Игра в судьбу

Сброшенная с квадрокоптера мини-бомба попадает в миномётный расчёт. Светлая память ребятам…

Загнав по флангам в ров два БМП, предварительно разрывая склоны, исламисты создают из бронемашин два моста. Остальная техника и пехота форсируют ров прямо по ним.

Закончились гранаты к подствольнику, обожжена ладонь о его раскалённый ствол. Неужели и мне, как Жене, пересадят кожу с ноги, и придётся брить руку?

Стреляя в пехоту по навесной траектории, я редко выглядывал из-за бруствера. Теперь пришлось отсоединить гранатомёт, и лезть к ребятам.

Драпать по открытой местности под пулемётно-автоматным огнём бессмысленно. Сдаваться в плен – тем более.

Чтобы выжить, иногда надо ложиться в землю. Окапываться, и бить, бить, покупая свою жизнь чужими смертями.

У ваххабитов осталась одна БМП. 4, 3, и наконец – две крупнокалиберные тачанки "ландкрузер-100". Короткие и точные очереди бармалеев, выкашивают нас не меньше, чем мы духов, перебегающих и ползущих в чистом поле, с растяжками из гранат и фугасов.

Впервые в Сирии я вижу, как лежащий боец меняет рожок, не увеличивая габаритный профиль. Обычно, все встают на колено, переворачиваются набок или задирают задницу, а эти – вжавшись в траву одним боком и чуть приподняв другой, вытаскивают магазин из разгрузки, вставляют,

открывая прицельный огонь короткими очередями уже через три секунды.

Когда половина наступающих прицельно стреляет, остальные бегут к брустверу. Падают, прячась за кочки, вжимаясь в ямы и колеи, и бьют короткими, прицельными очередями. Интервал между бегом и стрельбой – пять секунд. Безусловно, с нами общаются серьёзные профи.

Мы за бруствером, но заградительный огонь бармалеев такой силы, что высунуться и сделать выстрел из РПГ – задача не из простых. Гранатомётчик порывается, но не может подняться и прицелиться. Предлагаю свои услуги.

– Ты ещё и РПГешник? – удивляется Дуред.

– Я – нет, но российская и израильская армии упорно пытались внушить мне обратное. Или ты про Варкрафт и онлайн-РПГ?

Судя по звуку выстрелов, машина пехоты слева на 30 градусов. Высовываюсь, когда огонь чуть спадает, и бью в БМП, вроде подбил.

– Русские – хорошие воины! – кричит в моё ухо сириец.

– Да нет, просто христиане – самые страшные люди в мире. Наш Бог прощает нам всё! И тут я выключился.

Жизнь после смерти.

Очнулся от ночного холода, жажды и боли во всём теле. Засыпавшие меня с головой, обломки пустотелых кирпичей, пощадили бронежилет, каску, наколенники и налокотники. Кажется, сохранили и меня самого.

Кое-как выползаю из-под того, что раньше называлось стеной, ложусь на спину и долго не могу надышаться. Грудь обжигает лёгким ночным морозцем и кислородом. Тишина снаружи и гул в голове разрывают мозг. Чёрная бездна неба и звёзды долго вглядываются в меня, пока не находят какие-то обрывки сознания, и на ощупь соединяют их во что-то вменяемое.

Из-за ноющей боли во всём теле, не понимаю, есть ли переломы и ранения.

Сколько прошло времени, пока лежал в груде кирпичного боя – не ясно.

Ноги и руки двигаются. Рискнул сесть, похоже, перелом позвоночника – не моя тема. Ползу на четвереньках к танку, башня сорвана, но он не сгорел, а значит, там должна быть вода.

Пятилитровая фляга оказывается такой же холодной, как эта январская ночь. Или уже февральская? Сознание добирается до мочевого пузыря и включает его, он кричит о пощаде. Исполняю его требования прямо у разрытых взрывом гусеничных катков, не вставая с колен.

Сразу становится лучше, вновь тянусь за водой. Никаких звуков на ферме нет или это у меня нет слуха? Стучу канистрой о гусеницу. Слух есть, но какой-то странный. Любые шорохи и стоны, звенящая тишина дала бы расслышать. Впрочем, меня вырубает, сплю до полудня.

Если смотреть с высоты птичьего полёта, вал похож не на бублик, а на букву "С". С западной стороны, на случай отступления, оставлена узкая дорога. Именно здесь я нахожу большую воронку и остатки шахидмобиля. Взрыв разнёс здания внутри вала. Защищавшие нас стены превратились в осколочную гранату.

Лежащие в одном месте трупы ребят, подсказали, что раненных и контуженных доставали из-под обломков, стаскивали сюда и добивали. Трупы джихадистов разбросаны внутри вала и за его пределами, поверх осколков.

Исламисты бросились бежать врассыпную, но смерть настигала их везде. Судя по размерам отверстий в бородачах, вертолёты прилетели, если не помочь, то хотя бы отомстить.

"Бармалеев" стаскиваю в воронку от машины смертника, засыпая остатками бруствера. Втыкаю табличку с надписью: "ДАИШ" по-русски.

Товарищей, кого смог откопать и найти, укладываю в воронку от миномётного расчёта. Вкладываю в руки автоматы и окропляю "святой" водой. Вспомнил, фильм "От заката до рассвета": любое перекрестие становится крестом, а освещённая крестным знаменем вода – святой

водой. Поверх насыпи ставлю крест с названиями частей и именами: майора Сильвана, капитанов Исаама и Айсама и всех, кого опознал или вспомнил.

Кроме молитвы "Господи, помилуй!", других наизусть не знаю, поэтому

импровизирую, говоря прощальное слово и молясь за павших…

Больше здесь делать нечего. Собираю остатки сухпайков и ухожу на Юг, в сторону Алеппо и наших.

В Сирии примерно 100 мёртвых городов. Когда-то в этих местах бурлила жизнь и Восточная Римская империя. Процветание ромеев оплачивал рабский труд. Но волны арабского завоевания привели эти места в упадок, а нашествие тюрков с татаро-монголами, окончательно сгубило местные городишки и виллы.

Тысячу лет повсюду руины хозяйств, храмов и городов. Они незаметно разрушаются в ожидании своих, куда-то запропастившихся хозяев и слуг.

Через моё сердце тоже прошли опустошительные волны, в нём тоже руины.

Я плохой солдат, плохой сын, плохой муж и отец, плохой христианин. Я убивал людей, я пролил кровь на этой земле и навсегда останусь виноват перед ней, людьми и Богом.

В моём сердце никогда не было любви, только похоть и гордыня. Только потребительское отношение к людям и жизни, будто к случайной женщине.

Подобно пророку Илье, я тоже хочу расслышать голос тишины. Боже, дай мне смирения, любви и веры!

И я остаюсь здесь. К такому неожиданному выводу прихожу в одно прекрасное утро, заночевав на очередных античных развалинах.

Как ветхозаветный Авраам, теперь я пасу такую же бесхозную, как и я сам, пропащую козу. Оказалось, я умею плести корзины, как это делал наш сосед по подъезду, дядя Вася. Во дворе моего детства он сплетал ивовые ветки и рассказывал собравшейся мелюзге о войне.

Я прошу прощения у Господа и благодарю его за то, что он есть. Молюсь за Россию и Сирию, за мир в моей душе и во всём мире. Я молюсь в руинах православного храма. Не удивлюсь, если он – ровесник Константинополя.

Впервые в жизни, я по-настоящему каюсь и исповедаюсь перед Богом. Вижу свои слабости и пороки: лень и равнодушие, свои постыдные слова и дела. Они, словно камни, падают с моих плеч, и когда-нибудь я смогу распрямиться, встать и задышать полной грудью. Впервые в жизни я

счастлив.

Прошу прощения у всех, кому сделал больно, и в первую очередь перед дочей – Оленькой, с которой запретила видеться моя бывшая. Бог ей судья. Прошу прощения перед родителями и женой, Еленой, друзьями и родственниками. Перед ребятами, которые погибли за меня и вместо меня.

Надеюсь, мои молитвы и этот текст-исповедь, дойдёт до кого-нибудь из них, и меня тоже поймут и простят.

Прощайте, храни вас Бог!