Роза – стервоза. Повесть

Роза – стервоза

Повесть

Ярослава Казакова

© Ярослава Казакова, 2020

ISBN 978-5-4498-1527-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Роза – стервоза

Глава 1

– Как я не хочу вставать и переться на проклятую репетицию! До чего мне надоело корчить из себя чёртову балерину! – Проскрипела я спросонья, нечеловеческим усилием разлепляя веки.

Я привыкла с детства просыпаться рано и очень рано, но в последний год пробуждения даются мне всё труднее. Дело здесь не в болезни или физической усталости. Я не хочу просыпаться сюда.

– Илонка, прекрати! Что ты такое говоришь? Ты, ведь, и есть балерина.

О, все черти ада! До чего противный у Катьки голос! Особенно по утрам. Утро – это часть суток, которую лучше проспать. Только тогда оно будет удачным началом дня. Жаль, такое случается в моей жизни крайне редко. Зато слащавый Катькин голосишко я слышу по утрам всё чаще с тех самых пор, как переехала в отдельную спальню из нашей с Григорием как бы общей.

Кажется, его сестра Катерина давно не слышала о себе правды. Что ж, за мной не застрянет.

– … сеешь негатив и программируешь себя на неудачу! К тому же, своими словами ты портишь ауру окружающих…

– …которых я не просила окружать меня! – Закончила я, вскакивая на ноги.

Катька непроизвольно отпрянула.

– Фух… Илонка! Как тебе каждый раз удаётся так выпрыгивать? Как чёрт из табакерки, честное слово! Ой…

Катька спохватилась, но поздно. Чёрт уже помянут, аура подпорчена, длина волны сбита ко всем… ну, вы понимаете.

– Скоро здесь будет полон дом народу!.. – Мечтательно произнесла моя непрошеная подруга и духовная наставница, видимо, чтобы сгладить неловкость. – Женечка приедет! – Закончила она совсем уж радостно.

– С Альбиночкой, – дополнила я ей в тон, и Катька моментально погрустнела.

– Что он нашёл в этой старой козе? – Выпалила она, сделавшись похожей на воспитанницу старшей группы детсада. – Зачем он её везде с собой таскает? – Более горькой обиды ещё поискать.

– Она сама за ним таскается, – поведала я Катьке доверительно.

– Конечно! Сторожит муженька! Я бы тоже на её месте…

– На месте психолога команды, с которой она и её муж-тренер везде таскаются? – Невинно поинтересовалась я, подавляя зевок.

Беседуя с Катькой на тему негативного программирования, духовных практик и её неземной любви к сильно потрёпанному жизнью бывшему футбольному полузащитнику, я методично складывала в сумку всё необходимое для репетиции. Я думала о том, что надо бы заменить пуанты. Эти ещё крепкие, но уже на чёрта похожи. Вылитый Катькин братец Гришенька в момент нашего с ним знакомства, только он при том был ещё и жирный, как боров.

Мне тогда стоило большого труда сдержать рвотные позывы от его вида и манер, а после не меньшие усилия были затрачены, чтобы привести это соломенное чучело в человеческий вид. Вскоре мне сие удалось настолько, что от него хотелось уже только плеваться, а не блевать.

Теперь вид Григория Гладышева, топ-менеджера одного известного столичного футбольного клуба, вполне себе сносный, но чего мне стоит поддерживать его на достигнутом уровне!.. Мать моя женщина! Когда же всё это закончится? Вместе с моей дурацкой, переломанной во всех местах жизнью, судя по всему.

Катька несла и несла какую-то возвышенную чушь о том, как сила любви воздействует на человека, на его, провались она в сортир, ауру, на окружающих, на весь этот грешный и несовершенный мир. Её, кажется, совсем не смущал тот факт, что объект её любви женат и любит свою жену.

Интересно, что происходит с аурой просветлённой идиотки в момент разбивания ею чужой семьи? Хотя, думаю, с аурой именно этой идиотки не случится ровным счётом ничего страшного, потому что Евгений Марченко посмотрит в её сторону, только если Катенька очень громко испустит газы, например, или сорвётся в пропасть. В других случаях внимание этого человека ей не светит.

Кстати, он неплохой спарринг-партнёр. Приедет – устроим совместную тренировку.

Катька всё не умолкала, хотя мой слух, кажется, уже расцарапан в кровь её корявыми рассуждениями и занозистыми цитатками из Интернета. Глядя в эти горящие маниакальными огоньками тёмно-карие глазки, я подумала, что надо бы на обратном пути докупить тёмного шоколада для кексов. Я всегда пеку их собственноручно. Во-первых, процесс успокаивает, во-вторых домработница обязательно забудет что-нибудь положить, в-третьих, я могу под предлогом священнодействия выгнать всех с кухни и в кои-то веки побыть одна.

Я с детства обожаю быть одна, но сказать, что это бывает редко, не сказать ничего. Я росла в интернате хореографического училища, а перед этим жила в детсаду для детей железнодорожников на пятидневке. Мать моя, та самая, которая женщина, проводница по профессии. Правда, встретившись с ней, вы, скорее всего, примете её за даму из высшего общества, и будете не так уж далеки от истины. Дело в том, что мать в своё время слегка не доучилась на инязе и работает с тех пор на поездах, следующих по европейским направлениям. У неё много знакомств наверху, и мамка при случае умело ими пользуется.

Она шикарная натуральная блондинка с самым стильным на свете гардеробом и приятнейшими манерами, к тому же, невероятно сильная и жизнестойкая. Глядя на мать, все думают, что жизнь её – мёд напополам с сахаром, и никто не может даже на секунду вообразить, через какое говно ей пришлось пройти.

Мамка осталась к двадцати пяти годам одна с двумя дочерями-погодками, полуслепой свекровью и долгами в полуподвальной комнате огромной коммуналки. Из-за нас с Лаймой, моей старшей сестрой, ей пришлось взять бессрочный академ в институте, куда ей более не довелось вернуться, и пойти работать на железную дорогу.

Именно поэтому мы с сестрой росли по пятидневкам и интернатам, а ещё потому, что условия нашей коммуналки не позволяли растить в ней детей. Растить-то, конечно, нас там было можно, но вырастить – вряд ли. Помещение с годами сделалось очень сырым, тёмным, заплесневелым и почти не проветриваемым. Это произошло во многом благодаря тому, что по соседству с нашим стареньким трёхэтажным домиком возвели панельную шестнадцатиэтажку. Она перекрыла нам свет и дуновение ветерка окончательно.

Мы, конечно, стояли в очереди на улучшение жилищных условий, но в «сказочных» девяностых все очереди полетели к чертям, и переехать в отдельное жильё матери удалось только к моему выпуску из школы. Бабушки на тот момент уже не было в живых. Она умерла на мамкиных руках, когда мне было четырнадцать, а её дорогой сынок даже не соблаговолил приехать на похороны, не говоря уже о том, чтобы прислать хоть какие-то деньги.

Мать не видела от него ни алиментов на нас с сестрой, ни помощи по уходу за его больной матерью. Впрочем, его самого она тоже не видела с девяносто второго года, когда он отбыл за лучшей долей сначала в Латвию, а потом в Финляндию. Подразумевалось, что отец семейства поехал искать благополучия для всех нас, но, вырвавшись на свободу, папаня очень быстро забыл о нашем существовании.

– В точности, как его отец! – Причитала бабушка. – Такой же непутёвый!

Родители моего отца поженились по меркам их времени поздно, когда обоим было хорошо за тридцать. Дедушка латыш, бабушка русская. Интернациональная семья. Жуткий послевоенный дефицит мужчин.

Девочкой я просто слушала рассказы бабушки о нелёгком детстве, войне, работе в госпитале, а потом в больнице, о её странном, а местами откровенно нелепом, романе с дедушкой. Теперь с высоты собственного опыта могу что-то понять и оценить.

Дед в своё время бросил в Прибалтике жену с двумя детьми-подростками, «воспылав» страстью к бабушке. Думаю, на самом деле он воспылал идеей переезда в столицу. Бабушка была коренной москвичкой, а он… сами понимаете!

В общем, обзаведясь в столице женой, пропиской, ребёнком и квадратными метрами, дед эти самые метры легко при разводе поделил, и бывшая жена с сыном оказались в той самой полуподвальной коммуналке. Он же очутился в мужьях, а по совместительству холуях, одной высокопоставленной партийной дамы.

Ещё в ранней юности я зареклась от романов с женатыми и зарок свой держу твёрдо. Пусть женатик хоть гор золотых мне подвалит, он мне не нужен. Кто предал однажды, предаст не единожды, да, и не сдались мне сопли чужих детей и вопли обманутой жены-дурищи.

Когда мой юный на тот момент папочка привёл в их с матерью конуру невесту, бабушка не возражала. Она на тот момент была уже настолько затюкана беспросветным существованием, что все события воспринимала со смирением грешника в аду, у которого уже не осталось сил кричать. Хорошую девочку-студентку из уральского города Глазова с облезлым чемоданом и семимесячным животиком бабушка приняла ласково. Она словно предчувствовала, что остаток жизни придётся провести именно с невесткой, а не с сыном.

Я не видела отца, кроме как на фотографиях, до двадцати двух лет. Именно в двадцать два я выиграла Золотую Терпсихору, получила крупную денежную премию и смогла позволить себе собственное жильё – отличную двушку на Кожуховской, бывшую коммуналку, кстати. Увидев в дверной глазок мужчину, буквально утопавшего в букете красных каллов, которые, к слову сказать, терпеть не могу, я приняла его за соседа по лестничной клетке. Ну, пришёл мужик с победой в конкурсе поздравить, что особенного?

За дверью стоял грязноватый, плохо выбритый обтрёпок. Возраст на вид сильно за пятьдесят, хотя на самом деле чуть за сорок. Полные, чувственные губы, которые постепенно уже начали превращаться в синеватые, бесформенные сосиски. Коричневатые круги под глазами. Я узнала его по взгляду с хитроватым прищуром. Он глядел так на меня в детстве с фотографий, наводя на мысли о злых колдунах и шутах гороховых одновременно.

– Ну, здравствуй, доченька! – Произнёс так называемый родитель, протягивая мне свои мерзкие каллы.

Больше он ничего сказать не успел, потому что в следующий момент был отправлен мной в нокаут. Папочка очень удачно зашёл: я как раз колотила грушу, опробуя новые перчатки для кикбоксинга. Балеринам вообще-то нельзя заниматься подобными грубыми видами спорта, но я с детства заметила одну любопытную закономерность. Она заключается в том, что чем реже ты спрашиваешь разрешения, тем больше можешь себе позволить. Кстати, мы не сыпали в интернате друг другу стекло в тапочки. Мы дрались ножками от старых кроватей.

Я закрыла дверь и больше никогда не видела драгоценного папочку.

Глава 2

Принимая душ, я чуть, было, не потеряла счёт времени, которого с утра и так не завались. Надо бы выехать пораньше, до пробок, но вода так приятно ласкает кожу, а на панели управления столько разных режимов и прибамбасов!.. Я была бы напрочь лишена этого удовольствия в своей двушке на Кожухе. Вдобавок, в ванной я одна. Наконец-то, хоть ненадолго, одна!

Я никогда не пылала страстью к Гришеньке, не говоря уже о его сестрице Катюне, а в последние три месяца едва выношу их. Меня от них колотит. Я уже готова отказаться от своих амбициозных планов, которые всё больше в последнее время напоминают бесплодные мечты, и отправиться обратно в тишину и уют двух моих больших комнат, маленькой, темноватой кухоньки и крошечной ванной. Пусть у меня не будет больше личного водителя, шикарных подарков и поездок, куда моя левая нога захочет, джакузи и деликатесов на обед, но, и этих двух поганых рож тоже не будет.

А, ведь, было время, когда я жила без всяких покровителей ввиду их полной ненадобности! Я царила на сцене. Я завоёвывала самые престижные награды. Меня осыпали цветами и овациями. Я могла позволить себе столько!.. Правда, почти не позволяла, потому что времени всегда в обрез. Вы себе не представляете, что такое график балетной примы, да, и не нужно оно вам сто лет.

Мне всё это было нужно. Мне страшно не хватает той моей яркой, бурлящей жизни. Больше той жизни не будет. Перелом позвоночника поставил на ней жирный крест. Мне ещё дико повезло, что в течение года после травмы восстановилась моя подвижность, а ещё через пять месяцев я смогла вернуться в профессию. Правда, кем… Жалкой кордой, создающей массовость на сцене. Ведущие партии мне теперь не под силу.

Ещё мне не под силу такая жизнь. Знаете, я не могу быть абы какой балериной. Я могу быть только примой.

Что ты делаешь со мной, жизнь? Неужели тебе мало всего остального, что ты натворила? Как часто какая-то мелочь, неловкое движение, поворот головы не в ту сторону решают всё!

Однажды моя бабушка, возвращаясь зимой в потёмках с работы, поскользнулась и упала навзничь. Казалось бы, с кем не бывает, а она почти полностью лишилась зрения, ударившись затылком.

Вот, и меня как-то раз угораздило сорваться с поддержки на репетиции. Это было бы не так обидно, будь я двухметровой тётей лошадью, каких теперь немало в балете, но, ведь, нет! Я из тех, кого в высокорослом современном мире презрительно именуют полторашками. Один метр пятьдесят пять сантиметров. Сорок два кило веса. Сильный и заботливый партнёр. Как? Почему?

Однако эти мысли можно крутить в голове до бесконечности, как дерьмо в стиральной машине. Толку нет, одна грязь. Надо что-то решать. Надо что-то предпринимать. Мне скоро тридцать.

Уже тридцать, чтобы начать задумываться о том, что будет, когда я не смогу больше выходить на сцену. Собственно говоря, я и так выхожу на неё в последние два года через «не могу».

Всего тридцать, чтобы проживать жизнь не так, как я хочу, а так, как теперь. Ставший чужим, холодным и почти ненавистным театр. Сделавшиеся далёкими и отстранёнными коллеги. Поредевший круг знакомств. Похудевшая материальная база, которая грозит в будущем стать ещё эфемернее. Разбивающиеся одна за другой надежды. Уходящие годы. Ни мужа, ни любимого мужчины. Надутый, самовлюблённый индюк рядом.

Я познакомилась с Григорием Гладышевым в Склифе. Он пришёл туда с делегацией чиновников и других деятелей от спорта, чтобы навестить парочку травмированных спортсменов на показуху под прицелом телекамер. В тот непростой для меня период было уже понятно, что я смогу ходить, но совершенно не ясно, насколько восстановлюсь и восстановлюсь ли как профессионал. Я уже говорила, Григорий с самого начала был жутко противен мне физически, да, и морально не фонтан, но я сразу разглядела в этом хитрожопом субъекте некие возможности для себя теперешней.

Легко спровадив ко всем чертям тупоголовую певичку Алиночку, с которой Гришка в то время жил, я воцарилась в его нелепом, безвкусно обставленном доме и в его большом, ожиревшем сердце. В нужные моменты я мило улыбалась, либо роняла редкие, хрустальные слёзы и беспомощно хлопала ресницами.

Знаете, натуральные блондинки с детскими лицами вроде моего очень красиво плачут. Особенно, если перед этим долго тренировались у зеркала. Я и тренировалась, когда была одна, а в присутствии Григория Николаевича прикидывалась нежно искренней и трепетно слабой. Вылитый недостреленный лебедь. Делала вид, что нахожусь в одном шаге от бездны депрессии и алкоголизма, а однажды даже попытку суицида инсценировала. В общем, позволила Гладышеву вдоволь наиграться в спасателя.

Когда этого не простиранного жирдяя из-за его долбоящеровского образа жизни хватанул микроинсульт, я трогательно за ним ухаживала, уговорила отказаться от алкоголя и табака, придерживаться диеты и графика тренировок. Происходящие с его телом и самочувствием благоприятные перемены убедили чучело гороховое в моей бескорыстной любви, но тут я, кажется, переборщила. Он успокоился и решил, что я никуда теперь не денусь.

Однажды, три месяца назад, я подслушивала Гришкин разговор с лучшим другом Митенькой под дверями его кабинета. Можете относиться к этому, как хотите, мне наплевать: я так делала, делаю и буду делать. Когда мне нужна информация, я иду и добываю её, а не заламываю ручонки в печальной безвестности.

– Как у тебя дела с Илонкой? – Спросил Митенька после того, как они обсудили, наконец, все свои рабочие вопросы и окончательно выяснили, кто из их сотрудников относится к сексуальным меньшинствам, а кто нет.

Кстати, я сама перед этим попросила Митеньку узнать, что думает Гладышев по поводу наших с ним отношений, но решила подстраховаться и послушать собственными ушами. Людям свойственно замалчивать скользкие моменты, что-то не так понимать и передавать слова неточно. Так вышло и в тот раз.

– А какие у меня с ней могут быть дела? – В обычной своей дебильно-шутливой манере ответил вопросом на вопрос мой дорогой любовник. – Илонка – она Илонка и есть. Куда она в ж.. денется?

– Ну, куда… – Замялся Митенька, – уведут, например!

– Да, кому она сдалась, эта щипаная курица? Сопливому мальчишке из танцевалки? – Так Гладышев презрительно именует хореографическое училище. – Так, он ей сам не приболел ни к одному месту. Илонка роскошь любит.

– А как же семья, дети, все дела?..

– А на кой? – Надменно поинтересовался Григорий. – Детей у меня есть двое, почти взрослые уже. Синяк в паспорте мне на хрен не сдался, я не девушка…

– Но Илонка-то девушка! – Возразил правильный Дмитрий Викторович. – Ей-то, должно быть, хочется какой-то стабильности, определённости, всех делов…

Я подумала, было, что Митенька замечательный человек, но очень уж беден его лексикон, да не успела. Додумать эту мудрую мысль не дал ответ Григория, затопивший моё сознание зеленовато-чёрным, первобытным гневом.

– Мало ли, кому чего хочется? Если сильно захочется, пойдёт к…

Я умею ругаться не хуже, а в сто раз лучше этого гладко выбритого урода. Я слышала много раз в свой адрес такое!.. Ещё я не раз огребала много и больно физически, но почему-то именно эти слова ранили меня сильнее всего, испытанного раньше.

Спустя какое-то время, когда ко мне вернулась способность мыслить, я порадовалась, что не люблю Гладышева. Если бы любила, его слова убили бы меня на месте. Ещё я поругала себя за самонадеянность и подивилась, в который уже раз за жизнь, как мы, женщины, легко водружаем себе на голову корону, мешающую воспринимать себя и других адекватно.

Я решила, что непременно съеду от Гришки, как только буду готова. Я дала себе полгода на решение всех вопросов. Я пытаюсь чётко следовать плану, но обстоятельства упорно не желают складываться в мою пользу. Ничего, я заставлю их сложиться. Только придумаю, как это сделать, и непременно заставлю.

Глава 3

Туманным сентябрьским утром Митенька, передавая мне слова дорогого друга, старательно отводил глаза. Он сказал, что Григорий, не единожды пострадав за свою не такую уж короткую жизнь от женщин, опасается брачных оков. Гришенька очень любит меня, но ему нужно время… В общем, обычная чепуха из сопливых девичьих историй, ничего нового.

Я сделала вид, что проглотила дружескую брехню Митеньки с аппетитом, а сама сказала вечером Гладышеву, что хочу иметь собственную спальню в его доме. Во-первых, моим вещам тесновато в его шкафу, платья на вешалках мнутся. Во-вторых, обострившаяся на днях вегето-сосудистая дистония мешает мне заснуть под вопли его телевизора. Как только мои головокружения и мигрени закончатся, я сразу же вернусь в наше с ним, мать его в душу, гнёздышко.

Хозяин, который, как известно, барин, посмотрел на меня с подозрением.

– Ты чего это? Беременна, что ль?

– Почему ты так решил? – Спросила я устало. – По-твоему, я опухла и набрала вес?

– Вот, именно, что не опухла. На больную ты не похожа как-то.

– Если я не ною, работаю, делаю много чего по дому и не отказываю тебе в близости, это не значит, что я здорова, как слон! – Вспылила я. – Мы, балетные, знаешь, какую боль терпим? Если каждый раз жаловаться, жаловалка отвалится! Сам, ведь, бывший спортсмен, понимать должен!

– Детское питание, – веско произнёс Григорий, вдавливая свой чёрный, недоверчивый взгляд в мои глаза.

Я действительно в последний год часто покупаю детское питание. Прочитала в одном дамском журнале, что, съедая по две баночки этой чудесной, экологически чистой пищи на завтрак, обед или ужин, во-первых, будешь сыта, во-вторых никогда не переберёшь с калориями. Так делают многие голливудские звёзды, заботящиеся о своём весе. Проблема поддержания низкого веса стала для меня с некоторых пор актуальной. Физические нагрузки при переходе из прим в корды, как ни крути, снижаются.

Обо всём этом я и поведала своему недоверчивому собеседнику.

– Ты это только что придумала? – Спросил он с ухмылкой.

– А ты когда додумался, что я беременна: сейчас или ещё год назад, когда я только начала покупать эти несчастные баночки? – Ответила я в его манере.

Григорий смутился.

– Ну, я просто слышал, что современные женщины таким, вот, экзотическим образом намекают своим мужьям на беременность. Игрушки детские покупают, сосочки, там, разные…

– Я не современная женщина, – обрубила я. – Вдобавок, ты мне не муж. Так что, твои подозрения абсолютно беспочвенны!

– Я тебе муж. Гражданский.

– Открой Семейный кодекс. Когда найдёшь там определение понятия «Гражданский брак» можешь закрывать.

Григорий захихикал.

– За что я люблю тебя, Илонка… Ты такая сволочушка! – Выдал он сквозь смех.

«А ты просто чушка, противная и вонючая притом!» – Подумала я со злостью, а вслух сказала:

– Я не сволочушка. Я большая сволочь: мигренями страдать посмела. Как ты меня терпишь – непонятно.

После отошла на три шага, сделав вид, будто не понимаю, что мой гражданский недомуж хочет меня обнять.

– Ясно, – резюмировал Григорий. – Капризничаешь, значит. Ну, что ж, можешь выбрать себе любую спальню. Только чтобы рядом с моей, – ненавистный хитрый прищур в чёрненьких глазёнках. – Я уже старенький, мне далеко ходить тяжеловато!

В общем, мой переезд в отдельную спальню Гришка воспринял как каприз, который однажды непременно закончится. Он не придал этому факту особого значения.

Да, что там несчастный переезд! Гладышева, похоже, не волнует даже то, что за последние три месяца можно пересчитать по пальцам одной руки наши с ним интимные контакты. После той их с Митенькой ночной беседы я под разными предлогами избегаю близости. Капризничаю.

Не думаю, что он ведёт монашеский образ жизни, да ещё и радуется при этом. Скорее всего, он восполняет то, что я недодаю, в другом месте, и всегда восполнял, по-видимому. Мужчины данного типа никогда не довольствуются только одним женским телом, да, и охотниц до их тел и состояний полно. Я знала, на что шла, охмуряя эту беспринципную сволочь. Однако он никогда, даже в лучший наш с ним период, не заговаривал со мной о свадьбе.

Нет, она мне на дух не нужна, не подумайте дурного. Я живу с Гладышевым исключительно ради полезных знакомств и новых возможностей. Благодаря ему я вращаюсь почти в том же кругу, из которого три года назад вылетела с треском. С треском моего разламывающегося позвоночника.

За время наших с ним, как сейчас модно говорить, отношений, я снялась в трёх эпизодических ролях двух сериалов, детективного и любовного. Поучаствовала в кулинарном шоу. Провела пару выпусков спортивной передачи для детей. Полгода отработала хореографом в Школе Моделей, пока та благополучно не протянула свои длинные ноги.

Я постоянно шлифую свой английский, а полгода назад приступила к глубокому изучению итальянского. Ещё активно совершенствуюсь в игре на фортепиано. Кикбоксинг тоже не остаётся без моего внимания.

Всё это, конечно, хорошо, но пока ни один телевизионный канал, ни одна киностудия и ни одна другая организация не предложили мне ровным счётом ничего серьёзного. Правда, прошло не так много времени, чтобы потерять надежду окончательно, но хотелось бы уже пристроиться куда-то поосновательнее и не зависеть от интересов и настроя какого-то богатого самодура.

Одним словом, я использую индюка Гладышева как трамплин для нового старта. Правда, пока ещё в силу обстоятельств не определилась, в какую сторону стартовать. Он использует меня как красивую куклу и домоправительницу. Я не желаю выходить за Григория замуж, рожать от него толстых, страшных детей, развлекать его безмозглую сестру и вечно вести их дурацкое хозяйство. Я рассчитываю на что-нибудь получше.

Однако то, что мужчина не заговаривает об официальной регистрации отношений – дурной знак. Гладышев может в любой момент указать мне на дверь, как указал в своё время певичке Алиночке, а перед ней актрисуле Викуле. Тогда прощайте, связи, возможности, перспективы. Прощай, обеспеченная, насыщенная жизнь.

Конечно, тридцать лет в наше время совсем ещё не возраст, и теоретически можно всё успеть, но теория и практика редко совмещаются в нашем странном, сумбурном мире. Я не привыкла упускать возможности. Я не привыкла вообще что-либо упускать. Для нас, интернатских, это совершенно невиданная вещь.

Впрочем, не думаю, что Гладышев укажет мне на дверь со дня на день или в ближайшие несколько месяцев. Он, как и все мужики, слишком инертный и неповоротливый, а я приучила его ко многим вещам, без которых он теперь не мыслит своей жизни. Незаменимых, конечно, нет, но, думаю, замена мне найдётся не за день и не за два.