Dрево

Хаймнер уехал в Пешт. Гектор занимался делами местной общины, путешествуя по окрестностям, чтобы проповедовать среди цыган, которых называл подозрительными и глубоко заблуждавшимися людьми. Петрос прислал нам денег, отчеты и кучу провианта, надеясь, что молодой граф все-таки изменит решение и захочет увидеть доставшиеся ему в наследство валашские земли. Но он переоценил мои возможности: я был очень обеспокоен своим здоровьем, и мне уже хватило приключений на многие годы вперед. Покинув ненавистное ложе в конце февраля я чувствовал себя совершенно ослабевшим, лишенным жизни. И все же приступ миновал. Кипучие страсти вольного народа Галиции постепенно заставили меня отвлечься от пережитого кошмара.

На улице заметно потеплело. Природа оживала в преддверии весны. Мы с Марселем не торопились вернуться обратно в Дункельбург или, что касается нашего товарища – в Майнц, потому что как зачарованные неустанно поражались красоте и гостеприимству здешних мест. Время летело незаметно. Мы поздно вставали, вкусно и много ели – приготовленные горцами блюда всегда вызывали аппетит, ходили на охоту, объезживали лошадей, танцевали у костра, слушали песни молодых цыган и легенды из уст старейшин. Это были прекрасные, наполненные весельем дни, пока однажды я не почувствовал, что внутри меня просыпается какое-то странное, зловещее чутье. Не понимая, что происходит, я скрывал от окружающих безумную тревогу. Люди вокруг меня были счастливы, и мне не хотелось им мешать.

Пасмурным мартовским утром, когда на лицах моих приятелей сверкали улыбки, и лишь я пребывал в мрачном расположении духа, глава цыганских поселений Георгени и хозяин дома, в котором мы жили, – седой цыган Дишич уселся за богатый стол с печальными глазами. Его внимательная дочь Рогнеда, обожающая мудрого отца, сразу заметила перемену в настроении старика и поинтересовалась, отчего он так загрустил. Дишич сообщил во всеуслышание, поскольку тайн ни от кого не держал, что у местных жителей пропали три лошади, которых они собирались продать знатному купцу из Бухареста. Я расстроился не меньше других и очень пожалел этих добрых людей, хотя и никогда не переставал их бояться.

После трапезы, поблагодарив хозяина за щедрое угощение, мы с Марселем вышли из дома, чтобы помочь молодым цыганкам перенести в стойла заготовленное осенью сено, которое шло на корм лошадям.

– Вы видели, – подмигнул мне слуга, – местные девушки необычайно хороши. Можно даже подыскать себе единственную и прожить вместе до конца дней.

– Они не приветствуют браков с чужеземцами, – заметил я, усмехнувшись.

– Да, верно. Интересно, получилось бы у меня выкрасть одну из них и поспешно увезти в ваш замок?

– Зачем она тебе?

Он вздохнул и улыбнулся.

– А если это любовь?

Я рассмеялся, слушая камердинера.

– Ты называешь отречение от родителей, предательство народа и обычаев любовью? Не стоит отрывать наших вольных горянок от их прекрасной земли. Свободным людям нигде не будет счастья, кроме как в высоких горах и на бесконечных равнинах. Здесь гуляет ветер, резвятся кони, и звезды светят так низко…

– Да вы прямо как лорд Байрон, – присвистнул Марсель. – Настоящий поэт!

Я ничего не ответил, только резко обернулся в сторону глубокого ущелья на юге.

– Что там, господин граф?

– Разве не слышишь? Лошади.

– Где?

– Там, на берегу ручья. Они напуганы.

– Бог с вами! – воскликнул мужчина. – О чем вы толкуете? На каком еще берегу?

Оставив сено, я быстро подошел к цыганкам. Первой, кто попался мне на глаза, оказалась Рогнеда. Я не знал на ее диалекте ни слова, доверяя переводы кучеру, а она, как мне думалось, едва разбирала немецкий. Несмотря на сложности, я решил объяснить девушке, что нужно позаботиться о заблудших жеребцах.

– Госпожа Дишич…

Обернувшись, она взглянула на меня.

– Три, – показал я на пальцах. – Лошади… – махнул рукой на стойла. – Там, внизу, в ущелье, – кивнул головой на дверь. – Вы должны пойти туда.

Мои растопыренные пальцы охватили всех присутствующих.

– Они не поймут вас, господин граф, – отозвался слуга.

Не знаю, как расценила мои жесты цыганка, но она позвала нескольких мужчин и велела им поехать к искрящемуся в лунном свете ручью. Удивленные, они последовали за мной. Я показывал направление, стараясь донести до них смысл вылазки, пока, наконец, вдалеке мы не обнаружили пропавшую на днях троицу лошадей. Старый хозяин настолько обрадовался пропаже, что сразу же предложил мне выбрать скакуна. Поистине это был царский подарок, ибо кони ценились в сих местах на вес золота и отличались редкой выносливостью.

Теперь я прослыл едва ли не лучшим другом местных цыган. Меня окружили еще большим почетом и уважением. Фамильный склеп Радиша мы так и не обнаружили, в том числе из-за того, что жители соседних селений вздрагивали при любом упоминании имени моего отца. Большой чудак, он казался им колдуном или оборотнем. Я посылал Марселя в горы, думая, что слуга, пройдя моей дорогой, отыщет старинный замок, и тело графа все-таки успокоится там, где он просил в завещании, но местонахождение таинственной постройки с роем кровожадных тварей внутри было утеряно навсегда. Пришлось оставить всё, как распорядился Хаймнер. Я действительно не мог позаботиться о погребении родителя лучше него.

Ближе к середине марта мое состояние резко ухудшилось. Накануне полнолуния, примерно через месяц после нападения тех ужасных существ с красными глазами, все мои внутренности заныли от мучительной боли, страшно раскалывалась голова. Связывать приступ с ночными похождениями мне не хотелось, и я просто решил отлежаться.

Рогнеда и ее маленький брат Сиру собирались сегодня в горы за первыми цветами, ибо теплая погода стояла уже несколько недель, и они надеялись украсить дом к возвращению отца и других мужчин с удачной охоты. Сославшись на плохой сон, я остался в комнате, хотя тоже надумывал отправиться погулять по окрестностям. Кроме нас с Марселем здесь никого не было.

Молодым девушкам запрещалось покидать Георгени одним, поэтому Рогнеда, несмотря на мой болезненный вид, упросила меня сходить с ней и братом на близлежащую поляну недалеко от села. Свежий горный воздух пошел бы мне на пользу, заметил слуга. Я согласился, велел ему помочь женщинам, а сам проводил Дишичей до скалы Слез. Стояло раннее туманное утро, воздух никак не мог прогреться и казался совершенно серым.

– Она носит свое название оттого, – произнесла вдруг цыганка на немецком, – что девушка, долгое время ожидавшая здесь жениха, так отчаялась больше никогда не увидеть его, что бросилась вниз и разбилась о камни. С тех пор все, кто вспоминает эту легенду, не могут сдержать слез, не пожалев несчастную.

– Вы умеете говорить на моем языке? – удивился я. – Выходит, все, что мы обсуждали с Марселем или Гектором, вы поняли и никак не отреагировали на наши слова?

– Из местных лишь некоторые знают говор мадьяр или ваш. Отец не хочет, чтобы я общалась с чужаками.

– Но нам можно было бы довериться. Сколько недоразумений удалось бы разрешить. Ведь кучер не всегда оказывается рядом.

– Чужим лучше не заговаривать с молодыми цыганками. Иначе мы околдуем вас нашими чарами, и тогда вы пропадете навек, – улыбнулась Рогнеда.

– Господин Дишич не разрешает вам дружить с кем-либо не из родного села?

– Нет, он строго чтит обычаи. Наши девушки выходят замуж только за местных мужчин.

– Тогда ваш отец тем более не обрадуется тому, что мы с вами одни ушли к скале Слез.

– Мы вернемся до его прихода, – пожала плечами собеседница. – Или можем опоздать.

– Мне все равно, – вздохнул я. – Моя боль одинаково мучает меня и в вашем доме, и среди гор. Хотя здесь я меньше замечаю ее.

– Боль?

– Да, внутри все как-то странно сводит, словно мне очень хочется есть, но ведь я только отведал баранины. Просто не знаю, что делать, как унять эти муки. Ничего не помогает уже четвертые сутки.

– Тогда лучше вернуться. Я думала, господин сам поспешит назад, узнав об отце и испугавшись наказания цыган. Но господин – друг нашему народу, он не трус, у него храброе сердце.

Покачав головой, я усмехнулся.

– Он мудр и молчалив, похож на отважных сородичей Рогнеды. Я видела, что господин устал, но он силен, не отступает перед трудностями. Его земля должна гордиться им.

– Вы тоже смелая, раз не побоялись пойти с чужаком, – заметил я.

– Отец не станет меня ругать! – дерзко возразила девушка. – Он уверен в моей ловкости и умении владеть кинжалом. Я всегда смогу постоять за свою честь.

На этих словах она достала из-за пояса маленький ножик, который неизменно присутствовал у меня в кармане на протяжении всего путешествия по Валахии. Я невольно проверил жилет.

– Да, оружие господина. Но он не заметил, что лишился его. Бесполезно тягаться, – улыбнулась цыганка. – Идем назад! Цветы могут подождать, им еще не время расти.

– Проверять гостей изощренными способами – тоже часть обычаев? – усмехнулся я, недоверчиво глядя на нее.

– Можно сказать и так.

– Значит, если бы я сегодня отправился на охоту… Меня и там поджидали бы испытания?

– Как решит отец!

– И он выбирает, кого и почему следует рассмотреть?

– Иногда. Но господина предпочла Рогнеда. Отец сказал, он не прост.

– Зачем? – рассмеялся я, скрывая подступивший страх. – Завести в горы, обезоружить, отвечать загадками… Может, вы решили прирезать меня здесь?

Я хохотал очень громко, чтобы развеять собственную трусость.

Девушка улыбнулась, собираясь что-то пояснить, но почти сразу же ее лицо исказил ужас. Мое несдержанное поведение отозвалось грубым и пронзительным эхо по всей округе. Искаженный смех, многократно усиленный, раздался высоко в вершинах, и через несколько секунд к нам под ноги посыпались мелкие камешки.

– Беги! Беги! – закричала цыганка, толкая меня.

Сиру, игравший неподалеку, вскочил и бросился к сестре.

Все произошло слишком быстро. Несколько крупных булыжников сбили нас с ног, и мы кубарем покатились вниз по склону, который, слава Богу, не был настолько крутым. Через пару минут я уже валялся у подножия другой скалы, проехав метров тридцать, изорвав всю одежду, поранив руки и ноги, наелся досыта пыли, но все еще не терял сознания. В пяти шагах от меня недвижно лежала Рогнеда. Я подполз к ней, несмотря на страшную боль и головокружение. К счастью, сердце ее по-прежнему билось, цыганка осталась жива. Сиру зацепился среди острых камней выше, его навзничь откинутая голова ужаснула меня; маленькая фигурка едва содрогалась. С трудом подобравшись к нему, я увидел, что у мальчика сильно разбит лоб. Из глубокой раны сочилась густая алая кровь. Нагнувшись, я слышал, как слабеет его дыхание, и понял, что Сиру умирает. Наступила темнота…

Глава 3. Пешт

Только благодаря тому, что Рогнеда выжила после обвала в горах и рассказала о случившейся трагедии всю правду, а также вследствие особого расположения ко мне цыганского барона Дишича, я покинул Валахию живым и невредимым. Горе старого отца было безгранично: он убивался по погибшему Сиру настолько тяжело, что я невольно пожалел о собственном спасении. Хотя цыгане и обнаружили меня всего в крови, с разбитым лицом, вывихнутой рукой, полученные травмы казались такой незначительной мелочью по сравнению со смертью нашего юного друга. Как бы я хотел оказаться на его месте! Почему Бог не забрал слабого калеку и предпочел жизнерадостного, доброго мальчика? Несправедливо.

Рогнеда выздоровела достаточно быстро – не в последнюю очередь благодаря тому, что врач, выписанный для меня из города стараниями Марселя, наблюдал и ее, вопреки всем предубеждениям. Немного оправившись от своих ран, щедро расплатившись с доктором за оказанные услуги, я решил покинуть гостеприимное село. На память хозяйская дочка подарила мне плетеный оберег от сглаза, предупредив, что темные силы гор всегда будут охотиться за моей душой, ибо я дерзким образом посмел встать у них на пути. Многие цыгане считали меня виновным в гибели Сиру из-за нарушения запрета Дишича покидать пределы Георгени, ведь мальчик с сестрой ни за что не отправились бы в горы одни, но девушка никак не осуждала своего чужеземного спутника, по-прежнему называя меня храбрым господином. Ее отец крепко обнял нас на прощание.

С тяжелым сердцем я пересек границу области и держал путь на Дункельбург, куда вовсе не хотел возвращаться – причем, камердинер придерживался того же мнения. Серое небо, окружавшее замок графа, моего настоящего отца, которого я все еще не признавал, и пустынная мрачная местность возле таинственного Рейна – вот, что ожидало молодого, бесконечно разочарованного мужчину по прибытии в окрестности Майнца. Но до наследного края предстояло проехать еще столько земель…

Мое уныние развеял Марсель, первым отошедший от печальных событий, развернувшихся у Скалы Слез. Как раз по пути домой мы должны были остановиться в Пеште на левом берегу Дуная. Неунывающий слуга предложил мне задержаться в городе, чтобы отыскать его дальних родственников, а я получил бы возможность увидеть с Хаймнером и расспросить его о делах, которые заставили банкира вернуться из путешествия раньше намеченного срока. К тому же, вся мадьярская аристократия признавала общение исключительно на немецком языке, так что я не почувствовал бы себя здесь таким беспомощным и одиноким, как в равнодушных горах.

Спустя две недели мне стало лучше, я успокоился и вышел в общество. Друг отца познакомил меня с высокопоставленными чинами, известными предпринимателями его уровня, художниками, скучающими в провинции дамами, страстными охотниками за всевозможными сплетнями, седыми и тучными генералами. Круговорот светских раутов, званых обедов и прогулок на природе заставил меня забыть о горестях и пошатнувшемся здоровье. Все шло прекрасно, и довольный Хаймнер уже собирался представить своего юного приятеля некой молодой кузине, решив почему-то, что немногословный и застенчивый граф обязательно ей понравится, но приближалась очередная середина месяца, вновь заставившая меня слечь в постель.

Вечером десятого апреля страшная боль пронзила мое тело: в висках неистово колотилась кровь, поднялся сильный жар, с ног до головы пробирала лихорадка – и снова, как и на прошлое полнолуние, внутри проснулось жуткое, непостижимое чувство тревоги. Мой организм выворачивало наизнанку, рассудок отказывался служить. Честно говоря, на такой внезапный приступ я уже и не рассчитывал. В последнее время мое состояние казалось неплохим и стабильным, так что случившегося со мною теперь не могло привидеться даже в кошмаре. Не медля, я вышел из дома, никого не предупредив о своей отлучке, и направился к доктору Ратту, чье имя постоянно упоминалось среди высших кругов местных вельмож и магнатов, и приложившему руку к лечению едва ли ни всех известных Хаймнеру лиц.

Господин Ратт проживал в двух кварталах от прекрасного особняка, который принадлежал моему покойному отцу – здесь он останавливался, чтобы передохнуть по пути из Валахии, пояснил мне Марсель. Я не привык ждать, пока подадут экипаж или подоспеет возница, поэтому быстро передвигался пешком, насколько удавалось в таком состоянии, и темными проулками рассчитывал добраться прямиком к убежищу доктора. В городском лабиринте мне не попалось ни одной души; как назло, улицы словно вымерли, и даже в случае острой необходимости мне никто не оказал бы помощь, упади я вдруг от чудовищной боли посреди мостовой, поскольку и звать было некого.

В темноте я немного ошибся и повернул не в ту сторону. Жилище Ратта осталось позади, незамеченное мной, а дверь одного из домов, мимо которого я ковылял, отворилась. На пороге мелькнула фигура дамы в черной вуали. Она что-то сказала прощавшемуся с ней господину и стала быстро удаляться по переулку совсем одна. Забыв о враче, я бросился за ней. Какая-то непонятная сила тащила меня вглубь мадьярского города, лишая рассудка и воли.

Преследование закончилось быстро. Таинственная незнакомка резко остановилась и, не поворачивая головы, спросила вполголоса:

– Вы снова требуете денег?

Меня колотило сильнейшей дрожью, и пот градом лился по лицу. Дышать стало невозможно. В таком состоянии я не мог говорить.

– Что ж, повторяю: я расплачусь за него. Когда – не знаю, но можете в этом не сомневаться. Разве моего слова недостаточно?

Ответа на тираду не последовало. Незнакомка, вглядываясь в темноту, заметила меня. Но я не был тем, кого она ожидала встретить.

– Неужели… Вместо очередного мучителя ко мне пришел щедрый и благородный юноша, способный защитить меня?

Удивительно, но женщина не испугалась, обнаружив на совершенно пустой улице незнакомого человека, следовавшего за ней через всю округу и не проронившего ни слова. Абсолютно спокойная за свою жизнь, она усмехнулась и снова направилась по дороге впереди меня, уже не оборачиваясь. Помню, я сорвался с места и тут же нагнал ее, а дальше… Дальше свет залил мне глаза, потому что наступило яркое утро.

Очнувшись в особняке на мягкой кровати, которой мне не хватало в детстве, я пришел к выводу, что просто крепко заснул. Никакая боль уже не мучила меня, и голова давно перестала кружиться. Просто ночное видение. Странный, правдоподобный сон. Иллюзия нездорового сознания. Я радостно выдохнул.

Солнце светило мне прямо в окно. Марсель поспешно задернул шторы. Подходил к концу теплый весенний день. На улицах еще резвились дети. Гуляли красивые пары. Жизнь била в Пеште ключом. Каждый радовался наступлению цветущего апреля. Одевшись, я мельком взглянул в зеркало. Как же хорошо выглядело мое отражение! Яркий румянец, стройная подтянутая фигура, блестящие глаза – не стыдно заявиться к кузине Хаймнера и произвести лучшее впечатление, старательно скрывая свои изъяны, о которых им вовсе необязательно знать. Довольный собой, впервые за долгое время, я спустился в столовую. Слуги, наверное, еще занимались ужином, раз никто не попался мне на глаза. Напевая что-то веселое, я обернулся к растерянному камердинеру.

– Мне лучше, Марсель. Клянусь, мне стало лучше!

Оказавшись в кресле, я развернул лежавшую на столике стопку газет. Бесконечные буквы быстро утомляли глаза, содержание объявлений навевало скуку, и я отбросил гладкие листы с ужасным запахом краски, предпочитая немного подумать о событиях грядущего вечера, который сулил приятное знакомство и общение с новыми людьми.

Марсель проводил Хаймнера в гостиную. Слишком увлеченный потоком мыслей, я не заметил его прихода.

– М-да. Какие странные новости порой настигают нас по пути из дома, – медленно произнес мужчина.

Я все еще молчал, витая где-то посреди весенних облаков.

– О чем вы, сударь? – поинтересовался камердинер, заметив мое равнодушие к гостю.

– Госпожа Мадай, – уточнил отцовский друг, присаживаясь. – Загадочная история взбудоражила город.

– История?

– Точно. У нее имелись кредиты в моем банке, она была близка к разорению, однако я и не предполагал, что все завершится настолько трагично.

Оставив размышления, хозяин дома, наконец-то, взглянул на банкира.

– Да-да, граф, – кивнул мне Хаймнер.

– Помилуйте, что же произошло? – раздался голос Марселя.

– Говорят, минувшим вечером она возвращалась к себе домой через восточное предместье. Почему-то пешком, не пожелав воспользоваться экипажем. Была причина, наверное.

– И что же?

– Она благополучно пересекла несколько кварталов, после чего вблизи рыночной площади на одном из переулков кто-то погнался за несчастной и настиг ее.

– Вот как? – искренне удивился слуга. – Неприятный момент.

Безотчетный страх полностью завладел моим сознанием. Озираясь по сторонам, я дрожащей рукой прикрыл побледневшее лицо.

– Эти слухи основаны на показаниях какого-то случайного прохожего. Он якобы присутствовал на месте преступления и все видел, но так перепугался, что убежал без оглядки, оставив бедную женщину на милость убийцы.

– Ее убили? – поразился я, замирая в кресле.

– Да, к сожалению, – пожал плечами гость. – Нападение было со спины, лицо мерзавца она вряд ли успела разглядеть. Никакого шума, криков… Ничего. Жители соседних домов крепко спали.

– Чудовищно, – прошептали мои губы.

– Хорош же свидетель! – фыркнул камердинер. – На его глазах совершается злодеяние, а он и деру дал.

– Постовой обнаружил тело уже на рассвете, – закончил краткий рассказ Хаймнер. – Впрочем, пора перевести тему. Вижу, что граф не слишком-то заинтересован моей историей.

– Я… Просто… Взволнован немного.

– Жутковато, согласен. Пешт – тихий город, здесь редко происходят подобные вещи. Конечно, люди не привыкли к такому. И тем не менее, злодеяния случаются каждый день, только мы не замечаем их. Зачем тревожить драгоценный покой? – философски подытожил мужчина.

Марсель предложил гостю чай, тот с радостью согласился, и после мы отправились с ним на ужин к его кузине. Среди приглашенных оказался и доктор Ратт, бурно обсуждавший трагическую кончину госпожи Мадай. Он полагал, что на самом деле она задохнулась, но не вследствие преступных действий неизвестного, а из-за ужаса, парализовавшего жертву. И никакого нападения не было вообще, все это фантазии неграмотной черни. У Мадай случился удар, повторял знаменитый врач, поскольку она панически боялась банкротства, и благодаря подобной версии он вызывал у Хаймнера и его родственников еще большее восхищение, чем прежде. Я не дослушал их беседу до конца, слишком глубоко потрясенный обстоятельствами гибели несчастной дамы. Сильное беспокойство владело мной, я не мог с ним справиться.

Марсель убеждал прислугу в том, что выходить вечером на городские улицы не опасней, чем днем. Мадай совершенно напрасно не поехала в экипаже, хотя имела возможность; очевидно, что с ней расквитались по причине долгов. Я устал от их бесконечных разговоров на данную тему и запретил упоминать об убийстве в доме. Впрочем, как и врач, я был уверен, что мы имеем дело с обычным несчастным случаем, не более.

Через неделю доктор Ратт принял меня в своем кабинете. Отчего-то волнуясь, я поделился с ним переживаниями по поводу здоровья, упомянул о долгой поездке в горы на родину отца, где едва не погиб, скатившись кубарем по склону, и теперь ненадолго оказался в Пеште просто потому, что не тороплюсь обратно в замок. Врач выслушал меня, не перебивая, после чего, улыбнувшись, попросил подробнее рассказать о приступах, их частоте и силе. Я говорил с неохотой, боясь, что он сочтет меня сумасшедшим. Хмурясь, мужчина потирал седые виски, хотя лет ему было немного, и периодически оглядывал стоявшие на полках книги, словно надеялся отыскать в них ответ на ведомые лишь ему вопросы.

– Чувствительность к свету, боязнь солнца, тонкая мраморная кожа… – медленно произносил он, задумчиво рассматривая мои запястья. – Бессонница, растерянность, страхи… У вас бывали случаи агрессии или потери памяти?

Я пожал плечами.

– Не знаю.

– А поражения покровов, напоминающие ожоги?

– Днем?

– Да, когда светло.

– Такое, увы, не редкость, – вздохнул я, отводя глаза. – Особенно в последние годы.

Он погрузился в мысли и некоторое время молчал.

– Это похоже на пеллагру, граф, – выдал, наконец, доктор Ратт. – Или на волчанку. Я поставил бы вам такой диагноз, но-о-о…

Пауза затянулась.

– Но что?

У меня похолодела спина.

– Здесь возможна роль и наследственного фактора. Господин Хаймер много раз упоминал о вашем отце. Я не знал покойного графа лично, он останавливался в Пеште не так часто, однако из разговоров, насколько мне известно, напрашивается вывод о том, что он отличался весьма экстравагантным поведением. Вы не предполагаете, что отец мог переносить такой же недуг?

– Вполне вероятно. Не уверен. Мы мало общались с ним, я боялся и не понимал его. Наши отношения так и не смогли наладиться.

Собеседник кивнул.

– Ненавижу его замок, – продолжал я, – который отталкивает безжизненностью, мрачными лабиринтами, тайнами, а самое главное – гигантской величиной, будто в любой момент окажешься проглоченным. Это жуткое место. С радостью избавлюсь от него.

– А ваши слуги?

– Я отказался от них еще до отъезда. Марсель наберет мне новых. Лишь бы они были добрыми жизнерадостными людьми, которые уважают работу по дому, а не ищут легких денег, выполняя поручения спустя рукава…

– Согласен с вами, граф. Кстати, я наслышан о Марселе. Хотелось бы и мне иметь похожего камердинера, – улыбнулся мужчина.

– Но скажите, доктор, значит, все-таки это не пел… лагра? – вернулся я к мучившему меня вопросу.

– Вполне вероятно. О характере подобных заболеваний известно мало. Они встречаются редко и обычно поражают лишь бедняков. Не в обиду вам, уважаемый Радиш. Я только делюсь наблюдениями медицины.