Медленно бредя вдоль дороги, Валерия присматривалась к зарослям в канаве, прислушивалась к беспокойным крикам птиц и чуть не налетела на крутовский «фольксваген».

Машина стояла на повороте перед съездом на проселочную дорогу под единственной уже серебристо-зеленой ветлой.

– Садитесь, подвезу! – буркнул Крутов, высунувшись из машины.

Лера уже хотела с достоинством отказаться, но вовремя вспомнила, что достоинство ее несколько дней как попрано. Ускорила шаг и юркнула в салон.

Крутов осторожно, боясь разочароваться, принюхался: несмелые запахи чистоты и нежности стали отчетливыми. Ни о каком разочаровании речи не могло идти – речь могла идти об опасности и бегстве по пересеченной местности куда глаза глядят.

В машине было сухо, тепло, ароматизатор на панели источал запах леса, а поскольку Лера сидела за спиной у Крутова, его сокрушительная красота не действовала ей на нервы, и Лера расслабилась. Оказалось, преждевременно.

– Так что будем делать? – не оборачиваясь, спросил Василий Васильевич.

Лера не поняла, кому был адресован вопрос – ей или молчаливому, остриженному под ноль парню за рулем, и сочла за лучшее промолчать, и так уже успела наговорить лишнее.

– Девушка, что молчите? – Скульптурной лепки голова повернулась вполоборота, и Лера с мстительной радостью лицезрела негероический профиль. Должно быть, записной красавец не знал, что в этом ракурсе он теряет очки.

– Василий Васильевич, – как могла, надменно произнесла Ковалева, протягивая удостоверение, – хочу напомнить: я журналист, собственный корреспондент газеты «Губернские ведомости» Валерия Ковалева.

Крутов даже не взглянул на удостоверение:

– Вы не ответили. – Доморощенный политик то ли не жаловал журналистов вообще, то ли за что-то недолюбливал собкора Ковалеву персонально. Знать бы за что.

– Будем работать, – с напускным оптимизмом сообщила Ковалева, наслаждаясь изъяном в облике Крутова – незначительным искривлением носа, который обнаруживался, если смотреть сбоку и немного снизу, с той позиции, в которой находилась Лера.

– А поконкретней можно?

– Вы будете заниматься своими обычными делами, а я буду рядом, как ваш биограф.

– И в результате сочините слезоточивую историю для домохозяек о трудовых буднях депутата Крутова?

– Почему же слезоточивую?

– А разве это не ваш стиль: писать мартирологи по поводу вырубленных лесов, загрязнения рек, атмосферы и почвы? На самом деле, – упредил Крутов Лерин возмущенный вопль в защиту природы, – вы неверно информированы, мне от вас такая жертва не нужна, вам не придется проводить со мной много времени. Я вам вообще не нужен. А на пустыре мы встретились, чтобы вы убедились своими глазами, что ситуация аварийная, грунтовые воды топят военный городок. Но если вам это все неинтересно, то не стоит и браться за статью. Насильно мил не будешь, так ведь? – Крутов обернулся к Лере и одарил игривым взглядом. «Что, птичка, попалась?» – читалось в этих лукавых, не знающих отказа глазах.

От этого взгляда Лера задохнулась, как на шквальном ветру. Хозяин «фольксвагена» уже отвернулся, а Лера все не могла восстановить дыхание.

Внутренний голос подсказал, что это провокация, но Лера повелась:

– Василий Васильевич, а хотите, потрясем ваших избирателей? Представим вас спасителем и перечислим все ваши подвиги. Могу изложить события в духе эпических сказаний. Такую, знаете, наваяю оду: «Слово о Крутове». Как у Ломоносова, «На день восшествия Елизаветы Петровны…» – в смысле, на всероссийский престол.

Кожаное сиденье под Крутовым заскрипело, он положил локоть на спинку и с интересом воззрился на собственного корреспондента «Ведомостей». Упругая щека образовала складку и нависла над белоснежным воротником рубашки – куда смотрит личный имиджмейкер?

А Лере точно вожжа под хвост попала.

– Царей и царств земных отрада, – декламировала она, возведя глаза к обтянутому перфорированной кожей потолку «фольксвагена» и помогая себе рукой, – возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда… Так пойдет? Или классицизм не уважаете? Хотите ближе к сегодняшнему дню? Может, тогда сатира? Кого предпочитаете?

Крутов отвернулся, удобно расположился в кресле, поправил пиджак и галстук, стряхнул несуществующую пылинку с колена и бросил водителю:

– Влад, в «Утку».

– Как прикажете, – тихо отозвался водитель, мягко грассируя.

– Фонвизина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Ильфа и Петрова? – несло Леру. – Выбирайте, я подстроюсь. Фельетон или памфлет?

– Талант, – веско протянул Крутов и показал головой на заднее сиденье.

Влад хмыкнул.

– Спасибо, – кокетливо отозвалась Ковалева и поняла, что выдохлась. Обида на самовлюбленного хлюста схлынула так же внезапно, как поднялась, но теперь на смену ей пришла досада. Идеальные пропорции спутника, умный взгляд, красивый своевольный рот и все, о чем Лера не знала, но догадывалась, никакого отношения не имели к ней, неудачнице и клуше.

– Остановите машину, пожалуйста, – устало попросила Валерия, увидев в окне крытую остановку. Галкина идея отправить ее к народному избраннику не понравилась Лере с самого начала.

– Ну уж нет, – неожиданно резко ответил Крутов, – теперь вы со мной обязаны отобедать.

– Это что, месть?

– Если хотите – да. Боитесь?

– Конечно, боюсь – закормите разговорами.

– А вы язва, уважаемая.

– Приходится, – извиняющимся тоном признала Лера.

– Лучше подумайте над планом работы. Я вам письма передам, вы отберете самые отчаянные, и потом решим, что и как написать.

Лере показалось, что она ослышалась.

– Как написать что?

– Статью.

– Вы будете меня учить?!

– А вы, конечно, уже все давно знаете, и учить вас – только портить, как я понял.

– Ну раз поняли, остановите машину.

– Успеете. Сначала обед.

Вот. И этот тоже что-то прочитал на ее лице и не церемонится.

«Фольксваген» нырнул в проулок, Лера закрутила головой, стараясь понять, куда ее привезли.

Они подъехали к угловому одноэтажному зданию с остекленным фасадом, водитель остановил машину перед обнесенной якорной цепью парковкой, вышел и открыл Лере дверь.

Лера взглянула на парня – широкое славянское лицо со смешливыми глазами выдавало добряка, и даже устрашающе лысый череп был не в состоянии что-то изменить. Лера сразу почувствовала расположение к водителю, в отличие от его шефа, и улыбнулась открытой улыбкой.

– Спасибо, – ставя ноги на асфальт, любезно поблагодарила она.

О пафосном ресторанчике, куда привез ее Крутов, Ковалева была наслышана. «Жирная утка». Европейский уровень, средиземноморская кухня и строгий запрет на джинсы. Лера не соответствовала установкам ресторана, а костюм Крутова только подчеркивал это несоответствие.

Крутов уже вышел из машины и как-то странно посмотрел на Ковалеву.

– Прошу, – направляясь к двустворчатым дверям, пригласил он свою гостью.

Похоже, мужчина знал, что делал, и Леру отпустило.

Но пока она семенила за высокой фигурой, снова почувствовала сомнение, а когда они проходили мимо зеркальной стены перед входом в зал, увидела свое отражение и пожалела, что не умерла в младенчестве. Понятно, почему Крутов так странно смотрел на нее.

От дождя волосы прижались к голове, из пучка на затылке, наоборот, свисали намокшие пряди, но самое ужасное – тушь отпечаталась венчиком вокруг глаз, и вид у Валерии был клоунский.

– Я сейчас, – мрачно бросила Лера и умчалась на поиски дамской комнаты.

И там, стоя перед зеркальной рамой, на полу из черно-белой, уложенной в шахматном порядке плитки, Лера с отвращением признала:

– Клуша.

Зачем накрасилась? Чтобы ощутить себя женщиной? Поздно. Казимир уже спутался с Чижевской. Раньше надо было думать.

И снова в голове замелькали обрывки из статеек психологов из серии «не так летишь, не так свистишь», прививающие комплекс неполноценности. Шейпинг, шопинг – все, что призвано омолаживать и украшать, – это все не для нее. Она несовременная – вот в чем главная проблема. И ей уже никогда не будет двадцать. Будет тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…

Лера стерла отпечатки туши над и под глазами, припудрилась, расправила плечи, как советовала Бочарникова, и вышла в зал. Какая есть, такая есть. Что выросло, то выросло. Обмену и возврату не подлежит.

Но, подходя к столику, за которым восседал этот седеющий жеребец Крутов, запаниковала и взмолилась: «Господи, мне бы только поскорее все закончить с ним и уехать домой». При мысли о доме сердце заныло так сильно, что Лера не заметила выгнутую ножку стула под Крутовым, споткнулась и с шумом приземлилась на свободное место. Дом ее там, где Казимир!

– Осторожно! – придержал ее под руку народный избранник и принюхался. И уловил отчетливый пряный аромат разогретой под солнцем степи: божественной травы тимьяна, полыни, пижмы. Головокружительный дух исходил от мокрой журналистки. Запах – это визитная карточка женщины, ее лицо. Кстати, о лице: на журналистке лица не было.

– Что с вами? Вам плохо? – забеспокоился Василий.

– Нет-нет, – вымученно улыбнулась Лера, – банальный кинетоз.

– Что за кинетоз?

– Транспортная болезнь.

– Выпейте. – Крутов наполнил коньячные рюмки себе и Лере.

– Я на работе не пью.

– Да бросьте вы, пейте, – нежно, но настойчиво потребовал Крутов.

Очевидно, именно с этими интонациями депутат Заксобрания продавливал любую лабуду, вроде программы поддержки малого бизнеса, когда все понимают бесперспективность затеи в холодном налоговом климате.

Лера сдалась, опрокинула рюмку и прислушалась к себе. Голодный желудок согрелся, узел, в который был завязан организм с юбилея «Ведомостей», ослабел. Вот чем надо было лечить депрессию – коньяком. Как она могла забыть о таком простом и эффективном средстве? Травила себя валерьянкой, а валерьянка, по последним данным, снижает память.

Еще от стресса помогает мужчина. Желательно такой.

Лера взглянула на Крутова. Тот изучал ее внимательным взглядом доктора на приеме.

Лера смущенно попросила:

– Не смотрите на меня так, пожалуйста.

– Вам лучше?

– Лучше.

– Я заказал рыбу, – сообщил депутат и объяснил, увидев удивление на Лерином лице. – Женщины в основном предпочитают рыбу.

– А мужчины блондинок, – усмехнулась Лера.

– Ну, вам-то беспокоиться не о чем.

Лера выпрямилась на стуле – красивый мужчина и коньяк оказались ловушкой.

– В каком смысле?

– В том смысле, что вы не блондинка. Я в этом разбираюсь.

– Еще бы, – пробормотала Лера и с вызовом посмотрела на Крутова: – Что еще вы можете сказать обо мне?

Определенно коньяк и красивый мужчина втягивали Леру в интригу.

Депутата игра тоже увлекла.

– Что вижу перед собой привлекательную молодую женщину, умную и талантливую, но закрытую на все замки и неуверенную в себе. – Василий наполнил стопки, будто собирался выпить за сказанное. Звучало на самом деле как тост.

– Наверное, поэтому от меня муж и ушел? – под действием коньяка вырвалось у Леры.

– Да бросьте, – заявил Василий Васильевич. Выглядел он озадаченным.

Под умным сочувствующим взглядом Лера испытала прилив жалости к себе и единым махом осушила вторую стопку.

Депутат творил чудеса. За неделю затворничества у Леры ни разу не возникло желания найти уши, а здесь, в полумраке заведения, под коньячные звезды обманутая жена только и делала, что пресекала тягу к откровенности.

– Ушел. – Крутов не спрашивал, Крутов утверждал.

– Ну, не совсем ушел. Но изменил.

– И вы узнали об этом.

– Я… Да, я узнала.

Крутов скрестил руки и откинулся на спинку стула:

– Либо вы чего-то недоговариваете, либо ваш супруг – идиот.

– Я недоговариваю, – легко согласилась Ковалева, чувствуя усиливающееся желание обнажить душу. И не только душу, что характерно. – На самом деле я застала мужа с любовницей, так что он идиот.

– С юмором у вас полный порядок, значит, все образуется.

Взгляд Крутова потеплел, и Лера пожалела, что этот взгляд принадлежит Крутову, а не любому другому мужчине. С любым другим у нее был бы шанс, а рядом с Крутовым она нажила бы себе комплекс Василисы Премудрой: вроде всем хороша, но… лягушка. Клуша – в ее случае.

Голова слегка кружилась то ли от коньяка, то ли от этого записного обольстителя, по совместительству политика. Неужели они там, в Заксобрании, все такие? Лере показалось, что она пропустила что-то важное…

Наконец им принесли заказ, и Лера вспомнила:

– Так о каких письмах вы говорили, Василь Василич?

– О письмах жителей военного городка.

Не забывая подливать Лере коньяк и не скупясь на критические замечания в адрес администрации и военных, Крутов изложил ситуацию с затоплением домов. К концу программного выступления стало ясно: речь идет об апокалипсисе.

– Так я вам и поверила, – пьяненько хихикнула Ковалева, когда Крутов обрисовал свой план по спасению городка. – Устройство ливневой канализации придумано наверняка для спасения вашего спортивного комплекса.

– И комплекса тоже, – Крутов недовольно поморщился, – но не только. И вообще, Валерия, мне не нравится ваш ангажированный тон. Вы почему-то настроены против меня.

– Пока я еще никак не настроена, а вот вы явно чего-то недоговариваете.

– Перед вами я как младенец – чист и наг.

– Не стоит устраивать стриптиз. Младенцу есть чем прикрыть наготу, у него солидный послужной список. Всех ваших шалостей я не помню, на слуху только некоторые. Но они производят впечатление. – Язык слегка заплетался, но мысли были ясными.

– Валерия Константиновна, вы меня разочаровываете. Это всего лишь сплетни, на которые так падки мои бывшие коллеги. Мне рекомендовали вас как беспристрастного журналиста. Не вынуждайте меня обращаться к вашему руководству и отменять наши договоренности.

– Флаг вам в руки, Василь Василич. – Коньяк придал Лере смелости и добавил такого дефицитного в ее организме легкомыслия.

– Не повторяйте банальности, вам это не к лицу, – холодно предупредил Крутов и забросил ногу на ногу.

– А вы не говорите со мной как с идиоткой.

– А вы не смейте со мной обращаться как с каким-то гопником! – повысил голос Крутов.

Ковалева опомнилась первой и уже хотела элегантно отыграть назад (в конце концов, она профессионал, а мужчина напротив – это ее гонорар), но Крутов, не меняя позы, хищно ощерился:

– Вы даже не представляете, как мне жаль, что мы не нашли общий язык.

Лера вспыхнула:

– Нашли! Василь Василич, я даже откровенничала с вами.

– Я не буду использовать эти сведения против вас, – жестко произнес Крутов. – Я вас не задерживаю.

В сравнении с этим чудовищем-депутатом даже Казимир выглядел душкой.

Хмель выветрился из головы Леры. Трясущимися руками она открыла сумку, достала кошелек и поднялась:

– Спасибо за обед, за коньяк, за экскурсию на болото. Надеюсь, это покроет ваши расходы. – Лера вытянула руку над столом и разжала пальцы. Пятитысячная купюра сделала сальто и мягко легла в плетенку с хлебом.

Ковалева успела заметить, как изменился в лице Крутов, и, не дожидаясь, пока поднаторевший в боях политик применит тяжелую артиллерию, резво выскочила из заведения.

… Бочарникова положила трубку и с вопросом в глазах уставилась на Ковалеву.

– Я жду объяснений. Что там у вас произошло?

Ковалева с самым несчастным видом сидела на том же диване, что и утром.

– Не знаю, что на меня нашло. Я напомнила Крутову о махинациях, сказала, что не верю в его желание помочь гражданам…

– Тьфу ты черт. Ты, мать, совсем спятила? – Галина нервным движением вставила с рот сигарету, прикурила, сделала затяжку и постучала по столу латунной зажигалкой. – А он?

– А он заявил, что не задерживает меня.

– И все?

– Ну, я оставила на столике пять тысяч и удрала.

– Круто. Теперь придется эту дуру Маньку-практикантку посылать к нему.

– Галь, ты поняла, что сказала?

– А ты поняла, что сделала?

– Я думала, ты мне подруга, – упавшим голосом произнесла Лера.

– А я еще, знаешь ли, зам главного редактора. И кроме дружеских, у меня есть служебные обязанности.

– Ты можешь отправить к Крутову Мананку. Или кого-то из обозревателей. Или из социально-бытового отдела, – сама не веря в то, что говорит, заскулила Лера.

– К такому фактурному мужику, нашему партнеру – и грузинскую княжну? Шутишь?

– Ладно, проехали. Пока. – Предметы расплылись перед глазами.

Лера поднялась, на негнущихся ногах вышла от заместителя, ничего не видя вокруг, доплелась до своего кабинета. Почему все навалилось сразу: муж, машина, а теперь подруга?

– Валерия Константиновна, – на пороге стоял ответственный редактор Тихон Завьялов, – привет.

– Привет. – Лера тяжело вздохнула и спрятала в сумочку носовой платок.

– Мессалина говорила, что у тебя срочный материал?

В редакции Галку за резкость не любили и называли Мессалиной. Лера была категорически не согласна с оскорбительным ярлыком, прилепившимся к подруге.

– Галина, ты хотел сказать. Материал, Тихон Валерьевич, не состоялся.

– А что состоялось? – Завьялов присел на стул для посетителей.

– Есть черновик о всплывшей рыбе в нашем озере, и есть расследование об аварийных сбросах топлива с самолетов.

Тема аварийных сбросов топлива была горячей, но совершенно закрытой. Летуны футболили Ковалеву к начальству, начальство кивало на высокое руководство, руководство выражалось обтекаемыми фразами, факты приходилось вылавливать по крупицам. В курилке управления, куда Лера проникла под видом новой секретарши, она узнала, что за месяц топливо в верхние слои атмосферы распылили два «боинга» и один Ил. Верхние-то верхние, но в зоне сброса, оказавшейся над дачными участками, на огородах одномоментно погиб будущий урожай. Еще бы. Шестьдесят две тонны керосина – не комар чихнул.

– Давай про авиацию, так даже лучше, – подумав, разрешил Тихон. – У меня там неплохая подборка получается. Только давай в темпе.

Хрустнув суставами, Тихон поднялся со стула и неслышно прикрыл за собой дверь.

Лера уже принялась за расследование с выбросами, но вспомнила, что кандидат биологических наук Володя Душков в мае должен был закончить какие-то уникальные наблюдения за городскими птицами, и быстро набрала лабораторию академического института. Ей повезло, Душков был на месте и даже сам подошел к телефону – еще одно маленькое, но приятное совпадение.

– Здравствуйте, Владимир. Это Ковалева.

– Здравствуйте, Валерия Константиновна.

– Что так официально? – Лера была знакома с Душковым лет десять.

– Нет, что вы. Рад слышать.

– Как ваша работа?

– Систематизирую.

– Не поделитесь выводами?

– Конечно, приезжайте.

Они договорились о встрече, и Лера хотела вернуться к авиации, но сразу как-то не вышло, мыслительный процесс вновь споткнулся о разрыв с Казимиром, размолвку с Бочарниковой и стычку с депутатом. Сосредоточиться удалось с трудом, и то после убойной дозы кофе.

Поставив точку в расследовании, Лера посмотрела на часы. Девятый час! Гори все синим пламенем, сейчас она получит от Тихона нагоняй. Не желая подвергать свою психику новым испытаниям, Лера скопировала файл и отправила Тихону по электронной почте.

Выключила компьютер, испытывая то редкое чувство удовлетворения, которое наступает после отлично выполненной работы, быстро собрала сумку, набросила курточку и высунулась в коридор – никого. Повезло в третий раз, а три маленькие удачи компенсируют один большой провал, значит, сказала себе Лера, самовлюбленного раскрасавца Крутова в расчет можно не принимать.

***

…Выполняя мамины поручения и заказы, утро Лера провела в бегах, на дачу ехала на такси и всю дорогу в деревню подсчитывала, во что ей обошлась экспедиция. То, о чем раньше Лера не задумывалась, сегодня вызвало шок: поездка пробила в бюджете серьезную брешь.

Нора Максимовна выражала протест старости обтягивающими майками всех оттенков фуксии и джинсами в духе хиппи. Лоб Норы Максимовны украшала скрученная жгутом, освежающая цвет лица яркая косынка кораллово-лилового цвета, кокетливо повязанный узел располагался над ухом. В облике матушки было что-то от корсара.

Соперничество, которое она вела с единственной дочерью всю сознательную жизнь, не прекратилось даже с уходом на пенсию.

– Привет. – Лера привычно ткнулась в провисшую щечку. – Ма, ты прекрасно выглядишь. – Дочерний долг был выполнен: продукты привезены, комплименты произнесены.

– Откуда ты? Ты не на работе? Что-то случилось? – Нора Максимовна изучала лицо дочери.

– Ма, я ушла от Казимира и пока перебралась к тебе.

Нора Максимовна выдержала паузу и сняла очки:

– Лера, в семье всякое бывает. Может, еще все утрясется?

– Это вряд ли.

– Дело твое. Только…

– Что, ма?

Нора Максимовна вернула очки на место и сделала рукой неопределенный жест:

– Да так. До октября еще куча времени.

Понятно. Матушка не испытывает восторга от перспективы жить под одной крышей со взрослой дочерью и надеется, что вопрос с жилплощадью за лето уладится.

– Где твоя машина? – заглядывая в пакеты, поинтересовалась Нора Максимовна.

– Машину я разбила, – сообщила Лера и тут же обозвала себя дважды дурой: за то, что разбила машину, и за то, что сказала об этом маме.

– Как?! – Развод дочери произвел меньший эффект, чем новость о машине. Нора Максимовна потеряла интерес к пакетам. – И как же ты теперь?

Вопрос был далеко не праздным: дачный участок был отдан на откуп цветам, и всеми продуктами Нору Максимовну снабжала дочь.

– Как сегодня. – Лера неопределенно пожала плечами.

– Скажи, какие перспективы у тебя с работой?

– Не знаю, – искренне сказала Лера.

– Я не удивлена, – заявила Нора Максимовна, – что ты осталась у разбитого корыта. Ни работы, ни денег, ни детей в тридцать пять лет. Долго думала, дорогая моя. Раньше надо было с ним рвать или терпеть уже до конца.

Норе Максимовне казалось, что, если испортить дочери настроение, она изменится и возьмет судьбу в свои руки.

Ничего, кроме раздражения, эти псевдопсихологические экзерсисы не вызывали. Лера рассердилась:

– Ну откуда ты знаешь?

– Поживи с мое. – В тоне Норы Максимовны Лере слышались отголоски их давних ссор.

Неспособность дочери к действию, привычку прятаться от жизни Нора Максимовна называла инфантильностью и винила в этом Лериного отца – своего мужа, после смерти которого перестала критиковать дочь, хотя дух соперничества не утратила.

– Откуда у тебя эта вещица? – отвлеклась на длинную льняную Лерину юбку мама.

– Это с прошлого года. Не помнишь?

– Не помню. По-моему, мне пойдет такая.

– Хочешь, забирай себе.

Эта традиционная фраза сопровождала почти все набеги на гардероб дочери, заканчивающиеся актом дарения. Как обычно, Лера почти сразу выбросила белый флаг, только на этот раз мама почему-то оскорбилась:

– Ну, у тебя не та ситуация, чтобы раздаривать одежду.

После мятного чая Леру сморило, обратный путь в электричке пугал сложностью: тащиться неизвестно сколько, потом добираться с вокзала на маршрутке или на троллейбусе. Раньше двенадцати домой она не попадет. Леру даже передернуло от перспективы.

– Ма, я, пожалуй, переночую здесь.

– А как же работа?

– У меня отгулы. – Хоть здесь хватило ума соврать.

– Господи, конечно, оставайся, – захлопотала Нора Максимовна. – Сейчас дам тебе постель.

Лера усилием заставила себя подняться, собрала на поднос посуду и понесла на кухню.

Деревенские звуки, так отличающиеся от городских, действовали умиротворяюще, примиряли с жизнью. Ногастая Манька Чижевская, рукастый Казимир и глазастые коллеги стали казаться призраками.

Лера умылась, переоделась в старенький халат, включила «Раптор» и вытянулась на постели. Ее тут же затянуло в сон, хотя она слышала, как стучит посуда, хлопает дверь в спальню и шуршат привезенные пакеты.

Проснулась Лера от маминого голоса:

– Казимир, как бы я к тебе ни относилась, я молчала и никогда тебя не выдавала. Теперь у меня руки развязаны, и я скажу тебе то, что хотела сказать давно: ты дерьмо. Если ты добровольно не согласен делить все поровну, я найму лучшего адвоката, и ты все отдашь. И все твои заходы налево я тебе припомню в суде.

До конца ночи Лера ворочалась с боку на бок и заснула только под утро, когда серый рассвет потревожил ворчливый воробей.

…В тот же день Крутов призвал Леночку к ответу за пассаж с корреспондентом.

– Объясни, почему именно Ковалева? – потребовал отчета Василий Васильевич.

Леночка не боялась шефа, ибо шеф был:

а) старинным другом отца, а также ее крестным, и она помнила дядю Васю сколько себя;

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4