Победы, которые не умирают

Слова прозвучали как клятва, настолько торжественно и твёрдо произнёс их Таркай. Чужой раб присягал на верность Леандру! Это было немыслимо, однако молодой человек не возразил. Всё равно он уедет, а Таркай останется, и неизвестно, увидятся ли они когда-нибудь. Оба это понимали.

– А я обещаю, что помогу тебе и твоей сестре стать свободными! – Леандр не знал, зачем сказал это – слова вырвались сами.

Через мгновение тряпка, скрывавшая вход, впустила Спартока. Стало видно: на дворе темно. В руках Спарток держал небольшой кувшин с вином с парой кубков. Налив в них вино, он один передал Леандру, из второго напоил Таркая.

– Позаботься о нём, – попросил Леандр Спартока. – Он слишком безрассуден.

– Ты мне это говоришь? – усмехнулся Спарток и добавил: – Он мне как сын. Я за ним пригляжу.

– Мне пора. Прощайте. Мой корабль завтра утром уходит в Элладу. Таркай, я рад, что мы познакомились. Похоже, это судьба, и она на нашей стороне, а значит, мы ещё увидимся. – Ответом был лишь блеск глаз и лёгкая улыбка.

Леандр вышел за дверь, Спарток проводил его к выходу на улицу. Странное ощущение не оставляло Леандра всю дорогу. Оказавшись в гавани, он понял: Таркай так и не спросил, где живёт Леандр. Он не хотел знать то, что не хотел, чтобы знали другие.

Глава 6. Горькая победа

Приближение лета вовсю ощущалось по жаре и буйной растительности. Речки не успели обмелеть, воздух не раскалился от летнего зноя, и Эгина казалась Леандру раем. Оливы, фисташки, миндаль, виноград – чего тут только не росло.

Леандр жил в мире, который казался отчасти нереальным: жизнь здесь отличалась от того, к чему он привык в Таврии. Мореплавание – одна из основ благосостояния Эгины – процветало, дети с малых лет учились управлять вёслами и парусом. Почти год Леандр постигал эту премудрость под руководством эгинских моряков и особенно сдружился с бывшим учеником Праксидама Калиппом – опытным мореходом, чей сын Ксенокл, ровесник Леандра, готовился к Олимпийским играм среди юношей.

Леандр как никогда ощущал теперь близость культуре эллинов. Свободное от учёбы время он проводил в гимнасии и палестре, впервые получив возможность заниматься атлетикой и бегом. Местный оружейник изготовил Леандру доспехи гоплита, Калипп пристроил его в свой отряд обучаться военной премудрости вместе с сыном. Вечера они часто проводили, говоря обо всём за ужином в компании других моряков, воинов, атлетов, а также молоденьких танцовщиц. Леандр даже научился играть на авлосе6, который часто использовался в военных походах. А ещё он познакомился с театром: Калипп свозил его в Афины на Великие Дионисии7 – посмотреть необычное для жителя дальних колоний представление. Леандр был очарован зрелищем. Новый мир стал неотъемлемой частью новой жизни Леандра, он почти не думал о возвращении домой, хотя скучал по отцу и очень хотел узнать, как там Иола. С приближением лета Леандр подумывал об отъезде, но тут заговорили о грядущих Олимпийских играх – отъезд был отложен.

В этот день Леандр, Ксенокл и их старшие товарищи пришли на рыночную площадь Эгины, столицы острова. Леандр осмотрелся – его привлекло странное оживление. Народ стекался на агору, где явно происходило нечто интересное. Всё вокруг заполонила толпа, посреди неё на выстроенном на скорую руку пьедестале возвышался глашатай-спондофор в венке из оливковых листьев. Внезапно установилась тишина – немыслимая на вечно заполненной народом агоре – и гонец заговорил. Леандр почти не слышал его слов, так как находился слишком далеко. Одна фраза всё же долетела до юного понтийца: «Пусть не будет отныне убийств и преступлений, прекратятся войны и не слышно будет звона оружия». Все внимали глашатаю, радуясь чему-то. Леандр протиснулся поближе к пьедесталу и наконец понял, в чём дело. Через месяц состоятся очередные Олимпийские игры. Леандр мечтал увидеть их с тех пор, как впервые услышал о них на борту судна, увозившего их с отцом в дальние неведомые земли Северного Понта. Для него игры всегда означали связь с другими эллинами, с прежней жизнью отца, он мечтал ощутить единение с народами, чьи предки создали огромный мир, знакомый с детства по рассказам и мифам.

Гонец объявил о начале экехейрии – священного перемирия, во время которого не должно быть места войнам. Нарушение грозило исключением полиса, начавшего войну, из числа участников. Любой, кто хотел посмотреть игры, имел право сделать это свободно и беспрепятственно. Глашатай закончил речь и отправился далее, люди начали расходиться, переговариваясь и делясь планами. Ксенокл с горящими глазами предвкушал поездку в Элиду.

«Я тоже поеду», – решил Леандр. Не упускать же такой шанс?

***

Клеант готовился к Олимпийским играм так, словно от них зависела его жизнь. Даже во сне он без конца бегал по дорожке гимнасия: накручивал круг за кругом, не в силах остановиться, а потом просыпался, натянутый как тетива. После долгих месяцев тренировок его выбрали среди других претендентов, разрешив прибыть в Элиду и там готовиться последний месяц.

Стать кандидатом на участие в играх оказалось непросто: пришлось бы убедить власти Спарты позволить ему ехать на игры. Ведь оплата за подготовку к соревнованиям ложилась на плечи государства, а оно не помогает тому, кто не соблюдает его обычаев и традиций.

Поэтому Клеант решил измениться. Раньше он держался особняком, не желая становиться частью воинственной массы, которая жила воспоминаниями о войнах, подготовкой к ним и участием в бесконечных заварушках. Не было в нём безудержного стремления силой оружия утверждать превосходство. Слишком часто он сам испытывал на себе действие чужой силы, не обременённой мыслью.

Однако Клеанту пришлось менять поведение и отношение к окружающим. Чтобы государство не мешало выполнить мечту, приходилось быть его частью и выделяться не за счёт отличия от остальных, а благодаря доблестям, почитаемым в Спарте: смелости, силе, умению выживать, подчиняться приказам старших, быть лидером и терпеть боль. Уроки Ликурга он усвоил давно, хотя до сих пор не пытался применять на практике. Теперь, решил Клеант, время пришло.

По возрасту Клеант мог принимать участие в Олимпийских играх, пусть и среди юношей-эфебов, а не взрослых. Когда-то именно юные спартанцы завоёвывали многочисленные победы на играх, но те времена давно миновали. Спарта предпочитала готовить воинов – не атлетов. Желающих, впрочем, это не останавливало.

Поставив цель принять участие в следующих играх, Клеант решительно шёл к ней четыре года. Он каждый день пробегал по тридцать стадий, и самые ярые его недоброжелатели постепенно перестали относиться к нему с презрением. Увы, пришлось отказаться от долихоса – эфебам разрешены только бег на стадий, борьба и кулачный бой, – но, в конце концов, бег есть бег, даже если юношам приходилось бежать не целый стадий, а немного меньше. Бег не ценился в Спарте так, как разные виды борьбы, но победить в этих видах Клеант не мог. Впрочем, борьбой Клеант тоже занимался всерьёз, отдаваясь этому со всей страстью, поскольку атлеты в Олимпии принимали участие во всех видах состязаний. За три года он успел нарастить мышцы и укрепить торс. Благодаря бегу его ноги были подвижны и неутомимы. Соревнования-агоны никогда не обходились без участия Клеанта. Он упрямо и решительно избавлялся от противников, побеждая их или заставляя платить за победу немалую цену. Пусть ему не победить сильнейших борцов, он не посрамит Спарту!

Постепенно взрослые отметили настойчивого юнца и поручили ему руководство отрядом. Вскоре на него начали смотреть снизу вверх те, кто совсем недавно его не замечал. Ему всё чаще говорили: такой сын – гордость для отца.

На занятиях он по-прежнему преуспевал. Впрочем, обучение всему, кроме военного дела, по мере взросления сводилось к минимуму. Умения читать и писать для спартанца более чем достаточно – многие даже имя своё написать едва могли, не слишком огорчаясь по этому поводу. Лишь рассказы о победах Спарты и Ликурге, музыка и поэзия Тиртея, прославлявшая образ жизни Спарты, оставались предметом изучения в школе.

Клеант следовал заветам Ликурга, создавшего Спарту. Для успешного военного государства главным были система воспитания, дисциплина и военная организация. Для Клеанта это выражалось в том, что следует быть сильным духом и телом, умелым воином и атлетом, способным идти вперёд, когда остальные бегут назад. Там, где одни брали мощью тела, он обладал стойкостью и умением анализировать действия противника. Праксидам в Олимпии сказал ему: борьба происходит не только на площадке палестры, но и в головах. Он далеко не сразу понял смысл этих слов: умный в состоянии победить сильного, предугадав его действия. Клеант изучал приёмы борьбы, наблюдал за ходом схваток, учился молниеносно реагировать на выпады противников. Если не хватало силы, он использовал ловкость, скорость и ум. Клеант и сам удивлялся, как легко он превратился в того, кого называли «настоящий спартанец», стал частью организма, который представляла собой Спарта, живущая по единым установлениям, нормам и законам. Соблюдай их – и всё. Иногда Клеанту казалось: спартанцы даже во сне дышат в едином ритме, где нет места сбоям. Что будет, если нарушить налаженную работу, если отдельные части захотят чего-то, не предусмотренного Ликургом, – эти вопросы Клеанта не волновали. Он не мог изменить в себе только слишком личное отношение к Праксидаму. Впрочем, что тут плохого? Брать пример с олимпийского чемпиона – естественно.

За год до очередных игр Клеант обратился к коллегии пяти эфоров, управлявшей в Спарте почти всеми делами, и получил разрешение на участие в играх. Клеант несколько месяцев усиленно тренировался, чтобы за месяц до начала игр прибыть в Элиду. Отец должен был сопровождать Клеанта, но погиб во время на охоты на медведя.

***

Дождь, редкий гость для начала лета, поливал с неба, размывая засохшую землю. Чёрный плащ, накинутый поверх чёрного же хитона, промок до нитки. Клеант стоял у свеженасыпанной могилы, глядя, как остатки возлияний – вина и молока – ручейком сбегают с могильного холма вместе с дождевой водой. Несмотря на рыхлую землю, ручеёк не впитывался в неё, а стекал вниз, прямо в Аид. Ветер разметал прядь волос, срезанную Клеантом с собственной головы и положенную на могилу. Мелькнула крамольная мысль: боги не принимают посмертной жертвы отцу от сына, понимая, насколько чужды эти двое. Для Спарты это было нормально, потому что полагалось считать отцами и почитать как таковых всех мужчин государства. Однако Клеант в Олимпии видел: бывает иначе. Поэтому он до сих пор стоял под дождём, хотя все остальные давно разошлись, даже близкие друзья отца, которые на плечах принесли к месту погребения кипарисовый гроб.

Клеант пытался понять, сожалеет ли он о смерти отца больше, чем, например, о смерти преподавателя гимнастики. Да, община потеряла отличного воина. Он с честью исполнял обязанности, воспитал много достойных граждан спартанского государства. То, что он был ещё и отцом Клеанта, ничего не значило ни для государства, ни для Клеанта лично. Юноша поднял лицо, дождь окропил его водой – она стекла по лицу и закапала вниз вместо непролитых слёз.

Клеант снова посмотрел на безымянную могилу – надгробия с именами полагались только погибшим на войне – и мысленно сказал «прощай» мужчине, который подарил ему жизнь, не имея ни желания, ни возможности стать её частью. Он равнодушно повернулся и направился к дому. Его ждал месяц тренировок в Элиде, затем – Олимпийские игры.

***

Элида была небольшим полисом – он относительно недавно из нескольких посёлков стал городом. По прибытии Клеант вместе с тренером и одним из пяти эфоров Спарты – небывалая честь для юного атлета – отправился к гимнасию: рядом с ним располагался глинобитный дом, где ему с товарищами предстояло прожить следующий месяц.

Гимнасий находился у рыночной площади на берегу реки Пеней, чьими водами Геракл когда-то чистил конюшни Авгия. Атлеты прибывали сюда весь день – к вечеру набралось десятков пять мужчин и юношей. Одним из последних появился юный атлет из Эгины. Помимо отца и тренера его сопровождал Праксидам и какой-то юноша. Стоило Клеанту увидеть знакомую фигуру олимпийского чемпиона, как он замер на месте. Ему хотелось подойти к Праксидаму, но он не знал, узнает ли тот его и захочет ли общаться с соперником своего кандидата.

Впрочем, стоял он недолго. Праксидам заметил смотрящего на него Клеанта и сделал шаг ему навстречу. Внешне мальчик изменился: он был теперь эфебом. Эфебам разрешалось отращивать волосы, носить красивую одежду и украшать оружие. Но взгляд его остался прежним: пытливым, оценивающим, пронзительным.

– Приветствую тебя, Клеант, – Праксидам искренне улыбался старому знакомцу.

Клеант поздоровался, сдерживая радость, которая непроизвольно прорывалась в улыбке, резких, неловких движениях и в том, что он с трудом подбирал слова для беседы.

– Как ты жил всё это время? – казалось, Праксидам не замечал неловкости. – Присоединяйся к нам. Это Ксенокл, один из наших борцов. У нас на Эгине вообще хорошая борцовская школа. А ты какой спорт предпочитаешь?

– Бег. Но в борьбе я тоже участвую.

– И в кулачном бою? – вмешался Ксенокл.

– Нет, – с достоинством ответил Клеант. – В кулачном бою спартанцы не участвуют.

– Почему?

– Схватка заканчивается, когда один из атлетов признаёт поражение, а мы не имеем на это права. Это против наших законов.

– Законов? У вас есть законы про спорт?

– Не спорт. Закон запрещает нам сдаваться в принципе, в спорте ли в бою – неважно. Нас учат бороться до конца, а не искать способ спастись. Мы должны победить или погибнуть, – Клеант, не задумываясь, повторил слова наставников и сам удивился, насколько хорошо врезались они в память.

– Но ведь если ты проиграешь в беге или борьбе, то ты всё равно проиграешь, так какая разница? – гнул своё Ксенокл.

Клеант понимал недоумение Ксенокла: результат ведь один – поражение. Поэтому, кстати, спартанцы нечасто ездили теперь на игры. Прошли те времена, когда их победы были подавляющими, а испытывать горечь поражения никто не любил.

– Разница в том, что мне не придётся признавать себя побеждённым.

– Конечно, ведь за тебя это сделают судьи. В чём разница? В формальностях?

– Формальности для тебя, Ксенокл, поскольку ты воспитан по-другому, – Праксидам внимательно посмотрел на Клеанта. – Но спартанцы, насколько я знаю, не отделяют спорт от военных сражений и считают: человек, привыкший избегать борьбы до последнего вздоха на площадке гимнасия, поступит так и на поле боя. Признать поражение неприемлемо. Верно, Клеант?

– Да. Если в борьбе прижать противника к земле трижды, то ты победил и все живы, а в кулачном бою, где такого правила нет, я бился бы до смерти – своей или соперника. Стал бы ты участвовать в играх, если бы знал: твой соперник-спартанец убьёт тебя или умрёт сам? – Клеант хотел объяснить это не столько мальчишке, сколько Праксидаму.

Ксенокл наморщил лоб и промолчал.

– Я стал бы, если бы ставка была высока, – обронил другой юноша, ровесник Клеанта, но чуть ниже его, с короткими жёсткими выгоревшими на солнце волосами, обветренной кожей, ямочкой на подбородке и шелушащимся носом. До сих пор он помалкивал.

– Самые высокие ставки делают те, кто в играх не участвуют, – усмехнулся Клеант. – А какую ставку ты имеешь в виду?

– Возможность быть одним из эллинов.

– А ты разве не эллин?

– Эллин. Я издалека – мой полис тут никто не знает, многие думают, будто там одни варвары живут.

– Это Леандр из Каркинитиды в Таврии. Боюсь, в желании стать эллином он скоро забудет родной город, – чуть насмешливо произнёс Праксидам. Леандр не обиделся. Клеанту показалось: подобные разговоры они вели не раз.

– Я не забуду город, где живёт мой отец. Если понадобиться, я ради него умру, но это лишь один маленький город, а тут – целый мир, – горячо возразил Леандр. Клеант с любопытством на него посмотрел. В Спарте подобные речи не услышишь, важнее Спарты для спартанца нет ничего.

– Знаешь, Леандр, куда бы я ни ехал, я помню: дом мой на Эгине, – Праксидам нахмурился, потом улыбнулся: – Однако, в твоём возрасте я тоже хотел стать героем Эллады, хотел поездить всюду, меня, как Одиссея, немало помотало по свету, о чём я не жалею. Благодаря этому я победил, благодаря той победе я познакомился со многими людьми, вот с тобой и Клеантом, например.

Вечером после прогулки Праксидам угостил юношей сладким эгинским вином и спросил Клеанта, кто приехал с ним. Клеант огляделся, разыскивая тренера и эфора, но его спутники проводили время за пределами гимнасия, обсуждая отношения Элиды и Спарты.

Клеант описывал Праксидаму, как прошли четыре года, слушал рассказ Леандра о походе скифов против Дария. Праксидам упомянул и о том, что Гектор с отцом уехали из родного города и сейчас живут возле Афин, в местечке под названием Лепсидрий, где один знатный афинский род – Алкмеониды – копил силы для борьбы с тираном Гиппием. Хотя имена мало говорили Клеанту, слушал он внимательно, задавая вопросы. Обычно не слишком разговорчивый, сегодня он чувствовал себя как пьяный или пленный, вырвавшийся на свободу. Клеант неохотно ушёл спать и долго возился на козлиной шкуре, расстеленной прямо на земле.

Весь следующий день шли испытания, сначала в беге, потом в борьбе и других видах спорта. К вечеру Клеант так измотался, что заснул, едва коснувшись постели. Но он прошёл!

С этой мыслью он и проснулся на следующее утро, слушая звуки пробуждавшегося города. Он достоин участия в Олимпийских играх! Клеант вспомнил, как поздравил его Праксидам, обняв за плечи и от всей души пожелав успеха на играх. Тренер и эфор сказали, что удовлетворены его подготовкой, и снова ушли обсуждать какие-то дела.

Сегодня предстоял поход к местной агоре. Атлетов и их сопровождающих повели от гимнасия на север. Миновав по дороге могилу, в которой, как с гордостью сообщил один из судей, покоился Ахилл, они вышли к памятнику Оксилу, основателю города. Всех провели в южную часть агоры, где находились жертвенники в честь Зевса. Здесь участники поклялись, что десять месяцев готовились к играм. Отцы, тренеры и другие представители спортсменов выступили вперёд, подтвердив их клятвы. С этого дня для атлетов начинался месяц суровых тренировок.

Наутро Праксидам с Леандром уезжали из Элиды – у Праксидама были дела на Эгине, после чего он собирался в Аттику. Клеант даже себе не хотел признаться, что разочарован отъездом старика. Праксидам долго о чём-то говорил с Ксеноклом. Клеант ничего не слышал, хотя не сводил с них глаз, забыв попрощаться с сопровождающими. Но они его не забыли: эфор по имени Этеолк подошёл к подопечному и выразил уверенность, что Спарта не зря потратила время на его подготовку и поездку сюда.

– Мы все верим в тебя, Клеант, – Этеолк старался быть кратким, поскольку в Спарте его ждали более важные дела, – сделай всё ради победы, и твои желания сбудутся.

Клеант кивнул. В детстве он хотел стать чемпионом, чтобы его оставили с покое. Он и теперь хотел победить, но не из-за того, о чём мечтал в детстве.

– Я не уроню честь Спарты, – заверил он эфора. Тот, довольно кивнув на прощанье, ушёл.

Клеант тут же оглянулся и увидел: Праксидам стоит неподалёку. Ксенокла уже не было, они остались вдвоём на почти пустынной улице.

Клеант подошёл к бывшему борцу, в который раз поражаясь тому, как много силы и здоровья сохранилось в нём, несмотря на возраст. Ему захотелось лет через сорок быть в такой же форме.

– Я приеду на игры, Клеант, – видя нерешительность Клеанта, заверил юношу Праксидам. – Я был уверен, что увижу тебя среди участников, поэтому и приехал.

– Я думал – из-за Ксенокла.

– Я не его тренер, знаешь ли, ведь я не единственный борец на Эгине. У нас отличная школа, хотя она пока только развивается. Много молодых атлетов, – он улыбнулся, глядя, как кривится Клеант.

– Придёт время – наши молодцы себя покажут. А пока… Ксенокл хороший парень, но в нём больше энтузиазма, чем умения. Ты и сам увидишь.

Клеант хмыкнул. Праксидам продолжил:

– Надеюсь, вы с Ксеноклом подружитесь. Эгина и Спарта – союзники, постарайтесь укрепить этот союз. Я бы очень этого хотел.

Праксидам слегка наклонился и коротко обнял Клеанта.

– Увидимся через месяц в Олимпии. Я обязательно приеду посмотреть на тебя. И не огорчайся, если не выиграешь, ведь тогда будет к чему стремиться дальше. Прощай, Клеант, я рад, что наши пути пересеклись именно в Олимпии. Говорят, те, кто становятся друзьями в том священном месте, остаются ими навсегда. Ну да ладно, мы ещё поговорим об этом и о многом другом, а пока тебе не до моих советов. Удачи!

– Увидимся через месяц… – послушно повторил Клеант и посмотрел прямо в глаза Праксидама: – Я горжусь знакомством с вами… – Обычно он выражался кратко и метко, как и положено спартанцу, но в присутствии чемпиона с Эгины Клеант терялся. Праксидам – из другого мира, спартанские законы его не касались. Ни один спартанец не отнёсся бы так к мальчишке из чужого полиса, да что там чужого – своего тоже. Раскованность и непринуждённость, готовность делиться мыслями, поддержать, помочь были необычны для суровой Спарты.

Разговор прервал Леандр, который простился с новым знакомым и быстро исчез. Праксидам неторопливо зашагал следом, складки его шерстяного плаща, обёрнутого вокруг тела, колыхались в такт ходьбе. Клеант сглотнул горький комок и смотрел старику вслед, пока пыль и расстояние не скрыли его из вида. Он много не успел рассказать Праксидаму, даже о смерти отца не сообщил. Впрочем, у них будет время – эгинец обещал, что они увидятся через месяц.

***

Месяц подготовки подходил к концу, напряжение среди атлетов в гимнасии Элиды росло с каждым днём. Всех лихорадило, схватки на площадке ужесточались, словно бойцы пытались заранее выбить соперников из числа участников.

Было две группы атлетов: молодые юноши вроде Клеанта и Ксенокла, у которых ещё не росла борода, и куда более многочисленная группа взрослых спортсменов. Больше всего Клеант любил смотреть, как соревнуются бегуны на стадий, отмечая особенности бега. Ему особенно нравился Фанас из Пеллены, что находится в Ахайе, на самом севере Пелопоннеса. Он одинаково быстро бегал на стадий и два стадия, любил и бег в полном вооружении гоплита: его щит с изображением богини Деметры всегда оказывался впереди, победно сверкая медью.

Вообще, среди атлетов были представители самых разных мест: Коринфа, Кротона, Дельф, Афин, Фив, островов Самос и Родос и многих других. Каждый любил порассказать вечерами о своей родине, о происходящих там событиях. Говорили, Милон, многократный победитель игр, тоже приедет, как и Тимасифей – победитель прошлых игр в панкратии.

Клеант слегка наклонился, выравнивая дыхание после бега. Выпрямившись, он откинул назад отросшие волосы. Прошло то время, когда их приходилось сбривать наголо, но и ухаживать за ними он до сих пор не научился. Ему было не до красоты, хотя спартанцы, при всей неприхотливости, не одобряли неряшливости.

Клеант только что победил всех соперников в беге на стадий на последних испытаниях перед окончательным решением судей. Впереди состязания в борьбе – он был уверен, что не будет выглядеть слабаком на фоне остальных. Клеант пригладил волосы и пошёл передохнуть перед следующим агоном.

К вечеру всё кончилось. Получилось, как планировал Клеант. Судьи дали ему разрешение участвовать в Олимпийских играх! Радость переполнила его, торжествующая улыбка появилась на перепачканном песком лице. Казалось, победа в Олимпии у него в руках!

После соревнований Клеант долго отскребал песок и жир с тела, водя бронзовым стригилем8 по коже, а потом умывался прохладной водой, уставший, но почти умиротворённый. Остальные занимались тем же, забыв на время о тяжёлых тренировках. Несмотря на усталость, ночью все долго не могли заснуть, мечтая ознаменовать этот год олимпийским венком. Затем последовал пеший переход в триста стадий до Олимпии, мимо поселений Летрины и Пиргос, где каждые четыре года проходили новые участники. Полные надежд и сил, по пути они приносили жертвы богам, умоляя их помочь претворить надежды в жизнь.

Олимпия не изменилась за четыре года. Так же зеленел Кронос, пестрели бесконечные палатки, шумели торговцы и зрители. Атлеты разместились в постройке возле гимнасия. Клеант в тот же день приступил к тренировкам. Впрочем, не он один – все хотели быть на пике возможностей. На этот раз зрители заворожённо смотрели уже на Клеанта. Выяснилось, что в Олимпийских играх и впрямь участвуют Милон и Тимасифей – чемпионы прошлых игр. Это придавало сил Клеанту и помогало собраться, чтобы не ударить в грязь лицом.

Как оказалось, Гектор тоже приехал. После тренировки он подошёл к Клеанту, поздравил его с участием в играх и пожелал победы, но не было в нём прежней весёлости, жизнерадостности, удовольствия от новых впечатлений. Хотя Клеант слышал от Праксидама о гибели матери Гектора, он не знал, как выразить другу то, чего никогда не испытывал сам.