Зависть: теория социального поведения

В языке сукума слово «магия», bulogi, происходит от глагола «бояться». Тэннер подчеркивает, что сообщество сукума не одержимо колдовством. Но если с кем-то случается несчастье, он всегда задумывается, не было ли у кого-нибудь из его родственников или соседей причины использовать против него колдовство. Среди сукума, как и во многих других местах, колдовство практикуется только в ситуациях близкого родства и соседства. У них есть примечательная склонность обвинять в колдовстве людей успешных и процветающих. Как объясняет Тэннер, однажды племенной маг и вождь совместно выдвинули обвинение в магии и стали приводить доказательства, в то время как «на самом деле это было политическим актом, основанным на ревности».

Итак, в каждом обществе следует считаться по крайней мере с двумя возможными тенденциями и проявлениями зависти: малоимущий или не очень богатый человек может быть охвачен завистью к родственникам или соседям и заняться деструктивной магией и поджогами. Жертва и другие более или менее заинтересованные лица могут объяснять это завистью. По мере того как подозрения растут, каждый член сообщества – и богатые, и просто благополучные – начинает бояться неизлечимо завистливого человека. В конце концов его могут изгнать. Опасность для группы лежит в деструктивной ненависти индивида-колдуна.

Ситуация может быть обратной, и в этом случае социальное напряжение происходит из зависти, которую несколько человек чувствуют к одному человеку, который может быть богаче, популярнее и успешнее, чем они. Поэтому большинство распространяет слух о том, что этот счастливчик обязан своим успехом незаконному колдовству. Тэннер упоминает о широкоизвестном в Сукумаленде случае: одного вождя заподозрили в том, что он использует для работы на полях духов мертвых соплеменников, потому что тех живых людей, кто там работал, было недостаточно для объяснения таких высоких урожаев. Тэннер справедливо описывает это как проявление зависти к успеху или умению, а не как выражение оккультных верований.

Так же как и большинство других конкретных полевых исследований, книга Тэннера не может предложить нам теорию, основанную на описанных им феноменах. Универсальность такого колдовства не может быть основана просто на вспыхивающей время от времени ненависти. Автор выражает свое согласие с популярной ныне теорией сдерживаемых эмоций, которые не находят законного (например, оргиастического) выхода. В связи с этим он предполагает, что до контакта с европейцами и европейским судопроизводством злых колдунов было гораздо меньше, чем сейчас. Поэтому уход в деструктивную магию он объясняет, как бы извиняясь, реакцией на колонизацию и давление белой администрации. Однако я полагаю, что рост магии, связанной с завистью, о котором известно только из воспоминаний старых членов племени, может быть связан с появлением европейцев исключительно в том смысле, что колонизация впервые принесла племенам правление рационального закона и тем самым впервые создала такую социально-экономическую ситуацию, в которой стал возможен какой бы то ни было персональный успех и, следовательно, причина для зависти.

Ловеду

В своем описании африканского народа ловеду, и конкретно в главе о колдовстве и «черной магии», Криге приводят много наблюдений, в которых ясно различим элемент зависти. Если человек в этом племени заболевает, ему тут же приходит в голову мысль о возможном колдовстве, особенно если он был в конфликте с кем-то или знает, что у него есть враг. Человек, известный своей раздражительностью, или кто-то, кто не пользуется популярностью, будет первым кандидатом на то, чтобы нести ответственность за любое зло, которое может с кем-либо случиться.

«Человек с неприятным лицом очень часто имеет репутацию ведьмы. Также ведьмой могут считать очень старого человека, который живет так долго оттого, что отдает жизни своих более молодых родственников вместо своей собственной. Так же как людей, имеющих повод для недовольства, подозревают в колдовстве, так и про успешных людей – тех, кто собирает более богатый урожай, успешных охотников, тех, кого выделяют хозяева-европейцы, – думают, что их могут в первую очередь околдовать»[57]. То, что успех может приписываться колдовству, Криге рассматривают просто как проекцию.

Вероятно, здесь можно прибегнуть к обобщению. Очевидно, что примитивный человек – а ловеду можно рассматривать в качестве представителей сотен других примитивных народов – считает нормой общество, в котором положение каждого всегда является ровно одинаковым. Им владеет то же самое стремление к равенству, которое проявляется в политической жизни современных обществ. Но реальность всегда иная. Поскольку он не может понять эмпирические причины фактического неравенства, он объясняет любое отклонение в обе стороны от предполагаемой нормы, т. е. от эмоционально приемлемого для него общества равных, как результат сознательных и злонамеренных действий соплеменников. Это подозрение растет с увеличением степени тесноты отношений.

Криге анализируют 50 случаев колдовства, которые они наблюдали. Доминирующие мотивы – это зависть и ревность. Только 15 случаев произошли не между родственниками; из них только 5 были связаны с сексуальной ревностью (например, стремлением покинутой женщины отомстить), остальные 10 были связаны с ревностью и раздражением, порожденными экономическими и социальными различиями. Любая бросающаяся в глаза вещь, например швейная машинка, купленная соседом в городе, способна пробудить зависть и, следовательно, «черную магию». Зависть ведьм также вызывало умение водить машину, найти работу в городе или умение особенно хорошо танцевать. Очень часто речь шла о сложном чувстве ревности, в котором соединялись экономические и социальные мотивы. Криге упоминают следующие причины для зависти: статус, престиж, личная привлекательность, выкуп за невест, распределение имущества и доход от скота[58].

Все донаучные тексты о феномене зависти, например пословицы, обязательно подчеркивают социальную близость между завистником и объектом его зависти. Этот фактор также явно виден в материале Криге. Родственники и соседи не просто чаще всего вовлечены в случаи колдовства – считается, что околдовать незнакомого человека исключительно трудно. Ловеду считают, что только мать не может нанести своим детям вреда колдовством, так же как и они ей. И это как раз те отношения, в которых появление зависти наименее вероятно.

Преувеличенная скромность, чрезвычайно типичная для англичан и распространенная в китайской культуре, является также обычаем у ловеду. Когда кто-нибудь возвращается домой из поездки в другой район, соседи приветствуют его вопросом «Что они там едят?» или (выдавая зависть) «Что они скрывают от нас, эти люди, у которых ты был?». Неизменный ответ на это: «Они голодают» – даже если на самом деле они процветают и проявили королевское гостеприимство. Люди боятся даже того, что их избыточное трудовое рвение возбудит подозрения, что они стремятся к успеху. Если кто-нибудь проходит мимо поля, на котором работает женщина или мужчина ловеду, и замечает: «Трудишься, да?» – они всегда отвечают: «Да что ты, мы ничего не делаем»[59].

Умный ребенок, который рано взрослеет, считается у ловеду будущей ведьмой. Они проводят жизнь в постоянном страхе перед завистью. Имущество не добавляет престижа[60]. В обществе ловеду нет социально-экономической стратификации. Культура, т. е. совокупная система норм, этого племени семьи банту демонстрирует разнообразные глубоко укорененные запреты, причины которых можно проследить непосредственно до интенсивной взаимной зависти и которые ясно демонстрируют, каким именно образом они ограничивают развитие[61].

Конкуренция невозможна

На Криге произвела особенно большое впечатление невозможность конкуренции между ремесленниками. Нередко один гончар рекомендует клиенту товары другого гончара. Бесполезно пытаться заставить ремесленника работать быстрее угрозой поручить работу кому-нибудь другому. Даже если какому-нибудь ловеду срочно нужны деньги, чтобы заплатить налоги, он отказывается от занятий, приносящих доход. Он также всячески избегает открыто сравнивать себя с другими. На самом деле его язык не предоставляет для этого инструментов – например, сравнительных форм. Очень трудно добиться от него хоть какого-либо мнения по поводу сравнительных достоинств товаров, индивидуальных достижений или других культурных атрибутов. В отношении к вещам, используемым в быту, целью является равенство с другими, как подчеркивают Криге. Широко распространено выражение «Что ты от меня скрываешь?». Криге толкуют его значение так: «Разве мне не причитается та же доля твоих щедрот, что и остальным?» Даже когда ловеду молят о помощи или о какой-то услуге собственных предков, они должны сказать «но только в той же мере, что и всем остальным»[62]. Если жители одной деревни пережили оспу, а жители другой деревни умерли, то единственное объяснение этого у ловеду – колдовство выживших[63].

В культуре, не способной ни на какую форму конкуренции, время не значит ничего. Для обозначения медлительности, отсутствия спешки и суеты используется то же слово, что для обозначения добродетели или чего-то хорошего.

Однако очень важно не отождествлять суеверия примитивного человека с хроническим состоянием зависти, в котором он пребывает, и не объяснять одно другим. Склонность жалеть себя, созерцая превосходство или преимущество другого, в сочетании с неопределенной верой в то, что другой является причиной депривации, распространена и среди образованных людей в наших обществах, хотя уж им-то следовало бы это осознавать. Вера примитивных народов в «черную магию» мало отличается от современных идей. Так же как социалист верит, что работодатель его обкрадывает, а политик из развивающейся страны верит, что его обкрадывают развитые страны, так же примитивный человек верит в то, что его обкрадывает сосед, перенося часть его урожая на собственные поля с помощью «черной магии».

Так или иначе, человеческий мотив зависти может изначально пронизывать каждый отдельный акт восприятия на каждой исторической стадии понимания мира и подчеркивать те проявления, которые подтверждают подозрения завистливого человека. Однако если бы у каждого человека не было бы базовой тенденции к завистливым сравнениям, то «черная магия» зависти не возникла бы с неизбежностью из идеи магии, даже в случае примитивного человека. Завистливый человек создает средства отомстить за себя объекту своей зависти. Он всегда будет стремиться устроить свой мир так, чтобы он питал его зависть.

Природа средств, избранных, чтобы повредить процветанию другого, не позволяет доказать, что их использовали из зависти. Когда примитивный человек использует «черную магию» оттого, что кто-то принес вред члену его семьи, он действует на основании законного чувства возмущения нарушением правил. Советник правительства, по рекомендации которого парламент вводит специальный налог на отдельные предметы роскоши или на провоцирующие зависть виды дохода, может искренне верить в экономическую разумность своих рекомендаций. Поэтому было бы неправильно считать, что в тех случаях, когда для того, чтобы причинить вред соседу или явным образом из зависти используется – примитивным ли человеком или крестьянином из относительно развитой страны – «черная магия», то речь идет только о достойных сожаления последствиях суеверий, которые может изгнать просвещение. Ложная посылка, что выигрыш одного человека неизбежно связан с потерями для другого, все еще разделяется некоторыми современными экономическими теоретиками. Хотя они и не используют «черную магию», они часто прибегают к не менее абсурдным методам, например, таким, как специальный налог, который в конце концов ухудшает положение как раз тех людей, для помощи которым вводился.

С другой стороны, имеет место неправильное понимание внешних факторов, когда человек воспринимает любое неравенство по сравнению с другим как уменьшение собственного благополучия с вытекающей из этого завистью, которая как минимум частично основана на неверном понимании причин неравенства. Но и примитивный человек может завидовать соседу, не прибегая к искажающей интерпретации в виде магии. Колдовство для него – просто наиболее подходящее средство принизить кого-либо из зависти. И примитивный человек, который стремится причинить вред объекту своей зависти посредством иррационального ритуала (возможно, также с помощью яда), и крупный чиновник, который тихо саботирует продвижение подчиненного по служебной лестнице оттого, что втайне завидует ему, действуют на основании одних и тех же мотивов. Их отличают только их методы.

«Черная магия» по отношению к незнакомцам: зависть к более легкому будущему других

Примитивный человек, а иногда и менее примитивный человек, использующий «черную магию», чтобы сделать для других ситуацию в равной степени неприятной; богатый отец или опекун, объясняющий свою скупость тем, что студенческие годы детей должны быть такими же нищими, как у него; фабричный менеджер, начальник департамента, совет директоров, противящиеся кондиционированию цехов или приобретению более удобного оборудования на том основании, что, когда они начинали, ничего этого не было – у всех этих иррациональных проявлений спартанства в основании лежит одно и то же стремление. Кто-то, с кем они знакомы, или, довольно часто, кто-то, с кем они не знакомы, должен страдать так же, как страдали они сами в свое время. Действительно, пословица гласит, что разделенные невзгоды уменьшаются вполовину. Однако настоящий товарищ в невзгодах – это тот, кто переносил их тогда же, когда и мы, и не вследствие наших действий, а добровольно или в результате внешних обстоятельств. Если кто-то, просто чтобы смягчить свои воспоминания о каком-либо неприятном опыте, например о тяжелом экзамене или противной работе, из Schadenfreude [злорадства] принимает решение создать такие же трудности в будущем другого человека, он возвышает свою зависть до статуса Богини Судьбы. Однако под этот разряд не подпадают случаи, когда старший по объективно убедительным воспитательным мотивам (которые служат не просто для того, чтобы замаскировать зависть) навязывает что-либо тяжелое более молодому человеку с целью проверить его или закалить физически и духовно. Можно также понять настоящих любителей гор, которые пытаются помешать постройке фуникулера на самых красивых вершинах, потому что, по их мнению, только тот человек, который бросил вызов опасностям и трудностям восхождения, заслуживает того вида, который открывается в его конце. Здесь может проявляться ревность, но вряд ли зависть. Но человека, применяющего колдовство против незнакомца только потому, что в противном случае у того может быть более легкая жизнь, можно встретить в самых разных уголках мира и в самых разных культурах, причем часто его земляки специально указывают на типичность такого поведения; постоянное воспроизводство этого типа приводит к постановке фундаментального вопроса о том, какое человеческое влечение или какие мотивы с этим связаны, особенно с учетом того, что следы такого поведения время от времени можно заметить у наших благополучных современников.

По нашему мнению, это типично для базовой установки, на которой строятся другие, более сложные процессы зависти. Существование у человека такого базового импульса, независимого от его материальной ситуации в абсолютном выражении и направленного против кого-то (может быть, даже против незнакомца или чисто гипотетического персонажа), заставляет сомневаться в том, оправданно ли вообще утверждение, что объект зависти несет за нее ответственность (как утверждает, в частности, А. Рюстов). В нашем собственном обществе вандал, который, например, разбрасывает на дороге гвозди, потому что не выносит водителей автомобилей, может действовать под влиянием специфического рода зависти. Вполне осмысленно, что когда некоторые мечтают о прекрасной машине, они говорят себе: «Ну что ж, если я не могу ее иметь, по крайней мере я могу испортить удовольствие тем, кто может». Но примитивный человек, который только что испытал лишения или избежал опасности и хочет с помощью магии навлечь их на других, ни в коей мере не был спровоцирован своими жертвами. Он хочет утянуть других (которые, конечно, могут быть и его личными знакомыми) вниз, к тому уровню существования, на котором он сам одно время находился. Если в принципе существуют некоторые формы зависти, имеющие хоть какой-то «прогрессивный» элемент, то на этом конкретном действии лежит отпечаток репрессалий. «Раз я не могу отомстить судьбе за мои страдания, да и вообще, в моей культуре нет самого понятия “судьба”, на которой лежит вина за мою печальную участь, то я найду какого-нибудь другого человека и буду желать, чтобы на него обрушились такие же тяготы».

Классическое описание «черной магии» зависти дал Карстен на основании своих наблюдений за индейцами дживаро (хиваро): «Когда индейцы пытаются вызвать дождь магическими средствами, они почти всегда делают это исключительно из вредности, чтобы разозлить соплеменников или нанести им ущерб, особенно когда те путешествуют по реке. Когда в 1917 г. я возвращался из длительной речной экспедиции к ашуарам в среднем течении Пастасы, меня поразили ливни, которые продолжались неделями, так что уровень воды в Бобонасе повысился и сделал путешествие вверх по реке чрезвычайно тяжелым для моей состоявшей из индейцев команды. Когда мы наконец подошли к Канелосу, один из моих индейцев сказал, что он сделает так, чтобы дожди продолжались – пусть другим путешественникам приходится так же тяжело, как и нам»[64].

Возможно, нет зависти более чистой, чем зависть, обращенная на тех, кому, как мы считаем, достанется меньше лишений, страха и т. п., по сравнению с теми, которые мы недавно испытали и наконец преодолели. В этом случае завистнику нет совершенно никакого вреда от выигрыша других, который выражается в облегчении их жизненных обстоятельств. Исключительно память о собственном тяжелом прошлом заставляет его завидовать лучшей участи других. Этот род зависти, который сильно сдерживает прогресс общества, также встречается между поколениями одной семьи: отцы недовольны тем, что сейчас жизнь куда благосклоннее к их детям, чем это было во времена их юности. Такие всплески раздражения в семьях можно наблюдать и в промышленно развитых государствах Запада, и в большинстве примитивных племен, где молодое поколение получило некоторые преимущества за счет контакта с европейцами.

Зависть между поколениями

Традиция, с фатальным результатом для намеренных инноваций, утверждает: то, что было достаточно хорошо для отца, будет достаточно хорошо и для сына. Здесь мы имеем конфликт между поколениями. Старшие члены группы обычно негативно относятся к инновациям, которые апробируют или инициируют молодые люди; их чувства возникают из сравнения, которое сопровождается завистью или ревностью. Когда сын выбирает ту же профессию, что отец, или становится партнером в той же самой фирме, можно применить термин «ревность». Там, где инновации связаны с ростом престижа или комфорта и сын или какой-то представитель младшего поколения пробует ввести их в области, в которой отцы никоим образом не способны утвердить свой авторитет, больше подходит термин «зависть»[65]. То, что в некоторых случаях надо учитывать родительскую зависть к образовательным возможностям детей, было обнаружено в ходе последних исследований неиспользуемых образовательных возможностей.

Конечно, бывали и такие люди старшего поколения (в том числе отцы), которые глядели на предложенное молодым человеком новшество с доброжелательной улыбкой, поощряли и даже продвигали его. Если бы таких исключений из традиционных правил социального контроля не было, инноваций было бы меньше. Но иногда даже в случаях, когда старший объективно помогал младшему пробить свои новые идеи, в его поведении был различим оттенок досады.

Каждому понятно, что старшее поколение воздвигает препятствия на пути молодых из зависти к чужой славе. Похожие мотивы играют роль тогда, когда предложенная младшим инновация (открытие чего-либо или просто усвоение нового) скрывает воображаемый упрек старшему, который не додумался до нее сам. Однако мы проникаем в более глубокие слои эмоциональной жизни, когда пытаемся понять, почему старшее поколение, держа младших в спартанских условиях, старается запретить или принизить те вещи или институты, с которыми связано увеличение комфорта.

Между тем жестокие ритуалы инициации, распространенные в большом количестве примитивных племенных обществ и завершающие стадию детства, могут быть поняты как выражение общей экзистенциальной зависти, которую осознающие свой возраст члены племени чувствуют по отношению к тем, чья жизнь только начинается[66].

Глава 5. Развивающиеся страны: барьер зависти

Будущее, единственная область, где пожинаются плоды развития, открыто для подхода, основанного на сотрудничестве, для использования людьми, способными обмениваться идеями, знаниями, желаниями и координировать их. Но это возможно только тогда, когда страх перед завистью другого, перед возможным саботажем или злыми чарами с его стороны до известной степени преодолен. Никто в принципе не может иметь рациональных ожиданий по отношению к будущему, если у него нет реалистичного представления о том, каким может быть это будущее; но такой прогноз невозможно сделать, если каждый член группы старательно скрывает свой взгляд на будущее. Также внутри группы не могут сформироваться взгляды, стимулирующие социальное и экономическое развитие, если отдельные члены группы не способны в ходе искреннего обмена мнениями сравнивать, взвешивать и синхронизировать разные картины будущего. Однако именно этому мешает вечный страх того, что практически каждый, и в частности наш ближайший сосед, – это потенциальный завистник и что лучший способ защиты от него – изобразить полное равнодушие к будущему.

Жесткий харизматический лидер при определенных обстоятельствах может навязать другим свои собственные взгляды на будущее – ненадолго и при наличии внешней опасности (хотя были случаи, когда даже явной опасности было недостаточно, чтобы преодолеть запрет на совместную деятельность, вызванный завистью). Поскольку лидер не может делать всего сам, исполнение всего предприятия страдает от взаимных подозрений, обуревающих его сторонников.

Институционализированная зависть

Этот феномен выделил и описал Эрик Волф, специалист по южноамериканским крестьянским культурам и сельским сообществам. Он говорит об «институционализированной зависти», которая проявляется, например, в злословии, «дурном глазе», занятиях «черной магией» или страхе перед ней и других подобных феноменах. Волф цитирует других специалистов по этим сообществам – Оскара Льюиса, Джона Гиллина и Клайда Клакхона – отвергая романтическую концепцию, согласно которой общий коммунальный дух сельских общин и высокая степень «равенства» их жителей ведут к всеобщей доброжелательности.

«Институционализированная зависть» (насколько я знаю, Волф – единственный, кто использовал этот концепт) или всеобщий страх перед ней означают, что в общине мало возможностей для индивидуального экономического развития и нет контакта с окружающим миром, посредством которого она могла бы надеяться на прогресс. Никто не осмеливается демонстрировать что-нибудь, из-за чего люди могут подумать, что он более зажиточен. Инновации маловероятны. Методы земледелия остаются традиционными и примитивными, к ущербу всей деревни, потому что любое отклонение от традиционной практики наталкивается на ограничения, заданные завистью[67].

Такие же наблюдения, использующие термины «зависть», «рессентимент» и «Schadenfreude», можно найти в некоторых статьях американских культурных антропологов, которые в 1960-е гг. занимались темой человеческих взаимоотношений в крестьянских обществах.

Сол Тэкс объясняет наблюдавшиеся им у гватемальских индейцев отсутствие прогресса, медленные темпы движения к экономически продуктивным и рациональным моделям поведения условиями жизни в «маленьком сообществе, где все друг другу соседи и все соседи внимательно наблюдают друг за другом». В частности, Тэкс писал: «Невозможно исключить зависть и страх перед завистью или обвинения в жадности и страх перед такими обвинениями»[68].

На Гаити Дж. Э. Симпсон обнаружил, что крестьянин будет стремиться скрыть свое истинное экономическое положение, покупая несколько маленьких участков земли, а не один большой. По той же причине он не будет носить хорошую одежду. Он делает это сознательно, чтобы защитить себя от завистливой «черной магии» соседей.

Социальные науки построили множество теорий на предположении, что нормальный человек стремится максимизировать производство и собственность. Все современные люди, включая живущих в так называемых развивающихся странах, как будто бы желают самого большого возможного прогресса. Эти теории, однако, не учитывают того, что в огромном множестве ситуаций целью человеческой деятельности является уменьшение чего-то; что регулярно встречающиеся способы человеческого поведения имеют своей целью уменьшение активов, а не просто их замену на другие активы. Каждый, кто пытался описать зависть, указывал на чисто негативный характер этого феномена. Никто не должен ничего иметь, и никто не должен получать удовольствие. Одно племя североамериканских индейцев группы пуэбло демонстрировало начатки разделения труда. Различные магические и культовые задачи, например вызывание дождя, ритуалы плодородия, изгнание ведьм и т. п., были делегированы определенным «обществам» внутри пуэбло. Однако иногда другим жителям деревни приходило в голову, что магическая энергия этих «специалистов» в основном использовалась ради их личной выгоды. Тогда предпринимались шаги, чтобы уничтожить эти различия, и тех индивидов, которые как-то выделялись своим благополучием, возвращали к «общему уровню», разрушая их собственность, или, в менее тяжелых случаях, действовали с помощью официального предупреждения.