Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева

Кто была эта высокая блондинка в белом махровом халате – Лена не знала, но то, каким взглядом кареглазая красавица её измерила, говорило о многом. Махоркин ни разу не проговорился о своей пассии, а спрашивать было унизительно, да и ни к чему.

– Ладно. Закрою глаза на ваши проделки, – махнул рукой начальник. – А в наказание поручу вам заниматься расследованием. Собирайте группу на десять часов, будем думать, что с этим делать.

– Вот такая история, – закончила Рязанцева рассказ о несостоявшемся спектакле и всех последующих за тем событиях.

– Да, тёмное дело какое-то. Ну, телефончик мужа я сейчас пробью. Как, говорите, его фамилия? – Котов достал мобильник.

– Королёв. Дмитрий Королёв.

– Что-то я про такого артиста ничего не слышал. А в каких фильмах он снимался? – поинтересовался Олег Ревин.

– Не знаю я. Мать говорит, что это не настоящая фамилия, а псевдоним.

– А зачем актёру псевдоним? Артисты же вроде псевдонимы не берут, свою фамилию прославляют. Он же не певец эстрадный, это там нужно красивое сценическое имя, чтобы хоть чем-то привлечь зрителей, если таланта нет, – вслух рассуждал Махоркин.

– Наверное, посчитал, что Пирожников – фамилия неблагозвучная для знаменитого актёра.

– Пирожников, – повторил Ревин, – какая-то поварская фамилия.

– Скорее кондитерская, – хохотнул Котов. – Ладно, скоро найдём вашего Королёва-Пирожникова.

– Виктор, как узнаешь телефон, первым делом поинтересуйся – нет ли с ним жены. Если нет, пусть срочно вылетает в Москву.

– Ага.

– Вить, а отследить, где находится Лебедева, по её номеру можно?

– Если только телефон при ней.

– Попробуй, чем чёрт не шутит.

– Сделаем, Елена Аркадьевна.

– А пока будем исходить из того, что Вероники Лебедевой там нет. – Лена задумчиво повертела в руках ручку и продолжила: – Попробуем нарисовать картину происшествия. Что мы знаем? В девять часов вечера Лебедева выходит из дома своей матери в Починках и направляется на станцию. Время позднее, на улице темно, дорога идёт вдоль лесополосы. Если этот участок пути она преодолела без происшествий, то у себя дома она должна была появиться часов в одиннадцать – двенадцать. В подъезде на площадке первого этажа установлена камера. Ребята, найдите председателя ТСЖ или домоуправа, не знаю, кто там у них, и посмотрите записи. Надеюсь, они их не стёрли. Нас интересует промежуток с восемнадцати часов вечера двадцать пятого апреля по семнадцать часов двадцать шестого.

– А зачем с восемнадцати, она же в Починках была? – удивлённо спросил Олег.

– Кто-то мог войти в квартиру до её возвращения. Например, вор. Лебедева могла застигнуть его врасплох, а тот её убить.

– Логично, – согласился Котов.

– Если выяснится, что Лебедева дома так и не появилась, надо организовать поиск. Прочесать Починки, особенно путь от дома её матери до станции. – Лена вопросительно посмотрела на Махоркина.

– Будет исполнено, – улыбнулся начальник. – Витя, отзвонись сразу, как будет ясно. Я вышлю поисковую группу. А пока не будем бежать впереди паровоза. Ну что, все задания получили, а чем же вы сами займётесь, Елена Аркадьевна?

– В театр поеду, поговорю с коллегами Лебедевой.

Хрупкий стан метущейся по сцене танцовщицы, повинуясь трагическим аккордам музыки, изгибался дугой то в одну, то в другую сторону. Балерина взмахивала тонкими руками, стараясь передать внутреннее напряжение и показать ту грань переживаний, зайдя за которую теряешь рассудок.

– Ну что ты всё дёргаешься, Дорофеева, – недовольно покрикивал седовласый и немного грузный мужчина. – Эмоции мне дай. Э-мо-ци-и!

Балерина в последний раз взмахнула руками и шлёпнулась на пол, изящно уложив под себя одну ногу. Позвоночник, словно резиновый, изогнулся сначала назад, потом вперёд, голова поникла, а руки, описав кривую, упали на прозрачный корсаж юбки.

«Умерла», – сделала вывод Лена. – «Но как-то неубедительно».

– Что ты грохнулась, как подкошенная, – не унимался режиссёр. – Тебя же не подстрелили. Тебе сердце разбили. Ты должна умереть одухотворённо. А, – махнул рукой мужчина, – перерыв двадцать минут.

Измученные привередливостью режиссёра артисты балета поспешно покинули сцену. Валдис Жюлькявичюс (так было написано на афише) достал бутылку минеральной воды и залпом осушил почти всё её содержимое.

Лена вынырнула из своего укромного местечка на последнем ряду и направилась к сцене. Звук шагов поглощала красная ковровая дорожка.

– Здравствуйте! – Лена произнесла это не слишком громко, но от неожиданности режиссёр дёрнулся и выронил незакрытую бутылку. Расплёскивая остатки содержимого, бутылка стремительно покатилась по паркетным доскам театра, оставляя за собой влажный след.

– Это ещё что такое? – тем же грозным тоном, что и минуту назад, прогрохотал мужчина. – Вы кто такая и что здесь делаете? – и, не получив ответа, заорал натренированным голосом: – Кто пустил?

– Если вы перестанете кричать, я отвечу на все ваши вопросы, – спокойно произнесла Рязанцева.

Привыкший к повиновению режиссёр опешил от такой наглости и, не зная, как на это реагировать, замолчал.

– Я следователь, моя фамилия Рязанцева, впустила меня заведующая труппой Щербань, а нахожусь я здесь, потому что расследую дело об исчезновении Лебедевой Вероники. Ну что, я на все ваши вопросы ответила?

Жюлькявичус сглотнул слюну и, потеряв на время дар речи, кивнул.

– Вот и хорошо, а теперь я хочу задать вам несколько вопросов и надеюсь, что вы так же подробно и честно на них ответите.

– Да, да, я, конечно же, отвечу на любой вопрос, – сконфужено залепетал коротышка. – Верочка, боже мой… Если бы вы знали, какую артистку мы потеряли. И что теперь делать? Всё полетело в тартарары.

– Вы говорите «потеряли», разве Лебедева умерла? Вы что-то знаете об этом?

– Нет, нет, что вы. Это я так, фигурально выражаясь, – перепугано тараторил режиссёр. Его лоб был покрыт крупными каплями пота, которые стремительно стекали по одутловатому лицу до самого подбородка. Мужчина вынул из кармана смятый носовой платок и принялся усиленно растирать им лицо, задевая при этом маленькие круглые очки, которые обиженно съезжали на кончик носа. Обтерев платком лицо, коротышка поднёс его к картофелеобразному носу, громко высморкался, скомкал платок и запихнул назад в карман. – Для театра это такая потеря, такая потеря. Хоть увольняйся. Кто будет танцевать Жизель? Кто вообще будет здесь танцевать?

– А как же Олеся Дорофеева?

– Кто?! Дорофеева?! Не смешите меня. Вы видели, как она танцует?

– Я мало что смыслю в балете, но на мой дилетантский взгляд танцует она неплохо.

– Вот именно – неплохо. А надо – потрясающе. Понимаете? Ах да! Сразу видно, что в балете вы не разбираетесь, – высокомерно произнёс Жюлькявичус. Странно, но при такой фамилии в его речи совершенно отсутствовал акцент, и свойственная жителям Прибалтики медлительность тоже не наблюдалась. Скорее наоборот – он был излишне суетлив. – Лебедева умела передавать эмоции, в совершенстве владела актёрским мастерством. А как тонко она чувствовала характер музыки. Ах, если бы вы видели, как выразительно она танцевала. Чрезвычайно точное воплощение, столько трагизма в сцене сумасшествия, вы бы видели. А теперь что?

– А какие у неё были взаимоотношения с партнёром и другими артистами балета?

– Отношения? Даже не знаю. Обычные, – сразу утратив интерес к разговору, стал растягивать слова режиссёр. Много говорить он мог только о балете и о своей роли в искусстве. Все остальные аспекты актёрской жизни его волновали мало. – А что вас интересует?

– Бытует мнение, что между артистами балета существует своего рода конкуренция, соперничество и даже битва за роли. Это так?

– Наверное, – равнодушно согласился режиссёр.

– Я слышала, что даже стекла битые подсыпают в пуанты?

– Сплетни, – отмахнулся Жюлькявичус. – У Лебедевой нет конкурентов, она лучшая.

– Тогда должны быть завистники… – Лена внимательно вглядывалась в спрятанные за стёклами очков глаза, пытаясь понять, действительно режиссёр ничего не знает или просто прикидывается. – Или завистницы.

– Ну, завистники у всех есть, даже у меня, – вздёрнув голову, согласился Жюлькявичус, – а к чему вы клоните?

– Меня интересует, не могла ли Лебедева стать жертвой закулисных интриг. Может, кто-то намеренно сорвал спектакль.

– Да, да, да, да… – задумчиво произнёс мужчина, – как же я сразу не подумал.

– О чём?

– Спектакль могли сорвать мои завистники. Это же экспериментальная постановка, я полностью изменил концовку, и спектакль должен был произвести фурор. Про это все СМИ трубили уже давно, и билеты были раскуплены моментально. Боже мой, боже мой. Это я ещё хорошо отделался. Ведь такие случаи бывают, вы знаете?

– Нет.

– Могут и кислотой облить. Да. Надо быть осторожней. – Мужчина одной рукой снял очки, другой достал платок, протёр окуляры и снова нацепил очки на нос. Прозрачные стёкла покрылись мутноватыми разводами слизи.

В сумочке завибрировал телефон.

– Извините, мне пора. – Лена достала телефон. Звонил Ревин.

На сцене один за другим стали появляться артисты и с интересом посматривать в сторону Рязанцевой и режиссёра. Лена перехватила жёсткий взгляд Олеси Дорофеевой. Балерина кивнула и отвернулась. Телефон в руке перестал вибрировать, и Лена направилась к выходу.

У каждого человека есть первобытная потребность в тишине, но для горожанина эта особая привилегия почти недоступна. Найти её можно только в заводи рек или высоко в небе или… днём в театре. На сегодняшний день эта потребность для Лены была удовлетворена. Выйдя на улицу, она с удовольствием вдохнула апрельский воздух, свежий настолько, насколько он может быть в городской среде. На секунду прищурилась, подставив лицо уже почти по-летнему тёплым лучам солнца, и, улыбаясь непонятно чему, набрала номер Ревина.

– Нечем мне вас порадовать, Елена Аркадьевна! Камера, как выяснилось, не рабочая – обычный муляж. Никого из соседей по площадке на данный момент дома не оказалось. Так что информации – ноль.

– Ясно. А что там с Королёвым-Пирожниковым?

– Это пусть вам Виктор расскажет, он с ним разговаривал. – На мгновение в трубке всё стихло, потом раздался голос Котова. – Нет там Лебедевой. Сам Королёв ничего про её исчезновение не знает. Во всяком случае, так он заявил, при этом голос был очень взволнованным. Сказал, что вылетит первым самолётом.

– А телефон Лебедевой?

– Установить местонахождение аппарата не получается.

– Ясно. Звоните Махоркину, пусть высылает в Починки группу поиска.

День был настолько хорош, что спускаться в подземелье метрополитена не хотелось. Рязанцева мельком глянула на круглый циферблат наручных часов и решила, что вполне может себе позволить пройти часть пути пешком. Она любила городскую суету и чувствовала себя среди какофонии уличных звуков очень даже комфортно. Город жил своей деловой жизнью.

После пешей прогулки ноги гудели, и впервые работа за компьютером показалась приятной. Остаток дня поглотили отчёты. Было на удивление спокойно, никто не звонил, не врывался в кабинет. Оторвалась от монитора Рязанцева только в конце рабочего дня, когда зарябило в глазах. «Вымерли что ли все?» – не успела подумать, как зелёный телефонный аппарат оглушительно задребезжал.

– Елена Аркадьевна, вас Ревин обыскался, а вы, оказывается, здесь. Почему у вас телефон не отвечает? – послышался голос Махоркина.

– Не знаю. А что случилось?

– Нашли Лебедеву.

– Где?

– В Починках, в болоте.

– Убита?

– Изнасилована и убита. Зверски. Двенадцать ножевых ранений в грудь. Лицо изуродовано.

– Надо ехать.

– Не надо. Я сам туда поеду, теперь это дело под моим контролем.

– Я с вами.

– Нет. Незачем вам это видеть. Олег говорит: зрелище ужасное. Тем более ночь уже на дворе. Езжайте домой, я всё сам сделаю. А завтра утром в девять у меня.

– Но как же…

– Никак, – оборвал Махоркин. – Это приказ.

– Но…

– Никаких «но». – Махоркин бросил трубку.

Лена достала мобильный телефон и сердито посмотрела на чёрный дисплей. «Вот чёрт, разрядился!». Бросила безмолвный аппарат назад в сумочку, натянула куртку и, громко хлопнув дверью, вышла из кабинета.

Дома, как всегда, вкусно пахло. Пряный аромат запечённой с чесноком курочки проникал, казалось, во все щели. Знакомый запах Лена почувствовала ещё в лифте.

– Лёха, идём ужинать, – послышался голос отца, как только она вошла в квартиру.

Лена сняла куртку и направилась в сторону кухни.

– Как вкусно пахнет. Даже на лестнице чувствуется. Это прямо какая-то кулинарно-химическая атака. Соседи, наверное, уже утонули в собственной слюне. – Лена сделала глубокий глоток.

– Не очень лестное сравнение, – улыбнулась Евгения Анатольевна.

Мать поставила на стол тарелку с изображением мультяшного медвежонка, играющего с ёжиком в мяч. Это была любимая тарелочка маленькой Лены. Удивительным образом блюдо пережило многочисленные переезды семьи и не только сохранилось в целости, но и выглядело как новенькое. Два поджаристых куриных крылышка и подрумяненная картошка дымились волнистыми сизыми струйками.

– Ну как дела? Какие новости? – поинтересовался Аркадий Викторович, как только тарелочка опустела.

– Плохие новости. Нашли Лебедеву.

– Раз ты говоришь «плохие», то это может означать только одно…

– Да, папа, ты правильно понял.

– Ох, – Евгения Анатольевна всплеснула руками и медленно опустилась на стул. – Её убили?

– Не только. Изнасиловали и изуродовали.

– Какой ужас! Но кто? Вы уже нашли убийцу?

– Лебедеву нашли всего три часа назад в болоте. Убийцы рядом не было, – горько пошутила Лена.

– Но ведь бывает, что по горячим следам находят в течение нескольких часов.

– Бывает. Только какие тут горячие следы, если с момента исчезновения прошло почти три дня.

– А предположения какие-нибудь есть? – не унималась Евгения Анатольевна.

– Не знаю. Я сегодня утром была в театре, разговаривала с режиссёром Жюлькявичусом. У меня были подозрения, что исчезновение балерины может быть связано с театральной жизнью, с постановкой. Но теперь понимаю, что это больше похоже на действия маньяка.

– А может, какой-нибудь свихнувшийся поклонник Лебедевой? – предположил Аркадий Викторович.

– А что? Вполне. Такие случаи известны, – поддержала мужа Евгения Анатольевна.

– Может, конечно. Если учесть, что Лебедева была изнасилована… и изуродованное лицо… да, версия хорошая. Берём в разработку, – снова заулыбалась Лена. – Мам, а ты хорошо знаешь этого режиссёра Жюлькявичуса?

– Лично не знакома, но наслышана, конечно. А что с ним не так?

– Что-то не так, а вот что, не пойму. Не понравился он мне, какой-то склизкий, что ли.

– Ну гении редко бывают хорошими людьми, надо заметить.

– А он гений? – засомневалась Лена.

– Несомненно. И это не только мнение критиков. Я смотрела практически все его постановки, это всегда ярко, неожиданно, виртуозно.

– А зачем надо менять классическую постановку, разве она плоха сама по себе?

– Это не из категории «хорошо-плохо». Это новое видение. Я думаю, ты зря на него взъелась. Он не убийца, это точно. Лебедева – его муза. Зачем ему её убивать?

– Да я не то чтобы его подозреваю… Рросто он какой-то сам по себе подозрительный. Вот фамилия у него прибалтийская, а на прибалта он не похож, и говорит без акцента. И фигура у него какая-то… не для балетного режиссёра. Слишком грузен, ещё и в очках.

– Ну очки – это же не преступление? А насчёт акцента… Фамилия ему досталась от отца, которого он и в глаза-то не видел. Мать его русская, из Литвы они переехали, когда Валдису два года было, так что говорить он начал на чисто русском языке. А насчёт полноты… Валдис был прекрасным танцором, но в 1989 году они по программе поддержки ликвидаторов Чернобыля поехали в Припять с концертом. После этого начались проблемы со щитовидкой, а со временем ещё и диабет добавился. Как следствие – стало падать зрение. Но зато мы получили выдающегося балетмейстера.

– Ладно, уговорила, больше у меня к нему претензий нет.

Лера Краснощёкова была девушкой с претензиями. Как и большинство красавиц, капризной и требовательной, но Никите Пермякову это нравилось. В конце концов, «красота требует жертв», на свой лад понимая известный афоризм, думал парень, готовый пойти на всё что угодно ради своей «любимки».

Лера, чувствуя свою власть над юношей и поощряемая его кротостью, изобиловала желаниями, которые Никита с готовностью исполнял. Редкое свидание влюблённых обходилось без сюрприза с его стороны, но раз уж дело дошло до помолвки, то это должно было быть что-то особенное.

Никита долго выбирал кольцо, которое могло понравиться Лере, мучая продавщицу ювелирного отдела. Перебрав десяток вариантов, выбрал самое, на его взгляд, изящное – из белого золота с крохотным бриллиантом.

– У вас хороший вкус, – с облегчением вздохнула девушка. – Выбирайте футляр.

Проворная блондинка разложила перед клиентом несколько вариантов упаковки.

– Ничего себе, – озадачился Никита, – я и не знал, что они разные бывают, думал, просто коробочка бархатная, а тут… Даже глаза разбегаются.

На витринном стекле в рядочек стояли футляры различных оттенков и форм. «Цвет должен быть красным», – сразу решил юноша, – «Лера всегда выбирает всё красное, к тому же – это цвет любви». Из ряда стоящих перед ним коробочек он выдвинул сначала ту, что была в форме шляпки, потом в виде бутона розы и, в конце концов, остановил выбор на алом сердечке.

Купить кольцо оказалось делом самым простым. А вот где и как его преподнести, чтобы это было романтично, трогательно и не банально? Никита перерыл весь интернет, но ничего из того, что там предлагалось, ему не нравилось. Всё слишком помпезно и вычурно, а хотелось интима и нежности. Решение пришло неожиданно просто – с голосом популярной певицы. «Речной трамвайчик тихо встал у сонного причала», – доносилось из-за стены. Соседская девчушка была страстной поклонницей артистки эстрады.

Обычный апрельский денёк затихал неспешно и величественно. Чёрные краски ночи настырно сгущались над Москвой-рекой, и от этого набережная, искря золотым ожерельем огней, казалась изысканно нарядной. В баре теплохода «Лунная соната» собирался народ, кому-то хотелось выпить, кому-то послушать живую музыку, для Никиты этот вечер был решающим.

Лера с удовольствием потягивала коктейль, что-то щебетала и хихикала. Никита взглянул на часы.

– Я отлучусь на минутку.

– Ты куда? – Красотка недовольно округлила серые глазки.

– Я быстро.

Не успела Лера рассердиться, как Никита вновь появился рядом, протягивая ей куртку.

– Пойдём на палубу.

– Зачем?

– Здесь душно, подышим свежим воздухом.

– Здесь тепло, а там холодно, – заупрямилась девушка. – Я не хочу.

– Ну пойдём, Лера. Это сюрприз.

– Сюрприз? – заинтересовалась красотка и взяла куртку из рук друга. – Ну хорошо.

На палубе действительно было прохладно, но зато без посторонних свидетелей, а значит, всё пройдёт по задуманному плану. Никита пощупал нагрудный карман куртки, где лежало красное бархатистое сердце с золотым колечком внутри.

– Зачем ты меня сюда вытащил, – недовольно пробурчала Лера, заглядывая через поручни и всматриваясь в водную гладь. – Ты же знаешь, как я боюсь глубины.

– Зато отсюда можно посылать сигналы в космос, а потом наблюдать, как под мостом тянется созвездие Рыб, отражая вечность.

– Это под каким таким мостом ты увидел созвездие Рыб?

– Мостом под названием Млечный путь.

– Ну ты и романтик, Никитка, – улыбнулась Лера и поёжилась, – но всё равно пошли отсюда, тут холодно и немножко страшно.

В эту минуту дверь открылась. На палубу вышел высокий худой мужчина, держа в руках скрипку. Порыв ветра подбросил длинные кудрявые пряди. Мужчина прошёл к бортику, положил одной рукой инструмент на плечо, зажал его подбородком, другой вскинул вверх смычок и нежно опустил на струны. Пространство заполнилось знакомой мелодией. Музыка, создаваемая движением смычка, разливалась в пространстве ночи.

– Титаник?! – Лера нервно рассмеялась. – Что дальше? Мы пойдём ко дну? Нет, ты точно решил меня доконать. Если что, я плавать не умею.

Девушка недовольно отвернулась и с опаской вновь стала разглядывать мутную поверхность воды.

– Лера, я только хотел сказать, как сильно я тебя люблю. – Заготовленная речь вылетела из головы. Понимая, что всё испортил, парень спешно опустился на одно колено и, протягивая красное бархатное сердечко, взволнованным голосом произнёс: – Я прошу твоей руки.

– Рука!!! – истошно закричала девушка, вцепившись в металлический поручень так, что костяшки пальцев стали белыми. Музыка оборвалась, как будто в одночасье лопнули все струны.

– Что с тобой? – растерянно спросил Никита.

– Там рука! – Леру трясло.

Поднявшись с колена, парень заглянул через перила. В борт теплохода упирался обрубок человеческой руки.

Глава четвёртая

Бывают такие дни, когда даже фотоэлементы на дверях на тебя не реагируют. А все возможные препятствия на свете выступают против тебя единым фронтом. Сегодня был именно такой день. Как ни торопилась Лена, весь мир был настроен ей мешать. В результате в кабинет Махоркина Рязанцева влетела в пятнадцать минут десятого, когда основной состав был уже в сборе. В кабинете пахло кофе. Трое мужчин молча потягивали из кружек ароматный напиток.

– Опаздываете, Елена Аркадьевна, – незло пожурил Махоркин. – Хотя вы не последняя – ждём ещё Волкова. Кофе будете?

– Буду, – выдохнула Рязанцева, утомлённая утренним невезением. Горячий напиток моментально вернул настроение. – А можно мне фотографии с места происшествия пока глянуть?

– Их Волков должен принести. Предупреждаю сразу – то, что вы увидите, может шокировать. – Махоркин допил кофе и спрятал чашку в тумбочку. – Хорошо, что я вас вчера не пустил, хоть спали нормально. А мне вот всю ночь кошмары снились. Но не будем терять время, давайте составим картину преступления. Елена Аркадьевна, вам – главному нашему аналитику, хочу предоставить такую возможность.

– Спасибо за доверие, Александр Васильевич. Хоть чем-то я могу быть вам полезна, – съязвила Лена.

– Вы зря на меня обижаетесь, – попробовал оправдаться Махоркин. – Вы это поймёте, когда увидите фотографии.

– Хорошо. Давайте предположим, как это могло быть. Вечером двадцать пятого апреля Лебедева приехала к матери в Починки, пробыла у неё полчаса и поспешила назад домой, хотела выспаться перед премьерой. По дороге на станцию на неё кто-то напал, затащил в лес, изнасиловал, потом убил… – Лена повернулась к Махоркину. – Или наоборот?

– Это только Волков сказать может. – Махоркин посмотрел на часы. – Скорей всего Лебедева сопротивлялась, и насильник сначала её убил, а уже потом изнасиловал.

– Что-то мне подсказывает, что так и было. Ярость, с которой он наносил ножевые ранения… правда, я могу судить только по вашим рассказам, так как на месте преступления не была, – не удержалась от упрёка Рязанцева, – говорит о многом. Вряд ли он бы стал уродовать её уже после того, как изнасиловал, хотя…

– Ну для расследования это большого значения не имеет, – вставил Махоркин.

– Имеет. Нам необходимо составить психологический портрет убийцы. Узнать мотивацию. Кто это был? Случайный человек, маньяк, фанатичный поклонник, псих-одиночка? Специально ли он выслеживал Лебедеву или жертвой могла стать любая девушка, прогуливающаяся поздно вечером одна в глухом месте. Если мы это определим, то сможем сузить круг поиска.

– Заждались? – В дверях показался красный козырёк. – Хорошо устроились, кофе распивают.

Махоркин открыл было рот, чтобы выговорить Волкову за опоздание, но передумал. Всё равно это не возымело бы результата, а время будет потеряно.

– Фотографии принёс?

– Вот не гостеприимный ты, Махоркин. Злой. Может, я тоже кофю хочу.

– Остыл, пока ты добирался.

– Да ладно. Вот ваши фотографии. – Долговязый судмедэксперт вынул из папки стопку снимков и протянул Махоркину.

– Давайте уж мне. – Лена выхватила фото и впилась в них глазами.

Махоркин был прав – вглядываясь в то кровавое месиво, где должно быть лицо женщины, Лена почувствовала лёгкое головокружение.

– А вот предварительное заключение экспертизы. – Волков достал из той же папки сложенный вдвое лист бумаги.

– Уже? – удивился Котов.

– Ну пока тут некоторые кофеи распивают… – Волков многозначительно посмотрел на Махоркина, – мы – работники интеллектуального труда, делом занимались.

– Ладно, говори уж, не тяни.

– Зачитаю главное. – Судмедэксперт развернул лист и с выражением продекламировал: – Смерть наступила в результате множественных ножевых ранений. После смерти жертва была неоднократно изнасилована.