Кабинет-министр Артемий Петрович Волынской

А. П. Волынской, конечно, не был орудием в этой интриге. Он не мог не осознавать ее последствий и не видеть явного неудовольствия Бирона. О его активной, принципиальной позиции свидетельствует и дальнейший ход интриги, которая продолжала нарастать и достигла кульминации за год до «петергофской записки», в августе 1738 года.

Созданная указом императрицы 31 мая 1738 г. (всего через два дня после рассмотрения Соймоновского предложения о флотской ревизии и вскоре после получения негативного для Бирона мнения кабинет-министров о заводах) особая комиссия о заводах, переданная 2 июня 1738 г. под управление брата фельдмаршала барона Х. В. фон Миниха пришла к выводу о целесообразности их передачи в частные руки. Но в докладе 1 августа 1738 г. она снова отвергла шемберговский вариант приватизации лапландских заводов, фактически повторив и углубив аргументацию майского доклада кабинет-министров. Это было новая победа министра Волынского, новое доказательство настойчивости проводимого им курса. Бирон снова потерпел ощутимое поражение, несмотря на то что Шемберг открыто заявлял о его поддержке (Соймонов утверждал: «…а порукою по себе написал известного герцога Курлянского графа Бирона…»). Для времени царствования Анны Иоанновны, для атмосферы постоянного страха «слова и дела», нужно было иметь поистине удивительные мужество и принципиальность для столь острой борьбы с временщиком!

Почти в то же время по позициям Бирона был нанесен и второй удар.

Флотская ревизия, начатая внезапной проверкой комиссии, состоящей из сенатора В. Я. Новосильцева, президента Ревизион-коллегии А. И. Панина и сенатского обер-прокурора Ф. И. Соймонова, выявила невозвращенные Н. Ф. Головиным в течение пяти лет займы 40 тыс. рублей у ведавших финансами подчиненных ему флотских офицеров. Даже сам Головин, жаловавшийся уже после падения А. П. Волынского на «неправедную» ревизию, признал факт заимствования им по векселям 25 000 рублей из флотских сумм. Волынской практически уже исходатайствовал у императрицы указ о предании адмирала воинскому суду. Соймонов «…тот указ у Волынского видел и думал, что на другой день он государыней подписан будет…». Но возможная отставка Головина, судя по сообщениям Соймонова, практически совпала с негативным для Бирона решением комиссии о заводах. Разъяренный фаворит, «…получа такое укорочение ему поношением…», прямо направился на приморский двор своего старого опального протеже (уже более месяца под предлогом болезни никуда не выезжавшего – и это в тяжелейший период русско-турецкой войны, когда в Очакове умирал от чумы его подчиненный, получивший в отличие от Головина адмиральский ранг еще при Петре I Н. А. Сенявин) и обещал адмиралу полную помощь и поддержку.

Решающие события развернулись на следующий день. Когда Артемий Петрович подал, минуя Бирона на подпись императрице уже заготовленный указ о суде над Головиным – обер-камергер, «…взяв оной у Государыни из рук, бросил Волынскому в глаза, упрекая его, что он неправильно подает на графа Головина, а он де человек честной и доброй». Изумленный Соймонов уже в следующий воскресный день, будучи с визитом у императрицы в Петергофском дворце, видел, как адмирал из ее покоев «…вышел в залу в веселом виде…», а потом мало-помалу помощью своего патрона Бирона пришел в прежнюю свою силу».

Но даже открытая демонстрация ярости фаворита не остановила министра Волынского. Ход всей борьбы с самого ее начала свидетельствует о его активной и принципиальной позиции и тем самым заставляет сомневаться в его «черной неблагодарности» и обязанности его своей карьерой «исключительно» Бирону, как стремятся представить иные историки.

Ранние стадии карьеры А. П. Волынского протекали в конюшенном ведомстве под руководством не менее влиятельного, чем Бирон умершего в 1735 г. К. Г. Левенвольде. Последний был порой весьма откровенен с будущим кабинет-министром, ибо неоднократно высказывался при нем о негативных сторонах характера Остермана и даже сообщал Волынскому об остермановских попытках настроить и сплотить «немецкую» придворную группировку против русских вельмож «…оной граф Остерман говаривал им (Ягужинскому и Левенвольде), что многие русские люди иностранцев не любят…» и пр. Возможно, первые шаги в приближении к особе императрицы А. П. Волынской сделал уже тогда. Кроме того, с 1736 г. он был обер-егермейстером, отвечавшим за организацию охот, входивших в число любимых забав императрицы (что обеспечивало устойчивый контакт с ней), и его возвышение могло объясняться личными симпатиями Анны Иоанновны в сочетании с определенной поддержкой близких к императрице русских вельмож, которые явно или неявно поддерживали Волынского и в дальнейшем, что также противоречит современному взгляду на события тех лет. Несомненно, пусть не вполне и не во всех своих членах сознающая себя национальной силой, русская партия существовала. Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, ибо на протяжении очень долгого времени саму идею возможности русской партии ставили под сомнение, а образ русских сановников того времени старались представить как разрозненное сообщество людей невежественных, грубых, лишенных каких-либо убеждений, словом таких лиц, которые не многим лучше животных и для которых немецкое ярмо – сущее благодеяние. В связи с этим очень любопытна трилогия В. Авенариуса (немца по рождению!) «Под немецким ярмом», его взгляд никак не может быть предвзятым. Странным кажется убеждение некоторых современных историков в «сгущение красок» при описании ужасов «бироновщины» – убеждении, основанном на цифрах числа казненных, подвергшихся репрессиям в эти годы. По воспоминаниям современников, например Болотова, Аксакова (отец последнего был избит палками до полусмерти по вздорному нраву старшего по чину немца) для истязания ни в чем неповинных русских людей заведения судебных дел и не требовалось. Командир-немец при любом конфликте, не разбирая дела, держал сторону своих единоплеменников, не скрывая, что «русским канальям» никогда не поверит, и не скупясь на жестокие наказания. Немцами в ту пору были почти все командиры, а исключения только подтверждали правило. Прообразы продразверсток – вооруженные отряды, взимающие недоимки с малоимущих крестьян рыскали по деревням, в этом случае злодейская расправа над «провинившимися» также документально не фиксировалась.

В этой атмосфере перспектива женитьбы сына Бирона на Анне Леопольдовне непросто была неприятна русским вельможам (это откровенно обсуждали Волынской и Черкасский) она грозила бедой всему русскому обществу. Но два министра вряд ли сумели бы одни оказать решительное противодействие. Влияние А. П. Волынского продолжало укрепляться и в последующие месяцы – в ноябре-декабре 1739 года. Результат не замедлил сказаться как в истории знаменитого «Генерального проекта» Волынского, так и в конкретных внутриполитических акциях последующего периода. Вряд ли стоит устанавливать непосредственную связь проекта с набросками несколько отвлеченных записок по политическим и этическим вопросам. Артемий Петрович обладал большим писательским талантом и любил на протяжении всей жизни составлять сочинения на тему самых разных материй. Проект, над которым работал Волынской и его «конфиденты» в конце 1739 – начале 1740 г., скорее всего, имеет иные истоки. Не исключено, что толчком для него послужил отданный императрицей «около Рождества 1739 г. особливый приказ для сочиненья некоторого проекта, дабы ученье в России распространить и завесть академии для обучения священников и секретарей», известный по показаниям Еропкина. Работа над этой запиской могла подтолкнуть министра Волынского к осмыслению более общих проблем внутренней политики. Закончившаяся русско-турецкая война завершила период «экстраординарной» военной политики и поставила вопрос об основах мирного внутриполитического курса страны, потребовав формулировки «послевоенной» внутриполитической программы.

А. П. Волынской, талантливейший политик, к тому же претендовавший к этому времени на роль лидера в правительстве, ранее других уловил эту потребность, что и привело к появлению его знаменитого проекта.

Исследователи отмечали, что еще до начала работы над «Генеральным проектом» Волынской уже набрасывал записку-трактат о важнейших государственных проблемах, но позднее (вероятно, попав в опалу) уничтожил ее. Артемий Петрович делился некоторыми проектами с императрицей и получил ее одобрение, все участники дела показывали, что Волынской говорил об этом.

О легальном характере проекта говорят и сами обстоятельства его составления.

Работа над ним шла открыто, к оформлению и редактуре его отдельных частей привлекались государственные чиновники различных рангов: от капитана флота и руководителя уральской металлургии Хрущова, архитектора П. М. Еропкина, секретаря иностранной коллегии де ля Суды, работавшего у Волынского над черновиками проекта неделю после нового 1740 г. с позволения своего начальника Бреверна, бывшего обер-прокурора Сената Ф. И. Соймонова до секретарей Военной коллегии П. Ижорина и Демидова, фактически подготовивших текст записки по военным вопросам. В нем использовалась документация государственных учреждений; черновые редакции различных частей проекта читались и обсуждались (помимо указанных лиц, личного секретаря императрицы Эйхлера, и президента Коммерц-коллегии П. И. Мусина-Пушкина) сенаторами А. Л. Нарышкиным и В. Я. Новосильцевым, а также Я. П. Шаховским. Кроме того, чрезвычайно демократичный, простой уклад отношений в доме министра, особенности прямого характера последнего, делали слушателями, участниками обсуждения и даже критики его сочинений младших офицеров, дворецкого, некоторых слуг, секретарей, дочерей. Свидетельства полемики Артемия Петровича с младшими подчиненными, да ещё на тему своего любимого сочинения – выстраданного проекта, рисует нам его неревнивым, очень терпимым (что бывает крайне редко) писателем и снисходительным начальником.

А. П. Волынской желал свести все части обширного проекта в единую систему, оформленную в виде одного документа «наподобие книги». Хрущов (в основном занимавшийся систематизацией текста проекта и подбором «пункта к пункту») «поправления и дополнения чинил … 3 месяца» , то есть примерно с января 1740 г., что подтверждает датировку начала работы над проектом примерно декабрем 1739 года. «Флотскую» его часть фактически писал Соймонов.

Вероятно, готовая работа предназначалась к подаче императрице после завершения празднеств по случаю мира и начала перехода к «мирному курсу» в развитии страны (она даже формально начиналась «Приношением Ее Величеству», «…к тому же и пишет он по повелению Ее Императорского Величества»). К моменту ареста Волынского работа была далеко еще не закончена. Но, как известно, тексты проект до сих пор не обнаружены (их не оказалось в самом деле, по сведениям из которого «проект и к тому некоторые непристойные оного Волынского рассуждения» были собраны Ушаковым и Неплюевым в один пакет и запечатаны). Однако примерное его содержание добротно реконструировано Готье по показаниям на следствии участников «дела Волынского». «Генеральный проект» распадался на шесть частей, охватывающих в совокупности почти все основные сферы внутренней политики – от сословной политики и организации центрального государственного управления до изменений в составе и структуре вооруженных сил и вопросов развития торговли.

К Сенату, видимо, должна была перейти часть функций Кабинета; кроме того, предусматривался контроль выросшего численно Сената за местной администрацией (ежегодные инспекционные поездки сенаторов по губерниям – своего рода «сенаторские ревизии»). Должность генерал-прокурора ликвидировалась («…понеже оной много на себя власти иметь будет и тем может сенаторам замешание чинить…»), однако при этом сохранялась должность куда менее влиятельного сенатского обер-прокурора, контролирующего порядок и законность в работе Сената.

Нелепо предположить будто А. П. Волынской при этом руководствовался борьбой за личную власть – усиление Сената объективно ослабляло позиции кабинет-министра. Тем не менее на протяжении нескольких столетий неприятели масштабной личности Артемия Петровича старались с большим или меньшим успехом внедрить в сознание общества эту мысль.

В чем-то эти идеи Волынского были реализованы в период «дворянских реформ» Екатерины II.

Проект А. П. Волынского отражал интересы шляхетства и частично выражал ряд выдвинутых последним еще в 1730 г. претензий на более широкое участие его в политической власти, но без республиканских крайностей.

«Экскузация» – своеобразное предисловие к читателям проекта, под которыми Волынской видел прежде всего кабинет-министров и сенаторов, весьма примечательна. Министр не только предлагал собственную внутриполитическую программу, не считая ее верхом совершенства, он приглашал к обсуждению выдвинутых им вопросов и других («и ежели вы, господа почтенные, усмотрите сверх что к изъяснению и дополнению, прошу в том потрудиться, и я на резонабельное буду склонен и сердиться и досадовать на то не стану»). Такое высказывание явно не вяжется с принятым нынче представлением министра Волынского человеком излишне амбициозным.

Как уже говорилось выше, в отличие от шляхетских проектов 1730 г. проект Волынского уделял гораздо большее внимание положению духовенства. Он предусматривал обязательность его обучения («чтоб не ученых в попы не поставлять») не только с намерением улучшить духовное воспитательное влияние церкви на население, но и с целью поднять социальный престиж духовного сословия.

На последнее были рассчитаны и другие меры – например, улучшение материального положения приходского духовенства («чтоб им самим не пахать, а чтоб приходским людям платить им деньги»), а также намерение «…в священнический чин вводить шляхетство». Предложение «убогие монастыри все превратить в сиропитательные домы, а монастыри чтоб довольны были, также и монахи» также свидетельствует о намерении отойти от антимонастырских тенденций «Духовного регламента» и улучшить материальное положение черного духовенства.

Волынской намеревался предпринять ряд шагов по реальной интеграции духовенства в «благородное сословие», приближающей его социальный статус к западноевропейским образцам – все это, вероятно, обеспечило бы ему хотя бы психологическую поддержку не только шляхетства, но и российского духовенства. Характерно, что Кубанец, по его собственным показаниям, читал (очевидно, с санкции Волынского) «нечто из проекта» вологодскому архиерею Амвросию. Планируемая Волынским политика резко контрастировала с открытым ущемлением интересов православного духовенства в аннинское царствование, о чем не худо бы с благодарностью молитвенно вспомнить современному священноначалию. Даже композиционно проект Волынского был построен в соответствие с основными элементами сложившейся в России общественно-сословной структуры. Первые четыре части касались: армии; духовенства («о церковных чинах»); шляхетства и купечества. И, таким образом, будучи ориентирован на публичную его огласку (по показаниям Соймонова, Волынской говорил, что «будет то свое сочинение друзьям раздавать, чтоб об оном везде известно было»), предполагал апелляцию к широким слоям общества. Проект, таким образом, выходил за рамки обычной бюрократической записки и был ориентирован на удовлетворение запросов и интересов основных российских сословий, реализовывал их стремление к участию в политической жизни страны.

А. П. Волынской делал и конкретные практические шаги в этом направлении. 14 февраля 1740 г., одновременно с манифестом об окончании войны, был подтвержден манифест 31 декабря 1736г. об отставке шляхетства из службы и объявлено о вступлении его в силу; была декларирована отмена возврата переплаченного жалования гражданским чиновникам, частичная амнистия за должностные преступления и заявлено о намерении простить часть штрафов по недоимкам. Все эти меры были приняты по неподписанному докладу одного из кабинет-министров, известному лишь в писарской беловой копии. Стиль и лексика доклада, нехарактерные для Остермана, заставляют склоняться к предположению об авторстве А. П. Волынского.

3 марта 1740 г. появился почти не замеченный в историографии указ императрицы о назначении сразу шести новых членов в Сенат: генерал-лейтенатов М. И. Леонтьева и М. С. Хрущова; генерал-майоров: И. И. Бахметева, П. М. Шилова, Н. И. Румянцева и М. И. Философова. Это было первое с 1730 г. в аннинское царствование столь значительное расширение состава Сената, также явно отвечавшее интересам «генералитета и шляхетства», вполне соответствовавшее идеям проекта Волынского и, очевидно, предпринятое по его инициативе – во всяком случае, отнюдь не «с подачи» Остермана, откровенную неприязнь которого к Сенату формулировал в беседах с Волынским Черкасский: «Остерману … противно, что Сенат есть, хотелось бы ему, чтоб Сената не было, а съезжались бы коллежские президенты для совещания; Остерман боится, что Сенат усилится, если в нем будет много членов» .

Активная позиция А. П. Волынского в появлении столь важных правительственных актов и, возможно, в персональных назначениях свидетельствует о его достаточно сильных позициях во власти и о весьма значительном личном влиянии на императрицу. В конце марта 1740 г. он эффектно выступил перед генеральным собранием против слишком щедрого возмещения польским землевладельцам за ущерб, нанесенный кампаниями 1738 – 1739 гг.(этот эпизод послужил сюжетом знаменитой картине Якоби), а на вопрос о причинах не поколебался заявить, что он противник обеспечения таким образом интересов Бирона в сохранении и укреплении им за собой Курляндского герцогства. «Только польский вассал согласится на вознаграждение, но никто, кому дороги честь и польза своего Отечества не даст на то своего согласия»!

Эти успехи в новом витке политической борьбы были вряд ли достижимы без явной или неявной поддержки русских вельмож из бюрократической верхушки России. Речь не может идти о заговоре, но итоги ноябрьского процесса Долгоруких 1739 г., впервые с петровского времени закончившегося не опалой, тюрьмой и ссылкой, а казнью представителей знатного аристократического рода, и снова напомнившего о событиях, связанных с ограничением самодержавия в 1730 г. (подлинных инициаторов которого императрица снова пыталась выяснить в ходе этого нового дела), могли заставить многих представителей знати, участвовавших в шляхетском движении, подспудно содействовать Волынскому. Фельдмаршал Б. Х. Миних считал, что целью интриги было «удалить Бирона от двора». Кстати сказать, Миних, не будучи другом Артемия Петровича, и являясь представителем «немецкой» партии, с глубоким уважением вспоминает о нем в своих записках. Опасность заставила сплотиться противников министра Волынского.

Французский посол маркиз Шетарди отмечал 23 февраля 1740 г. явные проявления общественного недовольства: «…находят, что Россия недостаточно много выиграла в последнюю войну, чтобы устраивать такое великое торжество по поводу заключенного ею мира; доходят даже до высказывания мысли, что слава России должна пострадать от этих неуместных проявлений радости…». Дворянство не могла удовлетворять закончившаяся почти безрезультатно и стоившая огромных людских потерь (если учитывать ее короткий срок – куда более значительных, чем петровская Северная) русско-турецкая война 1735–1739 годов. Если за 53 «петровских» набора с 1699 по 1725 г. было взято в рекруты 284,2 тыс. человек, то всего за 8 наборов «аннинского» десятилетия – 276,5 тысяч. Таков был основной итог «порядочного управления» – «бироновщины»! Объединившиеся Остерман и Бирон в разгар пасхальных торжеств в начале апреля 1740 г. нанесли решительный удар по противнику, вылившийся в конце концов в «дело Волынского». Формальным поводом к аресту послужила жалоба В. Тредиаковского.

Интересно отметить, что этот выходец из бедной семьи священника, служащего в астраханской церкви, получил возможность широкого образования благодаря усилиям губернатора Волынского А. П., сумевшего открыть в этом городе несколько школ. Напрасно ссору Тредиаковского с кабинет-министром стремятся представить, как наглядный пример жестокости последнего. Конфликт этот назревал давно, ибо придворный пиит в угоду своим покровителям систематически сочинял и декламировал оскорбительные для Артемия Петровича сатиры, и даже более того – тешил двор пантомимами, представляя обер-егермейстера Волынского в образе русака, и намекая таким образом на «русскую партию». «Охота» на ее главу, по ходу действия и ужимкам Тредиаковского, оканчивалась неизменно гибелью «русака». Зная об этих выходках, нельзя принять укоренившийся ныне в сознании общества сценарий ссоры: «Тредиаковский не сочинил в нужный срок стихи и был наказан». Тредиаковский, несомненно, действовал в качестве руководимого провокатора – иначе как можно толковать такую ситуацию: в ответ на вопрос министра о стихах, Тредиаковский не только не приносит извинений в своей забывчивости, но обрушивается с бранью на посланного за ним слугу Артемия Петровича и возмущается самим фактом предъявления к нему каких-то требований. На другой день после первой неприятной сцены, Тредиаковский встречается с министром Волынским в приёмной Бирона. На вопрос Артемия Петровича «по какому делу здесь», Тредиаковский опять вместо раскаянья в намерении жаловаться на министра временщику, совершает на глазах свидетелей очередную грубую выходку – демонстративно отворачивается от собеседника. Подобная манера поведения не вяжется с представлением о «тирански замученном, униженном, невинно пострадавшем» поэте, который «боялся мести» министра Волынского. Конечно, положение клиента Куракина никак не давало Тредиаковскому возможность столь грубо попирать нормы этикета, вероятно он был научен действовать именно таким образом. Следуя осторожности историка Зезюлинского, повторим «что конкретно произошло тогда нам не известно». Артемий Петрович признавался в том, что «вытолкал в шею Тредиаковского из приемной в сени». Вероятно, какое-то телесное наказание грубиян получил, однако смешно серьёзно рассматривать его жалобу, явно сильно преувеличенную. Пострадавший, избитый человек не сможет на другой день активно веселиться на маскараде, испытавший шок, насмерть запуганный, не станет сочинять новые жалобы. А именно так пытается обрисовать ситуацию Тредиаковский. О каком «бесчеловечном увечье» может идти речь, если Тредиаковский дожил до старости, не страдал никакими серьёзными заболеваниями, женился и имел детей, охотно участвовал во всех дворцовых увеселениях? Екатерина Великая, в отличии от современного читателя хорошо знавшая подобные нюансы, не придала жалобе Тредиаковского никакого значения. Обесценивают этот документ и тот факт, что за приобщение его к «делу Волынского» Тредиаковский получил от Бирона более трех сот рублей, что превышало годовое жалование секретаря «Академии де сиянс», и низкая нравственная характеристика Тредиаковского, которую он приобрел у своих современников. Помимо весьма повредившей ему ссоры с мучеником-министром, он многие годы вредил другому нашему просветителю – М. В. Ломоносову, хотя и с меньшим успехом – Михаила Васильевича благодаря проискам Тредиаковского сажали в тюрьму, но пыткам и казни не предали. Одним из первых попытался привить русскому читателю иной взгляд на трагедию 1740 года Пушкин, усомнившийся, как бы обнародование новых фактов (Пушкин смог указать только на факт ссоры с Тредиаковским) из жизни министра не повредило герою прославленного бестселлера «Ледяной дом». Но содержание письма к И. И. Лажечникову Пушкина никак нельзя считать исторической истиной. Оно объясняется чрезвычайной в те годы популярностью «Ледяного дома», известно, что А. С. Пушкин был не только весьма ревнивым супругом, но и таким же ревнивым сочинителем. Впрочем, даже он не смог найти у романа иных слабостей, кроме неправильной, на его взгляд, трактовки образов придворного пиита и Бирона. «Тредиаковский в этом деле мученик» писал он в защиту своего собрата по перу и против деда своего крестного отца (крестил Пушкина внук Артемия Петровича – Артемий Воронцов). По меньшей мере странное изречение – «дело» для Тредиаковского кончилось несколькими синяками, а для министра Волынского страшными истязаниями дыбой, кнутом и прочими ужасами застенков Тайной канцелярии, переломанной рукой, вырванным языком, наконец, четвертованием…Так кто же здесь мученик?!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.