Миллионщик

– Что это? Не скрывая удивления, произнес Максимыч.

– Что это? – спросил хитрюга Максимыч. Он частенько если приезжали

шишки из области, «брал огонь на себя».

– Да это автомат я раздобыл, – с напускной небрежностью произнес областной хлюст. Он явно кичился своим «надувным» величием, хотя был, по сути, шестеркой, приехавшей вынюхивать.

– Зачем он тебе?

– Как же? Военных времен реликвия. И холостые патроны к нему даже есть.

– А почему не боевые? – опять же довольно бесцеремонно спросил Мак -симыч, за версту чуя резонера.

– А где их взять, боевые?.. Ничего, полосну холостыми, и он обкакается. Потом еще разок полосну, и он лапки кверху, как и полагается перед более сильным противником.

– Н-да мельчает наша профессия. «Без преступности она, наверное, скоро совсем отомрет», – произнес Цыплаков.

– Не говори… Вот, с трудом. удалось раздобыть ржавый автомат и ржавые пули – и на том спасибочки.

– Ничего, ржавые пули больнее бьют, – не совсем удачно, но как-то по-простецки, по-свойски произнес Максимыч. – Почаевничаем?

– А с чем у вас чай?

– С водкой, естественно. И колбаса вприкуску.

– Местного копчения, – добавил Цыплаков.

– По чем?

– По десятке.

– Неплохо орудуют. Да где это видано, чтоб колбаса десятку стоила? Совсем, наверное, оборзеют скоро.

– Но… Антон… э-э… как Вас по батюшке?

– А не надо по батюшке.

– Лучше по матушке, – опять невпопад, но по-доброму, в рамках приличия произнес Максимыч. Все же талант был у него, несомненный – ладить с начальством, находить с ним общий язык. – Ну что ж, баба с возу, кобыле как говорится, легче… Что это у Вас, эдакое, красивенькое, переливается аж.

– Амулетик. Мать подарила. Чтоб пуля бандита не зацепила.

– Как вы думаете, Антон, если траектория полета пули…

– Так, хватит о высоких материях, – умело вклинился майор,

не менее умело разливая в стаканы прозрачную жидкость и выставляя блюдечко с порезанной колбасой. – Сдвинем бокалы и выпьем по маленькой за нашего гостя. Так как предстоит довольно серьезная операция. Нервы наши не должны быть взвинченными. Они выпили по пол стакашки и неспешно закусили.

– Однако, неплохо тут у вас, уютненько, – постепенно теряя наигранные

тона, произнес Антон лейтенант милиции, переодетый в штатское. И Максимыч, сама, можно сказать, простота, произнес в ответ:

– В тесноте да не в обиде. Ютимся, так сказать… Вот, ждем, когда вашему начальству заблагорассудится хоть немного расширить наши аппартаменты, даст смету, так сказать…

– Н-да… Возможно, возможно, – неопределенно произнес Антон. – Ну что ж, просим доложить обстановку. Кто будет докладывать?

– Он доложит, – произнес Цыплаков, поворотом головы и взглядом указы вал на Максимыча.

– Назвался груздем, полезай в кузов, – не совсем к месту произнес Максимыч и начал докладывать…

После не очень собранного, довольно сумбурного доклада, чрезмерно пе -ресыпанного шутками – прибаутками, Антон встал и с посерьезневшим ли -цом прошелся по кабинету, словно полководец, раздумывающий, какой сде- лать следующий ход, чтоб максимально досадить наседающему противнику.

– Значит, товарищи, фабула такова… Я прихватываю, кого-нибудь из ваших, и мы спокойненько едем в ту деревушку. Кстати, сколько до нее?

– Двадцать пять кэмэ, – отозвался Максимыч.

– Тоже немаловажный факт.

– В смысле? – не понял майор.

– Удаленность… От центра, я имею ввиду. От районного. Чем удаленнее, тем оловяннее головы, тем более диковатое преступление. Ну где это видано: малолетка, по сути, только что окончивший школу, взял колхозную кассу и закопал ее в зарослях картошки… Естественно, такое возможно

лишь в деревне, дикой – предикой… Уверен, он сейчас уселся на том месте и сидит, как помешанный, выпучив шары и поворачивая голову на малейший шорох… Такого взять -раз плюнуть. Осторожно подползти и захомутать голубчика, предварительно дав ему пару подзатыльников… Простота. Деревенщина дебри дремучие. Уверен, там и дома нараспашку, понятия не имеют, что значит закрывать дом на замок, уходя в магазин

за хлебом…

Ловко расписывает, – подумалось Максимычу. – Да только еще ничего не известно, не известно, какой финт выкинет этот фрукт по фамилии Ши роков и по прозвищу Рыбкин.

– Короче: одного рядового дадите и на том спасибо.

– Господина сколько же нужно на одного несмышленыша! Нету у меня рядовых. Нeту. Все с лычками, – гут же отозвался недовольно начальник

милиции.

– Ну давайте с лычками.

– Они… они отсутствуют, – грустно произнес майор, потупив голову.

– Как это – отсутствуют? Что за дичь? Как это понимать? Где они? – Да кто где… Кто в отпуске, кто отгул взял, кто вообще… заболел.

– Отозвать, срочно отозвать.

– А вот это я не имею права. Если б какое-нибудь чп типа военной заварушки или еще чего в этом роде, а так, по пустякам, брать малыш, засевшего в картошке… Извините меня, но это уже абсурд, смехотура, – спокойно отверг майор, неожиданно как бы показывая зубы, видимо, уже раскусив под

лую натуру этого молодчика – выскочки, имеющего то ли какую-то поддержку или просто умеющего присасываться с помощью присосок для получения питательной смеси ввиде всевозможных благ и привилегий.

Быстро соорентировавшись и ничуть не погрустнев, молодой человек произнес, как ни в чем не бывало:

– Так, ладно… В таком случае… Так и быть. Я и шофер. Как-нибудь повя жем.

– Я поеду с тобой – вызвался Максимыч.

– Знаешь такую пословицу – третий лишний? – запротиворечил гость видимо, пребывая в состоянии некоторой обидчивости.

– Ничего, ничего, кашу маслом не испортишь. Хоть дорогу покажу. Всё мо-жет быть. Как ты ни крути, а все же не увеселительная прогулка. В любой операции нет никакой гарантии, что не получится прокол.

– Ладно, ладно, старик, уговорил…

На самом же деле Максимыч преследовал совсем иные цели – не остав -лять чужака без присмотра…

А тем временем сынок парторга уже усиленно пилил на поезде к родст- венникам в Подмосковье. Там его не найдут, – так сказал парторгу его Угрюмцев.

– Да и вряд ли будут искать свидетеля – слишком жирно будет. Тогда как в самих Слезках тучи сгущались все больше и больше. И вот уже уазик, статистическая удобоваримая машина для периферийных неудобоваримых дорог под видом машины связи, подскакивая на рытвинах и ухабинах, неумолима приближается к дому Широковых…

– Ну что, матрос? «Максимыч переоделся матросом, чтоб не угадали», -спросил Антон, – Строгое у вас начальство?

– Да как сказать… – раздумчиво произнес. Максимыч, словно не заме чая никакой подоплеки, никаких подводных камней и каверзности в этом простеньком вопросе. – Когда надо, то и строгий. Без этого тоже нельзя, особенно у вас.

– Ну а все-таки, бывает хоть иногда добрым? – не отставала «подставная утка» в ожидании прокола в ответах зама.

– Ну… как сказать… – опять же, прикидываясь простачком, но и стараясь напустить туману, произнес уже немолодой капитан, всеми силами ста —

раясь оградить образ своего начальника от тех или иных недобрых по- ползновений. – Бывает, что и подобреет, одарит потеплевшим взглядом, не более. А из редка и похвалит. В особых случаях. Когда подстрелишь какую-нибудь важную птицу, попадешь, так сказать, в десятку. Если заслужил, чтоб и не похвалить, сделать, так сказать, добрую мину при плохой погоде…

– Что Вы подразумеваете под словом «плохая погода»? Политику, навер- ное? Нашего генсека:

– Боже упаси… В политику мы не лезем, пусть туда лезут другие, у кого ума маловато и они не знают, куда себя приложить. Нам не до политики. Нам лишь бы солнце светило да жена была попокладистей в постели да борщ варила повкуснее – вот и вся – наша политика…» «Замысловатый старик, заковыристый, однако, – подумалось Антону… Такого голыми руками не возьмешь… И все же я его зацеплю».

– Значит, Брежнев тупой?

– Я это не говорил.

– Ты же сказал:..«У кого ума мало.»

– Да, у политиков. Но Брежнев – это наше светило, а не политика. Поли-тика строится уже вокруг него.»

«Выкручивается, гад, видно, что выкручивается. Но прижать трудно, слиш- ком скользкий, считай, сорвалась рыбка, – сожалеючи резюмировал Антон, прекращая бесполезную дискуссию.

Дальнейший путь они проехали в полном молчании. Лейтенант на переднем сиденьи задумчиво уставясь в лобовое стекло, с некоторым интере- сом рассматривал незнакомые ландшафты, Максимыч же, удобно устроив -шись на заднем сидень, пребывал в состоянии, немного напоминающем легкую дремоту… И лишь на подъезде к Слезкам Антон неожиданно остновился.

– Значит, товарищи, без всякой суеты.. Вы, Максимыч, и водитель, эдак вежливо – тук-тук-тук – разрешите, мол, и входите. Я же притаюсь в кустах картошки.

– Почему в картошке? – поинтересовался Максимыч. Этот юнец отчасти забавлял. его.

– ..Да… все как-то к деньгам поближе. Да и если он будет «рвать когти», то обязательно кинется к огородам, где мы его и заштопаем..»

Вce это время отец Рыбкина, как и сам Рыбкин как помешанный ходил из угла в угол мать, будучи не в курсе, спокойно пряла пряжу. Васи лия Тарасовича беспокоил Тюльпанов. Он не доверял ему и потому чувствовал на душе тревогу, вызванную также неопределенностью, состоянием подвешенности. А мысли шли по замкнутому кругу: «Сказал, все уладит? Но как? Как он уладит. Органы не проведешь. А умащать – чем умащать? Абсолютно нечем… А не водит ли за нос? Не соби-

рается ли себе заграбастать?..«И лишь мать тихо сидела в уголку, прядя пряжу. Она была не в курсе. Когда к дому подъехала машина, якобы, связи, сердце пожилого чело века вздрогнуло и забилось в учащенном ритме. И ему подумалось с легкой грустью: «Обманщик. Врун этот Тюльпанов, падла.»