Полная версия
Э-балты. Рассказы из Латвии, Литвы и Эстонии
– Viņš jau nežēlos, viņš metīs tieši sārtā lapas dzeltenās un lapas tumši sārtās20.
Сосна. Мерикюль
Недавно дорогу заасфальтировали, а ее саму уважительно обнесли безвкусной оградой из белого кирпича, под которой валялись осколки бутылок из-под шампанского, разбитых молодоженами на счастье. На могучих ветвях, расходившихся в разные стороны от раздавшегося туловища, развевались пестрые ленты. Отчаянные женихи размашистыми шагами забирались чуть ли не под самую крону, потом так же резво спускались под аплодисменты гостей и целовали невесту. Помогало ли это, ей было неведомо: легенды домысливают люди, а деревья и так понимают свою значимость.
Гораздо радушнее привечала она детишек, обычно приезжавших на велосипедах, сидевших, опершись о ствол, у прохладных корней и восторженно глядевших ввысь. Иногда дети тоже пытались залезть на сук повыше, и она слегка припадала к земле, чтобы им стало легче. Правда, среди них тоже попадались озорники, которые от досады, что не обломить вознесшиеся к небу тонкие ветки, дубасили ее кулаками и даже ранили перочинным ножом. Таких она награждала ударами по лбу, и, побуянив еще немного, те отступали.
Она знавала другие времена. Но в самом начале, как только она проклюнулась и распушила первые иголки, ее едва не затоптал крестьянский мальчишка, пятившийся от обильных кустов черники. Через несколько лет она уже достаточно окрепла, чтобы ее обходили стороной. Подле нее проложили тропинку, и одним росистым утром она не без удовольствия наблюдала, как повзрослевшего мальчишку, вместе с другими рекрутами, отводчик гнал на войну.
Она устремлялась все выше и уже заметно выделялась на фоне окрестных деревьев. Осенью те лишались своей лиственной мишуры и мертвенно серели зиму напролет, а она надевала снежную шубу и, посверкивая, ждала весны. Однажды мимо проходили темный и светлый господин. Они, еле шевеля губами, разговаривали и глубоко кутались в пальто, и вдруг светлый господин остановился, показал на нее и, придерживая цилиндр, продекламировал:
– Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Höh’…21
Они молча полюбовались ею и проскрипели дальше.
Известной она стала благодаря живописцу с сосновой фамилией. Он часто укрывался в ее тени и, выставив мольберт, рисовал раскрывавшийся пейзаж. Ей нравились его картины, и она благодарно покачивалась на ветру. От ствола уже поползли первые, не обломанные до срока на растопку ветви, от которых вниз, накреняя ее всю, к дороге свисали роскошные колючие лапы. В другие дни художник делал карандашные наброски: тогда он приникал к ней спиной – и белый лист бумаги вмиг становился живым. Бывало, что от зноя и воздуха художник ронял карандаш, и она бережно хранила его сон. Как-то он расположился по другую сторону тропинки. От любопытства она пыталась подняться на цыпочки корней и наконец рассмотрела, что он писал ее. Она вскинула крону, чтобы в лучах солнца казаться еще более величественной. Прохожие ей донесли, что теперь ее масляная копия украшает далекий музей.
Следующий век она вспоминать не хотела: слишком много смолы за растерзанные судьбы ей довелось пролить. Она чудом уцелела в продвижении войск с запада и в наступлении с востока, провожала обозы грязных мужчин и женщин с отрешенными взглядами и плачущими детьми, которые больше никогда не вернулись, и долго не верила, что спонтанный праздник много лет спустя, когда ее, взявшись за руки, обнимали пассажиры тормозивших у знака машин, снова не оборвется.
Она вздохнула всеми иголками. Вечность тяжко давила на сердцевину.
Эглите
– А давайте сочинять сказку, – предложил Римас.
– Точно! Сказку, сказку, сказку! – завопил весь круг.
– Тогда одному из нас надо выйти. Тяните! – Римас выставил вперед сложенную лодочкой руку с ровным рядом спичечных головок.
Переломанная спичка досталась Тому. Он нехотя поднялся.
– Теперь слушайте! – еле сдерживаясь, прошептал Римас, когда Том захлопнул за собой дверь. – Том сам все придумает. Наша задача – говорить «да», когда вопрос оканчивается на гласную, и «нет», когда на согласную. Понятно? – Римас выждал паузу и рассмеялся: – Десять минут бурно обсуждаем сюжет.
В огромной таинственной комнате мерцающие свечи выхватывали лишь смутные очертания предметов. Жигис равнодушно скользил взглядом по серванту, старинной машинке Зингера, валявшейся в углу венецианской маске. Он исподтишка искал Эглите и облегченно выдохнул, когда обнаружил ее потупившейся. Он любовался ее вьющимися каштановыми волосами и думал, что они одни в этой комнате и этом мире.
– Том, мы готовы! – крикнул Римас. Том вернулся и с подозрением поглядел на круг. – Ох, и витиеватая у нас сказка получилась! Задавай только те вопросы, на которые можно ответить «да» иди «нет».
Игра началась.
– Действие сказки происходит в лесу?
– Да!
– Главный герой сказки – волк?
– Нет!
– Медведь?
– Нет!
– Может, она о ежике?
– Да!
– Ежике в тумане?
– Да! Нет? Да-да, да! – понеслось со всех сторон
– Так нет или да?
– Да!
– Очень оригинально…
– Да!
– Что да?.. Ладно, ежик куда-то идет?
– Нет!
– Он стоит?
– Нет!
– Сидит?
– Тоже нет!
– Лежит в постели?
– Да!
– Значит, он болен?
– Нет!
– Он спит?
– Нет!
– Он, что, хочет секса?
– Да, да, да!
– Интересно. Он ждет ежиху?
– Нет!
– Лису?
– Нет!
– Морскую свинку?
– Нет!
– Ну, не знаю, барашка, что ли?
– Да! Барашка, барашка!
– Ну вы и извращенцы! То есть барашек трахнул ежика?
– Да! Дальше! – заливался круг.
Жигис густо покраснел и перестал следить за сюжетом. К своему удовольствию, он заметил, что Эглите тоже оставила игру и увлеченно наблюдала огонь. Он осторожно приблизился к ней, тихо провел тыльной стороной ладони по щеке, подбородку и, споткнувшись о шею, остановился.
Римас больно щелкнул Жигиса по носу:
– Эй, ты тут? Ты согласен?
– Согласен, – глухо отозвался Жигис.
Римас куда-то ушел, прихватив с собой еще двоих из круга. Друзья поочередно приходили назад мокрыми и веселыми или сухими и счастливыми, а их место в неизвестности занимали другие. Наконец позвали Эглите. Она спешно собралась, разгладила юбку и, сверкнув голыми пятками, бесшумно покинула комнату. Жигис мучился неведомыми картинами случающегося, как вдруг следующий возвращенец указал на дверь ему.
– Иди в ванную! – послышался голос Римаса.
Жигис почувствовал вату в ногах и целую вечность добирался до места назначения. Облокотившись на раковину, на стуле сидел Римас, а в ванне, на корточках, крепко обнимая колени, – Эглите.
– Не дрейфь! – подмигнул Римас. – Представь, что ты гуляешь по берегу озера и вдруг видишь прекрасную и грустную девушку. – Эглите положила голову набок, вперившись в Жигиса бездонными, полными грусти глазами. – Чем ее развеселить? Может быть, нужно погладить ей руку? – Увидев, что Жигис уставился на Эглите и не реагировал, Римас нетерпеливо подтолкнул его: – Ну же, погладь ей руку!
Жигис робко дотронулся до руки Эглите. Она отвела голову, но в лице не изменилась.
– Не сработало! – торжествующе заявил Римас. – Тогда, может быть, стоит поцеловать ей руку?
Жигис уже увереннее взял руку Эглите, но только коснулся дыханием ее вздыбившихся волосков. Эглите по-прежнему сидела грустная.
– Снова нет! Может, нужно поцеловать ее в щеку? – Жигис неуклюже пытался приноровиться к щеке, и Римас решил помочь: – Полезай в ванну, так удобнее будет!
Жигис перекинул одну ногу за бортик и, оторвавшись второй от пола, наверняка потерял бы равновесие, если бы Эглите ему не помогла. Римас захохотал:
– Ну давай, поцелуй ее!
Жигис приложился к ее щеке. Эглите сочувственно на него посмотрела, но была непреклонна.
– Опять неудача! Тогда ее спасет только поцелуй в губы!
Сердце Жигиса бешено заколотилось, но он не хотел отступать. На мгновение ему показалось, что Эглите сама безмолвно просит его о поцелуе. Он наклонил голову, она наклонилась в обратную сторону и… плюнула в него водой. Римас захлопал в ладоши, а Эглите наконец улыбнулась. Мокрый Жигис ошарашенно забегал глазами по сторонам, а потом выбрался из плена ванной и сорвал свою куртку с коридорного крючка. Он громко застучал по ступеням вниз, не обращая внимания на призывы Римаса.
Полиэфирный век
На рынке было душно и по-летнему многолюдно, и Эмилию, протолкавшуюся несколько кругов с корзиной, на дне которой лежал единственный конверт, и отчаявшуюся привлечь внимание к своей только что купленной в подвале соседнего торгового центра шляпке из искусственной соломки с розовой лентой, вынесло наружу. Здесь она вошла в прогулочный ритм и деловито дефилировала по рядам, пробуя созревшую наконец малину и первые разносолы. Некоторые продавцы узнавали ее и безнадежно парировали вопросы о товарах, пока она их довольно поглощала и, не слушая, следовала дальше. Отметив боковым зрением смотрящих в ее сторону и шепчущихся кумушек, Эмилия посчитала свою миссию выполненной и поспешила домой.
Напевая под нос забытый романс, она взлетела по скрипучим ступенькам в свою малюсенькую квартиру, сбросила ненавистные туфли и, прижав к стучащей груди письмо, небрежно опустилась в кресло. На башне святого Иосифа зазвонили к службе. Эмилия неторопливо разрезала конверт изящным ножиком. Она пробежалась по листу и остановилась на постскриптуме: «Впрочем, если Вы захотите нас посетить, мы будем рады». Она перечитывала его несколько раз, а потом вдруг обняла письмо и принялась вальсировать по комнате, пока не споткнулась о массивный стол.
Всю вторую половину дня Эмилия собиралась сесть за ответ, но постоянно находила поводы для отвлечения: обеденный перерыв, телефонные звонки, тщательнейшую уборку… К вечерне она зажгла зеленую лампу и схватилась за капиллярную ручку. Размашистым почерком она фиксировала мысли, путавшиеся в голове в течение дня, перемежая их цитатами и цельными стихотворениями. Внизу последней страницы она помедлила и аккуратно вывела: «P.S. Вы сообщаете, что будете рады меня видеть. Смею ли я надеяться?» Точка под вопросом расплылась в кляксу.
Эмилия с трудом засунула кипу бумаги под клапан, который пришлось скрепить дополнительным клеем, и на следующее утро отправила письмо. На скамейке в приморском парке она задумалась о первой за долгие годы поездке в неизвестность, проигрывая сценарии встречи со своим корреспондентом: он то галантно подавал ей руку, помогая спуститься с подножки автобуса, и без лишних церемоний представлял ее своей будущей женой семье, то нарочито холодно затаивался в глубине дома и унижал ее своим безразличием. Но в любом случае все замки оканчивались пылкими признаниями, беспечной жизнью вдали от шума и городской суеты и веселым детским смехом.
С новым конвертом мечты обрастали подробностями, и, хотя кавалер более ни строчкой не подтверждал своего приглашения, Эмилия вуалировала намеки в витиеватые фразы и откладывала визит. Постепенно ветер зашелестел по тропинкам желтыми листьями, не тронув лишь металлическое дерево призраков, а значит, ее корреспондента на побережье уже не было. Она ловила сквозь современную аранжировку мелодию старинного языка, безвозвратно уходившую в разноцветные диоды. Началось томительно-сладкое ожидание будущего сезона.
В снегах
Многочисленные гости неохотно разъезжались. Марит и Пеэтер выходили провожать каждого и наблюдали, как машина за машиной ныряла за поворот. За ночь метель угомонилась, и шины довольно скрипели на прощанье. Наконец вернулась тишина.
Пеэтер пробрался лопатой к калитке, за которой ждало весны картофельное поле, и, весело ступая и проваливаясь чуть не по колено, спустился к закованной речке. Он легко ее перешагнул и поднялся на лесной пригорок. Хвойная волна едва не сбила его с ног. Пеэтер похлопал по стволу могучую ель, в ответ положившую на плечо свою мохнатую лапу. Ледяной комок ручейком заскользил под куртку.
Над домом ровным столбом курился дым. Когда они, два инженера, сбежали от суеты перемен тридцать лет тому, здесь, на пятачке земли на выселках, стояла дощатая хибара, еле видневшаяся за редкими деревьями и исполинскими травами. Соседи со злорадным любопытством гадали, сколько у них протянут эти городские. Учиться пришлось буквально всему – домостроительству, валу деревьев, пахоте: Таммы слишком привыкли жить в комфорте квартиры. Им помогали: сначала братья и сестры, а потом и местные, удивившиеся слаженности их работы. Некоторые из них тоже приходили к единственному истинному имени Бога; другие продолжали шарахаться, но Пеэтер и Марит не настаивали: значит, еще не время – и трудились дальше. Так день за днем рядом с хибарой вырос белокирпичный двухэтажный, со всех сторон открытый глазу красавец. Через несколько лет удалось приобрести пространство вокруг, обеспечившее их овощами и фруктами, излишки которых стремительно продавались на расширенном выруском рынке. Дети по одному оканчивали школу, пропадали в университетах и… возвращались, обосновывались неподалеку со своими семьями.
Пеэтер понимал, почему так происходило. Они с Марит когда-то так же были очарованы расползающимся во все стороны городом и сами для него сделали немало. Однако город требовал и тело, и душу. Пеэтер ловил это загнанное смятение отдыхавших от лекций детей и редких постояльцев, которых они брали не выгоды, а исцеления ради. Взять хотя бы тех двух парней на неделе, плутавших по извилистым дорожкам, измотанных то ли алкоголем, то ли нескладными любовями, нервно звонивших Марит, так что она предложила подождать их на развилке, где, вынырвув из-за поворота и отчаянно дав по тормозам, они медленно проплыли до столкновения с ее «Субару». Пеэтер заметил, как парни недоверчиво косились на него, не зная, чем все это закончится, рассмеялся: «Ну вот и встретились!» – и вызвал полицию. В столовой Марит поила гостей чаем с вареньем. За тот неполный день, который парни оставались – гуляли по окрестностям, играли в шахматы, о чем-то переговаривались, он с удовлетворением следил, как постепенно просветляются их лица. И Божья воля на то, что вдобавок к их несчастьям в сауне прорвало трубу: лишь бы сами целые были! Куда и от кого они мчались? Зачем? Наутро Марит сварила кофе, достала в подарок пару номеров «Vahitorn»22 и отпустила их в новое опасное путешествие.
С высоты Пеэтер первым приметил приближающийся к дому пикап и неторопливо спустился с пригорка. Он крепко поздоровался с Оливером. Сын вытащил из кузова бензопилу, и они стали примеряться к вымахавшей на дворе ели. С порога на них с интересом и улыбкой глядела Марит.
э-балты
Парковка у выросшей в поле «Максимы» пустовала. Альгис заехал под прожектор ближнего фонаря, выхватывающего из пространства густые хлопья первого снега, и вышел из машины. Он подставил спину ветру, достал электронную сигарету и, оберегая ее ладонями, закурил. Он сделал всего несколько вдохов, когда метель занесла на парковку джип Витиса.
Альгис еле поспевал за мерцавшей впереди надписью «Range Lover»23. Они выехали и тут же соскочили с трассы в лес, где петляли добрый десяток километров. Задняя подвеска, чудом ускользавшая от вздыбившихся корней, вывела на дисплей: «Velnias! Atsargiai ten miške!»24 – и облегченно развалилась, как только друзья добрались до большого бревенчатого дома. Витис махнул на нее рукой и распахнул перед Альгисом дверь.
Внутри стоял длинный массивный стол, на который Индре уже собрала угощения. Из углов, отгороженных деревянными ширмами, боязливо выглянули Лорета и Йонас. Весь ужин Витис хвалился их дипломами по скрипке и дзюдо, а после безжалостно отправил детей спать.
В сенях обнаружилась баня, где Альгису стало совсем пьяно. Он выбежал на крыльцо, набрал из встроенного в сруб крана ведро ледяной воды и окатилcя. Поморщившись от наслаждения, он фыркнул и, немного поежившись на летевший снег, ретировался в дом.
Витис уже открывал следующую дверь, на которой большими буквами было выцарапано: «DIDIEJI DUOMENYS»25. От нее в темноту уходила бетонная лестница. Витис завязал одно полотенце на бедрах, протянул другое Альгису, поманил его за собой, захлопнул дверь, в яркой вспышке показавшую свою металлическую изнанку, и крутанул штурвал замка. Внизу расположилась каморка, по периметру заставленная вмонтированными в шкафы блоками с прерывистыми огоньками.
– На фига тебе столько серверов? – удивился Альгис.
– Сервера – уже вчерашний день. Это порталы, – просто ответил Витис. – Куда хочешь?
– Ты что, изобрел телепорт?
– Он еще в разработке, – серьезно продолжал Витис. – Пока мы научились только себя оцифровывать.
– Как в виртуальной реальности?
– И да, и нет. Мы можем посылать себя на другие стороны компьютеров. Так куда ты хочешь?
– Ну не знаю, давай в Германию. Все никак не могу туда попасть.
– Но тогда через Эстонию.
– Почему? Ведь это крюк!
– Скорость передачи выше. Мы с ними боремся за лидерство, но пока безуспешно. Эс-то-ни-я.
Витис переключил тумблер. Один из блоков выехал из шкафа. Из него выдвинулся прибор вроде перископа и оценивающе посмотрел на друзей.
– Я нырну первый, – сосредоточился Витис. – Ты за мной!
Перископ убрал свое око. Его сменила воронка, похожая на трубу граммофона.
– Готовьсь! – крикнул Витис и прыгнул в трубу.
Альгис последовал за ним. Его засосало в воронку и сплющило так, что хрустнули кости, и показалось, что он сейчас задохнется. Однако в следующий момент он набрал полную диафрагму и полетел в истонченном пространстве. Впереди он едва различал пятки Витиса и так понимал, что его несет в правильном направлении. Постепенно Альгис сориентировался и мог уже безошибочно определить, куда вело очередное ответвление. Через Латвию они продрались с трудом, потеряв драгоценные миллисекунды, но зато в Эстонии время удалось нагнать. Их выплюнуло на пол залитого белым светом лофта.
– За нами придут, – успокоил Витис.
Действительно, через мгновение из стены просочилась девушка с двумя халатами.
– Накиньте! – скомандовала она. Ее приказ был кстати: в полете друзья не заметили, что потеряли полотенца. – Меня зовут Пилле-Рийн.
Витис представил обоих, но, когда собрался продолжать, Пилле-Рийн его остановила:
– Знаю, что в Германию. Я мыслехакер. После освоения электронных услуг, межгосударственного документооборота и путешествий по большим данным мы занялись этой перспективной отраслью. Я была первым волонтером.
– Вот это технологии! – восхищенно шепнул Альгису Витис.
– Мы еще только в самом начале, – снисходительно заметила Пилле-Рийн. – Вы берете меня с собой, и я вас доставляю директ-портацией прямо к компьютерам.
– А в чем твой интерес?
– Мне любопытно изучать архаичные сети, пока они еще есть. По рукам?
– По рукам.
Пилле-Рийн спустила прозрачное полотно и послала ему импульс, зажегший на интерфейсе: «Saksamaa»26. Прозрачное полотно прошло троицу насквозь – и они увидели пожилую женщину в уставленном книгами зале, одним пальцем печатающую письмо на допотопном компьютере. Пилле-Рийн проанализировала информацию и вывесила рекомендацию обратиться к кардиологу, чтобы предотвратить инфаркт в течение будущей недели. Буквы немедленно подстроились под новый язык.
– Karl! Karl! – заорала женщина. – Diese Pop-up-Fenster wieder!27
– Мы в Германии? – не поверил Альгис.
– Могло быть и скорее, если бы директ-портация не тормозила, – пожала плечами Пилле-Рийн. – Ладно, вы тут развлекайтесь, а меня ждут дела.
Ночь напролет Витис и Альгис перелетали от пользователя к пользователю, расставляли ловушки и помогали проходить на уровень выше, грозили полицией и оптимизировали результаты поисковиков, но более всего всматривались в лица сидящих и обстановку по ту сторону экрана.
Далеко за полдень Альгис явился завтракать Индре укоризненно покачала головой. Альгис вышел на заснеженную лужайку перед домом и обнял высокое солнечное небо. Машина плавно скользила по запорошенной дороге, оттаявшей только у самой трассы.
– Atsargiai! Kelias duobėtas!28 – запищало на бортовой панели.
– Состав асфальта? – спросил Альгис.
На бортовой панели заверещали формулы. Альгис нажал на кнопку и через минуту проехал по свежему покрытию.
Поговорим
Алексис достал из холодильника банку пива и включил телевизор. Под решительную музыку прозрачная рука прочертила круг, по которому поисковым радаром забегал лучик. На заднем плане проявилась блондинка с каре, на высоких шпильках и с уверенно схваченными под грудью локтями. «Есть же на свете бабы!» – Алексис отхлебнул из банки и нарочито выпрямился. На экране замелькали большие буквы, сложившиеся в слово: «PARUNĀSIM»29.
– Начинается! Инга! – зарычал он.
Из кухни, вытирая ладони о подол, засеменила Инга. Она плюхнулась рядом и. выскользнув из-под руки Алексиса («Да подожди ты!»), с надеждой уставилась в телевизор. Она аж подпрыгнула, когда из-за кулис вышла моложавая женщина в цветастой блузке и коричневой юбке, которой все зааплодировали.
– Можешь же, когда хочешь! – в сердцах выпалил Алексис. Под женщиной появилась надпись: «Inga (47), gaida vīru no Mančesteras»30.
– А так я уродина, что ли? – развернулась к нему жена.
– Да разве я что-то говорю?! – ретировался он. – Просто вон поработают парикмахеры и эти… как их там… стилисты – и…!
– Значит, все-таки уродина!
– Блин, с чего ты взяла?! Я только…
– Тихо! – одернула Инга. – Послушать дай!
– И когда он в первый раз уехал? – спросила крашеная дура.
– В 2004-м, сразу как границу открыли. Работы у нас в городе не было, а надо и за продуктами, и за коммуналку платить… Сидели в кредитах по уши! И я-то так рассудила: «Почему бы и нет, пусть попробует».
– И подолгу он пропадал?
– По шесть месяцев! Потом неделю-другую побудет дома – и обратно.
– Шесть месяцев! А жизнь-то ваша улучшилась?
– Куда там! Центы какие-то оставались!
– Центы?! А что же он делал с зарплатой?
– Как что!? Пропивал!
– Даааа…
– Да это ведь не главное, главное, что мы совсем чужие друг другу стали… – Инга уже не могла сдерживаться – и первая слезинка скатилась по щеке. Зрители по команде вздохнули.
– Умеешь ты на жалость пробить! – турнул ее в бок Алексис и притянул поцелуем к себе.
– Могу, когда хочу, – нырнула под плечо Инга. В студию под недовольный гул публики, пошатываясь, пробирался усталый человек в заляпанной краской робе.
– Красавец! – промурчала Инга. Человек нашел пульт и изо всех сил за него уцепился. Внизу промелькнуло: «Aleksis (48), mājās atgriežas katru pusgadu un dzer»31.
– Что ей еще надо!… Она вообще… понимает?!. Ни хрена! – Крики Алексиса время от времени прерывались закадровым писком. Инга достала платок и беззвучно в него заревела. – Ты… кое-как доезжаешь до Польши. С этими… вонючими гастарбайтерами трясешься до Франции, потом под этот… как его… Ла… Ла-Манш. Ищешь объявления… звонишь… никто не отвечает… бабки списываются… вкалываешь с утра… до вечера… ютишься в малюсенькой комнате на четверых…
– Во заливает! – с гордостью заерзала на диване Инга.
– Да мне Харальдс рассказывал! Я бы сам ни за что на такое не согласился!
– И разве после всего Вам не приятно снова посидеть у теплого домашнего очага? – осведомилась ошарашенная сексуальная штучка.
– Еще как!.. Я… целый город могу купить!
– Однако Вы покупаете спиртное?
– Я столько… друзей не видел… Там же ни одного… родного лица… поговорить не с кем! Леса – койка – леса. Язык… черт ногу сломит!
– А как же жена?
– А что… жена?! – Алексис размахнулся и едва не повалился за пульт. – Она всегда… со мной. – Из разных концов зала очередью посыпались неодобрительные реплики. – Она всегда со мной, – повторил Алексис и пополз Инге под передник.
– Алек, ну перестань… – нехотя сопротивлялась она. По обеим сторонам мирились.
– Когда-то давно вы поклялись быть в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и в здравии… – напутствовала ведущая. Камера пролетела по утопающей в овациях публике. – Алексис, ты обещаешь, что не будешь пить и редкие свободные дни проводить с семьей?
– Обещаю, – Алексис отряхнул пальцы о комбинезон, проковылял к жене и принялся бережно вытирать уже вовсю хлеставшие из нее слезы.
– Инга! Ты теперь знаешь, как сложно мужу в Англии и что ему нужно чуть больше заботы и ласки, когда он на побывке?
– Знаю! Я же не догадывалась, как ему тяжело! – рухнула в объятия Алексиса Инга. Под ними зажегся финальный титр: «Aleksis un Inga, atkal kopā»32.
– Любите друг друга, говорите друг с другом – и тогда все у вас будет хорошо, – торжественно предсказывала блондинка. – А мы встретимся с вами ровно через неделю, чтобы разрешить еще одну невероятную и непридуманную историю.