Кремль 2222. Петербург

Мне этих двух секунд вполне хватило, чтобы подскочить к девчонке, полоснуть «Бритвой» по ее путам, заорать дурным голосом: – Беги!!! – и получить мощный пинок под правую лопатку, от которого я не смог увернуться – уж больно быстро мелькнула когтистая лапа, хозяин которой решил использовать мою тушку на манер футбольного мяча.

Я только и успел, что выдохнуть, иначе быть бы моим ребрам сломанными, как пить дать. А так, похоже, обошлось, правда, на ногах устоять не получилось. Хорошо, что падать правильно научен, причем навык доведен до рефлекса. Рухнул на землю, кувырнулся, и снова на ногах в полуприседе. Молодец, блин, супергерой хренов. Не уследил, как главарь болотной банды подскочил сбоку и от души да с разгону выписал мне по телу незаурядный пинчище. Кстати, спасибо, что так. Мог бы и тесаком своим рубануть…

Хотя нет, не мог. Применить привычное холодное оружие главарю помешал ритуальный автомат, болтающийся на мускулистой шее заместо галстука. Размахнуться от души не дал, что монстра изрядно разозлило. Зарычал он, полоснул тесаком по брезентовому ремню, отбросил в сторону бесполезную и громоздкую побрякушку и прыгнул вперед, взревев при этом жутко:

– Ономойнахрр!!!

Вот, значит, как. Стало быть, если я правильно понял, обозначил электорату, чтоб не лезли, не отнимали у начальства славу победителя. Ладно, куча зеленого дерьма, я тебе покажу, как подло пинаться сзади.

Когда широченный замах виден за километр, бежать от него не надо – скорее всего, не успеешь и по затылку огребешь неслабо. В моем случае – фатально, ибо и тесак, и конечности вожака весьма длинные. Единственно верный ход в этом случае шагнуть вперед, под занесенную лапу, перехватить ее и свободной рукой отработать противника как сочтешь нужным. Если не вооружен, можно в горло ударить, по глазам или в пах, выбирай что больше нравится. Ну, а если в твоей руке зажат нож, способный разрезать что угодно, в том числе и пространство между мирами, то фантазируй как душе угодно.

Ну, я и не придумал ничего лучшего, как полоснуть «Бритвой» по мускулистой лапе, чувствуя, что еще доля секунды – и ни фига я не удержу скользкую и невероятно сильную конечность.

Эффект превзошел все ожидания. Лезвие легко прошло сквозь плоть, без какого-либо сопротивления рассекло лучевую и локтевую кости и вышло наружу… оставив в моей руке отсеченную лапу, в мгновение ока ставшую еще более осклизлой от темно-вишневой крови, хлынувшей из обоих обрубков.

Уж сколько времени шастаю я с этим ножом по разным мирам, а все равно не перестаю удивляться его свойствам. Правда, делаю я это обычно после боя. Во время серьезной драки изумление чревато, ибо можно остаться на поле боя навеки с застывшей маской удивления на холодеющем лице. Поэтому я просто отбросил в сторону отсеченную, судорожно сокращающуюся конечность, одновременно нанося второй длинный удар ножом по горлу противника, с подворотом кисти изнутри наружу. Иначе любой порез в бою бесполезен, в лучшем случае только кожу рассечешь да разозлишь врага. Мне же надо было минимум до трахеи достать, а еще лучше – до сонных артерий.

Достало и до того, и до другого, и даже до позвоночника. Зеленый дернулся, захрипел – и его голова в лучших японских традициях откинулась назад, повиснув на лоскуте кожи. Из широкой раны меж покатых плеч плеснул вишневый фонтан, впрочем, очень быстро потерявший напор и превратившийся просто в кровь, текущую по груди трупа, каким-то чудом все еще стоящего на ногах.

А потом я услышал… выстрел.

И второй.

И третий…

Кто-то стрелял одиночными за моей спиной – и стрелял не в меня, за что ему большое и искреннее спасибо.

Я резко развернулся, на всякий случай уходя с возможной линии выстрела, – и увидел ту самую девчонку в рваном комбинезоне. Очевидно, что моему совету бежать отсюда со всех ног она не последовала. Вместо этого освобожденная пленница подобрала автомат и сейчас довольно профессионально палила в зеленых, приняв положение для стрельбы с колена.

То есть, спасибо нужно было говорить ей, причем не только за то, что она не в меня выпускала пулю за пулей. Осознав, что их вожака какой-то невзрачный тип разделывает, словно барана, электорат вышел из ступора, оскорбился до глубины души и ломанулся мстить гаду, то есть мне, мешая при этом друг другу.

Полагаю, я бы точно огреб дубиной по макушке, если б не девчонка. В двух шагах от меня мордой в грязи валялся крупный мутант с развороченным затылком. Такое выходное отверстие оставляет обычная автоматная пуля, пробившая каску, от удара кувырнувшаяся в мозговом веществе и вышедшая наружу. В данном случае каску заменила толстенная лобная кость болотного жителя, которая, впрочем, не спасла мутанта от выноса мозга.

Рядом с трупом теперь уже безмозглого почитателя главаря валялся еще один, грустно глядя в небо единственным глазом. Вместо второго в глазнице имелась небольшая белесогнойная клякса: автоматная пуля с близкого расстояния шьет очень аккуратно, это тебе не экспансивная пуля двенадцатого калибра, для которой снести треть башки – плевое дело.

Между тем девчонка продолжала хладнокровно стрелять одиночными, явно экономя боеприпас и охлаждая раскаленным свинцом слишком горячие головы. Однако мутов смерть товарищей не особо впечатлила. Они перли вперед, и лишь трупы под ногами да вопящие от ярости кореша мешали им разорвать нас на кусочки.

А мы с девчонкой как-то сразу поняли друг друга без слов. Я сделал шаг вперед, рубанув «Бритвой» снизу вверх по особенно наглой харе, присел, уклонившись от когтей, просвистевших над моей головой, и резанул по брюху твари. Удар «восклицательный знак» эффективная штука. Втыкаешь хорошо заточенный нож в намеченную точку и протаскиваешь его сквозь плоть противника, располовинивая внутренние органы. В данном случае удар пришелся в брюхо, и мут растерянно охнул двумя половинками пасти, не зная, за что хвататься – то ли за разваливающуюся морду, то ли за кишки, толстыми червями посыпавшиеся из брюшины.

Пока я разбирался с мутом, девчонка успела подстрелить еще двоих, тянувших лапы к моей драгоценной физиономии.

– Неплохо, – рыкнул я, вспарывая грудную клетку следующего урода. Тут все оказалось проще: разрезанное надвое сердце останавливается сразу. Главное успеть отпрянуть в сторону, чтобы не быть придавленным габаритным телом, падающим на тебя.

Со стороны, наверное, это могло выглядеть сюжетом для дешевого боевика. Грязный мужик мечется меж здоровенных мутантов, а те ничего с ним сделать не могут и дохнут один за другим. На самом деле, любой низкобюджетный фильм про драки можно сделать кассовым, если пригласить в него реального сталкера, имеющего опыт так называемого траншейного боя, то есть махалова в ограниченном пространстве. Здесь все решает не сила и не габариты противника, а – не поверите – геометрия. Враг бежит на тебя по прямой, называемой линией атаки. Пусть бежит, не надо прыгать на него с криком «Банзай!», ты ж не камикадзе, чтоб умереть со счетом жизнь за жизнь. Просто шагни в сторону, а лучше по диагонали к линии его атаки, мягко, без особого усилия сдвинь в сторону тянущиеся к тебе руки-лапы, ткни ножом, или даже кулаком, скажем, под мочку уха – и всё. Твоя точно рассчитанная геометрия победила чужое желание убить тебя, рассекла тупую атаку противника биссектрисой твоего искусства. Которое ни разу не киношное чудо, а просто знание элементарнейших принципов траншейного боя.

Кстати, есть еще один закон любой драки. Как только толпа осознает, что ее бьют больно и порой даже летально, рано или поздно наступает перелом в сознании. «Мы не смяли, не разорвали, не победили! Корёжат, режут, бьют – нас! Значит, ну его на фиг высокие материи и красивые слова, своя зеленая задница дороже». Это называется сломленный боевой дух, самое страшное, что может произойти с любой армией. Или с толпой, стихийным скоплением простейших элементов, подчиненных одной идее. Стихийно напали, все разом поняли, что не прокатило, – и внезапно распадается грозная толпа на отдельные элементы, спасающие свою, и только свою драгоценную шкуру.

Зеленые, обильно забрызганные кровью своих товарищей, разом прыснули в стороны, и вот уже нет никого на поляне. Только я, девчонка с автоматом, и около дюжины трупов болотных жителей.

– Нормально, – сказал я, устало опустившись на толстый корень сгоревшего дерева. Все, что хотелось сейчас, это прислониться спиной к черному стволу и расслабиться хоть на пару минут. После скоротечного рукопашного боя на выживание это самое главное – две минуты покоя.

– Нормально, – повторил я, усилием воли расслабляя пальцы, сжимающие рукоять «Бритвы». – А ведь еще несколько секунд, и они бы нас сделали.

Девчонка смотрела на меня не отрываясь… и тут я понял, что глаза у нее не совсем обычные. В бою смотришь «рассеянным зрением», как завещал великий японский мастер меча Миямото Мусаси. Мелкие детали расплываются, зато видишь сразу всё, что происходит перед тобой, и можешь реагировать на действия нескольких противников. А вот после битвы порой расслабишься, присмотришься к тому, с кем только что крошил супостатов, – и немного не по себе станет.

Как сейчас, например.

Девушка была нереально, фантастически красива, но глаза у нее были практически белыми с крохотной точкой зрачка посередине. Радужка, может, все же чуть темнее белка, но это сильно под вопросом. Но, тем не менее, этот феномен не заставлял брезгливо отворачиваться от лица, совершенного в остальном. Идеальная форма лица, плавный изгиб бровей, густые ресницы, тонкий нос и полные, яркие губы вкупе с длинной шеей и высокой грудью, волнующе вздымающейся под рваным комбинезоном, нивелировали недостаток пигментации радужки.

Да и недостаток ли?

Абсолютное совершенство подсознательно раздражает осознанием, что тебе самому далеко до идеала. Тут же завистливое подсознание спокойно. Мол, «никто не идеален», «все не без недостатков» и т. д., и т. п. Плюс либидо снизу сомневается, а не офигел ли ты, мужчина, по своим Зонам шастая? Глаза ему не нравятся, эстет хренов. Ты остальное-то видел? Если же не рассмотрел чего как следует своим «рассеянным зрением», так сфокусируй гляделки, осознай и проникнись тем, что тебе привалило незнамо за какие заслуги. И поневоле делаешь вывод, что и не изъян это, а изюминка, придающая девушке свой индивидуальный, неповторимый шарм.

Я кашлянул в кулак, немного смущенный собственными мыслями, и произнес, невольно отводя глаза от полуобнаженного бюста красавицы:

– Ну, так может, это… коль такие дела… познакомимся? Я…

«Вот чёрт! Не позывным же ей представляться… Ладно, пусть будет псевдоимя, полученное мной уже не помню в каком из миров, в которых мне доводилось шастать».

– Я – Снар. А тебя как зовут?

Девушка продолжала смотреть на меня, но теперь в ее взгляде сквозило непонимание.

– Снар, – повторил я, ткнув себя в грудь и внутренне сожалея, – похоже, нормально познакомиться не удастся. Это не шок после боя, это явно языковой барьер.

Девушка облегченно вздохнула и произнесла:

– Анья.

Голос у нее был под стать внешности – мелодичный, словно журчание весеннего ручья. Она сказала еще что-то – и, естественно, я ничего не понял. Хотя голос этот можно было слушать и без перевода. Бьюсь об заклад: будь она певицей в моем мире, вся эстрада планеты Земля нервно травила бы себя никотином, поскрипывая зубами от зависти.

– Извини, не понимаю, – развел я руками. – А жаль.

Мне действительно было жалко, что не удастся пообщаться с ней. Было весьма любопытно, что она забыла в этих болотах, где научилась так стрелять из автомата, откуда могло взяться в этой глуши оружие моего мира. И вообще, неплохо было бы выяснить, куда это занесло меня на этот раз. Похоже, моя «Бритва» имела какое-то своё, очень абстрактное мнение насчет того, в какой из миров Розы отправлять своего хозяина, когда тому в очередной раз приспичит свалить не пойми куда в поисках приключений.

«Ага, приключений у тебя было мало, – мысленно съехидничал я. – Не пора ли уже остепениться, найти себе такую вот сталкершу с навыками прикрытия моей драгоценной спины и варки хотя бы каши, ибо современные красивые девушки зачастую не знают, с какой стороны к сковороде ручка приделана. Только, конечно, хорошо было бы немного понимать, о чем она говорит, – хотя бы в первое время. Дальше-то все равно мужику не судьба понять, что от него на самом деле хочет его половина, как ни старайся. И от знания ее языка это никак не зависит…»

Между тем Анья догадалась, что я ни слова не втыкаю из того, что она там себе мурлыкает. Тряхнула головой решительно, проверила магазин АК на наличие патронов (ай, молодец!), убедилась в их отсутствии (я-то на автомате считал выстрелы, так что для меня отсутствие боеприпасов не было секретом. Но это уже следующий уровень, для девчонки прекрасно и то, что стрелять умеет и магазин после стрельбы проверяет). После чего еще раз посмотрела на меня и кивнула – пошли, мол, чего расселся.

Вот, значит, как. У нее на меня есть планы. Это радует, так как у меня с планами было не очень. До этого «Бритва» выкидывала меня в места, где я хоть как-то мог ориентироваться. Тут же – без вариантов. Может, в этом мире лес да болота тянутся на сотни километров, и пока найдешь местных сапиенсов, сам одичаешь. Примут за лешего, да и завалят за здорово живешь в рамках борьбы с нечистой силой. Так что хочешь, не хочешь, а предложение красотки обжалованию не подлежало.

– Ладно, дамы вперед, – проворчал я, слегка уязвленный тем, что эта кавалерист-девица эдак свысока кидает жесты своему спасителю. Хотя это, конечно, во мне сейчас самолюбие слегка взбрыкнуло. По большому счету, спасать себя она меня не просила и, кабы не начала стрелять, мой акт справедливого возмездия зеленым душегубам мог закончиться для меня весьма плачевно.

В общем, пошел я за ней, стараясь ступать след в след, – когда кто-то знает дорогу, а ты в местных дебрях дурак-дураком, то не выпендривайся, а иди за тем, кто владеет информацией, для тебя недоступной. Это и в жизни так: если кто в своем деле профи, не старайся казаться умнее там, где он собаку съел. Будет выглядеть глупо, смешно и нелепо. Потому и шел я за ней, осознавая, что уж сзади она – точно совершенство, до которого силиконовым модницам моего мира как отсюда до Пекина в позе угнетенного египтянина.

Похоже, места эти Анья знала не особо, так как часто останавливалась, принюхивалась, словно волчица, раздувая ноздри, после чего возобновляла путь. Ну и ладно, как говорится, мастеру виднее. Я лишь для себя отметил, определяясь по мхам и лишайникам, что идем мы на запад и, судя по влажности и запахам, понемногу приближаемся к большой воде – может, к нехилому озеру, а может, и к морю.

Но до большой воды мы не добрались. Внезапно лес расступился, и мы оказались на берегу небольшого круглого водоема. Берег был завален крупными валунами, гладкими, словно отполированными, а над водой курился пар, словно она была сильно нагретой.

Девушка повернулась ко мне, усмехнулась уголком рта и показала жестом – раздевайся, мол. После чего, нимало не смущаясь, сбросила с себя свои лохмотья и нырнула в воду. По поверхности водоема пошли грязно-бурые пятна. Неудивительно после кровавой бойни с зелеными. Это ж если я сейчас последую примеру красотки, природная ванна разом превратится в вонючую лужу…

Между тем Анья вынырнула на поверхность и помахала мне рукой – чего, мол, тормозишь? Или гигиена у вашего брата не в почете и окопные вши – ваши лучшие друзья?

– Слышь, сталкер, хорош отмазываться перед самим собой, – проворчал я, развязывая шнурки своих неубиваемых американских берцев. – Совсем одичал, бирюк зоновский. Его юная леди приглашает к совместному купанию, а он кочевряжится – мы, мол, не из таких…

При этом копошился где-то внутри меня червячок на тему, что женился-то ты почти по всем правилам, а вот развелся по-английски – ушел не попрощавшись, причем дважды. Но этого подлого беспозвоночного я задавил немедленно аргументом жестким, как каблук берца. То, что ты в себе похоронил, выкапывать не нужно. В лучшем случае это некромантия, в худшем – глумление над трупами. И то, и другое наказуемо, прежде всего жесткими моральными переживаниями, которые никакому нормальному мужику на фиг не упали – если тот мужик, конечно, нормальный, а не злостный мазохист со склонностью к суициду. В общем, задавил я того червяка, скинул грязную камуфлу, только что не стоящую колом от подсохшей грязи, – и полез в водоем.

Причем полез именно помыться, а не всякие там шуры-муры крутить. В условиях постапокалипсиса возможность смыть с себя пот, грязь и чужую кровь гораздо важнее мимолетной связи с первой встречной леди, пусть даже безумно красивой. Конечно, у нас, бродяг, шкура дубленая, добросовестно обработанная ветрами, дождями, ночным холодом и летним зноем. Тем не менее, вши и разнообразные кожные болезни на фоне отсутствия гигиены появляются моментом, и потому каждый уважающий себя сталкер не упустит возможности ополоснуться и постираться хоть в ледяном ручье, хоть в более-менее чистой луже. А все остальное – потом.

Впрочем, девчонка, заманив меня в озерцо, казалось, тут же потеряла ко мне интерес и принялась вдумчиво мыть голову в реально горячей воде. Интересно, кстати, с чего это она такой банной температуры? Ключи, что ли, горячие на дне? Хотя, какая разница. Главное, что она есть, а все остальное вторично.

Минут десять я с остервенением соскребал с себя последствия купания в болоте и бойни с его обитателями. И настолько увлекся, что аж вздрогнул, когда ощутил на своей спине прикосновение чего-то более горячего, чем вода в странном озерце. Горячего и мягкого, податливого, словно женская грудь коснулась меня сзади…

Боясь поверить наваждению, я повернулся – и увидел глаза. Светлые, словно потухшие звезды с притяжением, которому невозможно сопротивляться. Да я и не пытался. Показалось мне, что я слишком долго мотался между мирами в поисках незнамо чего и вдруг нашел. Не счастье, нет, а что-то другое. Глаза вот эти, глядящие на меня не мигая, словно в самую душу заглядывающие. Это совершенное тело, жесткое во время боя, словно клубок струн, а сейчас мягкое, податливое, пластилиновое, в котором так и хочется утонуть, раствориться в нем и забыть обо всем…

…Не знаю, долго ли продолжалось это наваждение на самом деле. Мне показалось, что примерно пару жизней прожил я за то время, восхитительных жизней, наполненных бешеным ритмом сердец, бьющихся в унисон…

А потом все кончилось. И оказалось, что лежу я на берегу странного водоема, тупо уставившись в серое небо Зоны, а девчонки и нет, будто наваждение это было, мираж над болотом…

Хотя нет, вон справа что-то плеснуло раз, потом второй.

Я с трудом поднял чугунную голову, тяжелую, словно с хорошего похмелья. Ага, вон она, Анья, в водоеме деловито стирает свой комбез и даже не глядит в мою сторону, будто и не было ничего. А, кстати, вообще – было что? Помню влажное касание, которое спиной ощутил, глазищи ее жутковато-прекрасные помню, а дальше все будто в тумане. Но хорошо было, это точно. Только вот после этого «хорошо» ощущение пустоты во всем теле и кирпича в башке вместо мозгов, тяжелого и угловатого.

Словно почувствовав мой взгляд, девушка подняла голову и усмехнулась едва заметно, уголками рта.

– Очнулся? – поинтересовалась она. – Хорошо. Потому что ночью болотные соберут своих и устроят большую охоту. Тогда нам не уйти. Пока светит солнце, они медленные, будто сонные. Зато ночью в этих местах им нет равных.

Я хотел было возмутиться, мол, ничего себе сони, еле отбились от этих медлительных тварей, еще б немного, и…

И тут меня осенило, что я понимаю ее певучую, мелодичную речь, причем так, будто вырос с этой девчонкой в одном дворе.

– Удивляешься, что теперь понимаешь меня? – вновь усмехнулась она. – На самом деле, учить язык просто. Нужно лишь слиться с его носительницей, чтобы ваши тела и души стали одним целым, – и тогда невозможное становится возможным.

– Надо признать… это самый приятный способ учить языки, – с трудом проговорил я. Головная боль не способствует беседам, к тому же голосовым связкам с непривычки приходилось трудновато. Произношение обычно оттачивается годами, а тут приходилось тренироваться на ходу – вся база-то в голове, которая, скорее всего, потому и разламывается от экстренного вкачивания в нее нехилого объема знаний.

Мысли с трудом ворочались под черепушкой, а девушка тем временем вдруг перестала возиться со своим комбезом, вылезла из воды, положила свои вещи на камень, присела рядом со мной на корточки и уставилась на меня не мигая. Странно, но сейчас ее взгляд не казался мне жутковатым – попривык, что ли, после совместного купания и сеанса обучающей любви?

Между тем взгляд Аньи словно растворял боль, наполняя меня приятным теплом, – так, наверное, кайфовал бы пустой кувшин, если б мог чувствовать, как в него вливается парное молоко…

Но долго нежиться мне не дали.

– Еще десять минут, и пора выдвигаться, – сказала она, отворачиваясь и беря с камня свой комбез, от которого шел пар. Откуда-то в ее руках появилась нитка с иголкой, которой она принялась ловко и быстро орудовать, зашивая разодранную одежду.

– Твои вещи уже постираны и зашиты, – добавила Анья, кивая на мою камуфлу, разложенную на соседнем камне. – Можешь одеваться.

«Приятный сюрприз, черт возьми», – слегка ошарашенно подумал я. Давненько за мной никто не ухаживал. Доля такая у сталкера, все сам, надеяться не на кого. А тут такой сервис…

– Благодарю, – произнес я, поднимаясь с травы. Все это, конечно, замечательно, прям идиллия, но голым валяться на земле все-таки удовольствия мало. Да и вопросы накопились, на которые хотелось бы получить ответы. Но один был главнее остальных, его я и задал, рассматривая свои отстиранные и мастерски зашитые шмотки.

– Кто ты?

Она пожала плечами, отчего ее обнаженная грудь соблазнительно колыхнулась.

– Живое существо, – просто произнесла Анья. – Почти такое же, как ты. А что глаза у моего народа бесцветные, так тому простое объяснение имеется. Под нашим городом есть сеть катакомб – где-то сообщающихся, где-то нет. Давным-давно, когда началась Последняя война, многие выжившие ушли в эти подземелья. Среди них были мои предки. Всё, что нужно для выживания, мы научились добывать, либо выращивать под землей. Вот только света у нас не было. За сотни лет наши глаза обесцветились, а чувства обострились. Мы отлично видим в темноте и ночью чувствуем себя намного увереннее, чем днем… А потом мы вышли наверх. Теперь некоторые здесь называют нас мутантами, но мы – люди. Просто люди, научившиеся выживать.

– Понимаю, – кивнул я.

Все, что она говорила, было мне близко. Нас, сталкеров, тоже порой некоторые на большой земле мутантами считают. И правда, сложно им понять, почему выживаем мы, нося артефакты прямо в карманах, как чувствуем невидимые аномалии, как вообще умудряемся выживать в Зонах, где обычный, нормальный человек шагу не может ступить без детектора, не рискуя при этом на втором шаге погибнуть больно и страшно.

В общем, ладно. С ее глазами и пси-способностями разобрались, поехали дальше по списку.

– Тогда почему ты не со своими, что здесь делаешь? Решила стать обедом для тварей, которых здесь, на болотах, похоже, по десятку на квадратный метр?

– Недавно мы все вышли из-под земли на поверхность, – ровно произнесла она. – Ранее выходили лишь разведчики и небольшие группы добытчиков, теперь же, когда земля стала пригодной для жизни, настало время вернуться. Но наш старый дом оказался занят чудовищами. Они набросились на нас, убили многих, и я пошла за помощью. Здесь, в Сестрорецке, есть крепость, в которой вроде как тоже живут люди. Информация неточная. Разведчики, которые добирались до этих мест, редко возвращались обратно. Но у меня получилось. Оставалось пройти совсем немного, как меня схватили эти болотные твари.

– Автомат, как я понимаю, был твой? – уточнил я.

Анья кивнула.

– Оружие древности, восстановленное в Черном Куполе.

«Ну да, ну да, – пронеслось в моей подлеченной голове, в которой от былой раздирающей боли ни осталось и следа. – Черный Купол, он же Черное Поле смерти, способное передвигать предметы по временной линии. Что-то мне это напоминает. Но вот Сестрорецк… Где это? Не припомню такого города или области в Подмосковье. Ну, да ладно, сейчас не это главное».

И задал следующий вопрос. Который, пожалуй, стоило задать самым первым.

– А как называется твой город?

Она посмотрела на меня взглядом, которым старшие сестры обычно смотрят на младших братьев, сморозивших несусветную глупость.

– Ну, хорошо, я имел в виду то место, о котором ты говорила. Твой дом, – поправился я.

– Сейчас мы живем в Крепости – единственном месте, которое нам удалось отвоевать у чудовищ. Старики говорили, что в древности ее называли крепостью святого Петра. Но ни они, ни тем более мы не знаем, кто это, поэтому для нас она просто Крепость. Или «Бург». Хотя «крепость» мне нравится больше.