 пехотных дивизий. Я почему говорю 4–5 с такой уверенностью? Только потому, что танковый корпус в своем размахе никогда не будет драться одновременно с этими пятью развернувшимися и направившими против него огневые средства дивизиями. По-видимому, он эти 5 дивизий будет уничтожать рядом ударов одну за другой…» (14)

Это – выдержки из доклада «Использование механизированных соединений в современной наступательной операции», с которым генерал армии Павлов (в то время начальник Главного автобронетанкового управления РККА, т. е. «главный танкист» Красной Армии) выступал на известном декабрьском (1940 г.) совещании высшего командного состава РККА.

Еще раз напомним, что по численности танков и личного состава КМГ Болдина примерно в полтора раза превосходила полностью укомплектованный по штатам военного времени мехкорпус (или «танковый корпус», как его называет в своем докладе Павлов), а по артиллерии – в два раза.

Так обстояло дело с количеством. Теперь постараемся оценить качество.

Главной ударной силой КМГ, да и всего Западного фронта в целом, был 6-й мехкорпус генерал-майора М.Г. Хацкилевича. Как известно, большая часть мехкорпусов Красной Армии до начала войны не успела получить даже половины положенной по штату техники. Тем более впечатляюще выглядит на этом фоне ситуация в 6-м мехкорпусе, который уже в середине июня имел танков больше, чем было запланировано на конец 1941 года! Об особом, элитном статусе 6-го МК свидетельствует и наличие на его вооружении значительного числа новейших на тот момент – безусловно лучших в мире – танков Т-34 и КВ. В большинстве источников приводится цифра 352 танка новых типов (114 КВ и 238 Т-34). Если эти цифры верны, то 6-го МК занимал «второе место» среди всех мехкорпусов РККА, уступая по этому показателю только 4 МК Власова, в котором числилось 416 танков новых типов. Если же верить данным монографии «1941 год – уроки и выводы», то в составе 6-гоМК к началу войны было 452 новейших танка, что выводит этот мехкорпус на бесспорное «первое место» во всей Красной Армии!

Для такого разнобоя в цифрах (приводимых авторами со ссылками на фонды рассекреченных военных архивов) есть очень простое объяснение. Отчетность в Красной Армии – как и в тысячах других учреждений – велась по состоянию на первое число каждого месяца. Меньшие цифры, вероятно, взяты именно из отчетов на 1 июня 1941 г. Но ведь первого июня круглосуточная работа советских военных заводов отнюдь не прекратилась, а отгрузка новейших танков с заводов в войска продолжалась и до 22 июня, и во все последующие дни. Тем более показательно, что из 138 танков Т-34, переданных промышленностью в войска с 1 по 22 июня 41-го года, в Белосток (т. е. в 6-й мехкорпус) было отправлено 114. (8)

Не будем, однако, забывать и о том, что мехкорпус – это не только танки. Для обеспечения слаженной боевой работы танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений, бесперебойного снабжения их боеприпасами и горючим требовались многие тысячи автомобилей и тракторов (артиллерийских тягачей). Если говорить точно, то по штату в мехкорпусе полагалось иметь 352 трактора и 5165 автомобилей.

С этой «матчастью» в Красной Армии были тогда большие проблемы. Машин нигде не хватало. Довести укомплектованность частей и соединений до штатной предполагалось только после проведения открытой мобилизации, посредством передачи в армию из народного хозяйства 300 тысяч автомобилей и 50 тысяч тракторов. В результате «нештатной ситуации», случившейся 22 июня 41-го года, большая часть мехкорпусов вступила в войну, имея значительный (до 50–60 %) некомплект транспортных средств. Но и в этом вопросе 6-й МК был в лидерах. В корпусе было 294 трактора (почетное «второе место» среди всех мехкорпусов РККА), а по числу автомашин и мотоциклов (4779 и 1042 соответственно) 6-й МК превосходил любой другой мехкорпус. Эти данные взяты из книг современных историков (1, 3). Сам же командир корпуса генерал-майор Хацкилевича на декабрьском (1940 г.) совещании командного состава РККА приводил гораздо большие цифры: «…мы подсчитали на наших учениях (даже когда выбрасывали по 2500 машин из боевого состава, брали самое необходимое для жизни и боя), и то у нас в прорыв идет 6800 машин, почти 7000…»

Все это (да и сам факт выступления командира корпуса на совещании высшего комсостава, в присутствии наркома обороны и командующих округов) весьма красноречиво свидетельствуют о роли и месте 6-й МК в предвоенных планах советского командования.

Кстати, о месте. С лета 1940 г. и до начала войны этот один из самых мощных мехкорпусов РККА затаился в дебрях заповедных лесов восточнее Белостока. Затаился так тщательно, что хваленая немецкая авиаразведка даже не смогла установить сам факт его присутствия. Утренняя сводка штаба 9-й армии (группа армий «Центр») от 23 июня 1941 г. дословно гласит: «…несмотря на усиленную разведку, в районе Белостока пока еще не обнаружено крупных сил кавалерии и танков…»