Besame mucho, клуша!

б) вспыльчив, но отходчив. Это Леночка усвоила с первых же дней работы. Задание с собкором она выполнила на «отлично», в этом Леночка не сомневалась.

– Потому что Ковалева завотделом экономики, и тема природы – ее тема, – отрапортовала она.

Крутов молча ждал продолжения и приглядывался к помощнице.

К Леночке нужно было привыкнуть – девушка пугала новичка несуразностью и отсутствием пропорций. Высокая, с большой головой на короткой шее, с неразвитыми плечами и тяжелым низом. Во всем ее облике было много «но». Только высокий, упрямый лоб был в полном согласии с содержимым черепной коробки.

– Василь Василич, вы меня не слушаете, – обиделась Леночка.

Пойманный на месте преступления, Крутов покачал головой:

– Ты меня не перестаешь пугать. Зачем девушке столько мозгов?

– Чтобы держать окружающих в тонусе.

– Выскочила бы замуж, как все приличные барышни, внуков Диме нарожала бы, а ты все растешь над собой, – на правах друга семьи Крутов иногда позволял себе сентенции в духе домостроя, – и все умнее и умнее делаешься. Не знаю, кому это понравится.

– Кому не помешает, тому и понравится, – обнадежила шефа Леночка.

– А почему ты Ковалевой не предложила нашу машину, если такая умная?

– Так вы же сами отослали Владика с поручением, потом он обедал, а после обеда поехал за вами в администрацию.

Все было истинной правдой, Влада он сам откомандировал в помощь домработнице Игнатьевне, но почему-то именно этот факт и рассердил Крутова.

– Надо было что-нибудь придумать, – недовольно проворчал он.

– Самой сесть за руль?

– Как вариант.

– Учту, – буркнула Леночка. Не ценит ее шеф. Она всю себя без остатка отдает работе, опекает его, отвечает за его безопасность, для чего тайно установила систему записи разговоров в приемной (мало ли чего, столько маньяков развелось, шантажистов и просто психов), от личной жизни отказалась ради карьеры, помощником депутата уже стала, а взамен одно недовольство и никакого уважения.

– Ты только по бумагам мой помощник. На самом деле ты референт, – будто подслушав мысли Леночки, расставил точки над «i» шеф.

– Вам когда надо – я референт, когда не надо – помощница, – укорила шефа Леночка.

– Значит, ты ведешь себя так, что вынуждаешь меня напоминать тебе об этом.

– Да как? – Леночка приготовилась зареветь. – Я уже не знаю, как себя вести. Стараешься, стараешься…

– Надо включать воображение. – Гуманитарное образование – вот откуда эта мучительная неудовлетворенность. В кресле депутата захолустного Законодательного собрания Крутову не хватало масштаба, разнообразия, креатива, он злился на девушку, прекрасно понимая, что сам не знает, чего хочет. Заниматься проектированием новых оранжевых политтехнологий? Или бархатных революций?

Нет, знает. Он хочет, чтобы этой мути на душе от ссоры с собкором Валерией Ковалевой не было. И чтобы самой ссоры не было. Чтобы сероглазая, мягкая (но не аморфная), обворожительная Валерия сейчас сидела в его кабинете вместо Леночки, задавала свои вопросы, отмечала что-то в блокноте, перебирала письма старожилов Черемушек, а он бы пил кофе (ладно, ладно, зеленый чай) и заглядывался на ровный пробор и выбившуюся из пучка прядь темно-русых волос. Ах, какие у нее тонкие, музыкальные пальцы, у этой журналистки, какая нежная кожа…

– Кофе, что ли, сделай, – вздохнул Крутов. Эк его разбирает…

– Лучше зеленый чай.

– Чем лучше-то? Точно так же поднимает давление, – вредничал Крутов.

Леночка полуприкрыла веки и закатила глаза – определенно шеф решил сегодня извести ее.

– Мое дело петушиное – прокукарекать, а там хоть не рассветай. – Леночка любила редкие словечки и забубенистые выражения.

Оставив шефа с недоуменно поднятыми бровями, помощница победительницей вышла из кабинета. Отомстила за наезд.

Спрашивается, зачем расстроил девочку? Девочка росла без матери, а он, дурак, срывается на сироте.

Характер портится, скоро станет старым и ворчливым. Сорок два – неужели старость? От неприятной мысли Крутов ощутил беспокойство. Нет, не может быть. Ни-за-что.

Он так просто не дастся. Он фактически уже находится на пути к вечной молодости – даже бросил курить! Он будет сопротивляться, бегать, увеличивать нагрузку на тренажерах, пить свежевыжатый сок, скажет Игнатьевне, чтобы выбросила сковородки, по примеру Жириновского обзаведется пароваркой, перейдет на овощи и будет пить витамины, улучшающие мозговое кровообращение. И ни капли алкоголя… Нет, пожалуй, это перебор. Вино – молодость стариков. Так что сухое красное он себе позволит.

Набросав перспективный план на ближайшие тридцать лет, Крутов углубился в работу и, когда Леночка поставила ему под нос чашку с чаем, прорычал:

– Я занят!

– Василь Василич, я вам не прислуга, – поджала губки Леночка.

– Прости. – Крутов виновато заморгал. – Настроение испортила мне эта Ковалева. Прости.

– Ну так бы и сказали, – выдохнула с облегчением Леночка. – Я-то думаю, что с вами такое, как подменили человека. Она что, не приехала?

– Лучше б не приехала.

– Тогда что? – Леночка присела сбоку от стола и ждала объяснений.

Поддавшись настроению, Крутов рассказал, как все было.

Слушая шефа, Леночка достала из принтера чистый лист, вынула из органайзера остро отточенный карандаш и с самым серьезным видом делала какие-то пометки, а когда Крутов замолчал, пообещала:

– Наведу справки об этой Ковалевой. Какие на ее счет будут указания?

– Какие указания? – растерялся Крутов.

– Создать невыносимые условия для работы, или для жизни, или для всего сразу? – Леночка смотрела на Крутова без тени улыбки.

– Леночка, у тебя с головой все в порядке? – усомнился шеф.

– А зачем тогда вы мне жаловались? – стебалась Леночка.

– Я делился, а не жаловался. – Помощница своим чувством юмора не раз сбивала Крутова с толку.

– А есть разница?

– Конечно.

– Какая, интересно?

– Когда человек делится, он снимает тяжесть с души.

– А когда жалуется?

– Я не жаловался, – повысил голос Василий Васильевич, – и не надо передергивать.

– Да побойтесь Бога, Василь Василич, кто это передергивает? Я стараюсь, стараюсь, – завела волынку помощница, – а жалуетесь вы, между прочим, от недостатка внимания. Вы бы женились, дядя Вася.

Крутов с досадой хлопнул ладонью по пакету документов. Логика у Леночки какая-то своеобразная, наизнанку.

– Не надо быть такой старательной, – попросил Крутов.

– Вам не угодишь.

– Не надо мне угождать!

– А что надо?

Василий Васильевич задумался.

Не только ради старинного друга он терпел Леночку. Он терпел Леночку ради нее самой. Она была на своем месте. Несмотря на молодость и своеобразное чувство юмора, никогда ничего не теряла и не путала. Могла запросто набросать план выступления перед любой аудиторией. Делала подборку материалов, когда Крутов готовился выступать перед коллегами. Виртуозно собирала компроматы. Организовывала встречи с избирателями, покупала билеты, бронировала номера в гостиницах, отслеживала рейтинги. Что еще? Еще… держала в тонусе недевичьей проницательностью.

– Найди середину, не впадай в крайности, – наконец посоветовал Крутов и вернулся к бумагам.

Леночка бесшумно (еще одно достоинство) закрыла за собой дверь, но настроение у Василия пропало окончательно. Все из-за Ковалевой с ее этим степным пряным духом.

…На летучке, куда Лера шла в страхе и сомнении, подтвердились ее самые мрачные ожидания: Казимир развязал позиционную войну.

Причем избрал самый недостойный способ – месть через профессию.

Хотя разве месть бывает достойной? Если только у мушкетеров, но Валерия мушкетером не была, да и Казик не тянул ни на одного из бравой четверки.

Поначалу все шло как обычно.

Из закутка за шкафом Лера вполуха слушала обзор Гоши Ломакина за неделю. Дежурный критик из Гоши был слабенький, он попенял на «грехи, грешки, грехоиды», ограничился мягким выговором в адрес молодых корреспондентов и указал корректорам на пропущенные ошибки.

Едва Гоша замолчал, все зашевелились, собираясь расползтись по отделам и начать уже как-нибудь трудовую неделю, и Лера уже сдвинулась на краешек стула и подалась вперед, рассматривая туфли. Туфли были, безусловно, хороши – черные, на невысокой шпильке, удобные и легкие. С джинсами можно носить, с брюками, с юбкой – находка, а не туфли.

Голос главного редактора Дворяниновича настиг Леру и оторвал от созерцания туфель:

– Прошу внимания. Валерия Константиновна, вы хотите, чтобы газету привлекли к суду за ложь и клевету?

Валерия подняла растерянное лицо и едва удержалась, чтобы не ахнуть – в суженных зрачках Казика плавала жгучая ненависть.

Как ни готовилась Лера к открытому конфликту с мужем, все равно оказалась совершенно не готова.

– Прости?.. Простите? – Оттого, что назвала мужа на «ты», Лера совсем потерялась.

Казимир злобно фыркнул:

– И нечего прикидываться казанской сиротой. Какое право вы имели делать выводы о влиянии авиационного керосина на саженцы томатов? Авиационным керосином, между прочим, ангины лечат знающие люди, а использование непроверенной информации карается законом. Всех касается, – обвел он начальственным взглядом присутствующих, – а то возбуждаетесь от непроверенных фактов и залепуху подсовываете вместо материала. Любого другого за такой финт уволил бы без выходного пособия, а вас, Валерия Константиновна, предупреждаю: еще раз подсунете лажу, положите на стол заявление. Вас в желтой газетенке с руками оторвут.

Лера никогда не умела защищаться и в этот раз даже не попыталась. Залепуха и лажа? Что за бред? И никаких выводов она не делала, предположила только, на что имеет полное право. Кстати, и о том, что пора исследовать проблему, тоже сказала… И что за мода выражаться как тинейджер? А еще учил ее…

Лера услышала, как задвигали стулья ми коллеги, но подняться не могла, упорно смотрела на свои туфли и оставалась на месте, пока последний юркий молодой человек (Лера не могла вспомнить, из какого отдела) не спросил:

– Валерия Константиновна, вы сами закроете кабинет?

– Да, закрою, – вяло кивнула она.

Что теперь делать? Куда податься? В конкурирующее издание? Надо было сразу же это сделать, а не поддаваться уговорам Бочарниковой.

«Ой, да при чем здесь Галка, – упрекнула себя Лера, – просто тебе самой страшно рвать с газетой, в которой ты выросла как журналист».

В журналистику Валерия Ковалева вляпалась из-за мужа.

В университете они учились на разных факультетах – он на журфаке, она на филфаке, и, как говорится, ничто не предвещало…

Встретились они с Казимиром на какой-то студенческой вечеринке.

Казик бредил репортерством, и Лера попала под романтическое влияние этих бредней: опомниться не успела, как написала первый очерк – о многодетной семье. Вышло трогательно, редактору очерк понравился, Лере предложили сотрудничество, но до самых госэкзаменов она была уверена, что серьезного романа с журналистикой не получится.

Романа, кстати, получилось сразу два – с Дворяниновичем и с «Ведомостями».

С того самого первого очерка Казимир выступал в роли гуру, обожал давить авторитетом. Леру убивала беспощадная критика мужа, руки опускались, она никла и потом долго приходила в себя, за что и получила позывной «клуша».

Если бы не поддержка главного редактора «Ведомостей», Сергея Ивановича Чудиновских, Лера бы поставила крест на журналистике.

Чудиновских как-то очень быстро понял расстановку сил в их семейном союзе и для начала отправил Леру на курсы повышения квалификации.

Потом начались командировки, где Лера находила таких людей, что плохо о них писать не получалось. При этом корреспондент Ковалева ни с кем не боролась и меньше всего думала о том, что журналистика – четвертая власть, о чем, кстати сказать, ежеминутно помнил Казик. Валерия просто писала о том, что ей было интересно, – о людях.

И по сей день муж оставался главным экспертом-оценщиком Лериных работ.

Всякий раз, сдавая Завьялову заметку, статью, очерк или интервью, Ковалева волновалась, как в студенчестве, зная, что дома ее ждет разбор полетов.

Сейчас, когда Валерия переехала к маме, у Казимира был только один способ высказать свое мнение – на летучке.

«Станет он гнобить меня при всех или постесняется?» – спрашивала себя Лера перед летучкой. «Неужели он это сделал?» – спрашивала она себя после.

По сути, любые наезды со стороны Казика можно было смело отнести на счет уязвленного самолюбия: муж стоял на коленях, просил остаться, а она ушла.

Но ведь кроме них двоих никто этого не видел. Да и просил Казимир как-то не очень убедительно, и сама просьба скорее напоминала шантаж.

– Сидишь? – Галка приземлилась на соседний стул. – И что теперь? Уволишься?

– Я не знаю, что делать, – честно призналась Лера, забыв про свою обиду на подругу. – Как ты думаешь, он даст мне работать?

– Может, ты пойдешь к нему, помиришься? Правда, я слышала…

– Что?

– Да так. – Галина поднялась со стула. – Пошли, что ли?

– Нет, ну кто так делает? Начала, так уже говори. – Лера поймала Галину за руку.

Бочарникова замялась:

– Да говорят, они сегодня приехали вместе на работу…

Ноги подкосились, в трагическом молчании Лера снова опустилась на стул.

– Нет, он не может так поступить со мной, – отчаянно борясь со слезами, забормотала она, – ведь это не я ему изменила, а он мне. И это просто не по-человечески.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.