Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой

– Безусловно, дополнительный лоск – для нас с вами, – ответил Нестеренко. – Я угощаю представительного гостя за счёт директорского фонда. Буфетчица заранее знает, что в таких случаях нужно подать. Но у нас в буфете и столовой всех обслуживают прилично и сравнительно недорого. Мы берём на базе хорошие продукты и для работников завода снижаем стоимость питания за счёт своих резервов. Высокая прибыль производства позволяет это делать. А культуры и ответственности в деле я требую от каждого подчинённого, в том числе от персонала буфета и столовой. Зайдите в столовую, поинтересуйтесь: обеды вкусные, питательные, столы чистые, повара и раздатчики вежливые. К нам стремятся попасть на работу, поэтому народ подбирается достойный. У нас, к примеру, нет пьяниц, мы их увольняем. Производство железобетонных плит рентабельно, тем более при введении новых технологий и современных видов плит: облегчённых, с разными полезными наполнителями. Зарабатываем мы, повторяю, неплохо. Люди довольны.

– Звучит как сказка, – произнёс Чугунов. – Каким же заказчикам по карману ваши изделия, если предприятия останавливаются, а народ в стране нищает?

– Не совсем так, Андрей Иванович. Верно, бедных предприятий и людей больше. Но богатых с каждым днём прибавляется, не будем сейчас выяснять, откуда у них берутся деньги. Возникают частные строительные организации. Плиты наши покупают для возведения и коттеджей, и высотных жилых домов. Я умею вести дело, поддерживаю инициативы, договариваюсь с поставщиками, смежниками, иностранными фирмами. На руководящей должности чувствую себя в своей тарелке.

– Неужели и с иностранцами сотрудничаете? Удивительно, что они кому-то из наших директоров в перестройку доверяют. Российская продукция сегодня может быть конкурентоспособной?

– Представьте себе. Я вот исхитрился продавать за рубеж свои изделия. Говорю, – я на своём месте. Недаром, народ избрал меня в Верховный Совет.

Нестеренко положил сыр на хлеб и, пока говорил, ел бутерброд, запивая сладким чаем с лимоном. Чугунов тоже угощался, но, слушая директора, думал о том, как бы ему завернуть в бумагу и унести для внучки сыра и колбасы. Жаль, ей нельзя было есть шоколадные конфеты.

– Я хотел с вами посоветоваться, – изменил Нестеренко направление разговора. – Бог мне вас послал. Если можно, сперва вы меня послушайте, я – коротко.

– Охотно слушаю, – сказал Чугунов.

– Думаю книжку моих стихов издать. Не возьмётесь ли, Андрей Иванович, отредактировать рукопись? Помнится, вы меня однажды похвалили.

– Хорошо, я посмотрю. Кое-что присоветую, но имейте в виду: я не поэт. Надо, чтобы глянул специалист и при необходимости снял с вас стружку. В писательской организации у нас есть отличные поэты. Я им покажу ваши стихи.

– В пятьдесят с лишним лет неловко слыть начинающим поэтом, – сказал Нестеренко. – Но напечатать свои опусы хочется. Не для широкой публики, а для себя, детей, внуков и друзей, тиражом экземпляров сто, не более. Значит, договорились?.. Какое у вас ко мне дело? Выкладывайте, не стесняйтесь.

– Пришёл просить денег.

– Много ли и для чего?

– Они мне понадобятся к апрелю. Нужно оплатить нашу с внучкой поездку на конкурс юных скрипачей. Это её первый конкурс. Кроме дорожных и гостиничных расходов необходимо кое-что купить для скрипки. Конкурс пройдёт в Рязани.

– Только и всего?

– Да.

– Ну, эту вашу просьбу легко исполнить, – сказал директор. – Здесь требуется небольшая сумма. Допьём чай, и я распоряжусь выдать деньги из нашего фонда поддержки культуры. Сейчас же и получите в кассе. Зачем ждать до апреля?

– Всё так просто?

– Конечно.

– Ну, спасибо.

– Это ведь не роман издать, – продолжал Нестеренко. – Печатание книг, знаю, стоит дорого. Кстати, Андрей Иванович, могу оказать вам финансовую помощь в издании новой книги. Обращайтесь, если потребуется, пока я в силах помочь. За государственный-то счёт вы, похоже, не очень много в рыночных условиях напечатаете.

– Прямо манна с неба на меня свалилась! – смеясь, произнёс Чугунов. – Хорошо. Я запомню. Ещё раз спасибо.

– А нет ли у вас на примете делового человека, способного организовать книжное издательство и руководить им? – спросил директор.

Андрей Иванович придержал чашку с чаем у рта.

– Вы шутите?

– Не шучу. Собираюсь при заводе создать книжное издательство. Нужен человек поворотливый, энергичный, разбирающийся в литературе и изучивший книжный рынок. Я бы поставил его на оклад директора издательства и в первую очередь поручил бы ему выяснить конъюнктуру книжного рынка. Некоторое время он работал бы на конъюнктуру, а накопив денег, печатал бы хороших писателей.

– Ваши слова сердце радуют. Хотел бы я, чтобы издательство при заводе заработало. Но такого человека, какой вам нужен, среди писателей найти трудно, – сказал Чугунов. – Он должен будет пренебречь творчеством, иначе с головой отдаться издательскому делу не сможет. Но я подумаю. Дело заманчивое. Я бы привлёк к нему своего сына. Он журналист, окончил Московский университет, молодой, бойкий. Работал в Москве в газете, вернулся в Григорьевск. Поговорю с ним после Нового года, но не знаю, что из этого выйдет. Он успел заняться мелким бизнесом.

– Убедите сына и приведите ко мне потолковать, – сказал Нестеренко.

– Хорошо, попробую. Я был бы рад видеть его директором книжного издательства. Это ли не удача, не перспектива для молодого журналиста и его отца-писателя?

16

Со скрипкой под мышкой и смычком в руке Настя выглянула за дверь своей комнаты и прокричала:

– Баба! Деда! Идите! Где вы там?

Вера Валерьяновна ослабила газовое пламя под кастрюлей, потёрла руки о кухонный передник и поспешила к внучке. Андрей Иванович отложил шариковую ручку и вылез из-за письменного стола.

Досадное впечатление Насти от встречи с отцом почти ею забылось, но ярко запомнилось ей обещание отца прийти на Новый год с подарками. Дожидаясь праздника, девочка улыбалась, напевала песенки и с подъёмом разучивала конкурсные пьесы. «Я подарю папе музыку», – думала она.

– Исполняется пьеса «Прялка»! – торжественно объявила Настя в подражание какой-нибудь ведущей концерта, мелькающей на экране телевизора, и сказала по-своему, по-детски: – Послушайте, как я конкурсную музыку играю.

Встав в усвоенную позицию скрипачки и глянув в ноты на напольной подставке, девочка выдержала паузу и легко, красиво побежала по грифу пальцами, повела по струнам смычком. «Прялку» сочинил польский композитор Артур Рубинштейн, однофамилец великого русского композитора, написавшего оперу «Демон». Стремительная музыка Артура подражала монотонному жужжанию, поскрипыванию прядильного колеса и шелестению веретена в руке старинной пряхи. Бабушка с дедом благоговейно слушали, подавленные музыкальным величием внучки, её виртуозной игрой на скрипке. А солнце, нацелившись в подмороженное окно, со спины озаряло маленькую скрипачку. Контуры Насти размывались лучами, волосы её золотились, и казалось, что девочка вышла из солнечного света.

– Ну как? – спросила она, закончив играть и горделиво вкинув голову. – Вам понравилось?

– Очень, очень, очень понравилось! – ответила Вера Валерьяновна. – Милый котёнок! Ты так меня растрогала своей игрой, что и выразить не могу! У нас с дедушкой самая умненькая и талантливая внучка!

– В самом деле, неплохо, – подтвердил Андрей Иванович. – Вещь интересная. Я каждый день твои упражнения слышу, но не перестаю удивляться тому, что ты, маленькая девочка, исполняешь такую замысловатую музыку. Мне кажется, если бы я занимался скрипкой, то никогда бы не выучил эту «Прялку».

– Правда?

– Правда. И за бездарность меня бы выгнали из музыкальной школы.

– А почему ты хвалишь меня, а сам как будто не всё говоришь? – спросила Настя, вглядываясь в деда.

– Всё, что хотел, я сказал. Мне, как и бабушке, твоя игра очень понравилась.

– Нет, ты не всё сказал!

– Другое говорить необязательно. Ты лучше меня чувствуешь то, о чём я не договорил, поэтому и спрашиваешь.

– Говори!

– Да ведь обидишься.

– Говори! Говори, что не так!

– Ладно. Мне показалось, будто в двух местах ты играешь не совсем чисто. Как-то не вполне ясно и убедительно.

– Где? В каких местах?

– Не могу указать пальцем в нотах, читаю их плохо. – Дед увидел, что провоцирует взрыв неукротимого Настиного темперамента; отступать однако было ему поздно. – Но произведения, какие ты помногу раз проигрываешь, я поневоле запоминаю и на слух улавливаю ошибки. Лариса Владимировна тебе на них указывала.

– А-а-а! Не знаешь! Не знаешь, а говоришь!

– А ты сыграй медленно, с чувством, толком и расстановкой, и я скажу, где надо тебе остановиться и исправить.

– Не буду! Я выучила хорошо!

– Не волнуйся, Настенька, голова заболит, – оглядываясь на мужа, заговорила Вера Валерьяновна. – Отдохнёшь и проверишь, как звучит твоя «Прялка».

– Ты сказала, она у меня звучит хорошо!

– Сказала… И ты, правда, играешь чудесно. Но всё же послушайся деда. Он понапрасну замечание не сделает. Не упрямься, повтори.

– Пусть сам повторяет! – Девочка скорчила деду гневную рожицу и показала язык.

– Не забывай, Настя, что «Прялку» ты будешь играть на конкурсе. – В ответ на внучкину дерзость Андрей Иванович голоса не повысил, но от мнения своего не отступил. – Помни, что говорит педагог: в конкурсном исполнении не должно быть малейшей приблизительности – лишь абсолютная точность. Мы с бабушкой выйдем, а ты подумай над моими словами.

– Нечего мне думать! Сами думайте!..

На полчаса Настя притихла. Уединившись в гостиной, старики вполголоса разговаривали о ней.

– Зачем нужны эти конкурсы, если приходится так мучить ребёнка? – рассуждала Вера Валерьяновна. – Разве нельзя сейчас без них обойтись? Подросла бы сперва.

– Конечно, жалко малышку. Вместо того, чтобы играть в куклы, она снова и снова берётся за скрипку, словно несёт тяжкую повинность. Но с другой стороны: для детей, которым светит музыкальное поприще, конкурсы – путь к совершенствованию мастерства и к признанию. Где ещё могут заметить способного ребёнка крупные специалисты, как не на конкурсах? – отвечал Андрей Иванович. – От конкурсных выступлений часто зависит будущее одарённых детей…

Настя потихоньку оживала. Из её комнаты послышались осторожные скрипичные звуки: девочка нащупывала чистую интонацию в трудных коленцах «Прялки». Выполнив черновую работу, она не поленилась ещё несколько раз сыграть произведение целиком. Убедившись, что внучка исправила ошибки, Андрей Иванович вернулся к ней в комнату.

– Умница. Добросовестно поработала, и всё у тебя получилось.

Он взял у неё скрипку и смычок, уложил их в футляр и отправил на верх застеклённого шкафа с книжками Насти, её нотами и куклами.

– Ты доволен? – спросила она, пряча удовлетворение и неплохо изображая человека, знающего себе цену.

– Конечно. На сегодня хватит. Отдыхай. Лариса Владимировна, может быть, укажет тебе ещё какие-нибудь погрешности. Но пока твоя «Прялка» – на уровне.

– На уровне?

– Ну да.

– А можно её на уровне папе сыграть?

– Безусловно. Ещё бы нельзя! В семейном кругу допустимо играть и послабее, но если исполнишь классно, то, думаю, приведёшь папу в восторг. Он ни разу твою скрипку не слышал, а как услышит, подпрыгнет до потолка.

– Прямо до потолка?

– Конечно!

Настя смеялась и прыгала, делая вид, что хочет достать потолок рукой. Смеялись Андрей Иванович и пришедшая вслед за ним в комнату внучки Вера Валерьяновна. Девочка запрокинула голову. Раскинув руки, как крылья, она закружилась по комнате и запела без слов, думая о чём-то дорогом ей и приятном.

17

Андрей Иванович купил ёлочку у торговца на улице и поставил на крестовину у внучки в комнате. Утвердив её попрямее в углу у окна, Чугунов ещё привязал ёлочку к ручкам оконных створок. На это лишь у него и хватило сил: накануне дед почувствовал себя нездоровым. Он пил лекарства, но слабость, боль в голове и горле не исчезали. За два дня до Нового года он слёг, обещая жене с внучкой тридцать первого декабря, к бою Кремлёвских курантов подняться и со всеми вместе отпраздновать.

Пока дед отлёживался, Вера Валерьяновна с Настей наряжали ёлочку. Настя радостно, но по-хозяйски не спеша и деловито брала из картонной коробки игрушки и каждую стеклянную бережно подавала бабушке, а небьющиеся сама ловко вешала на ветки.

– Нет, ты пока к нему не ходи, – предупреждала её бабушка, когда Настя, скучая без деда, пыталась навестить его в гостиной. – Пусть поправится.

Сама Вера Валерьяновна ухаживала за мужем, надевая марлевую повязку.

Скоро и Настя пожаловалась на боль в горле, расчихалась, затемпературила, тихим голосом произнесла: «Я устала», – и легла в постель. Бабушка позвонила в детскую поликлинику. Явилась южная женщина с миловидным лицом и черными подведёнными глазами, сняла меховую шубку и в белом халате, сильно потирая ладонь о ладонь, чтобы руки разогрелись, вошла к Насте в комнату. Присев на стул рядом с кроватью и ласково спросив девочку, как её зовут, сколько ей лет, она сказала:

– Я твой участковый врач. Моё имя Роза Сабировна. Мы с тобой подружимся. Подними рубашку.

Сидя на кровати, Настя подставила врачу вспотевшее тельце. Роза сняла с шеи фонендоскоп и поприкладывала его слуховой орган к груди, спине и бокам ребёнка. Вера Валерьяновна принесла чайную ложечку, и врач с помощью ложечки заглянула девочке в горло.

– Как же тебя, милая, угораздило заболеть к Новому году?

– Дедушка у нас простудился и захворал, – за Настю ответила Вера Валерьяновна. – Он в соседней комнате лежит. Я хожу к нему в маске, а внучке навещать деда запрещала. Но она всё равно заболела. Теперь в квартире лазарет.

– Вы хоть себя поберегите, останьтесь на ногах, – сказала Роза. – У дедушки вашего не простуда, а грипп. У ребёнка тоже. В Москве уже две недели держится эпидемия. Дошла и до нас. В лёгких Насти, слава Богу, чисто, а грипп надо лечить.

Она ободряюще улыбнулась девочке. У той ручейки текли из носа. Настя вытирала их платком, но они снова текли. Нос её опух, покраснел, губы покоробились, а глаза помутнели. Увидев, что больной ребёнок горько скривился и приготовился заплакать, врач сказала:

– Ну-ну-ну! Плакать не надо, иначе проболеешь долго! Наберись терпения!

– Завтра Новый год. Ко мне придёт папа, – пропищала Настя со слезинками на глазах. – Я ему хотела на скрипке сыграть. Как теперь сыграю?

Роза удивилась тому, что папа придёт к Насте завтра, но заговорила о другом:

– Ты на скрипке играешь? Как интересно! Ничего, сыграешь папе в другой раз. А может быть, и я когда-нибудь твою скрипку услышу. Сейчас выпишу тебе лекарства. Пей их, слушайся бабушку, делай всё, что она скажет. Ну, поправляйся! С наступающим Новым годом!..

Бабушка тоже чувствовала себя неважно, но крепилась. Она глотала таблетки, твердила себе: «Мне нельзя сдаваться», – и, сокрушаясь, что Настя и Андрей Иванович слегли, всё же надеялась встретить Новый год полной семьёй. Вера Валерьяновна позвонила сыну – он её заверил, что новогоднюю ночь проведёт в отчем доме. Она его предупредила, что в доме грипп. Алексей ответил:

– Пусть. Я обещал Насте прийти.

Вера Валерьяновна прошла по рынку и по магазинам, купила продуктов, разорилась на шампанское, на бутылку красного вина и, перехватывая тяжёлую сумку из руки в руку, еле дотащилась с ней до дома. Преодолевая слабость, она наготовила вкусной еды и накрыла в гостиной праздничный стол под белой скатертью. Хозяйка причесалась, припудрилась и оделась в давнишнее своё шёлковое платье, яркая ткань которого напоминала ей любимое вишнёвое варенье. Андрей Иванович нашёл в себе силы подняться, кое в чём помог жене и тоже принарядился. За час до Нового года пришёл Алексей с яблоками в пластиковом пакете и большой куклой под мышкой. Кукла могла закрывать глаза и агукать.

18

– По вашему с папой виду не скажешь, что вы приболели, – заметил Алексей. – Выглядите здоровыми. А нарядились, как в театр.

– Для театра я и валенки к пиджаку обул. – Андрей Иванович показал себе на ноги.

В этих чёрных валенках с высокими жёсткими голенищами, заправляя в них штанины, он в холодную пору нередко сидел за письменным столом.

– Наш вид обманчив, – сказала Вера Валерьяновна. – Я тебя предупредила, что в квартире грипп. Просто мы собрались на ногах встретить Новый год, иначе, говорят, весь год пролежишь в постели. Тебе лучше было бы общаться с нами через марлевую повязку. У меня есть. Сейчас дам.

– Нет, не надо, – остановил её Алексей и добавил шутливо: – Как буду в маске выпивать и закусывать?.. Не присматривайся, папа, ко мне! Не присматривайся! Я не подшофе! У меня ни в одном глазу!

– Ты очень громко разговариваешь, – сказала Вера Валерьяновна. – Говори тише, труба иерихонская. Настя спит.

Она заглянула в детскую, слабо и красиво освещённую цветными лампочками в электрических гирляндах на ёлке, и начала осторожно прикрывать дверь. Но послышался голос девочки, говорившей с придыханием от слабости:

– Откройте! Я проснулась! Папочка, это ты пришёл? Ты здесь, дорогой мой папочка?

– Иду к тебе! – откликнулся Алексей, взял куклу, которую держала Вера Валерьяновна, и пошёл к дочери.

Детская снова подогревалась калорифером. Ёлка, перехлёстнутая гирляндами, мерцала, как в мороз под луной на заснеженной лесной поляне. Под ёлкой на вате, закрывающей крестовину, стояли Дед Мороз и Снегурочка, посыпанные блёстками. Алексей сел возле дочери. Настя потянулась к отцу. Он передал ей куклу, но обняться с собой не разрешил.

– Я холодный, – сказал Алексей. – Только что с улицы. Тебе нельзя. Подожди, согреюсь.

Сипловато поблагодарив его за куклу, Настя положила её головой себе на подушку и щекой прижалась к протянутой отцовской руке.

– Извини, что не могу тебе сыграть, папочка. Это был бы мой подарок. Я бы сыграла, но у меня сил нет, и Лариса Владимировна говорит, что с температурой играть на скрипке нельзя, потому что пальцы не так гнутся, как надо, и после они разучиваются на струны нажимать.

Она натужно покашляла и полезла под подушку за носовым платком.

– Не говори так много! Какая тут скрипка! Вон как ты разболелась! Отлежись сначала. – Отец погладил её по голове. – Разве я пришёл к тебе в последний раз? Будет ещё у нас время устроить скрипичный концерт.

– Я и на фортепьяно могу, – сказала девочка.

Отец глянул на старое чёрное пианино, стоявшее у стены против Настиной кровати, и кивнул, подумав о чём-то своём.

В детскую вошла бабушка и тихо ласково заговорила с внучкой, склонясь над ней:

– До Нового года, Настенька, остались считанные минуты. Может быть, посидишь чуть-чуть с нами за столом? Зажжём бенгальские свечи, послушаем бой курантов, поедим вкусненького, а то и посмотрим концерт по телевизору. Давай заверну тебя в одеяло и унесу, устрою на диване, где дедушка лежал, и обложу подушками.

– Давай.

Бабушка завернула её поплотнее и, отстранив мужчин, сама понесла в гостиную. Но едва в глаза девочке ударил яркий свет, как она закричала:

– Ой! Ой! Глазкам больно! Не хочу сидеть за столом! Хочу лежать в постели!

Дед погасил в потолочной люстре три рожка, а оставшаяся пара светила довольно тускло; но бабушка поторопилась унести ребёнка назад.

Андрей Иванович взял в гостиной журнальный столик и поставил в детской комнате. У постели Насти зажгли бенгальские свечи, открыли шампанское. Из гостиной, где был включён телевизор, донеслось переливчатое вступление к бою часов Кремлёвской башни. Ударил колокол, и старшие подняли бокалы. Все поздравляли друг друга с наступлением девяносто третьего года и кричали ура. Детское личико морщилось, через силу улыбаясь.

Оставив на постели недоеденное яблоко, Настя отвернулась лицом к стене и уснула. Во сне она болезненно вздыхала и пристанывала. Взрослые тихо вышли, приглушили телевизор и сели за стол; но никому толком не пилось, не закусывалось, и никто не хотел смотреть праздничный концерт. Андрея Ивановича снова потянуло лечь. Извиняясь, он снял пиджак, сбросил валенки и в брюках, рубашке и пуловере лёг на диван под шерстяной клетчатый плед. Вера Валерьяновна поправила ему подушку.

– Ты опять пришёл один, – сказала она сыну. – Что, твоя ненаглядная не желает с нами знакомиться? Или, может быть, у неё характер такой застенчивый?

– Характер, – ответил Алексей. – Не хочет, пока не распишемся, вам показываться. Стесняется. Мы, извини, живём как муж с женой.

– Да-а… Обычно жених с невестой сперва представляются родителям. Семьи знакомятся и договариваются о свадьбе. Или теперь по-другому? Невеста до свадьбы живёт с женихом, но бегает от его родителей? А вместе они отстраняют его родителей от предсвадебных хлопот? Ты, между прочим, дважды примак: не женщин приводишь в дом, а сам уходишь в их семьи. Это против русской традиции.

– Ты, мама, рассуждаешь консервативно, язвишь и преувеличиваешь. Все обычаи и традиции устарели.

– Не очень я преувеличиваю. Ты сам сказал, что твоя жена-невеста не хочет нам показываться. И традиции не все устарели. Понятие «примак», может быть, в самом деле отошло в прошлое. Но я для того окрестила тебя этим словом, чтобы ты вспомнил своё обещание после Москвы жить дома, воспитывать дочь. И нам с отцом ты это обещал, и Насте. Но с тех пор, как приехал, дома почти не показываешься – пропадаешь у этой женщины. Как, напомни, её зовут?

– Викторией. Фамилия – Комарова. Дочка её – Яна. Она ровесница Насти. Что тебе ещё про них рассказать?

– Родители у Виктории есть?

– Только мать, Ася Львовна. У неё фамилия – Балицкая. Муж Аси Львовны, отец Виктории, умер.

– Дай, пожалуйста, их телефон. Я позвоню матери. Познакомлюсь с ней, раз она тоже не спешит с нами знакомиться.

– Хорошо, записывай. Только учти: Ася Львовна – человек робкий, малообщительный, избегает знакомств.

– Как она избежит знакомства с твоими родителями, если собирается стать нашей сватьей?

Вера Валерьяновна взяла клочок бумаги, ручку и записала телефон. Алексей налил себе и ей красного вина. Андрей Иванович отказался выпивать. Он лежал на боку лицом к жене и сыну, глядел на них и молча слушал.

Хмуря переносицу, Алексей мелкими глотками, с остановками пил вино. Он был недоволен разговором с матерью и не смотрел на неё. Помолчав, он сказал:

– Примерно через месяц мы с Викторией распишемся и у неё дома отметим это событие, чтобы вас тут не затруднять, не напрягать. Гостей соберётся немного, всё пройдёт тихо, скромно. Если желаете, приходите с Настей к нам. Я уточню день и час.

– Чудно ты приглашаешь, сынок, очень близких тебе людей, – сказала Вера Валерьяновна. – Не зовёшь с уважением и любовью, а самим нам даёшь решать, надо ли идти на твою свадьбу.

– Не придирайся, мама, к словам. Не усложняй всё и не драматизируй, – ответил Алексей. – Как-то по-своему ты взялась истолковывать некоторые обыкновенные вещи. Если вам с папой показалось обидным то, как я выразился, прошу прощения. Но к нам на свадьбу придёт молодёжь, наши с Викторией друзья. Людям старшего поколения бывает среди молодёжи скучно и не по себе. Я это хорошо понимаю, поэтому так осторожно вас пригласил.

Вере Валерьяновне вспомнилась первая свадьба сына, в Москве.

– А твоя будущая тёща примет участие в свадьбе? – спросила она.

– Куда же её денешь? Это её квартира.

– И ей не будут среди вас скучно?

– Не знаю.

– Слушай, Алексей, – подал голос Андрей Иванович, – как ты думаешь, можем мы после такого приглашения захотеть пойти к тебе на свадьбу?

– Ну вот! Всё сначала. – Алексей взмахнул руками. – Праздник ведь, и я к вам пришёл! А вы снова пилите!..

Зазвонил телефон. Вера Валерьяновна встала, взяла трубку, поднесла к уху и передала сыну.

– Это Виктория, – сообщил он, послушав. – Сердится, что в Новый год я не с ней. Извините, мне надо ехать. Общественный транспорт не ходит. Придётся вызвать такси.

– Как же так? – сказала Вера Валерьяновна. – Разве вы между собой не договорились? Ты обещал побыть с нами. Я готовилась. А Настя-то как тебя ждала! Что я ей скажу, когда проснётся?

– Ну, с вами я всё-таки побыл, поздравил всех. – Алексей как будто совестился, но настраивался ехать. – Теперь Комаровым надо уделить внимание. Насте скажи, чтобы скорее поправлялась и что я её люблю. После праздника я к ней приеду.

19

Предконкурсная комиссия отбирала юных скрипачей для поездки в Рязань. Подвергалась испытанию молодёжь разных возрастов – от учеников школы до студентов училища, к которому относилась специализированная музыкальная школа. Комиссию составляли педагоги школы и училища. Каждый из них хотел выдвинуть своего ученика, но достоинства кандидатов добросовестно обговаривались всеми членами комиссии. Родителей на прослушивание в актовый зал не пустили. Они толпились в коридоре поближе к двери. Чугуновы дед с бабушкой тоже внимательно слушали, и им казалось, что они отличают игру внучки от игры других маленьких скрипачей.