Образ министра Артемия Петровича Волынского неоднократно привлекал внимание историков и романистов, за без малого три века о личности и деятельности его было высказано множество самых противоречивых суждений, именно это обстоятельство следует особо подчеркнуть – «противоречивыми» можно назвать свидетельства, касающиеся имени министра, а не черты его личности. Противоречие это объясняется тем, что в связи с опалой, множеству сплетен и ложных обвинений в адрес подсудимого в целях его дискредитации был предан официальный, весомый вид. Впоследствии, в зависимости от политических нюансов и представлений современного им общества писатели использовали материалы доносов как не подлежащие сомнению факты. Последнее замечание касается не только лиц, по тем или иным причинам сознательно очерняющим образ министра, но и симпатизирующим последнему и невольно разделяющим общепринятое заблуждение.

Аккредитованные дипломаты, находящееся в Петербурге весной 1740 г. доносили своим дворам самые нелепые толки о политических планах министра, в обществе носились истории, рисующие его жестоким, корыстным человеком, а вскоре чиновник Тайной канцелярии с помоста эшафота, приготовленного для казни А.П. Волынского и его друзей, громогласно зачитывал длинный перечень «злодейских вин и намерений» осужденных. С течением лет обстоятельства жизни героя аннинского царствования трактовались с большей или меньшей бесцеремонностью.

Нужно было обладать гением великого русского писателя и историка Лажечникова И. И., чтобы уметь отличить главное от поверхностного, ложь от правды. Не мало документального исторического наследия доносят нам произведения других романистов: Полежаева, Писемского, Авенариуса и иных, но никто другой как Лажечников дал почувствовать, изобразил силою самобытного русского слова, восхитившей даже такого взыскательного критика, как А. С. Пушкин, душевный масштаб и благородство своего героя. Причем художнику удалось достичь исторической правдивости во многом интуитивно, не имев возможности познакомиться с рядом доступных теперь сведений. То, что Лажечников предвидел и угадал в герое популярнейшего некогда романа «Ледяной дом» ныне должно знать всякому русскому человеку, неравнодушному к отечественной истории, и уже не как гениальную фантазию романиста, но как бесспорную историческую истину. В своем месте мы вернёмся к имени Лажечникова и его роману. А теперь постараемся с помощью историков прежних лет: Готье, Зезюлинского, блестящего востоковеда советского периода Бушуева, новых: Петрухинцева, Лаврентьева дать верную картину событий и лиц интересующей нас эпохи.

Артемий Петрович Волынской родился в 1689 году, в дворянской семье. По некоторым историческим источникам это событие произошло в Москве 2 ноября по новому стилю. Род Волынских берет начало от славного князя Боброк-Волынского, героя Куликовской битвы и родной сестры князя Дмитрия Донского, Анны. Князь командовал засадным полком, своевременный натиск которого решил исход сражения в пользу русских. В числе предков Артемия Петровича имеется и прославленный святой – игумен Троицкого Клопского монастыря Михаил, канонизированный в 1547 году. По традиции своего времени в 15-ти летнем возрасте, Артемий Петрович вступил в военную службу простым солдатом. Он принимал участие в Северной войне России со Швецией, участвовал во многих сражениях, в том числе и в Полтавской баталии. Его мужество было отмечено командирами и самим Петром Великим. В 1712 году Артемий Петрович отправляется с посольской миссией в Турцию. Государственный деятель и дипломат П. Шафиров просит о награждении «нарочитого молодца» Волынского, который «терпит с нами общий страх» – заточение в турецкую темницу, куда были брошены все лица русского посольства. Турецкая сторона, угрожая физической расправой, пыталась оказать давление на русских дипломатов, вынудить их к уступкам, невыгодным Российской Империи. Столкнувшись с мужеством патриотов, дипломаты Османской Порты сами должны были отступить. Уверившись в высоких способностях Волынского, царь Петр поручил ему возглавить посольство в Персию. Благодаря таланту и настойчивости Артемия Петровича, ему удалось основать первую русскую консульскую службу в Персии, заключить выгодные для российской торговли соглашения, начать переговоры о строительстве православных храмов в мусульманских государствах. Деятельность русского посольства проходила в очень непростых условиях. Несколько раз Артемию Петровичу грозила участь другого русского дипломата – Грибоедова, растерзанного толпой фанатиков, в Персии же. На русского посланника оказывалось жесточайшее давление, посредством самых разнообразных мер: от предложения крупных взяток, до блокады посольства, приведшей к голоду и болезням его людей, от лести и лжи, до угроз физической расправы и отмены прежде согласованных решений. Артемий Петрович проявил удивительные присутствие духа, принципиальность и государственный ум, позволившие ему ни в чем не уронить чести государя и интересов русской дипломатии. За эти и иные заслуги Волынскому было поручено губернаторство в Астрахани, и затем в Казани. В обеих губерниях Артемий Петрович неустанно трудился, заботясь о благополучии жителей и всего края: искоренял нищету, безграмотность, грубость нравов, учреждал школы, прокладывал дороги, закрывал притоны и кабаки, боролся с разбоем и административными непорядками. В 1725 году губернатор пишет сочинения назидательного характера: «Об управлении деревень», «О десяти Божьих заповедях» и другие. Во всю жизнь Артемий Петрович неукоснительно жертвовал часть своих доходов на дела милосердия: устраивал школы, больницы, украшал церкви, содержал больных, увечных, сирот, вдов и престарелых, разыскивал и оплачивал обучение талантливых самородков из народной среды. Между тем, сам он постоянно нуждался в деньгах и входил в долги, не получая вовремя жалования и вынужденный следовать требованиям усиливающейся роскоши двора. Кроме забот о собственном семействе, наравне с детьми губернатора в доме его воспитывались бедные родственницы. Меры, принятые деятельным чиновником, в короткий срок значительно изменили ход дел в губернии, изменили жизнь людей, ее населяющих. Артемий Петрович был пожалован в генерал-адъютанты. Быстрое возвышение талантливого политика вызвало зависть и озлобление некоторых людей из окружения государя. Они оклеветали Артемия Петровича и вредили ему. Вопреки расхожему мнению, попавшему даже в энциклопедии, царь Петр Великий подвергнул Артемия Петровича наказанию отнюдь не за взятки, в которых тот никогда не был повинен. Неприятная сцена между астраханским губернатором Волынским и царем произошла вследствие интриг лиц, стремящихся переложить всю вину за неудачи Персидского похода на Артемия Петровича. Переписка с царем 1723 года, наполненная подробнейшими хозяйственными отчетами и донесениями по всем пунктам обвинения, не оставляет места для кривотолков. Итогом разбирательства можно считать слова Екатерины Первой из письма к губернатору Волынскому: «по докладам армейских чинов были на вас сомнения, но доносители были признаны неправыми». Опала 1730 года, когда Артемий Петрович Волынской был отрешен от должности казанского губернатора – также результат интриг. Противники Артемия Петровича сохранили свои позиции, в их руках находились учреждения «…к следствию надлежащими делами и справками, а в моих руках того ничего не будет… какой же это будет правый розыск? Понеже что надобно, того будет и сыскать негде… всяк будет думать, что я отрешен за вину какую» (из письма казанского губернатора Волынского). Так и случилось, мнение будто за губернатором существует «вина» приняло официальный характер и бытует по сию пору. Артемий Петрович, уверенный в своей правоте, просил беспристрастного расследования его «злоупотреблений» в Казани, или даже «следовать в Москве», но стараниями своих недругов не успел в этом законном желании. На совет М. Г. Головкина, предлагавшего как выход из ситуации женитьбу на родственнице императрицы Салтыковой, находившийся под домашним арестом Волынской отвечал: «…мне, по мнению моему, душа моя и честь милее, нежели весь свет, для того хочу с совестью умереть, нежели последнюю половину века моего со стыдом и беспокойством совести моей доживать». Ярким примером козней врагов губернатора Волынского служит дело откупщика Турчанинова, которое излагает в своей книге «Артемий Волынский» историк Игорь Курукин: «Следователи установили многочисленные прегрешения откупщика…Комиссия насчитала, что с Турчанинова надлежит взять в казну 47 753 рубля, и начала их с него «править»; в сентябре Волынский (тогда казанский губернатор) доложил о взысканных десяти тысячах рублей, а в октябре – уже о 37 тысячах (за Турчанинова поручились богатые солепромышленники Строгановы)… Эта довольно обычная служебная история имела неожиданное продолжение. Когда в 1740 году сам Волынский был обвинен во множестве преступлений, в Петербурге ходили слухи о том, что он «…лишил жизни и имущества купца Турчанинова… основателя больших железных заводов и фабрик поблизости от Казани. Губернатор якобы потребовал от него 20 тысяч рублей, обвинил промышленника в невыполнении своих обязательств перед казной, схватил его и держал в подвале своего московского дома, пока не получил деньги». Говорили, что Волынский, опасаясь, что вымогательство будет раскрыто, отравил Турчанинова, а сын несчастного, узнав о судьбе отца, умер от страха. Эта записанная в изложении саксонских дипломатов неправдоподобная история показывает, как опальному министру создавалась негативная репутация. Но в 1730 году время мученической кончины Артемия Петровича ещё не настало. Новым повелением он был назначен в действующую армию в Польшу, вместе с фельдмаршалом Минихом участвовал в боевых действиях. Затем Артемий Петрович возглавил комиссию о разведении конских заводов, по сути подготовил появление собственной русской породы лошадей, что позволило значительно повысить боеспособность русской армии, сэкономить русской казне миллионы рублей, требующиеся на покупку иностранных лошадей. Именно Артемию Петровичу обязаны мы появлением первого в России исторического музея – «мемории Куликовской баталии».

Экспонаты для музея тщательно разыскивались, об одном из них, которым Артемий Петрович дорожил особо, и который сыграл роковую роль в трагической судьбе хозяина, следует рассказать подробнее, коснемся и истории создания самого музея, расположенного в доме А. П. Волынского в Петербурге.

В составленной по указанию императора Николая I графом Д. Н. Блудовым «Записке об Артемии Волынском» (1831 г.) отмечено, что кабинет-министр «хранил у себя найденную на Куликовом поле саблю, к которой сделал… надпись», желая оставить ее детям на память участия их родоначальника в Куликовской битве. Изданная более четверти века спустя Записка стала первой публикацией с упоминанием находки. Лист с рисунком надписи, выполненной Еропкиным П.М., бы предъявлен следователями императрице Анне Иоанновне, которая «соизволила отдать им, генералу и тайному советнику (руководителям следствия Ушакову и Неплюеву) для сообщения к делу, понеже о том (преступных умыслах А. П. Волынского) …о сабельной полосе… по оному делу явствует… И оной рисунок сабельной полосе… сообщен к сему».

Таким образом, рисовка сабли по воле императрицы стала «вещественным доказательством» в деле кабинет-министра. В начале прошлого века Н. П. Павлов-Сильванский воспроизвел «криминальную» надпись на прорисовке сабли. Одна сторона сабли, как выяснил исследователь по документам следствия, была отшлифована для нанесения надписи, последняя же вроде бы так на оружие перенесена и не была. Итак, рисунок из следственного дела являет собой эскиз неосуществленного замысла Волынского, призванного придать находке с Куликова поля мемориальный характер. Все известные ныне сведения о предметах вооружения, найденных на месте Куликовской битвы, относятся только к XIX в., и саблю, хранившуюся в петербургском доме А. П. Волынского, дóлжно считать старейшей документированной реликвией «Донского побоища». Надо сказать, что сам клинок, возможно, и не имеет прямого отношения к Куликовской битве. Прорисовка, сделанная в размер оригинала, представляет сабельную полосу без верхней части, форма и размеры которой заставляют подозревать, что оружие относится к более позднему времени. Среди образцов вооружения, найденных в XIX в. на Куликовом поле, таковые попадались неоднократно: здешние места в XVI–XVII вв. не раз становились районом как боестолкновений с крымскими татарами, так и сражений эпохи Смутного времени. Но в исторической памяти современников А. П. Волынского и его самого Куликово поле ассоциировалось с единственным сражением – Мамаевым побоищем XIV в., поэтому неудивительно, что иные датировки найденного оружия даже не приходили в голову. Судьи постарались выяснить, каким образом сабля с Куликова поля попала в дом кабинет-министра, очевидно рассчитывая поймать подследственного на лжи, а легенду о происхождении сабли считая его выдумкой, преследующей политические цели. Но нашлись те, кто знал о происхождении сабли все буквально в деталях, и прежде всего, разумеется, сам кабинет-министр. Допрошенный, в том числе по поводу сабли, А. П. Волынской показал, что «наперед сего слыхал он… что на Куликовом поле, где была с Мамаем баталия, находятся тогдашнего времени ружье (оружие) и протчие нетленные вещи, которые из земли выпахивают временно (время от времени) и доныне. И так он… в 1732-ом году для осматривания конюшенных заводов был в городе Богородицком, который близко онаго Куликова поля имеется, и в то де время в том городе при конюшенных заводах был управитель Яков Суровцов, которой ему объявил, что такие ружья находятся. И он де (Волынской) просил его (Суровцева), ежели такую целую вещь найдет, чтоб прислал к нему». «Найденные на оном поле тесак да медная чернильница… имеются у него ныне в Санкт-Петербурге в доме, на котором тесаке намерен он был… надпись написать в таком… виду, что… родственник его… Дмитрий Волынец на означенном поле на баталии был с пришедшим… вспомогательным войском, которой (тесак) почитал он… за диковинку и хотел оной с тою надписью оставить для памяти детям своим». Гордясь обретенной реликвией, Волынской «всегда публично …казывал саблю старинную всем, которая найдена на Куликовом поле и прислана от управителя Суровцева с тех мест… которой управителем …бывал в волостях». Город Богородицк, основанный в 1663 г. в верховьях Дона «верх речки Уперты», в Дедиловском уезде, находился всего в двадцати верстах от Куликова поля. С начала XVIIIв. здесь действовал казенный конный завод, подведомственный Конюшенной канцелярии, отданной в управление будущему кабинет-министру в 1732 г., в связи с чем последний и предпринял в этом году поездку по конским заводам, включая Богородицкий. В дальнейшем, конское поголовье Богородицкого завода выросло с 14-ти жеребцов в 1732 г. до 262-х в 1739 г., превратившись, стараниями А. П. Волынского, в процветающее предприятие.

Из показаний кабинет-министра понятно, что находки вооружения делались на Куликовом поле и до его приезда в 1732 г. в Богородицк. На допрос в следственную комиссию был вызван подчиненный А. П. Волынского по Конюшенной канцелярии секретарь П. Муромцев. По поводу сабли секретарь показал, что кабинет-министр действительно получил реликвию Куликовской битвы «из города Богородицкого от управителя маэора Якова Суровцева выпаханную на Куликовом поле … а ныне то поле пашут богородицкие крестьяне». Артемий Петрович послал в город Богородицк к управителю подпоручику Потресову ордер, в котором писал, «чтоб объявить тамошним крестьянам, ежели кто из них на Куликовом поле будут находить некие старинные всякие вещи, бердыши, сабли и протчее, чтоб то находимое объявляли ему, Потресову, а он бы… приимя от них то находимое, платил бы на того Волынского счет за каждую вещь по пяти рублев и присылал оное к нему … а он по получении платить будет деньги». Подтверждая слова П. Муромцева, аналогичные показания следствию дали другой секретарь Конюшенной канцелярии В. Гладков и адъютант кабинет-министра И. Родионов. Сабля через служащих Конюшенного ведомства была уже после отъезда А. П. Волынского из Богородицка переправлена в Москву, где размещалась Конюшенная канцелярия; из старой столицы в Петербург, в дом кабинет-министра ее перевез некий офицер, присланный А. П. Волынским специально за саблей в Москву. Как видим, последнего не просто живо интересовала мемория Куликовской битвы. Кабинет-министр был готов платить деньги, и немалые, за другие находки, которые будут сделаны на месте сражения. Пять рублей для эпохи Анны Иоанновны составляли весьма серьезную сумму. Ежегодная подушная подать для всех категорий крестьян равнялась 74 копейкам с души мужского пола и кроме нее богородицкие крестьяне, приписанные к Коношенной канцелярии, платили ежегодно еще, как черносошные, 40 копеек. Следовательно, установленное А. П. Волынским вознаграждение за каждую находку почти пятикратно превосходило ежегодный государственный налог, платившийся местными крестьянами! Для того чтобы нам по достоинству оценить личность министра Волынского следует отметить, что после казни его, сабля, как и прочее имущество «государственного преступника», была описана комиссией комиссара Федора Лопухина в бытности его у приема и у приготовления к продаже описанных пожитков, оценена в один рубль и осенью 1740 г. выставлена на торги. Покупателя на драгоценную для Артемия Петровича реликвию так и не нашлось, несмотря на то что среди посетителей аукциона и приобретателей конфискатов были, например, историк В. Н. Татищев, князья Трубецкие и Волконские. В итоге саблю отослали назад, в Тайную канцелярию, с припиской в «Щетной ведомости» «по оценке безденежно». Этот факт ещё раз говорит нам о том, что Артемий Петрович не просто был человеком своего времени, он был творцом своего времени – века просвещения, сильнее и острее многих своих современников, кончивших курсы лекций европейских университетов (сам Артемий Петрович такой возможности не имел, отдав молодость государевой службе), понимал необходимость всеобщего образования представителей всех сословий русского общества, предлагал ряд мер, направленных к этой цели. Меры эти, в урезанном виде, были реализованы последующими поколениями русских просветителей.

Дальнейшая судьба старейшей реликвии Куликова поля неизвестна. Парадоксальная ситуация – учредитель первого русского музея, не имеет собственного! Не настала ли наконец пора почтить его память должным образом – основав музей, посвященной его личности и служению.

Государственный ум и сердце патриота не позволяли Артемию Петровичу оставаться равнодушным к бедственному положению русских интересов в царствование императрицы Анны Иоанновны, пренебрежению к пользе вскормившего их отечества возвысившихся лиц немецкой нации. Одновременно с производством в министры он становится во главе группы русских патриотов, объединивших лиц из разных слоев общества от архиереев и сенаторов, до младших офицерских чинов и секретарей, всего более 30-ти человек. Под руководством Артемия Петровича, с ведома императрицы, разрабатывался проект о «поправлении государственных дел», о котором можем судить лишь по сохранившимся фрагментам. Тем не менее, его прогрессивный просветительский характер, меры, направленные на то, чтобы русские имели привилегии в собственном отечестве не вызывают сомнений. Артемий Петрович полагал излишним усиление военной мощи России за счет устройства внутренних ее дел, хотел заполнить пустующие земли свободными земледельцами, установить правовое и «прозрачное» административное управление, обязательное академическое образование духовенства, поднять общий культурный уровень всех сословий, не исключая крестьянского, для чего открыть ряд университетов. Беспокоило его и печальное состояние русского монашества, реформы предполагаемые А. П. Волынским должны были укрепить положение монастырей и облегчить вступление на путь иночества для всех желающих, что до некоторой степени расходится с петровским курсом, оставляющим такую возможность преимущественно для пожилых людей и увечных. Яркая личность министра и его деятельность вызвали ожесточенное политическое сопротивление, осуществлявшееся, как было принято говорить тогда, «силою персон». Об этом трагическом противостоянии и о некоторых пунктах государственного проекта Артемия Петровича поговорим подробнее.

Завязавшаяся при дворе двухлетняя (весна 1738 – весна 1740 г.) закулисная борьба прошла в своем развитии по меньшей мере три фазы.

Первая (май-октябрь 1738 г.) была связана с сопротивлением первому проекту пока еще частичной приватизации казенных металлургических заводов, инициированному генерал-берг-директором Шембергом при поддержке Бирона. Этот проект отдавал в наследственную собственность лицам немецкой нации стратегически важные для государства горные заводы и месторождения. Если бы даже А. П. Волынской не принес отечеству никакой иной пользы кроме борьбы против этого проекта, одна она уже стоит благодарной памяти, музея и памятника. Уже на этом этапе произошло заметное охлаждение отношений между герцогом Бироном и Волынским.

Вторая (зима – весна 1739 г.) ознаменовалась лишь частичными успехами Бирона, сумевшего реализовать первый «приватизационный проект» Шемберга и создавшего почву для приватизации всей уральской государственной металлургии, но потерпевшего поражение в своих династических планах – проекте женитьбы сына Петра на фактической наследнице престола племяннице Анны Иоанновны принцессе Анне Леопольдовне.

Третья (лето 1739 – весна 1740 г.) была отмечена прямым столкновением Волынского с Остерманом и завершилась сплочением так называемой «немецкой» придворной группировки против кабинет-министра, заявившего именно в тот момент о претензиях на формулирование самих основ внутриполитического курса страны. Результатом стало «дело Волынского», устранение его с политической сцены, мучение в застенках крепости, убийство и дискредитация его имени и деятельности.

Сама «завязка» первой фазы дворцовой интриги, последовавшая сразу после назначения в апреле 1738 г. Волынского кабинет-министром, ставит под сомнение укоренившееся представление, что своим возвышением он был обязан исключительно Бирону, искавшему противовес против влияния Остермана. – мнение, основанное на суждениях врагов министра Волынского А.П. Уже через месяц после назначения он перестал оправдывать надежды курляндского герцога.

Во-первых, Бирон не получил ожидаемой поддержки в вопросе о передаче в частные руки казенных металлургических заводов. Подготовленный еще до конца мая 1738 г. доклад кабинет-министров отверг выдвинутый в начале 1738 г. Шембергом проект приватизации открытых на Белом море «лапландских» месторождений серебряной и медной руды и строящихся В. Н. Татищевым на Урале Гороблагодатских казенных железных заводов.

Во-вторых, Волынский начал атаку против руководителя Адмиралтейской коллегии адмирала Н. Ф. Головина – сына одного из самых талантливых сподвижников Петра Ф. А. Головина. Однако Н. Ф. Головин, очевидно, не унаследовал его выдающихся способностей, сделал карьеру преимущественно в дипломатическом ведомстве, руководимом Остерманом. Оттуда он и был назначен в 1732 г. руководителем Адмиралтейской коллегии, обойдя нескольких опережавших его рангами, старшинством и заслугами адмиралов. Ф. И. Соймонов прямо называл Головина креатурой не Остермана, а Бирона. Атаке на Головина способствовал и личный конфликт Волынского с ним, вызванный тем, что Головин в 1737 г. присвоил 10 тыс. рублей, выданных Адмиралтейству Конюшенной канцелярией в счет займа, взятого ее руководителем Волынским у флотского ведомства на покупку лошадей в Башкирии. Этой некрасивой финансовой комбинации Головина способствовало отсутствие Артемия Петровича, отправленного на Немировский конгресс. В конфликт оказался вовлечен и Соймонов, заставивший Головина осенью 1737 г. вернуть деньги, но не сумевший предотвратить свою публичную ссору с адмиралом и огласку дела, дошедшего до государыни, у которой Головин едва вымолил на коленях прощение. Этот конфликт способствовал дальнейшему сближению Волынского с одним из своих главных «конфидентов» – атака на Головина была начата финансовой ревизией флотского ведомства по предложению Соймонова, заслушанному в Сенате 29 мая 1738 г. (то есть буквально в те же дни, когда Кабинет министров, при горячем участии Волынского А. П., отклонил первый шемберговский план приватизации металлургии). Подобное совпадение не позволяет представить атаку на Головина лишь следствием случайного личного конфликта, оно свидетельствует о том, что по интересам Бирона уже в мае 1738 г. был нанесен двойной удар: независимо от намерений своих противников, в случае успеха интриги он лишался не только ожидаемой прибыли от заводов, но и контроля (через Головина) над военно-морским ведомством запирающими выход в Финский залив линейными кораблями и расквартированными в самом Петербурге и Кронштадте более чем 10 000 матросов.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2