Взгляд сквозь камеру

Родители, сильно волнуясь, приходили по выходным дням. Мама приносила в кастрюльке куриный бульон и домашние вкусности, но аппетита не было. Сильно болела голова, и настроение было хуже некуда. Мама подолгу беседовала с лечащим врачом и возвращалась в палату с заплаканными глазами.

Недели через две Игорю разрешили выходить в коридор, а в теплые дни – гулять в парке рядом с больницей. Однажды во время прогулки Меньшов увидел старого знакомого. Василий Рябчиков неспешно прогуливался по аллее, и синяя больничная пижама смотрелась на нем как костюм на обезьяне.

– Привет, – Василий протянул здоровенную лапу.

– Ты как здесь оказался? – Игорь пожал ему руку. – Я думал, что ты уже в армии маршируешь.

– Да вот, засунули, гады, в психосоматику. Говорят, буйный, вкололи аминазин, привязали к кровати. Две недели как бобик в палате сидел, сегодня первый день на прогулке.

– А ты что, действительно буйный?

– Да какой там, кузнец я. В цеху всю жизнь вкалываю, а меня в пехоту, землю копать. Вот я и возмутился.

– Ну, нельзя же так резко!

– Да, я немного погорячился, но теперь уже буду спокойнее.

Они шли по аллее парка, окруженной высокими зелеными деревьями. Сквозь листву пробивались солнечные лучи, играя зайчиками на асфальте. Выздоравливающие прогуливались по дорожке, лентой окружавшей больничные корпуса, но в двенадцать часов сестры попросили всех вернуться в палаты. На следующий день Игорю назначили лечебную физкультуру и инъекции витаминов.

– Ну, раз колем витамины, значит, на поправку идешь, – со знанием дела сказала медсестра Наташа, полная грудастая блондинка, уже давно работающая в больнице.

– Что-то я этого не чувствую, – грустно признался Меньшов. – Настроение плохое, голова болит, и есть не хочется.

– А девку тебе хочется? – игриво спросила Наташа, приподнимая могучую грудь.

– Это смотря какую. Вот моя ненаглядная уже две недели не приходит и не звонит даже!

– Может, заболела, потому и не показывается. Ты не переживай, все будет в шоколаде.

Наташа аккуратно сделала укол, прижала ранку ватой и, выпроваживая Игоря из процедурной, громко крикнула:

– Следующий!

* * *

Но Татьяна, к счастью, не болела, а наоборот, очень даже хорошо себя чувствовала. А как может быть иначе, если она в это время загорала на морском побережье Испании в нескольких километрах от Барселоны? Она прилетела сюда неделю назад. Все произошло быстро и неожиданно, мама по знакомству заказала в турбюро отель, папа оплатил перелет, и Таня стала готовиться к поездке.

Соседом в самолете оказался очень симпатичный молодой человек, ну, честно говоря, не очень молодой: Николаю Привалову исполнилось тридцать пять, он был заместителем руководителя фирмы и, по мнению Валентины Михайловны, матери Тани, очень подходил ей в друзья.

Они легко познакомились, всю дорогу обсуждали столичные новости и отдыхать должны были в одном отеле. То, что их номера оказались рядом, Таню совершенно не смутило. Николай был хорошо воспитан, учтиво говорил комплименты, не задумываясь, тратил деньги, а в свободное время занимался фитнесом в спортзале.

Тане он понравился, они с утра до вечера были вместе, и поцелуй в парке у фонтана случился как бы сам по себе.

«Что-то я не то делаю, – мелькнула шальная мысль, – вроде бы я замуж за Игоря собиралась», – но мысль промелькнула, и Таня тут же забыла ее.

Ночь они провели вместе, а наутро проснулись в одной постели. Николай оказался хорошим опытным любовником. Он был ласковым, нежным и в меру агрессивным. Хорошо знал, что может понравиться женщине, а от чего следует воздержаться. В общем, Таня осталась довольна, и счастливая улыбка не сходила с ее лица.

Через две недели они прилетели домой и, как ни странно, продолжали встречаться. Николай часто после работы заходил к ним поужинать, подолгу беседовал с родителями и совершенно околдовал их. С отцом он говорил об авиации, предсказывая значительный прогресс, а с Валентиной Михайловной обсуждал распущенные нравы современной молодежи.

Так уж произошло, что через два месяца, за время которых Таня ни разу не позвонила Игорю, Николай Привалов сделал ей предложение, и она с радостью согласилась стать его женой. Родители были довольны, а Таня просто счастлива, так как с ее женскими делами начались неполадки, и в том, что беременна, она уже почти не сомневалась.

* * *

Лечебная физкультура давалась Меньшову легко, он свободно делал приседания, наклоны и повороты, а затем с разрешения лечащего врача начал бегать кросс вокруг больницы. Настроение улучшилось, голова не болела, и, когда он упал без сознания в коридоре больницы, не только врачи, но и профессор были неприятно удивлены.

Обследование компьютерной томографией никаких патологических изменений не выявило, но светило нейрофизиологии из Москвы лишь скептически покачал головой и назначил комплексное лечение. Для Меньшова это означало строжайший режим, инъекции, капельницы, таблетки по схеме и полный запрет на выход из больницы. Особенно гнетуще действовала атмосфера клиники, где было много тяжелых больных и, кроме телевизора, других развлечений не было.

Три месяца пролетели незаметно, но никаких улучшений в своем состоянии Игорь не заметил. Хорошее настроение сменилось на тяжелую депрессию, здоровый аппетит перешел в тошноту, а головная боль просто добивала. Во время прогулки по больничному двору Меньшов часто встречал Василия Рябчикова, но теперь не с гантелями в руках, а в инвалидной коляске. Игорь удивлялся тому, что здорового парня, который до больницы гнул кочергу, теперь вывозили на прогулку в коляске.

– Залечили, гады! – злобно говорил Василий, а Меньшов с тревогой думал о том, как выбраться из этой ситуации, в которой ни он, ни врачи не видели никакой перспективы.

Заметно огорчил один случай. Родители на выходные забрали его из больницы, а он, подходя к дому, не смог вспомнить этаж, на котором находится их квартира. Отец пытался его успокоить и призывал держаться молодцом, но у Игоря это плохо получалось. Светлым проблеском в этом кошмаре было лишь то, что к вечеру настроение улучшалось, голова переставала болеть, и даже появлялся аппетит. Игорь самостоятельно готовил салат, в ход шли помидоры, огурцы, зеленый лук, и в черном хлебе он себе не отказывал. До позднего вечера он работал над раскадровкой фотографий и писал сценарные наброски. Иногда даже удавалось созвониться с друзьями.

Многие из них уже поступили в институты и разъехались по разным городам. Володя Афонин поступил в Санкт-Петербургскую академию художеств, жил в «богемном», как он выразился, общежитии и отрастил творческую бородку. Коля Иванов, худой высокий парень, который в школе был совершенно незаметен, поступил в военно-морское училище и собирался стать командиром ракетного крейсера. В общем, все были при деле, и только у Игоря все шло наперекосяк.

Самым плачевным было то, что Татьяна полностью исчезла из его жизни. Он слышал от друзей, что она учится в медицинском, между делом собралась замуж и даже уже немного беременна.

«Разве можно было такое себе представить еще полгода назад? – с тоской думал Игорь. – Жизнь складывается так, что просто дух захватывает, и как-то не очень верится в светлое будущее».

* * *

Свадьбу готовили с размахом. Отец заказал большой зал ресторана, мама пригласила всех родных и знакомых, а Таня обзвонила подруг. Они вместе с Николаем обошли магазины для новобрачных, купили обручальные кольца, выбрали свадебное платье, и только с костюмом для жениха вышла неувязка.

Большой живот Привалова никак не помещался в стандартные брюки. Их пришлось срочно перешивать у портного.

– Не волнуйся, милый, – ласково приговаривала Татьяна, застегивая брюки на животе Николая, – вот начнем с тобой делать зарядку, будем меньше есть и обязательно похудеем.

– Все как раз наоборот, – упрямо твердил Привалов. – С твоей беременностью есть ты будешь больше, а я не намерен от тебя отставать.

– Но ты можешь заняться бегом или пойти в спортзал.

– Не говори глупостей! Я тебе что, мальчик какой-то?

Мелкие ссоры возникали все чаще, но ко дню свадьбы вроде бы все успокоилось. Свадебное платье скрывало живот невесты, жених был сама элегантность, а родители просто счастливы. В связи с большим сроком беременности Тане пришлось взять академический отпуск. Свободное время она проводила дома и помогала матери готовиться к свадьбе.

Все прошло как по маслу: во Дворце бракосочетания их без задержки расписали, к ресторану они подъехали вовремя и приготовились встречать гостей. Подарков было много, и дарили их от души. Кто-то из гостей преподнес комплект постельного белья, кто-то – столовый сервиз, а кто-то и детскую коляску.

– Ой, примета плохая! Нельзя дарить детские вещи до рождения ребенка! – широко раскрыв глаза, воскликнула Виктория Жаботинская, на правах лучшей подруги заботясь о невесте.

– Ах, оставь, Вика! – спокойно сказала Таня. – Вечно ты со своими приметами.

Гости не заметили минутного замешательства, а когда друзья-студенты подарили новобрачным маленького щенка в корзинке, Татьяна искренне обрадовалась, и напряжение, казалось бы, спало.

– Ой, какой хорошенький! А что это за порода?

– Вероятней всего, терьер, – со знанием дела определила Вика. – Еще маленький, а уже весь совершенно лохматый.

Татьяна взяла щенка на руки, и он, повизгивая, ухитрился лизнуть ее в нос. Наконец все собрались, и гостей пригласили к столу. Еда и напитки были выше всяких похвал, гости остались довольны, и в течение вечера прозвучало много возвышенных тостов. Таня светилась от счастья, с любовью поглядывая на новоиспеченного мужа. Он, изрядно выпив, уже дважды пытался произнести тост, но все никак не мог его закончить. Валентина Михайловна, раскрасневшись от волнения, сказала, что они с отцом переезжают на дачу и городская квартира переходит в распоряжение молодых.

После свадьбы потекли однообразные будни. Каждое утро перед уходом Привалова на службу Таня готовила ему завтрак. Он аккуратно съедал его, целовал жену в щеку и исчезал до шести часов, а Таня оставалась на целый день одна. Вариантов было немного: можно было сходить в магазин, приготовить обед, немного потрепаться с подругами по телефону, а затем ждать благоверного.

Жизнь текла однообразно, каждый следующий день был похож на предыдущий как две капли воды. Юношеские мечты закончились, и наступила жесткая проза жизни. Единственным светлым пятном в этом тусклом существовании был щенок по кличке Боб, которого ей подарили на свадьбу. Этот маленький пушистый комочек, ласковый и любвеобильный до невозможности, радовал ее постоянно. То он тапочек принесет в постель, то начнет у Татьяны ухо вылизывать, а когда она возвращалась домой, то щенок встречал ее радостным визгом, приветливо махая хвостом.

Выполняя рекомендации врачей, Таня часто гуляла в парке и собачку брала с собой. Чтобы поднять себе настроение, она одевалась эффектно, чаще всего во все белое, и они в паре со щенком смотрелись потрясающе.

– Ну, прямо дама с собачкой! – восторгались молодые люди при встрече, но, увидев большой живот женщины, сразу же отставали.

Совсем другого мнения был о собаке Привалов. И хотя Боб радостным лаем встречал его как члена семьи, он неприязненно отодвигал его ногой и проходил на кухню ужинать. Однажды Татьяна сперва накормила щенка, а уж потом собрала на стол мужу. Николай устроил такой скандал, что посуда тряслась в буфете. Ситуация усугублялась тем, что врачи запретили Тане заниматься сексом.

– Это может навредить ребенку, он у вас и так еле держится, – предупредила ее в поликлинике пожилая докторша. – Я советую вам не делать резких движений, а иначе положим на сохранение, и муж вас до родов вообще не увидит!

Советы врачей мало интересовали Привалова. Он сначала ласкал Татьяну, а уж затем шел на сближение, но, не увидев ответной реакции, стал просто насиловать жену. Семейная жизнь перестала ее радовать, и, хотя они переехали в квартиру Николая, Таня при первой же возможности возвращалась к маме. Больше всего ей досаждал большой живот, и она с нетерпением ждала родов. Тем не менее, проводив мужа на работу, она регулярно выходила на прогулку с собакой. Боб весело бежал впереди, позвякивая маленьким колокольчиком, который Таня прикрепила к ошейнику.

Погода была замечательной, солнце пробивалось сквозь тучи, слегка подтаявший снег блестел и искрился. До парка оставалось пройти метров сто, но еще надо было перейти оживленную дорогу. Таня подошла к перекрестку и стала дожидаться зеленого сигнала светофора. Боб, как всегда, сел рядом, ожидая команды хозяйки. Вдруг впереди раздался заливистый лай. На противоположной стороне улицы два юрких фокстерьера, подпрыгивая от возбуждения, отчаянно лаяли. Боб страшно перепугался, рванулся в сторону и побежал через дорогу. Татьяна от неожиданности вскрикнула, испугавшись за собаку, и кинулась за ней вдогонку. Она бежала по дороге, придерживая живот, а щенок все прибавлял ходу.

– Бобка, стой! – отчаянно закричала Таня. Резкий визг тормозов и сильный удар оборвали ее возглас.

* * *

В пятницу Игоря выписали из больницы. Лечащий врач, невзирая на его депрессивное состояние, бодро вещал:

– Вам надо выйти на работу, Меньшов.

– Я еле двигаюсь, доктор. Какая может быть работа?

– Работать надо, даже через силу. На работе вы отвлечетесь, у вас появятся новые обязанности, и вы обязательно поправитесь.

«Я должен жить как автомат, заставляя себя работать», – с горечью подумал Меньшов.

Но жизнь после больницы постепенно налаживалась. Возвращаться на прежнее место работы Игорь не захотел, и отец устроил его на завод кинескопов дежурным прибористом. Эта профессия казалась увлекательной и перспективной, а на самом деле тяжелая работа в горячем цеху включала и ночные смены. Измерительные приборы часто выходили из строя, так как перегорал датчик температуры печи, и для его замены Игорь надевал ватник и валенки, брал в руки термопару и взбирался с ней на крышу стеклоплавильной печи.

Больше всего он боялся того, что может от напряжения потерять сознание и свалиться в ревущую огнем печь. Но когда термопара была установлена и исправный прибор показывал температуру в полторы тысячи градусов, Игорь гордился собой.

Помимо работы, Меньшов много снимал, а вечерами дома печатал фотографии. Ему удалось опубликовать лучшие снимки в районной газете и выступить с творческим отчетом в молодежном клубе. В своей начавшей бурлить жизни его огорчало лишь то, что состояние периодически ухудшалось и приходилось надолго ложиться в больницу. Снова повторялись ежедневные инъекции, капельницы и таблетки, но к концу лечения наступало временное улучшение.

На работе смирились с тем, что Меньшов периодически болеет, и, несмотря на недовольство начальства, ему исправно оплачивали больничные листы, так как заменить его было некем, ведь найти квалифицированного прибориста на минимальную зарплату было непросто. После больницы он как ни в чем не бывало выходил в ночную смену и лез с термопарой на горячую печь.

Отдыхая дома после работы и просматривая фотографии, Игорь с тоской вспоминал институт, свет прожекторов в съемочных павильонах и суету абитуриентов на экзаменах. Он трезво оценивал ситуацию и понимал, что с его заболеванием не только о работе в кино, но и о поступлении в институт следует забыть.

Тем не менее родители и старшие братья делали все возможное, чтобы он сохранил веру в выздоровление.

– Крепись, сынок, ты же мужчина! – твердо говорил отец.

– Не трусь, малыш, мы обязательно победим, – поддерживал его старший брат.

– Да оставьте вы парня в покое, – обрывала их мать. – У него все будет в порядке!

– Да, конечно, – вяло отвечал Игорь, понимая всю бессмысленность успокаивающих слов, но в душе его все еще теплилась надежда на выздоровление, и он регулярно просматривал журналы, знакомясь с новостями кино.

А новости эти были весьма впечатляющи: то известный режиссер затеет постановку космической саги, заведомо провалив ее в прокате, то престарелый киноклассик, всегда снимавший фильмы о любви, вдруг ударится в пробойный материал боевика, то известная актриса, которой надоело прозябать на пенсии, вдруг соберется замуж, и не за кого-нибудь, а за популярного телеведущего, который лет на двадцать моложе ее. Но самым обидным было то, что экраны кинотеатров не только заполонили, а полностью оккупировали американские фильмы довольно низкого качества. Игорь посмотрел некоторые из них, и ему стало до того противно, что появилась оскомина во рту.

Он поговорил с директором кинотеатра, и на вопрос, как можно показывать такой маразм, получил ответ, что хороших отечественных фильмов сейчас нет, а кинотеатр простаивать не может. Да, российское кино почти полностью обанкротилось, а до светлых времен телесериалов еще надо было дожить…

* * *

Таня долго не приходила в сознание, а когда очнулась, то почувствовала такую боль, что громко застонала. Тут же встрепенулась худенькая медсестра, дежурившая в реанимации. Она подошла к кровати, положила Тане прохладную ладонь на лоб и негромко сказала:

– Очнулась, Красавкина, ну, вот и хорошо. Скоро танцевать будешь!

Таня глянула поверх одеяла, и над своим большим животом увидела загипсованную ногу.

– С танцами, я думаю, придется подождать, а что с ребенком?

Медсестра поправила капельницу и мельком взглянула на приборы.

– Гинеколог посмотрел вас и сказал, что пока все в порядке.

– Что значит пока? – встрепенулась Татьяна.

– А незачем бросаться под машины беременной! – повысила голос сестра, и Таня сразу же сникла.

– Как мой Боб?

– Это кто, муж твой?

– Нет, щенок.

– Собачка, к сожалению, погибла, но и машина разбилась вдребезги. Ремонт придется оплачивать, вина-то твоя.

Таня завозилась на кровати, стараясь устроиться поудобней. Одеяло сползло на пол, и медсестра аккуратно его поправила.

– Черт с ней, с машиной, главное, чтоб ребенок родился здоровый!

Внезапно дверь отворилась, и в палату вошли трое мужчин в белых халатах. То, что это были врачи, сразу же стало понятно, так как сестра вытянулась по стойке смирно, а главный из них подошел к Татьяне.

– Как вы себя чувствуете?

– Больно, доктор, – пролепетала она, – и пить очень хочется.

– Еды, питья и медикаментов – всего этого у вас будет достаточно. Главное, что вы пришли в себя, а остальное приложится.

– А что с ногой?

– Открытый перелом, гипс, затем длительная растяжка на спицах. Вам, девушка, придется набраться терпения. Лечение будет долгим.

– Я понимаю, – вздохнула Таня.

Врач вполголоса продиктовал сестре назначения, она быстро записывала, изредка, как преданный пес, поглядывая на него.

– И, пожалуйста, учитывая ваше положение, – он выразительно посмотрел на Татьяну, – вам надо осторожнее двигаться и заодно беречь ногу.

Врачи осмотрели еще трех больных, лежавших в реанимации, и, что-то обсуждая между собой, вышли из палаты.

– Ну, слава богу, пронесло! – с выражением сказала сестра.

– А что такого страшного? – поинтересовалась Таня.

– Ты что, не знаешь, с кем говорила?

– Нет, а что?

– Да это же завотделением Петровский! – сестра сверилась с назначением и сразу же поменяла капельницу. – Его не только сестры, но и врачи побаиваются. Он строгий, но профессионал высшего класса!

Лечение в больнице пошло Красавкиной на пользу. Через три дня боли в ноге заметно уменьшились, а через неделю ей уже разрешили ходить, и она на костылях, животом вперед тихонько передвигалась по коридору. Каждый день ее навещала мама, принося домашние бульоны, а по выходным приезжал отец.

Николай Привалов, который должен был дни и ночи проводить в больнице рядом с беременной женой, появился только один раз, а затем надолго укатил в командировку. Но не это беспокоило Татьяну, а то, что ребенок в животе совсем затих. Не было привычных шевелений, которые она раньше чувствовала. Таню направили к гинекологу, и доктор Семенов принял ее в своем кабинете.

Это был пожилой человек с кудрявой седой шевелюрой. Он долго рассматривал рентгеновские снимки, внимательно читал историю болезни, а затем, делая УЗИ, неодобрительно покачал головой.

– Так вы, оказывается, падали? – приподняв густые брови, спросил доктор.

– Да, меня сбила машина на дороге.

– Это неприятно, – констатировал врач.

– А что с ребенком? – робко спросила Красавкина.

Семенов неторопливо закончил обследование, перевел результаты на принтер и, посмотрев на Татьяну, внятно сказал:

– Никакой патологии я пока не вижу, ребенок развивается нормально, хотя перистальтика матки заметно уменьшилась. Я понимаю, что это результат травмы, но только наблюдая вашу беременность, мы со временем сможем сказать, что будет с ребенком. Очень бы хотелось, чтобы роды прошли нормально, но ваше состояние пока этому не способствует. Так что поправляйтесь!

Врач встал, закончив беседу, а сестра помогла Татьяне вернуться в палату. Плохое предчувствие не оставляло ее, и тревожное состояние все усиливалось. Когда пришла мама, Таня расплакалась и, всхлипывая, проговорила:

– Борис Михайлович сказал, что ребенок в порядке, а матка совсем плоха.

– Кто такой этот Борис Михайлович? – сурово спросила Валентина Михайловна.

– Гинеколог, завотделением.

– И хорошо, что ребенок нормальный, но тебе сейчас не о ребенке, а о себе думать надо. Вон как исхудала, одни ребра торчат.

– И живот выпирает, – улыбнулась сквозь слезы Татьяна.

Через три недели гипс сняли, и Красавкину стали готовить к операции по установке металлических спиц. Операция длилась несколько часов, и нога после нее еще долго болела. Если с гипсом на ноге она могла еще кое-как ходить, то с громоздким аппаратом она стала совершенно не транспортабельной и передвигалась только в инвалидной коляске.

Все это так плохо на нее подействовало, что еще не так давно красивая веселая девушка превратилась в худую, страшную, с тяжелой депрессией женщину. По утрам ей не хотелось смотреть в зеркало, чтобы не расстраиваться еще больше. Тяжелое состояние не лучшим образом сказалось и на ее беременности. Таня не могла есть, у нее совершенно пропал аппетит, и ее большой живот, вместо того чтобы расти, стал почему-то уменьшаться.

Целые ночи напролет она лежала с открытыми глазами и бездумно смотрела в темный потолок. Завотделением Петровский, опасаясь за ее состояние, неоднократно говорил с Валентиной Михайловной, стараясь убедить ее в необходимости аборта по медицинским показаниям.

– Вы только Тане об этом не говорите, дочь не вынесет этого.

– Сейчас речь идет о здоровье матери, и если она не поправится, то гарантировать нормальные роды никто не сможет!

– Доктор, сделайте все возможное, а там уж как бог даст.

В оставшиеся до родов два месяца Татьяна почти не двигалась. Ее возили утром в туалет, обедала она в постели, и только медбрат, молодой спортивный парень, три раза в неделю делавший массаж, мог ее немного расшевелить.

Ситуация усугубилась тем, что, когда Николай Привалов вернулся из командировки и зашел в больницу навестить жену, он ее не узнал. Перед ним лежала худая незнакомая женщина, которая не ответила на его приветствие и за время свидания ни разу не улыбнулась. Николай испугался, ему было неприятно видеть жену в таком состоянии, и он решил, что в следующий раз появится в больнице только в случае крайней необходимости.

Доктор Петровский и гинеколог Борис Михайлович периодически навещали больную, говорили ободряющие слова и многозначительно переглядывались. Наконец по решению ортопедов было решено снять металлический аппарат с ноги. Операцию по выемке спиц проводили под общим наркозом, и, когда она закончилась, Красавкину положили в реанимацию, так как остановить кровотечение долго не удавалось. На третий день утром Татьяна пришла в себя и сразу же почувствовала, что начались схватки. Боль приходила волнами, становилось трудно дышать, и Таня закричала. Через минуту прибежала дежурная сестра, вызвала врача, и после короткого консилиума роженицу перевели в гинекологию.

Валентину Михайловну, которая пришла на свидание к дочери, в палату не пустили, и она, понимая серьезность ситуации, все пыталась выяснить у врачей, как себя чувствует дочь. Схватки длились целый день с короткими промежутками, и наконец к вечеру Татьяна родила. Роды принимала опытная акушерка Наталья Пелипенко, которая с роженицами не церемонилась.

– Тужься, мамаша, тужься, твою мать! – громко наставляла она Таню, не обращая внимания на громкие стоны. – А теперь дыши, ртом дыши, дурында!

Ребенок вышел, пуповину обрезали, но не было слышно привычного детского крика. Ребенок родился мертвый, а Татьяну в полубессознательном состоянии увезли в палату.

– Этого следовало ожидать, – протирая очки, сказал Борис Михайлович. – После такой травмы и в депрессивном состоянии ничего хорошего ждать не приходится. Это еще счастье, что она сама осталась жива.