Вегетарианец. Юмор. Ирония. Сатира. Сборник рассказов

– По ходу, со мной, – подтвердил предположение лысый из «Гелендвагена», – и тоже почему-то улыбнулся.

Развязка явно затягивалась.

– Тебя, по-моему, Андерсом звали, – вспоминал не менее лысый из «Доджа», – тогда ещё из-за этого хрень эта и вышла. Я тебе, типа по приколу спросил, ты чё, из «этих», мол, что тебя Андерсом величают. Нормального человека, типа, Андерсом не назовут. А ты в хламину, и говорить-то уже не мог, а в морду мне – хлабысть!

– Да-к а чё, оба тогда были хорошие, юбилей же ж! Кстати, я Андрей, но можешь по старой памяти так Андерсом и звать, я привычный, главное, чтобы не хамили. И клешнями не размахивали, – зачем-то добавил он.

– А я Сэм, – протянул руку собеседник.

– Нормально, а главное – к сараю твоему походит, – Андерс кивнул на фермерский «Додж», – гармонично.

– Толково подметил, – дружелюбно согласился Сэм, кинув взгляд на свою тачку и, заржав, продолжил. – Не, ну мы тогда дали джазу! Вообще реал был. Особенно когда сцепились и додику этому, Шувале по ходу дела в пузо заехали локтем или чем там… Ты его приложил или я, не знаю, не помню, но когда я тебя за башку держал, смотрю, а этот на земле валяется, в клубок свернулся, за пуп свой драгоценный держится и пыхтит как ёж. А я пьяный, да с тобой ещё возня в полном разгаре, а меня прёт – не могу. Смотрю на Шувалу и думаю, молока тебе осталось только в блюдце подать, дохлятина.

Андерс и Сэм заржали.

– Блин, ну ты дал, молоко в блюдце, ёж…, – отрывисто сквозь смех бормотал Андерс.

Кто-то сзади посигналил, недовольный задушевной беседой посередь дороги двух братьев по разуму. Сэм сделал рожу корытом, подался чуть вперед и заорал:

– Ты, ниссанец, ещё раз задудишь, я тебе всю дуделку разворочу и ещё что-нибудь в довесок попорчу. Водитель «Ниссана» на всякий случай поднял стекло до упора и повернул голову в сторону магнитолы, причём с таким заинтересованным видом, будто магнитола в этот самый момент начала показывать ещё и видео.

– Это ладно, – отсмеявшись предался воспоминаниям Андерс, – я хоть и в дрова тогда был, но про статую отлично помню. Ну эту, которая по типу Венера.

– Какая на хрен Венера? Венера – она ни хрена не с ногами была, в том плане, что без ног, бюст один: сиськи да башка, – показал свою осведомленность в области античного искусства Сэм.

– Тогда уж не без ног, а без рук, – возразил, как оказалось, не менее эрудированный в этом вопросе Андерс.

– Но суть не в этом, хотя эта статуёвина верняк и с копытами была и с клешнями. Тема-то в другом: как мы на неё завалились, а она с постамента – херак-с на лестницу на мраморную и сиська у неё одна – брык и в сторону, на траву, как у тех баб с накладками, вообще реал был! Виллис матерится, волыной трясёт, а мужики – в лёжку все. Тогда ещё Панчо брякнул, дескать: о, вставыш силиконовый отпал!

Андерс и Сэм снова начали ржать как кони в стойле, только теперь уже согнувшись пополам. Андерс трясся, упершись головой в капот своего «Гелендвагена», а Сэм в приступе хохота начал пятиться задом, рискуя забрести под медленно крадущийся поток. Андерс, еле оторвавшись от капота, сквозь смех и слёзы, глядя на Сэма почти прохрипел:

– Осторожно! Смотри, на «Оку» не наступи!

Сэм остановился, обернулся, и, не прекращая смеяться, поправил:

– Это не «Ока», это «Матис».

– Без разницы, – веселился Андерс, – такой же маломерок!

Цирк, устроенный на дороге крепкими ребятами, почему-то абсолютно не впечатлял остальных автомобилистов, кое-кто даже снова пытался возмущенно сигналить.

– Не, ну я щас точно произведу корректировку конструктивных особенностей, недоработку производителя до ума доведу и вставлю на место выхлопную этому маздюку, – разогнувшись, Сэм кивнул на серебристую «Мазду», – и фольксвагинатору этому нервному заодно, – он почти уже даже направился к зелёному «Фольксвагену».

Но Андерс остановил его и, тоже ловя кураж, говорит:

– Может этого мерседаста в красном купе нахлобучим, он вообще дудит не прекращая. Ненавижу таких, ещё и на говне на таком бабском, точно навернуть его надо!

Тут уже Андерса остановил за руку чуть озадаченный, но ещё веселящийся Сэм.

– Слышь, ты чё базаришь-то, у тебя у самого «Мерин», чё ты его бабьим-то назвал?!

– Да ну, перестань, всё равно как шаланду с байдаркой сравнивать, как сопля красная по земле волочится, косметичку возить… Вот аппарат! – Он хлопнул свою машину по капоту и еще шире, видно от гордости, расставил ноги, – хошь пулемет вози, хошь бабло мешками… Кстати, а ты чё в своем сарае возишь, – шутливо поинтересовался Андерс у Сэма, – навоз что ли? Большой кузовок, вместительный, много влезет…

– Жмуров, хотя насчёт навоза тоже близко, – резко ответил Сэм и заржал снова, – семеро нормалёк влезают, без особой толчеи – штабелечком, подвеска неплохая, не жалуются…

– Это хорошо, – похвалил фермерский говновоз Андерс, – главное, что целевое значение оправдывает!

– Без «Бэ»! – Радостно согласился Сэм.

– Ты, нахлобуга, заканчивай там дёргаться, – нервно бросался в поток Андерс, – я щас вообще тут палатку поставлю!

– Да ладно, брось ты с этим стадом базарить, поехали нормально потрём. У меня местечко есть одно… У тебя как со временем?! – Спросил Сэм.

– Есть! – Сухо ответил раскочегаренный как бультерьер перед боем Андерс.

– Во, и отлично! Там сауна зачётная, хавчик, тёлки молодые – супер! Две с высшим образованием имеются. Одна училкой подрабатывает в школе, чисто для души и стажу для.

– По биологии что ли, училка-то эта старшеклассников подтягивает? – Оживился Андерс.

– Да нет, по геометрии. Шаристая.

– О, круто, значит и котангенс мой измерить сможет как надо! – Оценил по достоинству перспективу встречи с подготовленным молодым педагогом Андерс.

– Ни фига ты дал! Котангенс! Респект, братишка! – Сэм восхищенно качнул головой, после чего, крутанув ею по сторонам, добавил, – ладно, харэ время терять, отсвечивать тут беспонт, погнали!

– Верняк, порулили, по паре контрольных оформим!

Обе машины выключили аварийки. «Геледваген» пропустил «Доджа» вперёд и двинулся за ним. И не было больше тёрок. И воцарился мир. И восстановилась старая добрая привычная всем мерно ползущая пробка. И вся эта «лепота» образовалась, в общем-то, благодаря гибкости и пониманию текущих процессов отдельно взятыми людьми и их тяге к прикладной геометрии, в частности…

2012г.

ФОТОГРАФИЯ

– Так, товарищи, не стесняемся, участвуем в процессе! Не надо сбиваться в кучу! Нет, у меня прямо слов не хватает, ну прямо бегемот прошёл.

– По нам?! – Послышался радостный голос из толпы.

– Не по вам, а в этом районе. И кучу оставил за собой. Бесформенную, но объёмистую.

В толпе кто-то нервно засмеялся.

– Это же на память, а вы друг на друга лезете! Растягиваемся, растягиваемся! Панораму даём! Как улыбку по горизонту тянем, только не в отдельности, а все вместе! Стоп-стоп-стоп! Товарищи, не надо меня окружать, это же не «каравай», это фото на память. Да, и руки с плеч уберите, сиртаки будете позже танцевать, после отвальной. Что? Можно ли второй и третий ярус создавать? Нужно! Я же говорю, те, кто поменьше – вперёд. Те, кто повыше – назад.

Мужчина! Да-да, Вы, упитанный который, куда Вы в зад лезете!? Вы ж как наш президент росточком, Вам как и ему впереди полагается. Что, упитанность прятать залезли? Так она не эдак, так лицом проявится, не сомневайтесь! Я не первый год работаю. Ну ладно, стойте, где хотите!

А Вы сзади, мужчина в пятнистой рубашке, зачем так шею тянете? Прямо как жираф вытянулись. Боитесь, что плохо видно будет? Не бойтесь, шею видно хорошо! Чересчур даже. Можно даже втянуть слегка. Когда на небо насмотритесь, просьба: начинать искать отражение в объективе. Да, моего фотоаппарата, на свой дома шею снимать будете.

Девушка, девушка! Ну а Вы-то чего? Зачем глаз жмурить? Это же не кастинг на «Пиратов Карибского моря-10», это на память фото, а Вы, извиняюсь, как флибустьер, ни дать ни взять. От кашля так глаз закрылся? Так не кашляйте. Ах, это сосед огурцом кашлянул? Ладно, вытаскивайте скорее свой огурец, пока я не прицелился. Ну хорошо-хорошо, не свой, а соседа…, все равно лучше вынуть, красивее выйдет!

– Нашёл тоже время, – сетовал про себя фотограф, – подождать не мог, сфотографировался – и плюйся себе, хоть огурцами, хоть бананами, хоть вообще баклажаном, если влезет!

Так, вроде по-людски все встали. Осталось улыбнуться по-людски – и дело в шляпе. Товарищи, не ухмыльнуться и оскалиться, а именно улыбнуться от вас требуется. И не надо пародировать лошадь, она этого не заслужила. Она, извиняюсь, пашет как ло…, точнее, это я как лошадь пашу, взмок уже, а вы всё улыбку за уши притягиваете. Да, это оборот такой. А надо к ушам чтобы сама, без натяга лезла. Во, совсем другое дело, молодцы! Эдак, если дело так дальше пойдёт, глядишь, уже через часик и запечатлеемся.

Мужчина с сигаретиной во рту! Не надо меня буквально понимать насчет часа, у меня ещё две группы, работы – воз и тележка, а Вы время тянете за то, что тянуть не надо. Ну выплюньте её уже что ли, прямо не расстаться Вам с ней никак. Вашу улыбку может дымом заволочь в самый ответственный момент! Что? «Фигавета к выватке?»… как-то, простите, невнятно… а-а, сигарета к жвачке прилипла? Ну, обоих их тогда, то есть обеих – долой. Жвачка – ещё куда ни шло, к ней улыбку прилепить изнутри можно, ежели челюстями как в мясорубке не молотить. Как говорите? Сигаретина к жвачке прилипла, а жвачка зуб без пломбы затыкает в том месте, где пломба была день назад? Да-а, тяжелый случай! Тогда вздохните поглубже и не вдыхайте. Не выводить же Вас из строя, кадра то есть. Вы не можете с сигаретой расстаться, я с Вами…

– Это не пломба, это дупло какое-то, – тихо ворчал фотограф, – если жвачкой пол рта заняло.

Ну вот, пока я тут с вами валандался, птичка, судя по запаху из фотокамеры, совсем затухла. У неё организм чахлый, тонко настроенный, она не может как мы столько времени на жаре дурака валять. Ну да ладно, не пропадать же добру…

Внимание! Сосредоточились! Катапульта с птицей взведена. Камера, мотор! Стоп! Снято!

2013г.

ТРУБКА МИРА

– Паш, слышь, Паш! Шуруй сюда шустрее!

Паша остановился и повернул голову. Из кустов торчала взлохмаченная голова одноклассника Сашки. Он жил в соседнем доме. И корешились они уже давно.

– Ну чего встал-то? Шуруй сюда, говорю!

Сашка казался несколько возбужденным. Его зазывные движения рукой, неловкие из-за мешавших веток, мол, дуй сюда, ослина упрямая, кому говорю, были подозрительно суетны.

– Ты чего там шипишь как змея? – Спросил Пашка.

– А как мне не шипеть, если ты глухой как тетерев. Я ему: Паша – Паша! Паша – Паша! А он «с песнями» дальше…

– С какими ещё песнями? – Удивился Паша.

– Это так говорится. Да ладно, фиг с ним, иди сюда, говорю!

– Чё я в кусты что ли полезу?! – Возмутился Паша.

– Ну, хочешь, как придурок вокруг обходи! – Огрызнулся Сашка.

– Не хочу. И в кусты лезть тоже не хочу. Чё я там забыл?

– Да ладно тебе вредничать, дело есть, говорю же тебе!

Пашка с хрустом, как молодой лось стал протискиваться сквозь плотный цепкий кустарник. Одна ветка больно чиркнула его по щеке, оставив царапину, вторая основательно рассекла полиэтиленовый пакет, откуда незамедлительно, словно почувствовав близкую свободу начал предательски вылезать хлеб, за ним сметана и молоко. Естественно, что всё это съестное добро начало вываливаться не где-нибудь, а почти в самой гуще, где ветки острые-преострые, колкие и густые-прегустые, и валялось там не пойми что, и воняло тем же, к полнейшему неудовольствию Паши.

– Ах ты …!!! – Мол, тудыть тебя растудыть, совсем не по-детски выругался он, – чтоб тебя с твоими тайнами!

Он, кряхтя, прикрывая на всякий случай глаза, выцарапывал из кустов рассыпавшиеся продукты и пытался складывать их обратно в порванный лежащий на земле пакет.

– Ну чего тебе, зануда ты парагвайская?! – Повышенным тоном спросил Паша, распрямляясь. Он оставил в покое свой пакет и внимательно выжидающе уставился на Сашку.

– Я это… я чего тут подумал, – вдруг начал мяться Сашка, – пора взрослеть уже что ли, мужиками становиться.

– Опять что ли онанизмом заниматься? – Резко прервал друга догадливый Сашка.

– Да не! Во! – Сашка развернул газету, в которой дружной гурьбой лежали разносортные душистые хабарики.

– Что это за дрянь такая?! – Нос Пашки заходил ходуном, как у сеттера, учуявшего дичь, а сам Пашка сморщился, изображая шарпея, не отрывая при этом взгляд от окурков.

– Табачок-с, – шкодливо произнёс Сашка и положил газету на нездорово выглядящую, скорчившуюся от перепадов влажности и температур лежащую на земле изрядно посеревшую фанерину, служившую, судя по валявшимся рядом пластиковым стаканам, пустым консервным банкам и прочему пищевому мусору, столом предыдущим посетителям этого злачного места.

– Как ты этот притон обнаружил? – Въедливо доставал друга глупыми вопросами Паша.

– Ещё меня зануденью обзывает! А сам ничуть не лучше! – Обиделся Сашка. – Вот сюда сядь, тут удобно, – он указал на перевернутое дырявое ведро, смахивавшее выеденной ржавчиной прорехой на шлем крестоносца, а сам сел на свежий деревянный ящик, который, видимо, был обновкой в интерьере. – Зря ты так, на самом деле очень уютное местечко, – продолжил он, распрямляя края газеты.

– Я вижу, какое оно уютное. – Паша сел и огляделся. – Похоже, здесь совсем недавно местная «знать» отдыхала, – съязвил он и пяткой пнул пустую литровую бутылку из-под водки. Та, брякнув об смятые металлические банки, лихо укатилась к дереву.

– Будет тебе дребезжать, помоги лучше, – деловито произнёс Сашка, отрывая от газеты внушительный кусок. Он свернул его кульком, лихо завернув хвостик, и подал Сашке. – На, держи, а то одному неудобно, да и скучно.

– Из тебя классный торгаш семечками получится, – сделал комплимент Пашка, следя за ловкими руками Сашки.

Тот хмыкнул и начал отделять «зёрна от плевел». Фильтры хабариков как отстрелянные гильзы почти очередью летели вправо, благоухающий же «табачок-с» сорта б/у растирался одним движением и ссыпался в кулёк. Можно было даже подумать, что учёба в школе – это так, увлечение, хобби что ли, а вот приготовление ароматной курительной смеси – это то, чем действительно он занимается каждый день, причём с душой.

– Ты прямо как Электроник, – зачарованно наблюдая за уверенными движениями рук друга, с похвалой в голосе прокомментировал трудоёмкий процесс Пашка.

– А то! Я всё лето Андрюхе в деревне помогал. Не курил, правда, ни разу… Зато вдыхал по взрослому. – Довольный похвалой Сашка, досыпал кулёк почти до верха. – Ну вот, почти готово, – его стеклянные от сосредоточенности глаза расслабились, посветлели, и на лице появилось подобие улыбки. – Ну что, Вождь Краснокожих, закурим Трубку Мира?! – Чуть вопросительно по-хозяйски пригласил дружбана на дегустацию Сашка.

– Точно, будет нам с тобой «краснокожих» по одному месту, если родичи застукают. Теперь я понял, что ты имел в виду, когда сказал, что скучно тебе одному. Когда нам обоим всыплют – и тебе скучно не будет, и мне заодно…

– Не дрейфь! – Подзадоривал Сашка, – место тихое, толковое, надёжное. От дома вроде не далеко, а фиг заглядывать кто будет. Я помню, тут на позапрошлой неделе отдыхал кто-то с кем-то и матерился невпопад, очень то есть шибко, так сказал дядя Славик из четвертого подъезда. А дяде Славику не понравилось это, он ведь бывший участковый. Он сюда и заглянул на «пикник»… сдуру-то, – Сашка засмеялся, – так ему таких тут навсыпали! Морда – о! – Он надул щеки и для пущей убедительности раздвинул руки, – как арбуз – круглая, опухшая, только не зелёная, а с синевой такая больше всё. Как ты говоришь, «краснокожих» ему самому надавали, точнее «краснорожих» – чтоб не шлялся попусту, – он снова засмеялся, – а ты говоришь – место плохое. Надёжное, как броня!

Первая спичка не зажглась и улетела в кусты. Вторая, почти потухнув, всё же подарила окурочной шелухе ленивый огонёк, отчего те едко и густо задымили. Сашка затянулся первым. Пашка, уловив носом дым, спросил:

– Ну как?

– Неплохо. И, кстати, воняют получше, чем не прикуренные.

– Да уж, – согласился Паша, принимая рожок в свои руки.

– Ты только помногу не втягивай, – советовал Сашка, – а то с ведра мигом свалишься.

– Это мы ещё посмотрим, кто свалится, – ответил, посасывая дым Пашка. – Ух ты, забористая вещь, – заметил он, вращая глазами.

– Я же ерунду предлагать не буду, – Сашка важно подмигнул, приняв похвалу на свой счёт, забирая «козью ножку» обратно. – Расслабуха, – тянул он, – прям как Том Сойер с Гек Финном.

– Ага, – подтвердил окосевший Пашка. – А ты читал?

– Не-а, смотрел.

– А-а, – Пашка кивнул головой, мол, понятное дело, кино – двигатель прогресса и вдруг задумчиво спросил, – интересно, а зачем вообще курят?

– Ну это… для крутости, – со знанием дела, вулканом выпуская дым, ответил Сашка и сильно закашлялся.

– Не факт. Мой отец вон, не курит, и чего?

– Чего-чего, может ему крутым быть и не надо.

– Да он и так крутой, – обиженно заметил Пашка.

– Да не, я чего, я просто говорю, что крутости добавляет, это факт! Возьми Шерлока Холмса. Ему, наверное, и ума добавляло, он без трубки вообще никуда, все пираты, опять же, курили…

– А мушкетёры? – задал вопрос на засыпку Пашка.

– А кто их знает…, – замялся Сашка, – мой батя вообще говорит, что «кто не курит – тот работает».

– Это что ж получается, работает тот, кто не курит? – Озадачился непростой формулой жизни Пашка.

– Что-то типа того. По крайней мере, когда батя курит, он точно ни фига не делает, прямо как мы с тобой.

– Если бы не твоя «трубка мира», я бы сейчас пол пылесосил, – парировал Паша.

– Успеешь! Сейчас докурим…

– Может, для того, чтобы бороться с постоянным волнением, я передачу смотрел, «стресс» называется, вот они и борются с ним, нервничают всё время и борются!

– Кто?

– Курильщики.

– Может быть, очень может быть. Батя как не покурит – чисто бык в загоне мечется, места себе не находит. Один раз оделся и ночью в ларёк пошел, я слышал, за сигаретами, о как! Зато как с сигаретой – чистый фокусник. Сам спокойный, а пальцами ловко так сигарету крутит…

– Наверное, у курильщиков поэтому пальцы должны быть в два раза ловчее, чем у не курящих.

– Должно быть, так, – Саша передал дымящийся кулёк Паше, – хотя мама ему всё время про соску говорит, что с детством ему никак не расстаться, вот и чмокает потихоньку. – Сашка с Пашкой захихикали. – Зато…, я вот чё подумал, – продолжал Сашка, – у тебя моль, блохи, клопы есть?

– Нет, только хомячок и тараканы.

– То-то и оно! А у нас ни того, ни другого, ни третьего! Всё прокурено, никакая моль не возьмёт. Кстати, и духов злых дым сигаретный отгонять должен, индейцы вон, все как один дымили. А люди, что они хуже, тоже, поди, не дураки, кому со злыми духами дело иметь охота!?

– А я однажды привидение видел в коридоре, – тихо сказал Паша.

– А я о чём тебе толкую, курил бы батя твой или маманя хотя бы, – ни тараканов тебе, ни привидений.

– Этого ещё не хватало, – возмутился Паша, морщась и возвращая истлевший до половины газетный конус другу.

– Зато дело верное. Я так думаю, что и курящая женщина, правда, если она беременная, помогает своему будущему ребенку быстрее и лучше привыкнуть к нашей плохой экологии, вон, что творится! – Сашка махнул рукой на дым вдали и мусор рядом.

– У тебя всё – дело верное. Надо же такое придумать! Кстати, а пчёл зачем окуривают?

– Это ты к чему?

– К тому, что курильщики вечно всех окуривают, хочешь ты этого или нет.

– Заботятся, – затягиваясь, говорит Сашка, – чтобы таким как ты по ночам спалось, а не привидения мерещились.

– Я днём видел.

– Тем более. У нас тут тетка в лифте ездит, – не замолкал словоохотливый Саша, – так она вечно так надушится – глаза слезятся, а сосед с восьмого, тот вечно как козёл потом воняет. Батя с сигаретиной войдет и неприятных запахов – как не бывало.

– Ну, это на любителя, – возразил Пашка, – там и так дышать нечем, а ты дымить ещё.

– А я чего? Я ж не дымлю, – потупился Сашка, – просто, когда воняет всяким, тоже не здорово.

– Согласен, – жёстко по взрослому – кивком подтвердил свое мнение по данному вопросу Паша.

От объемистой Трубки Мира драло глотку, жутко щипало глаза, и уже начинала подкатывать тошнота. Сашка, чувствуя, что можно не докурить до конца, сказал:

– Угостить бы кого…

– Кого? – Спросил Паша. – И чем?

– А я знаю кого? Сигарой нашей, конечно! Это же Трубка Мира, понимать надо!

Паша, чувствует, что ещё пара тяжек – и можно с ведра в кусты сыграть прямиком:

– Да, угостить и впрямь кого-нибудь не мешало бы. Давай потушим, если сами не докурим, другие дотянут.

– И то верно, – сказал начавший сливаться с зеленью кустов Сашка.

Затушенная Трубка Мира лежала на фанере, а приятели сначала глубоко-глубоко дышали, глядя на небо, затем, переведя дух, посмотрели друг на друга.

– Ну как?

– По первости как-то не очень.

– Есть такое… Просто надо почаще, тогда все тип-топ будет, – Сашка плюнул рядом с ящиком, – взрослым становиться – это тебе не мороженое жевать!

– Говорят, это…, зубы от них желтеют, – пробормотал Паша.

– Кто говорит? – Устало спросил Саша.

– Люди.

– Дураки. Мало ли, что они наговорят, слушай их больше! – Расходился Сашка. – Не желтеют, а приобретают благородный цвет слоновой кости, чего тут неясного?!

– Тут всё ясно. А насчет здоровья?

– Как? – Переспросил Саша.

– Здоровье, говорю, как, по-твоему, от курева?

– Чего как?

– Ну, хуже становится?

– Не знаю, по бате не сказал бы. К тому же, сам подумай, стали бы врачи курить, если бы это было действительно вредно, – а? Они же не дураки в белых халатах, а врачи!

– В белых халатах, – дополнил Пашка, – они сами дураков разных от дурости лечат и от всего остального заодно.

– Во, сам всё понимаешь! – Оживился отдышавшийся Сашка. – По правде говоря, я думаю так: ежели никотин – это яд вредный для здоровья, продавать его никто не стал бы. А только вредный он, этот яд «никотин» не для человека, а для лошадей исключительно и для бактерий разных, вирусов, кариес он должен убивать…

– Ух ты, а я как раз конфеты люблю.

– Вот, чтобы зубы не разваливались – никотинчику. Кашляешь – ингаляцию сделай, покури. Бактерии все как есть сдохнут. Здоровый как бык будешь. То есть мы будем… – Сашка довольный сделанными выводами и концовкой околомедицинского доклада вновь потянулся к трубке.

– Э-э! – Вдруг одёрнул его Паша, – это как же так получается, в смысле – здоров как бык?!

– А так. Здоров – и всё! – Сашка гордо не сильно, но заметно выпятил грудь вперёд.

– Ни тебе, значит, поболеть по-людски, ни отдохнуть по-нормальному, когда все учатся? А когда карантин, то все больные и почти – они все по домам сидят, телик смотрят, отдыхают, а мы с тобой, два умника, два «здоровых быка», – ёрничал Паша, – учимся за всех, так что ли выходит?!

Этот вывод убил Сашку наповал. Сложная пирамида неоднозначных логических выводов, методично и скурпулёзно возведенная Сашкой до небес, была разрушена до основания одним бесцеремонным прикосновением пальца. Ему не верилось, что на такой топкий путь сейчас чуть они не встали, чуть не начали увязать в авантюре, которая могла бесповоротно затянуть в учебный процесс, и ни тебе шагу влево-вправо, ни свободы глотка… И только благодаря другу…

– Да ну его, пожалуй, это курево! И без него как-нибудь повзрослеем, – сказал он, вставая, – а Трубка Мира – она на то и есть, чтобы для всех… Слышь, Паш, мне кажется, обождет твой пылесос, пойдём лучше в футбол погоняем!

2012г.

СВЕТОФОР

Идёт Рябцев вдоль да по улице, рылом водит из стороны в сторону. Настроение весеннее-весеннее! Красота! И там и тут. И здесь и там… И бодрость во всём теле неприличная ощущается, и мысли Рябцеву лезут в голову всякие и даже нахальные иногда типа того, что две жены, может, не так чтобы и много, должно быть…, а в самый раз даже, особенно учитывая весеннее настроение. Тут, как специально, снова красота перед глазами процокала – справа да налево. Другая навстречу – топ-топ-топ, блеск! Еще одна чуть в стороне фланирует, но уже слева да направо. Чудо, а не время, эта весна, собака! – восхищается Рябцев. Шёл-шёл, башкой справа налево крутил, слева направо вертел, даже в башке немного того – кружение лёгкое образовалось от таких упражнений и в шее заодно хрустнуло. Оно немудрено, конечно, когда такое мельтешение на улице весенней творится… Шёл-шёл, короче, Рябцев, да и повернул без задней мысли. И потопал зачем-то направо и встал на переходе. И вместе со светофором с зелёного-весеннего-бодрого дисциплинированно переключился на тормозящий всякое движение (и как оказалось заодно и некоторые мысли) красный… И, глядя на светофор, Рябцев сдуру вспомнил зачем-то про зарплату… в этой же, видимо, связи почему-то подумал, что иногда и одной жены многовато будет…