Подобное странное сближение стиля академика с автодидактом, работы которого Бойделл даже не взял в свою «Шекспировскую галерею», весьма показательно. Общим местом будет сказать, что для обоих мастеров архетипом стал «Страшный суд» Микеланджело… Этот тезис понятен, но мало что объясняет. Сближение графических работ Блейка и Бруни выявляет те характеристики, что не совсем общие, что менее ясно выражены, например, в случае с Фюсли и Флаксманом. Мы отмечали в случае с Флаксманом, Фюсли, Бруни завороженность готической экспрессией внутри академических правил. Наблюдали обнажение виртуальной природы образа, не натурализм, а правду эмоции, сгенерированной на территории самого искусства. Мы пришли к первому выводу о том, что новый театр стал медиумом, обогащающим язык живописи готического ампира. Теперь сделаем второй вывод: в интерпретации готического академизма Блейка и Бруни сближает прямое, а не опосредованное обращение к архаическим, фольклорным, подлинно средневековым основам образа.

Его не понимали так явственно ни Флаксман, ни Фюсли (хотя у Фюсли феи и гномы из «Сна в летнюю ночь» похожи на маски народного театра). Блейк понимал потому, что сам был частью этого наивного мира. Он выстраивал свои системы с оглядкой на правильное искусство (того же Фюсли, Флаксмана), но был куда более отважен и гениально косноязычен. Строил композицию по принципу сверкающего разными стеклышками витража-коллажа, не очень-то заботился о единстве колорита, согласии пропорций, масштабов. Обводил форму по контуру совсем не так, как это делали академики, а куда более простодушно, так, что создавалось ощущение ксилографии, народной картинки – лубка.

Бруни эту радикальную версию «готического ампира» понимал потому, что пытался сблизить академическую картину и традиционную средневековую форму фресковой росписи древнерусского храма. Отсюда – в манере Блейка, о которой Бруни скорее всего хорошо не знал, – ярусный принцип построения пространства, архитектура, созданная участием изображенных фигур, фантастически сложные ракурсы, резкое сближение планов, часто многословность, перегруз композиции всякими фантастическими подробностями и мощная контурная обводка форм, делающая картоны похожими и на фрески, и на народные картинки. В версии живописной (в Исаакиевском соборе) у Бруни появится и яркий локальный цвет, также сближающий фреску академического художника с опусами наивного или средневекового творчества.

Продолжателем темы Бруни в его версии синтеза «антизма» и «готицизма» является Александр Андреевич Иванов, в 1845 году создавший эскизы запрестольного образа «Воскресение» для строящегося храма Христа Спасителя в Москве. Переняв на волне увлечения славянофильством идею воскрешения «готической» древнерусской иконописи, великий мастер создает ряд прелюбопытных эскизов. В них средневековая иконография «Воскресения» и «Сошествия во ад» преобразуется по законам грандиозного театрального, даже мистериального действа, вполне согласующегося с академическим каноном. Художник также создает архитектуру посредством ярусной развертки многих фигур, оформляющих воображаемые стены, ниши. Небесный свод Иванов иллюминирует рядами светящихся звезд подобно художнику-архитектору немецкого романтизма Шинкелю в его оперной декорации к «Волшебной флейте» Моцарта138. Создается некий воображаемый храм «апотеозического» (термин самого Иванова) стиля. В нем тоже гигантские развертки пространства в стиле ампир сосуществуют со средневековой повествовательной традицией и даже лубочной, народной картинкой. Описывая один вариант эскиза, Михаил Алленов очень точно отметил: парящие над гробами ангелы связывают скачущих чертей совершенно в комической фарсовой манере139.

Подобный стиль простодушной средневековой мистерии в чем-то будет определять программу задуманного Александром Ивановым в 1846 году «Храма всемирного Спасителя». Этот храм, по мысли живописца и его брата архитектора Сергея, собственно, и должен воплощать идею собранной из картин архитектуры. На стенах замышлялось «покадровое» чередование событий Священной Истории. «Подобно тому, как фресковые циклы средневековья представляли собой «библию для неграмотных», ивановские росписи должны были стать истолкованием Библии, но в свете «новейшей литературной учености»140. Составляющие иллюстрации к «Дням творения» так называемые протобиблейские эскизы восхищают своей архаической, фольклорной трактовкой. «Древние мифы о боге-творце переводятся художником в план вещественно наглядных представлений о боге-демиурге, который мастерит мир – воды, землю, небесный свод, прикрепляя к нему солнце, луну и звезды – наподобие кукольного театра»141. В этих своих эскизах Иванов необычайно близок «примитивной» манере Уильяма Блейка.

Наконец, важным фактором мощного возрождения нового греко-готического наива, предполагавшего ассимиляцию средневековья в неоклассицизме, стало движение прерафаэлитов. В случае с Ивановым и Бруни это движение ранних немецких прерафаэлитов («назарейцев») и итальянских пуристов. В случае с последователями Блейка речь идет собственно об английских прерафаэлитах, эстетическом движении, заявившем о себе с середины XIX века.

В бытность пенсионерами в Риме А. А. Иванов и Ф. А. Бруни оказались последователями эстетических идей шеллингианцев-«любомудров» 1820-х (В. Ф. Одоевского, С. П. Шевырева, Д. В. Веневитинова, Н. М. Рожалина), а также Ваккенродера142. Немецкий эстетический романтизм царствовал в римском салоне Зинаиды Волконской. Руководствуясь поисками духовного значения искусства, его трансцендентной идеи, шеллингианцы сподвигли и Иванова, и Бруни сблизиться с художниками, исповедовавшими крайнюю аскезу в поисках религиозной истины искусства – итальянскими пуристами и немецкими назарейцами. И римские пуристы во главе с Томмазо Минарди, и назарейцы (жившие в заброшенном монастыре Рима немецкие живописцы-отшельники во главе с Фридрихом Овербеком) обращались к дорафаэлевскому «наивному» искусству раннего Возрождения. «При этом итальянские пуристы и немецкие назарейцы обращались каждый раз к традициям своей страны»143.

Отмеченные выше качества некой витражной композиции с уплощенными планами, четкой контурной обводкой фигур, локальным цветом сближают работы Бруни и Иванова с произведениями художников «Союза Святого Луки», которые и в 1830–1840-е годы сохраняли верность идеям образованного еще в 1808 году «Союза». Встроим в наш диалог священных образов, организованных по принципу ярусных храмов из фигур, еще одну композицию: «Страшный суд» одного из руководителей движения назарейцев Петера Корнелиуса (1783– 1867). Фреска мюнхенской церкви Святого Людвига была написана в 1836–1840 годах и служила образцом для многих поколений художников Германии. Она также вдохновлена произведениями маньеристов, от Микеланджело до Тинторетто. Ее тоже отличает витражный яркий цвет и некоторая уплощенность, аппликативность композиции, эффект цифрового «зума».

Параллельно с практикой Фюсли, Бруни, Флаксмана, Блейка с конца 1800-х годов Корнелиус занимается книжной иллюстрацией на «готические» темы. Оформляет «Песнь о Нибелунгах», гетевского «Фауста». В начале сороковых пишет композицию «Всадники Апокалипсиса» (утеряны в 1945 году в Берлине). Его стиль определяет та же экзальтированная тоска по наиву, неимоверно сложные ракурсы и клубки фигур, что впечатаны в неглубокую пространственную нишу. Однако Корнелиус прочно связан с академическим каноном. Его готицизмы той же природы, что и у старшего современника, близкого к назарейцам Йозефа Антона Коха (1768–1839). Это неклассические темы внутри высокого Возрождения и маньеризма. Яркий пример осуществления этого назарейского варианта «готического ампира» – росписи комнаты Данте в Казино Массимо в Риме144. Особенно любопытен сюжет «Данте в аду» 1825–1828 годов Йозефа Коха. Фреска сильно воздействует своей лубочной экспрессией. В простодушной наивности она тоже предвосхищает миры компьютерной анимации. Однако манера более скованна, нежели и у англичан, и у Бруни.

Англичане свободнее, грациознее и виртуознее в живописи. Потому тяжелый канон академизма преодолевают артистичнее. Россияне (Иванов, Бруни) также его преодолевают более радикально, чем назарейцы, ибо программно обращаются не к раннему Ренессансу, а к византийской («готической») иконописи.

В 1840-е годы Александр Иванов увлекается славянофильскими идеями, подразумевающими программную апелляцию к корням русской иконной живописи, к «готическому» вкусу как к сердцевине смысла творчества вообще. Показательна посланная брату Сергею записка Иванова об архитектуре: «Читая историю архитектуры Аженкура, я никак не мог с ним согласиться, что средний век, переделавший для нас языческие храмы в церкви, будто бы есть упадок архитектуры. Мне все кажется, что этот готический-византийский род совсем не меньше древнего языческого»145. Похоже рассказывает в «Художественной газете» за 1837 год о своей работе над моленным образом для православной церкви Фиделио Бруни: «Так как картина написана для греко-российской церкви, то автор счел нужным дать ей характер церковных образов и поставить также на золотом грунте…»146.

Вполне логично сказать, что при опосредованном участии прерафаэлитов первого собрания (назарейцев) «греко-готический» вкус ампира сменился с середины XIX века в русской архитектуре и живописи темой «тоска по Византии». А та эксцентричная, вдохновленная и маньеризмом, и «наивным» во всех смыслах искусством образность, что отличала «готический ампир» Бруни и Иванова, определила уникальный и доселе мало понятый арт-сообществом стиль религиозной живописи Виктора Васнецова, Михаила Нестерова147.

В середине XIX века шаг по пути этой новой и очень смелой редакции маньеризма внутри академической картины сделал и Карл Брюллов в эскизах для задуманной, но неосуществленной картины «Всеразрушающее Время» (1851–1852). Через двадцать с небольшим лет диалог с маньеризмом, воспринятым будто сквозь оптику исаакиевских картонов Бруни, ведет Василий Суриков в своем эскизе «Борьба добрых духов со злыми» (1875). А уже начиная с 1885 года Виктор Васнецов с помощниками создают большую фреску «Страшный суд» во Владимирском соборе Киева. В этой работе опыт постижения композиционных идей, пластики и экзальтации эмоций картин маньеризма, а также канона древнего византийского искусства, наивной визуальной традиции (лубка) трансформировался в уникальный синтез, открывающий новую страницу истории отечественного искусства.

Благодаря готическому ампиру старшего современника Бруни Уильяма Блейка прерафаэлиты второго собрания (второй половины XIX века в Англии) сформулировали целую программу Возрождения духовной живописи Средневековья148. Их стиль также отличает маньеристическая экзальтация вкупе с наивным реализмом, что характерны для нового благочестия религиозной живописи и российских мастеров, занятых росписями киевских храмов по программе Адриана Прахова149.

Неожиданно и логично эта тоска по утраченной навсегда истории, которая превратилась лишь в гобелен или в омут воспоминаний, воплотилась в двух картинах-иероглифах стиля неоромантизм в России и Британии. Речь идет о картинах Виктора Васнецова «Аленушка» 1881 года и Джона Уильяма Уотерхауса «Леди из башни Шалотт» 1888 года.

Список литературы

Алленов М. М. Александр Андреевич Иванов. М.: Изобразительное искусство, 1980.

Верещагин А. Г. Федор Антонович Бруни. Л.: Художник РСФСР, 1985.

Готика Просвещения. М.: In Artibus – Музей архитектуры, 2017.

Fuseli. Drama and Theatre. Prestel, 2018.

Karl Friedrich Schinkel. Geschichte und Poesie. Munchen, 2012.

References

Allenov М. М. Alexander Andreevich Ivanov. Moscow: Izobrazitelnoe iskusstvo, 1980.

Vereshchagina A. G. Fyodor Antonovich Bruni. L.: Khudojnik RSFSR, 1985.

Enlightenment Gothic. Moscow: In Artibus – An architecture Museum, 2017.

Fuseli. Drama and Theatre. Prestel, 2018.

Karl Friedrich Schinkel. Geschichte und Poesie. Munchen, 2012.

Мотив для атрибуции. К истории жанра натюрморта в русской академической живописи первой половины – середины XIX века

С. В. УСАЧЕВА150

MOTIVE FOR ATTRIBUTION. ON THE HISTORY OF THE STILL LIFE GENRE IN RUSSIAN ACADEMIC PAINTING OF THE FIRST HALF – MID-19TH CENTURYS. V. USACHEVA

Аннотация. Типологическая узость жанра натюрморта, расцвет которого приходится на первую половину XIX века, во многом связана с его академическим происхождением. Приоритет в академической живописи жанра «цветов и плодов» обусловил тематическое и стилистическое единообразие постановок, созданных выпускниками Академии художеств на протяжении 1830–1860-х годов. В этой ситуации особую сложность представляет атрибуция авторства произведений, большинство из которых по традиции связано с именем наиболее известного представителя жанра И. Ф. Хруцкого. В статье рассматриваются предметные и цветочные мотивы, входящие в натюрморты, а также особенности их живописной интерпретации. В целом типичные для своего времени, они позволяют отвести от Хруцкого целый ряд произведений, созданных его малоизвестными коллегами по Академии художеств. Мотивом для атрибуции в данном случае могут стать незначительные детали, выступающие в итоге характерными приметами творческого почерка того или иного живописца. Автор приходит к выводу, что анализ отдельных предметных мотивов играет существенную роль не только при определении авторского почерка, но и в смысловом прочтении натюрмортных постановок, соединяющих традиции жанра с современными культурно-историческими реалиями.

Ключевые слова: русская живопись XVIII – первой половины XIX века, Императорская академия художеств, натюрморт, жанр «цветов и плодов», И. Ф. Хруцкий, Ф. Г. Торопов, Г. Г. Преннер, Ф. Я. Барзенков.

Abstract. The typological narrowness of the still life genre, which flourished in the first half of the 19th century, is largely due to its academic origin. The priority of the “flowers and fruits” genre in the academic painting determined the thematic and stylistic uniformity of the settings created by the graduates of the Academy of Arts during the 1830s–1860s. In this situation, attribution of authorship of works, most of which are traditionally associated with the name of the most famous representative of the genre I.F. Khrutsky, is of particular difficulty. The article discusses objective and floral motifs included in still lifes, as well as the features of their pictorial interpretation. Generally typical for their time, they allow us to divert from Khrutsky a whole series of works created by his little-known colleagues at the Academy of Arts. In this case, the motive for attribution may be found in minor details, that later can be viewed as characteristic features of the creative style of a particular painter. The author concludes that the analysis of individual subject motives plays a significant role not only in identifying author’s style, but also in the semantic reading of still-life settings that connect the traditions of the genre with modern cultural and historical realities.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Этингоф Ольга Евгеньевна, доктор искусствоведения, главный научный сотрудник Научно-исследовательского института теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств, Российского государственного гуманитарного университета.

Etinhof Olga Evgenievna, Doctor of Art History, сhief researcher, Research Institute of Theory and History of Fine Arts, Russian Academy of Arts; Russian State University for the Humanities.

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. [Под ред. и с предисл. А. Н. Насонова]. М.; Л., 1950. С. 19, 203.

ПСРЛ. Т. 5. СПб., 1851. С. 154; Т. 7. СПб., 1956. с. 17; Т. 16. СПб., 1889. С. 43; Т. 23. СПб., 1910. С. 28; Т. 15, вып. 1. Пг., 1922. Сю 19; Т. 15. М., 1965. С. 188.

Каргер М. К. Памятники древнерусского зодчества // Вестник Академии Наук СCCР, 1970, № 9. C. 79–85.

Седов Вл. В. Работа новгородской архитектурно-археологической экспедиции // Археологические открытия 2000 года. М., 2001. С. 40–41; Седов Вл. В. Архитектурно-археологические исследования церкви Благовещения на Городище близ Новгорода в 2000 и 2012 годах // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 28. Великий Новгород, 2014. С. 77–93.

Этингоф О. Е. Новые данные о фресках XII в. В церкви Благовещение на Городище в Новгороде // Каптеревские чтения 16. М., 2018. С. 1–13; Этингоф О. Е. Фрески XII века церкви Благовещения на Городище в Новгороде (Предварительные наблюдения) Архитектурная археология. М., 2019. Вып.1. С. 178–193.

Раппопорт П. А. Строительное производство в древней Руси X–XIII вв. 1994. С. 114–115.

Новосёлов Н. В., Хрусталёв Д. Г. Указ. соч. С. 20–47.

Лифшиц Л. И., Сарабьянов В. Д., Царевская Т. Ю. Монументальная живопись Великого Новгорода. Конец XI – первая четверть XII века. СПб., 2004. С. 98.

Там же. С. 426–427.

Невоструев К. И., архим. Иннокентий (Просвирник), Жуковская Л. П., Лисовой Н. Н. Мстиславово Евангелие XII века. Исследования. М., 1997.

Янин В. Л. Новгородский скрипторий рубежа XI–XII вв. Лазарев монастырь //Археографический ежегодник за 1981 г., М., 1982. С. 52–63.

Лифшиц Л. И., Сарабьянов В. Д., Царевская Т. Ю. Указ. соч. C. 353–354. НГОМЗ НВ 18530.

Там же. С. 97–109.

Раппопорт П. А. Указ. соч. С. 125.

Лифшиц Л. И., Сарабьянов В. Д., Царевская Т. Ю. Указ. соч. С. 426–427.

Там же. С.105.

Ёлшин Д. Д. Киевская плинфа X–XIII вв.: опыт типологии // «Культурний шар». Статті на пошану Гліба Юрійовича Івакіна, Киïв; Laurus, 2017. C. 98–128.

Раппопорт П. А. Указ. соч. С. 129.

Этингоф О. Е. Фрески XII века. С. 178–193.

Коренюк Ю. А. Стiнопис XI столiття Михайлiвського собору Видубицького монастыря в Киевi // Студiï мистецтвознавчi. Киïв, 2006 , № 1 (13) C. 21–37.

Этингоф О. Е. Забытые киевские фрески второй половины XI в. // Вестник РГГУ. Серия «Литературоведение. Языкознание. Культурология». Научный журнал. Arbor mundi. Мировое древо. М., 2019. № 1, Часть 2. С. 140–154.

Медникова Е. Ю., Егорьков А. Н. Штукатурные растворы двух древнекиевских церквей на Кудрявце // Археометрiя та охорона iсторико-культурноï спашини. № 3. Киïв, 1999. С. 44–47.

Коренюк Ю. Ансамбль мозаїк та фресок Михайлівського Золотоверхого собору //Студiї мистецтвозначні, 2005. Ч. 1. С. 7–2

Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. Т. 1: Печати X – начала XIII в. М.: Наука, 1970. С. 82–83.

Babjuk V., Kolada Ju. Odkrycie malowideł šciennich w cerkwi «Spasa na Bieriestowie» w Kijowie // Ochrona Zabytków. Warszawa, 1973. 26, n 1. С. 62–65.

Кондратюк А. Ю. Монументальний живопис Троїцької надбрамної церкви Києво-Печерської Лаври. Семантика. Стилістика Лаврський альманах. Київ, 2004. Вип. 13. С. 27. Прим. 252, 253.

Ивакiн Г. Ю., Балакiн С. А., Сиром’ятников О. К. Дослідження давньоруської трапезної Печерського монастиря // Археологічні відкриття в Україні 1999–2000. Киïв, 2001. С. 122–123.

Медникова Е. Ю., Ганзенко Л. Ф., Загрянская М. Ф. О методике анализа орнаментов настенной живописи // Средневековая архитектура и монументальное искусство. СПб., 1999. С. 130–136.

Медникова, Е. Ю. Егорьков A. Н. Анализ фрагментов штукатурок и живописи новгородской церкви Благовещения на Городище // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 34. СПб.: Изд-во Государственного Эрмитажа, 2007. 393, [2] с., [2] л. Карт.: ил., цв. ил., факс. С. 46–49.

Виногродская Л. И., Петрашенко В. А. Зарубский монастырь и его окрестности в свете новых исследований // Труды Государственного Эрмитажа. Т. XLVI. СПб., 2009. С. 102–103.

Раппопорт П. А. Дневник раскопок древнего храма на «Церковщине» возле села Зарубинцы и храма Михаила в Переяслав-Хмельницком в 1949 г. Вторая тетрадь //Рукописный архив ИИМК РАН, ф. 35, оп. 1, д. 111, л.6, 7, 32, 33. НГОМЗ НВ 20064 (180, 206, КП 33681–9).

НГОМЗ НВ 20064 (210–214).

Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв. Каталог памятников. Л,: Наука, 1982. (Археология СССР. САИ. Вып. Е1–47). С. 30.

Виногродская Л. И., Петрашенко В. А. Указ. соч. С. 103–104.

Ёлшин Д. Д. Зодчество Переяславля Южного: школа или артель? // Актуальные проблемы теории и истории искусства. СПб.: НП-Принт, 2012. Вып. 2. С. 156–161.

Коренюк Ю. Фрески кінця ХІ ст. церкви Михаїла в Остріі. URL: www.myslenedrevo.com.ua/uk/Sci/Heritage/Oster.html?skip=60#PageNav (дата обращения 23.11.2019).

Ёлшин Д. Д. Указ. соч. С. 156–161.

Каргер М. К. Раскопки в Переяславе-Хмельницком в 1952–1953 гг. // СА, 20, 1954. С. 5–30.

Фотоархив ИИМК II 66901 О.2202–14. Лик опубликован: Коринный Н. Н. Переяславская земля X – первая половина XIII века. Киев: Наукова Думка, 1992. С. 225.

Новосёлов Н. В., Хрусталёв Д. Г. Указ. соч. С. 20–47.

Дубынин А. Ф. Археологические исследования г. Суздаля (1936–1940 гг.) // КСИИМК, 1945, вып. XI. С. 91–98.

Глазов В. П., Зыков П. Л., Иоаннисян О. М. Архитектурно-археологические исследования во Владимирской области // Археологические открытия 2001 года. М., 2002.

Гордин А. М. Монументальная живопись Северо-Восточной Руси XII–XIII вв.: Дисс. … канд. искусствоведения: СПб., 2004. С. 91–105.

Медникова Е. Ю., Егорьков А. Н., Гордин А. М. Технологические аспекты росписи Мономахова собора в Суздале // Археометрiя та охорона iсторико-культурної спадщины. Вып. 4. Київ, 2000. С. 71–75.

Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. Зодчество Смоленска XII–XIII вв. Л.: Наука, ленинградское отделение, 1979. С. 35.

Смоленский государственный музей-заповедник СОМ 14940/1965. Шифр с-65/Т – N? 298–303.

Преображенский Александр Сергеевич, кандидат искусствоведения, доцент кафедры истории отечественного искусства исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова

Preobrazhenskij Aleksandr Sergeevich, PhD in Art History, assistant professor, Section of History of Russian Art, History Department, Lomonosov Moscow State University.

Разумеется, существуют и исключения, к числу которых относятся роскошные рукописи последней трети XVII в., созданные мастерами Посольского приказа и издавна привлекающие исследователей. Впрочем, и они изданы и изучены недостаточно полно.

Столичным литургическим рукописям рубежа XVI–XVII вв. посвящено исследование Кондрашкиной, сосредоточившей свое внимание на вопросах кодикологии и организации производства этих книг (Кондрашкина Е. С. Кодикология лицевых литургических рукописей Москвы рубежа XVI–XVII веков. Дисс. … канд. исторических наук. М., 1996).

Сидоров А. А. Древнерусская книжная гравюра. М., 1951. См. также: Соловьёва И. Д. К вопросу о художественном оформлении старопечатных напрестольных Евангелий // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 38. Взаимодействие древнерусской литературы и изобразительного искусства. Л., 1985. С. 451–456 (впрочем, эта статья посвящена не самим гравюрам, а системе декора печатного кодекса).

<1...6 7 8 9 10 >

На страницу:

Перейти

8 из 10