Кремль 2222. Петербург

– Слышали, что этот олух сейчас прогнал? Ну так чего стоите? Покидайте что сказано в рюкзак и отнесите к лесу, пусть подавятся!

Подчиненные у начальника укрепрайона оказались шустрыми. Не прошло и пяти минут, как стальная плита на входе вновь отъехала в сторону. Наружу вышли трое, прикрываясь большими стальными щитами с полустертыми надписями «Полиция». Четвертый шел сзади. Он и швырнул через головы товарищей объемистый рюкзак, который приземлился возле ног моего пленника.

Руки у амбала я оставил связанными, поэтому рюкзак он, повинуясь моему приказу, аккуратно запинал под сень деревьев. Там я и проверил содержимое. Что ж, забетонированные не обманули, всё честь по чести, хотя и по минимуму. Семь больших банок тушенки. Дюжина крупных серых сухарей, твердых как камень и отдающих плесенью. И две фляги с водой – одна литровая, похоже, американская. Вторая наша, еще советских времен, объемом ноль семьдесят пять. Похоже, даже и не восстановленная в «поле смерти», а сохранившаяся как есть – в СССР все, что для армии, делали на совесть. Сомневаюсь, конечно, что с таким объемом воды и пищи можно протянуть неделю, но это все же лучше, чем ничего.

– Лады, – сказал я. – Теперь отхлебни-ка, друг ситный, из обеих фляжек и на этом распрощаемся.

Амбал сделал кислую мину, но под стволом автомата ослушаться не посмел.

– Ну и ладушки, – сказал я. – Анья, развяжи ему руки.

Моя спутница, за все это время не проронившая ни слова, сноровисто выполнила приказ. Молодец девчонка. С понятием, где нужно говорить, а где лучше помолчать и делать то, что велят. Само собой, пока она развязывала пленного, ствол теперь уже моего ППС смотрел ему точно в лоб – так, чисто на всякий случай.

– Напарника развязывай сам, – велел я, когда Анья отошла в сторону, по-хозяйски сворачивая ремень и явно не собираясь возвращать его хозяину.

Амбал с хмурой мордой подчинился, после чего уставился на меня – чего еще, мол?

– А теперь быстро разделись, и домой, – сказал я.

– То есть, как разделись? – не понял пленный.

– Комбезы ваши скидывайте, – пояснил я. – И берцы тоже. Исподнее можете оставить. И поторопись, тебя за деревьями люди ждут.

Амбал скрипнул зубами, но ослушаться не посмел. Анья же кинула на меня осуждающий взгляд, но и на этот раз промолчала. И молодец. Да, я не благородный дон и на войне поступаю так, как поступают на войне. В лесу, вдали от жилья, я бы не стал грабить пленного вчистую, не по-человечески это. А тут ему до родного подземного каземата триста метров в труселях прогуляться, ничего, не растает. Нам же с Аньей новая камуфла, раскрашенная под наш российский лес, будет как нельзя кстати. Ее комбез, штопаный-перештопаный, на ладан дышит. И мой американский камуфляж цвета «урбан», заточенный под серые городские кварталы, в питерских болотах ну совсем не в тему. В общем увы, но придется незадачливым воякам отправляться домой в форме номер раз, трусы плюс майка.

Переодеваться мы с Аньей не стали, решив отложить это пикантное дело до привала, когда времени будет побольше, а враги – подальше. Поэтому мы просто в четыре руки быстренько упаковали всю добычу до лучших времен.

– Удачи вам на тропе войны, – напутствовал я освобожденных пленников, взваливая на спину располневший рюкзак. – Больше не попадайтесь.

– И тебе не кашлять, – невежливо отозвался амбал, в свою очередь взваливая на плечо товарища, тупо мотающего головой. – Еще встретимся, помяни мое слово.

Я усмехнулся. Угрозы от агрессоров в нижнем белье выглядят неубедительно.

Когда колоритная парочка скрылась за деревьями, Анья, собрав трофейные шмотки, неодобрительно покачала головой.

– Зря ты их отпустил. Утром они организуют погоню, пойдут по нашему следу. А так бы их было на двоих меньше.

Я пожал плечами:

– Это их право. Так же, как наше право – сопротивляться. Я же обычно свое слово держу независимо от того, кому оно дадено. Теперь же, если ты и правда видишь в темноте, пойдем уже к твоей Крепости, как договаривались. Ты дорогу-то обратную помнишь?

Она покачала головой.

– Старой дорогой идти нельзя. Болотные наверняка нас на ней поджидают. Придется дать крюк через Левашовский урман. Я помню старую карту, там должна быть тропинка.

Все сказанное Аньей мне не понравилось. Переться через какой-то урман, то есть густой лес, не зная дороги, причем ночью – дело заведомо гиблое. Хотя, в этих местах ночь была не то, что в разрушенной Москве.

На деревьях тут сплошь и рядом росли уродливые паразиты, смахивающие на половинки человеческого мозга, ожившие и присосавшиеся к коре. Так вот, эти извилины, бесцветные при свете дня, с наступлением темноты потихоньку начали мерцать ирреально-синим светом. В результате сейчас, когда солнце полностью село, в принципе, можно было обойтись и без факелов. Далеко не идеальная иллюминация, но, по крайней мере, видно, куда ногу ставишь. Болото, кстати, тоже мерцало какими-то гнилушками, оккупировавшими многочисленные кочки. Да и небо не совсем черным было, а каким-то темно-серым, будто его слегка подсвечивали с обратной стороны.

В общем, если б я был романтиком, всю эту ночную иллюминацию можно было бы назвать красивой. Но я суровый практик, прагматик и, возможно, зануда, думающий лишь о том, чтоб нас в этой распрекрасной флоре не сожрали и не подстрелили ненароком. О чем я Анье и сказал, вновь следуя за ней след в след.

– Я уже говорила, что ночью сестрорецкие ни в лес, ни в болото не сунутся, – отозвалась она. – Слишком осторожные, потому и выжили. А утром они, скорее всего, пойдут быстрее нас. Это их места, которые они знают намного лучше. К тому же заночевать где-то нам все-таки придется.

Да уж, это она в тему сказала. Усталость давала о себе знать. Перекусить и на ходу можно, чем мы, кстати, занимались, экономя время и уплетая холодную тушенку при помощи трофейных ножей. А вот поспать хотя бы пару часов на ногах, к сожалению, не получится.

Сейчас мы шли по берегу какого-то гнилого озера, поросшего слабо светящейся ряской, похожей на синий ковер. Уже по одному виду понятно, что купаться в таком озере чревато для здоровья. Особенно доставили толстые то ли корни, то ли щупальца, порой неторопливо возникающие из воды и так же медленно в нее погружающиеся.

– Впечатляет, – отметил я. – Богатая у вас тут растительность. Только не совсем понимаю, почему забетонированные так боятся ночью здесь гулять, – светло же.

Анья невесело усмехнулась.

– Нам пока что просто везет, – сказала она. – Болотные твари – дети по сравнению с лесными. Говорят, в этих чащобах водятся совершенно жуткие мутанты. Старики рассказывали, что, когда после войны многие деревья ожили и стали охотиться на всякую живность, местные люди стали молиться им, словно богам, и приносить жертвы. Страшные. Особенно в голодные годы. Детей связывали и оставляли ночью в живом лесу. А потом поутру находили их высушенные тела, похожие на пустую одежду с костями внутри. Но погибали не все. Некоторых живые деревья отпускали. Девочек. Которые через девять месяцев рожали страшных тварей. Представь, что будет, если человеческую самку оплодотворит своими семенами полуразумное дерево-мутант, питающееся кровью.

Не понравилось мне, как она это сказала насчет «человеческой самки». Но я ничего не сказал, так как представил…

И внутренне содрогнулся. Подумать страшно, что наделали люди со своими разборками, окончившимися Последней войной. Сами себя практически на ноль помножили, и дом свой, планету свою превратили в жуткий кошмар, который и шизофренику не приснится… Стоп. Это все рефлексии. А вот сразу за озером – лес. Стена деревьев, зловеще флюоресцирующая во тьме. Которую предстоит пройти, чтобы добраться до сердца города, построенного Петром Первым. Или до того, что осталось от того города после ядерного удара…

Кстати, когда мы подошли ближе к стене корявых деревьев, мне стало понятно, о какой такой тропе говорила Анья. Прямо на границе леса стоял врытый в землю столб из нержавейки, на котором была приварена стрелка-указатель «Тропа Ленина».

Ну да, точно. Где-то в этих местах скрывался от правосудия будущий вождь мирового пролетариата. В шалаше жил, книжки писал, которые потом взорвали сотни тысяч мозгов. И вынесли их не меньше – в основном пулями, выпущенными во имя идеи… Эх, мать вашу, люди-человеки! У одних идеи, у других идеи, каждый считает себя правым, а инакомыслящих – сволочами. И вылетают потом те праведные идеи из голов вместе с извилинами, вынесенные равнодушным свинцом. А правда-то у каждого своя, и не доказать ничего пулями, и потерянными жизнями тоже не доказать. Потому как истина на самом деле одна – ты мог бы жить, но просто умер раньше срока за чужую идею, записанную кем-то в тетрадке. Прям, блин, хоть книги не пиши. А то потом найдет кто-нибудь в твоей писанине идею и пойдет во имя нее крошить других, не согласных с нею…

– О чем задумался, Снар? – поинтересовалась Анья.

– Да так, ни о чем, – отмахнулся я. – Пошли, что ли.

Признаться, идти не хотелось. Уж больно агрессивно шумел лес, хоть и не было ветра. И ветви, лишенные листвы, шевелились слишком активно, словно на каждом корявом стволе засело по десятку голодных осьминогов. Не хотелось – но придется. Альтернативы-то все равно не предвидится.

Хорошо еще, что легендарная тропа не заросла деревьями и непролазным кустарником за все это время. Почему? Да кто ж ее знает. Может, почва идеями кровавого переворота пропиталась, и теперь на ней ничего не растет. Так или иначе, но дендромутантам, которые помимо корней научились и ветвями пропитание себе добывать, дотянуться до нас было несподручно. Тужились, скрипели, протягивая свои щупальца, но мы довольно свободно шли вперед, лишь порой уворачиваясь от слишком длинных и назойливых веток. Я даже было подумал, что так вот, не особо напрягаясь, через весь лес пройдем…

Зря подумал. Мечтать о хорошем вредно, примета такая. Лучше быть всегда готовым к плохому, а положительное, ненароком случившееся в жизни, воспринимать как незапланированный праздник.

Внезапно дорогу нам перегородил силуэт, на первый взгляд напоминающий двухметровую корягу, обвитую клубками шевелящихся змей. Благодаря подсветке мозговыми лишайниками, облепившими близлежащие деревья, присмотревшись, я смог различить некое подобие толстого туловища-ствола. Из него во все стороны торчали конечности-ветви, оканчивающиеся то ли шевелящимися лианами, то ли действительно змеями, причем угрожающе шипящими. А еще у этой коряги были глаза, похожие на угли, горящие багровым пламенем. И она двигалась. К нам. Медленно, уверенно так, мол, куда ж вы денетесь, родимые? Вот она я, судьба ваша неминучая.

– Это он, – в ужасе прошептала Анья. – Лесовек, рожденный человеческой женщиной от хищного дерева…

Я невольно оглянулся назад. Не хотелось мне как-то идти в объятия живой коряги. Конечно, «Бритва» отличное оружие ближнего боя, но уж слишком много у этого лесовека щупалец. Все равно что дайверу-профессионалу в клубок голодных осьминогов нырнуть с очень хорошим водолазным ножом «Игла». И пловец молодец, и оружие у него отменное, и головоногим вроде как положено людей побаиваться – но все же лучше ну их на фиг, тех осьминогов.

Но сзади тоже было не все идеально. Ветер дул нам в спину, и я услышал очень далекий звук, весьма похожий на визгливый крысопёсий лай. Уж не почудилось ли?

– Не везет, – прошептала Анья, побледнев так, что ее лицо стало напоминать посмертную маску. – Сестрорецкие вышли на охоту, не дожидаясь рассвета…

Понятно. Как говорил один мой американский друг, полная задница тем и плоха, что она – полная. Всегда удивлялся штатовскому обычаю все плохое сравнивать с пятой точкой – например, я в округлых дамских ягодицах не вижу ничего отрицательного. Но у каждого народа свой менталитет, и я, еще не до конца отошедший от своих заокеанских приключений, подумал как раз о ней. О полной заднице…

Но тут же пришла мне в голову и следующая мысль. Что в любом положении всегда есть выход, и если ты его плохо искал, то это только твоя проблема. Это уже наш менталитет, потому что там, где у американца полная задница и опущенные руки, у нас начинается усиленная работа мысли насчет поиска выхода из тупиковой ситуации.

Между тем коряга продолжала двигаться, вперив в нас немигающий взгляд пары своих угольков, удивительно напоминающих по форме человеческие глаза. Фантастично, невероятно, но – факт. С другой стороны, декоративная дионея запросто охотится на мух, и никого это не удивляет. В данном же случае мутировавшее дерево просто шагнуло немного дальше, приподнявшись на следующую ступеньку эволюции.

Но нам от этого было не легче. Гибкие щупальца-лианы рассекали воздух, словно пастушьи хлысты, корявый лесовек, полностью заблокировав тропу, довольно шустро перебирал корнями, а позади уже явственно слышалось гавканье крысопсов, похоже спущенных с поводка…

Я вскинул автомат и дал короткую очередь, целя по красным глазам.

ППС не подвел, стрекотнул исправно, и я даже порадоваться успел, так как понял, что даже без пристрелки нового оружия попал куда целился. Невеликий подвиг для снайпера перечеркнуть очередью с десяти метров два красных глаза, но все равно приятно, особенно когда удачно отработал по такому чудовищу…

Но оказалось, что радовался я рано.

Глаза дендромутанта и вправду потухли. Но через мгновение в черной массе полыхнули семь новых отверстий-глаз, как раз в тех местах, куда попали мои пули…

– Ладно, скотина деревянная, – проворчал я, бросая свой автомат напарнице и следом скидывая с себя сначала рюкзак, а потом потрепанную американскую куртку. Жаль конечно, добросовестно ее Анья заштопала. Но ходячему дендромутанту нужна добыча. Объемная такая, пропахшая человеческим потом, пропитанная живым теплом.

И он ее получит.

Свернуть куртку подкладкой наружу в объемный сверток – две секунды. Еще секунда – размахнуться и метнуть ее в шевелящееся переплетение ветвей. И сразу следующее действие. Заорать дурниной: – Ложись! – одновременно сбивая с ног замершую на месте Анью…

Кстати, непростое это дело оказалось. Девчонка-то крепкая и подвисла капитально от страха, как это случается порой даже с очень сильными женщинами (чего скрывать, и с мужиками – тоже). Пришлось сбить напарницу подножкой, и тут же, извернувшись в воздухе, подстраховать, чтоб лицом в землю не ткнулась. Сложно провернуть такое, падая одновременно с объектом трепетной заботы. Но мне удалось, правда, при этом сам изрядно приложился затылком об землю, аж в голове загудело. Но бывало и хуже, поэтому на мелочи в виде звезд перед глазами, подсвеченных синим, особого внимания я не обратил. Потому, что усиленно думал о том, не выйдет ли моя задумка боком и для меня, и для Аньи.

А потом впереди хлопнуло, примерно как если бы дендромутант решил отпраздновать победу и всеми своими щупальцами одновременно открыл дюжину бутылок шампанского. Следом над моим ухом свистнуло, а в лицо резко ударило… земляным комом, вывороченным из тропы. Потому что, если б осколком долбануло, вряд ли я бы смог анализировать последствия взрыва. А такое вполне могло случиться – РГД-5, пусть даже завернутая в куртку, в радиусе десяти метров оружие страшное. То есть, рисковал я сильно, отправляя агрессивной коряге заокеанский презент с российским сюрпризом внутри. Но мне повезло. Судя по тому, как смачно ругнулась Анья, ей – тоже.

А вот подслеповатому дендромутанту – нет.

Пожадничал он, схватился за подношение всеми своими лианами, видать, привык к жертвам, запакованным в ношеную одежду.

Только на этот раз подарок оказался не только несъедобным, но и фатальным.

Прямо перед моим лицом что-то смачно шлепнулось. Я поднял голову. Ну да, оторванный кусок лианы-щупальца, извивающийся, брызжущий густым соком из разлохмаченного утолщенного основания… Или кровью? Все может быть, но мне это как-то не очень интересно. Гораздо важнее рассмотреть, что стало с дендромутантом.

Наконец рассмотрел. Взрывом его отбросило на обочину. При этом большинство гибких ветвей-щупалец оказались размочаленными в лоскуты, а верхняя часть «туловища» просто раскололась надвое, будто по ней гигантским топором саданули. Тем не менее, дендромутант все еще судорожно дергался, словно разрубленная лопатой змея. Но ясно было, что это уже не попытки подняться и напасть на врага, а агония. Посмертные сокращения… по-настоящему живого существа. Я это понял, когда оно застонало. Тихо, жалобно. По-человечески…

Но во мне ничего не шевельнулось, ни жалости, ни сочувствия. Такой вот я бездушный чурбан, что ни капли не жаль мне умирающих врагов, только что пытавшихся отнять мою жизнь. И плевать, мутант он, живое дерево или двуногий хищник с автоматом. Не лезь – и живи себе долго и счастливо. А полез – не обессудь.

Между тем многоголосый лай становился все ближе, и это вселяло серьезную озабоченность. Даже и не знаю, кто опаснее – эта вот древесно-мясная пакость, что корчится в траве, или же свора крысопсов, натасканных на убийство человека. Эта одомашненная тварь обычно отличается от бездомной крысособаки размерами и агрессией, которую может контролировать только хозяин. Более мелкие крысособаки отважны, особенно в стае, но если чувствуют, что могут схватить трендюлей, немедленно сваливают от греха подальше. Массивного же крысопса остановить может лишь окрик хозяина, остальные тормоза ему по барабану. Таких вот тварей вывели в людских общинах всего за два-три поколения, скрестив одичавшую крысособаку со считаными экземплярами выживших догов, питбулей и ротвейлеров. На выходе получилось живое оружие, по функционалу смахивающее на наземную торпеду. Запустил по цели – и ждешь закономерного результата.

– Ложись, – сказал я Анье, боковым зрением фиксируя подергивающегося дендромутанта. Девушка непонимающе хлопнула ресницами.

– Ложись, говорю, – повторил я, укладываясь брюхом прямо на голую землю и укладывая на рюкзак ствол автомата. Все просто. Ежу и даже необстрелянному новобранцу ясно, что работать из огнестрельного оружия по шустрым движущимся целям лучше в положении лежа. Тем более – в полумраке местной фосфоресцирующей ночи. И упор устойчивее, и сам ты незаметнее, и мишень из тебя неудобная получается. В том числе и для живых торпед, уже маячивших на недалеком горизонте.

Их было четверо. Крупных, яростных, быстрых. Но пуля все равно быстрее. И уйти от нее ой как непросто, особенно когда ты разогнался до автомобильной скорости.

Крысопсы явно почувствовали, что в них целятся, и хором попытались натуральным образом на бегу «качнуть маятник»…

Получилось неважно. Живая иллюстрация к тому, как ментальные способности могут сыграть с их обладателем злую шутку.

Тропа была широкая, но не настолько, чтоб на ней хитрыми маневрами заниматься. Два пса столкнулись мускулистыми боками, отчего крайняя из зубастых машин для убийства, визжа, улетела в кусты. Очень хорошо. Когда счет идет на секунды, чем меньше мишеней, тем лучше.

Я нажал на спуск, плавно ведя стволом автомата, словно длинным черным ластиком правя жутковатую картину. ППС не имел переводчика режима огня, но при этом бил очередями довольно задумчиво, с заметными промежутками между выстрелами. Уже со второй очереди я приноровился работать из него экономно, выпуская максимум по две пули за раз.

Получалось прицельно… но не особо эффективно. Я словно в заметном фильме видел, как дергалась крысопесья плоть, когда в нее бил раскаленный свинец, как брызгала во все стороны кровь из ран, как порой отлетали в сторону клочья плоти, выдранные пулями из живого тела.

Но на скорости живых торпед это почти не сказывалось. Твари продолжали бежать прямо на нас, явно решив сдохнуть, сжав челюсти на наших шеях…

Я немного приподнял ствол автомата и длинной очередью выпустил остаток магазина прямо в раскрытую пасть самого шустрого пса.

Это подействовало.

Псину аж приподняло над землей – и швырнуло на того, кто несся за ним, отставая на два корпуса. Второй, не поняв, что произошло, немедленно впился зубами в горячую плоть предполагаемого противника, и обе твари покатились по земле, с рычанием кромсая друг друга челюстями, похожими на медвежьи капканы.

Правда, еще оставался третий крысопес. Самый медлительный, а может, просто самый умный. Из тех, кто предпочитает сначала посмотреть, как трудная работа продвигается у других, и лишь потом браться за нее, учтя чужие ошибки.

Так или иначе, улучив момент, третий прыгнул. Молча. Эдакая серая тень с блестящими, немигающими глазами. Я только и успел, что вскинуть вверх руки, сжимающие автомат…

А потом меня ударило, словно молотом. Да так, что едва не вырвало из рук оружие, от чего я проехался назад на животе пару метров. Плечи и локти, принявшие на себя нехилую нагрузку, сразу заломило, но я ухитрился перевернуться – если не получается встать, все-таки драться с собакой лучше как с человеком, лежа на спине. Авось получится воткнуть пальцы в глаза или гениталии расплющить, если противник ошибется.

Но крысопес пока что не ошибался. Пасть захлопнуть у него не вышло – все-таки ППС не кость, и даже не деревянная палка, перекусить не получится, а мне с самого начала повезло заклинить живой капкан автоматом. Но дальше все было плохо. Мутировавшая тварь обладала короткими, но острыми когтями, которыми она неслабо деранула меня по груди, животу, плюс правое бедро задела, вконец разодрав штанину. Когда на тебе ничего, кроме футболки, оно весьма чувствительно. Еще десяток раз пройдется так по живому, и кишки мои полезут наружу.

Поэтому я рванулся изо всех сил, понимая, что из этого положения вряд ли у меня получится скинуть с себя тяжеленную тушу, – и немало удивился, когда мне это удалось. В момент моего рывка псина вдруг обмякла. Ее тело стало аморфным, словно мешок с дерьмом, и мне хоть и с трудом, но удалось вывернуться из-под неожиданно расслабившегося мутанта.

Моя рука немедленно метнулась к «Бритве», висящей на поясе… но добивать тварь не потребовалось. В ее загривке уже торчал нож, всаженный по самую рукоятку точно меж шейными позвонками крысопса. А над ним стояла Анья, вскинув автомат и целясь в темноту, откуда на нее так же молча надвигалась еще одна туша с глазами – мутант, ранее сбитый с дороги своим же собратом.

Сделать я ничего не успел. Последовала длинная очередь, которая буквально изрешетила крысопса, швырнув его обратно на обочину, – с расстояния в пять метров автомат, стреляющий пистолетными пулями, штука, завораживающая своей эффективностью. Хотя надо очень постараться, чтобы всадить все пули в движущуюся мишень, – у крысопсов болевой порог ниже плинтуса. Но у Аньи получилось.

Между тем оставшийся пес наконец сообразил, что рвет он мертвое тело своего же собрата. Бросил безвольную тушу, повернул башку в нашу сторону…

Бьюсь об заклад, на мгновение в ничего не выражающих глазах твари мелькнуло вполне человеческое понимание. Понимание ситуации, в которую если ввяжешься, то просто присоединишься к дохлым собратьям, валяющимся на земле.

Крысопес прикинул что к чему (честное слово, прям на морде у него отразилась усиленная работа мысли), подобрал кровавые слюни, развернулся и не спеша побежал себе в сторону болот. Что характерно – не назад по дороге, к хозяевам, которые вряд ли погладят по шерстке за невыполненное задание, а совсем в другую сторону, навстречу новой жизни.

– Ну и молодец, – сказал я, поднимаясь с земли. – Будет теперь на сестрорецких болотах свой крысособак Баскервилей.

– Что? – не поняла Анья, переводя на меня взгляд, но все еще не опуская автомат.

– Ничего, – отмахнулся я, наклоняясь к псине, так и не выпустившей из пасти мой автомат. – Спасибо тебе.

– Ты это мне или собаке? – выдохнула девушка, наконец опуская оружие.

– Тебе, – усмехнулся я уголком рта. Если она может шутить после такого – значит, нормальная у меня боевая подруга. С такой не страшно и в огонь, и в воду… Вот в постель, конечно, страшновато, уж больно глазищи у нее… нестандартные. Но, с другой стороны, уже и попривык я к ним маленько, а все другие достоинства Аньи с лихвой перекрывают эту маленькую нестандартность. Например, вот так нож всадить псине под череп далеко не всякий мужик сможет. Тут и сила нужна, и, хммм… практика.

– Где научилась? – поинтересовался я, берясь за рукоять НА-40 и выдергивая нож. Пришлось поднапрячься, так как позвонки неслабо зажали узкий клинок.

– Нас с детства тренировали убивать, – пожала плечами девушка. – Здесь если не умеешь отнимать жизнь, ее отнимут у тебя. Все просто.

Я кивнул. Действительно, несложная аксиома для мира постапокалипсиса. Впрочем, и в доапокалипсисе то же самое. Или ты сожрешь конкурентов, или они загрызут тебя, пусть в переносном смысле. Поэтому чтобы выжить, ты должен иметь клыки и уметь ими пользоваться.

– А что делать тому, у кого нет клыков?

Черт! Похоже, я задумался и проговорил свои мысли вслух.

– Вырастить, – ответил я, вытирая окровавленный клинок об шкуру мертвого крысопса. – Вырастить, заточить, и научиться кусаться. Как ты, например. Женщинам по рождению не положено быть воинами. Но ты – воин, и в этом мире это дорогого стоит.