Трёхочковый в сердце

– Хорошо, давай успокоимся, оба, расскажи по порядку, что со мной произошло. Только не заводи старое: «Тебя сбила машина, а я спасла», дальше. – Ник массировал виски все сильнее, из-за напряжения голова просто раскалывалась, – И попроси что-нибудь от головы, а то жутко трещит.

– Это из-за сотрясения… – Надю прервал вопросительно удивлённый взгляд Ника, она секунду молчала. – Таблетки, точно, сейчас принесу.

Она быстро вернулась с водой и таблетками. Ник выпил, впервые ощутив, в какую пустоту желудка проваливаются лекарственные средства.

– А который сейчас час? – он совершенно не ориентировался в пропущенном времени, знал только что уже темно и поздно.

– Половина третьего ночи. Уже следующий день, после аварии.

– Я понял, спасибо, а есть что-нибудь перекусить, с утра крошки во рту не держал, а из магазина так домой и не попал.

– Судя по разлетевшемуся содержимому пакетов, крошки тебе бы так и так не достались. – она говорила иронично, и какой-то жалостью.

– Решила поиздеваться? – Ник, как ощетинившийся ежонок, готов был выпустить иголки.

– Нет, понимаю, тебе наверняка приходится нелегко, – Она выдержала тактичную паузу, а потом задорно улыбнулась, – с такой небритой рожей, я бы тоже крепко сидела на стакане. Сколько ты не стригся, год?

– Не знаю, может два, но если ты не хочешь, чтобы я снова начал орать, лучше вернись к тому месту, где я получил сотрясение.

– Окей, поняла! – она вытянулась как пионер, чуть ли честь не отдавая.

– Прекрати паясничать, это раздражает.

– Прости, когда нервничаю, всегда глупо себя веду, а сегодня стресс был не у одного тебя. Я бы даже сказала, что ты-то меньше других паниковал, отрубился и всё, а меня до сих пор трясет, как вспоминаю. – она смотрела на Ника, вытягивая руки перед собой, на кончиках пальцев отчётливо виделся лёгкий тремор.

– Я понял, рассказывай, только без глупых маниакальных шуточек.

– Типа, что хотела тебя переехать и скрыться, или куда думала закопать твоё бесчувственное тело по дороге в больницу? – видимо Надя обратила внимание, как кровь отхлынула у него от лица, поспешно добавляя, – Шутка!

– Я надеюсь.

– Или нет! Ааа, прости, опять заносит, нервы – она легонько похлопала себя по лицу.

– Понятно, может попросить тебе тоже успокаивающий укол?

– Не надо мне уже дали валидола две таблетки, просто с детства боюсь иголок, и больниц, может я поэтому так нервничаю. – снова сев на стул Надя подобрала и обняла свои ноги. Так её распущенные волосы почти полностью скрывали всё тело в огромном рыжем коконе.

– Тогда давай без твоих посторонних мыслей, и непонятных недо-шуток. Просто рассказывай по порядку.

– Тебя было не видно из-за припаркованных машин, а я проскакивала на моргающий зелёный, и когда ты появился, то только и успела что вдавить по тормозам и выкрутить в сторону руль. Автомобиль занесло на скользкой дороге, развернув, и получился такой классический форхенд с тобой в роли теннисного мяча. – она взглянула на Ника, как тот отреагирует на подобные сравнения, но тот лишь молча слушал, – Я выскочила из машины, побежала к тебе, ты вроде был ещё в сознании, что-то кряхтел про себя. Никто не торопился на помощь, даже скорую не предложили вызвать. Я еле уговорила какого-то мужика помочь тебя погрузить в машину, он даже не беспокоился, куда я тебя повезу, и что стану делать дальше. Знаю, ты просил без недо-шуток, но в тот момент у меня действительно промелькнула мысль просто скинуть тебя в ближайший кювет и не заморачиваться, никого ведь не волновало случившееся.

– На том спасибо, что придерживалась плана «Б». – Ник улыбнулся самому себе. История прескверная, но с ним бывало и хуже, а то, что Надю так удивляло человеческое безразличие и полное отсутствие сопереживания, скорее говорило о её наивности, чем о людских недостатках, они уже все давно такие. Он и сам бы не дёрнулся лишний раз, предлагая помощь. Нику не в чем было их упрекнуть.

– В общем загрузились и поехали. Ты всю дорогу скулил, не то чтобы противно, но когда я поняла, что ты это сквозь сон, стало тебя жаль. В больнице врачи быстро тебя приняли и осмотрели. Из серьёзного – перелом предплечья, со смещением, кость раздробилась и они боялись, что осколки попадут в кровь, нарушив снабжение или закупорив артерии, поэтому пришлось оперировать, я как единственный почти близкий родственник дала своё согласие. – снова виноватое молчание, будто она ждала комментария.

– Как так вышло, что я вижу тебя впервые, а мы уже чуть ли не женаты. – Нику было безразлично, но раз нужно было поддерживать беседу, он ей подыгрывал.

– Никто не озаботился той аварией, и я подумала, что не к чему разводить эту волокиту. Поэтому сказала, что я твоя невеста, а ты свалился с лестницы, решив самостоятельно отправится на прогулку. Глядя на твоё состояние, все почему-то решили, что я точно не самозванка и не шучу, поэтому лишних вопросов не задавали и начали подготовку к операции. А я решила, что с тобой потом договорюсь. Кстати, я им сказала, чуть что тебя зовут Никита Лазарев, так что не спались. – Надя назвала его дату, место рождения и прописку, надеясь ошарашить, или ещё больше загрузить своими странностями.

– Браво, доктор Ватсон, вы столь же циничны, сколь и проницательны. – Ник лежал глядя в потолок, ловя себя на мысли, что почти не злиться на неё, так, очередной пинок судьбы не более, просто другой инструмент, другая больница и девушка.

– А когда это ты успел меня понизить до помощника главного детектива?

– Чтобы прочитать нашивку с именем на моей куртку достаточно знать алфавит, во всём остальном интернет тебе в помощь. – после такого заявления Надя сразу скисла, хотя надо отдать ей должное, в той ситуации она быстро сориентировалась.

– Я сказала врачам, что ты спортсмен.

– Бывший.

– Ну да, они так и сказали, но убеждали меня чтоб я не переживала, что ты парень крепкий, руку они соберут, а синяки да ссадины пройдут в кротчайшие сроки. После выписки надо будет понаблюдать за тобой из-за лёгкого сотрясения, но с этой функцией я справлюсь.

– Что прости? – Ник не очень понял, что она имела ввиду.

– Ты только не горячись, пока ты спал, я тут подумала. – эти её драматические паузы выводили Ника из себя, ладно бы она собиралась сказать, что-то глубокое и серьёзное. Но, похоже «думать» не Надина сильная сторона, – Тебе так и так понадобиться сиделка: немного прибраться, еду разогреть, мусор вынести, компанию за теликом составить. Я возьму отпуск на работе, и тем самым искуплю перед тобой вину, буду помогать, пока рука не заживёт.

У Ника просто не было слов. Эта женщина уже раздражала его больше, чем в принципе можно было себе представить, а теперь ещё и хотела поселиться у него. В нём не оставалось тактичности, но и такая её напористость просто обезоруживала, что бы он мог подобрать слова способные выразить всю глубину его негодования.

– Послушай, я не знаю какой ты человек, но за время нашего знакомства, а это даже не целые сутки, я успел: получить сотрясение, сломать руку, перенести операцию, не говоря о том, что твой уход это попытка напоить меня из мыльницы и периодически возникающие мысли об убийстве. Так что не сочти за грубость, но я, пожалуй, воздержусь от столь щедрого предложения.

– Из твоих уст звучало действительно не очень.

– Это я ещё не сказал, что единственный раз, когда я заикнулся о еде, ты обвинила меня в алкоголизме.

– Но ты действительно много пьешь. – Надя поменяла позу, сложив руки на груди.

– Откуда тебе знать? – он ненавидел разговоры на эту тему.

– Если ты смотришь на себя в зеркало, и тебя все устраивает, значит, ты очень много пьешь. – снова пауза, жаль у Ника под рукой не было чем в неё запустить, – Поверь, даже Тарзан не так плохо выглядел, когда его нашла Джейн или Наташа Королёва. Ты ужасно оброс.

– Это второй раз.

– Что второй раз? – Надя смотрела, растеряно хлопая глазами, как дешёвая китайская кукла. Даже этот жест выходил у неё невинно.

– Я заговорил о еде, а ты свела всё к алкоголизму, бесполезно простаивая и гоняя сквозняк своими ресницами. – Ник не понимал насколько его раздражало и забавляло происходящее одновременно, или просто как второе дыхание, в нем открылось терпение.

– Правда они у меня большие? Никто не верит, что свои, говорят, что нарощенные. – она гордо придвинулась к нему, быстро моргая у самого лица.

– О Боже! – если бы разговор шёл про грудь, может Ник и смолчал бы, но не ресницы, это даже для здорового мужчины чересчур.

– Прости, прости, прости, совсем не о том думаю. Еда – точно, ммм, только ту, что тебе приносили на ужин после операции, я съела, ты всё равно спал, а я, между прочим, не на диете, чтобы целый день без перекуса носиться по твоим делам. Там аппарат есть с вафельками и кофе, принести тебе что-нибудь?

Ник лишь устало кивнул. Он пропустил в своей голове комментарии о возможном похудении, звучащими в достаточной мере презрительно, хотя это было откровенной издёвкой, ведь его дела появились в основном из-за устроенной ею аварии, всё равно она бы извратила вложенный в них ироничный смысл. Пока рыжая напасть отлучилась за скудным провиантом, Нику выдалась минутка поразмышлять в тишине наедине с собой.

Выходило откровенно паршиво. Из очевидных плюсов – новые обезболивающие, курс, наверняка, будет короче его стандартного набора, но разнообразие всегда кстати. Потом перед ним дьявольским контрактом развернулся список из минусов, повергая в уныние: постоянный родительский контроль, теперь-то они точно перетащат его под своё крыло, рука болела и сковывала его и без того ограниченный набор движений. Ко всему этому придётся снова ходить на реабилитацию и к психотерапевту, даже новые выписанные препараты будут выдаваться строго по часам, ни выпивки, ни кайфа. Всё это сейчас лежало на весах «за» и «против», качающихся в его воображении. Почти впадая в очередную бездну уныния, лампочкой в тёмном коридоре, реагирующей на движение, с возвращением Надежды в палату, в его сознании тоже загорелась, только идея. Даже осознание, что родители не заявились и не поставили на уши всю больницу до сих пор, только потому что ещё не знали о случившемся, почти не волновало Ника, если сложится как надо, они так и продолжат оставаться в блаженном неведении. К тому моменту как он окончательно оформил эту мысль в своей голове, Надя выложила перед ним, содержимое, то ли разграбленного, то ли весьма щедрого аппарата с шоколадными батончиками и прочими нелёгкими закусками.

– Я не знала, что ты любишь, поэтому набрала, всего понемногу.

– Знаешь, если ты продолжишь в таком духе, через месяц – другой, тебя вряд ли спасёт даже пресловутая диета. – Ник всё-таки не удержался от этой шпильки в её адрес.

– Так я это для тебя набрала, хотя возьму себе «Марс» и «Твикс», если ты не против. Родители и так будут меня любить. – Надя довольно сгребла шоколадки, устраиваясь на стуле.

– А жених? – когда Ник спросил, она чуть не подавилась, толком даже не успев откусить первый батончик.

– Куда ты денешься? Убежать – не убежишь, я на машине наверняка быстрее буду, а чуть, что я тебе вторую руку сломаю, для симметрии. – Надя «тактично» отшутилась, если угрозы бытовой расправы и псевдо обручение можно таковыми считать.

– Ааа, шутка про тили-тили тесто, я вообще-то серьёзно спрашивал. Тебе никто не говорил, что ты малость жестокая?

– Я называю это агрессивным юмором, те, кто подарил мне путёвку в эту жизнь, принимают меня такой как есть, смирись, «милый», кстати, когда я познакомлюсь с мистером и миссис Лазаревыми старшими? Так и не терпится обсудить с ними, какой галантный и деликатный у них вырос сын. – Надя во всю улыбалась, смешно наклонив голову и прищурив глаз.

– В целях твоей же безопасности, надеюсь эта встреча не состоится никогда, они не очень будут рады познакомиться с человеком, чуть не прикончившим их единственного наследника.

– То есть ты хочешь отклонить моё щедрое предложение по восстановлению собственной кармы? Я не угрожаю, пока, но мне известно где ты живёшь, если что, и настырности не занимать. – она важно сложила руки на груди, практически сидя в позе лотоса на стуле.

– Хорошо, мой план таков…

– Это значит «да»?

– Это «нет», если ты не замолчишь, и не научишься слушать, что я тебе говорю, не перебивая меня. – Ник начинал привыкать, говорить громче Нади, чтобы перебить навязчивый голос тараканов в её голове, – Поняла?

Короткий кивок, девушка слушала. Никаких сложных инструкций Ник ей не придумывал, и не оставлял. Ему совсем не улыбалось впускать постороннего человека в свою квартиру, меняя привычное расписание собственного запоя. Выходило не слишком трудоёмко и затратно по времени.

Надя должна была приходить после двенадцати часов, помочь сменить повязку на руке, обработать рану, разогреть еду, подать или принести таблетки, если понадобиться, на выходе прихватить скопившийся мусор. Никаких комментариев по поводу его состояния, минимум разговоров и только по делу, раз в десять дней отвезти его на приём к врачу. И ни при каких обстоятельствах не упоминать при родителях о случившемся. Пускай для всех, всё так и останется – несчастный случай при прогулке с лестницы. А она, всего лишь, добрая самаритянка выделенная больницей для не слишком любимого, но всё же частого клиента.

Ник видел как Надя негодовала. Многое ей не нравилось, что-то шло в разрез с её принципиальными взглядами на уход за больными. У неё было красивое лицо, поэтому каждое сомнение бороздкой ложилось между глаз. Брови маленькими складками на лбу ползли вверх от недовольства. Возмущение желваками ходило под кожей скул и белого налива её щёк. Губы складывались в узкую полоску, на пару с аккуратным, яростно раздувающимся, слегка вздёрнутым кверху носом, готовые испустить презрительное фыркание, И каждая эмоция, мысль или реакция собственными оттенками чернил или теней отпечатывались на Надиной, мраморно бледной коже. В какой-то момент Ник поймал себя на мысли, что она до ужасающего сходства похожа на героиню мультфильма «Храбрая сердцем», хотя сам бы никогда не признался, что смотрел его, в один из плохо памятных вечеров, накормленный обезболивающими и напоенный дешёвым вермутом. По правде говоря, кроме пышно-рыжей шевелюры волос и сравнивать-то было не с чем, это единственное, что он чётко запомнил из сюжета, сейчас сей факт казался определяющим положением в складывающемся сравнительном фотопортрете. Надя продолжала мерить его уничтожающим взглядом, когда Ник закончил. Глаза у неё тоже были красивые, обрамленные длиннющими ресницами, словно зелёные кувшинки, колышущиеся на заводи тёмного пруда. Когда Надя прищуривалась, или прикрывала веки, скрывая белизну глазного яблока, эффект становился полным, будто сорвавшийся с дерева листок, трепещущий на поверхности гипнотизирующей зелени водного омута. Ник думал, что таких глаз не бывает, насыщенные зеленью колышущейся травы, на полях заставки Windows XP.

– Возражения есть? – Он риторически интересовался, если существует такое понятие.

– Уйма, тоже мне командир нашёлся, я буду делать то, что считаю нужным и согласно инструкции, оставленной врачами. – если есть какой-либо жест характеризующий независимость и непоколебимость собственного мнения, за исключением выпрямленного в кулаке среднего пальца, то она его сделала.

– Тогда в письменном виде на бланке формы «один, точка, семьдесят восемь» предоставьте моему секретарю, предварительно записавшись на приём.

– Что за чушь ты сейчас мелешь? – ей определённо не нравилось, когда били её же оружием.

– Когда это делает кто-то кроме тебя, раздражает, неправда ли? – Ник беззлобно ехидничал, развлекая сам себя, – Не понимаю, что тебе не нравится, ты же сама захотела помочь, я обрисовал тебе фронт работы, дел на пятнадцать минут, можешь вообще показаться только моей маме, чтобы та успокоилась, и на том разбежимся, мне без разницы.

– Вот именно, а мне нет! Я не смогу потом нормально спать ночью, просто ты не слышал себя, как кричал в машине и на операции. – разговор резко из шутливого превратился в «глаза на мокром месте», обрастая новыми деталями, – Тебе было очень больно. И в этом моя вина, я бы не смогла себе простить, если бы ты погиб. А когда вспоминаю как просил не резать тебе руку. Ты вырывался с такой силой, что тебя еле удержали три санитара. Хирурги боялись браться за скальпели пока тебя полностью не обездвижат. Ты орал что-то на подобии: «Только не руку, оставьте её, я ещё смогу бросать!». Это связанно с твоим спортом или с тем, что с тобой случилось?

Последнюю фразу она говорила, спрятав лицо в ладони. Ник видел как у неё катились слёзы по щекам, спадая на руки и летя вниз на голубую синеву её джинсовых штанов.

– Я не знаю, вряд ли, даже не помню как это говорил. – он обескураженный просто смотрел перед собой.

– Мне медсёстры, ассистирующие на операции рассказали, будто ты даже в сознание не приходил, но метался и вырывался как заправский борец. – Надя вытирала слёзы тыльной стороной ладони, даже тушь не потекла, может она просто не любительница косметики?

– Сейчас это уже не имеет значения. Ты успокоилась? Чего было реветь по пустякам, все живы почти здоровы, только штукатурку зря переводишь, вон по лицу всё развезла.

– Ничего это не пустяки! И всё ты врёшь, я сегодня не успела накраситься. Так что, кроме собственного уродства, там нечего было размазывать. – она немного улыбнулась, наверное эти их перепалки, возвращали ей настроение, да и ему тоже, так или иначе.

– И что мне с тобой делать? – Ник поднял голову, глядя на выбеленный потолок палаты, там забавным отражением играли их тени.

– Смирись.

Они ещё болтали некоторое время. В основном сбиваясь на пустые уговоры и выяснения кому, где и сколько нужно поспать. Надя, с включившимся режимом заботливой сиделки, уговаривала его улечься и подремать до следующего укола. Ник же, наоборот, взывал к доводам её рассудка, уверяя, что с ним ничего не случится, если она съездит домой отоспится. Но лишь потратив впустую высокопарные слова, воздух и время – сдался, решив попытаться уговорить Надю лечь на одну из свободных кроватей, которых было предостаточно. Спустя битых пол часа пустых споров, его аргументы возымели успех, в основном благодаря отсутствию комфортабельности в здешних стульях. Надя выключила ночник, всё это время горевший над головой Ника, добрела до соседней кровати, накрылась пледом и практически мгновенно тихонько засопела. Через некоторое время, хрюкнув во сне и испуганно дёрнувшись со словами «я не храплю», она отвернулась на другой бок и продолжила блаженно дремать.

Мысли калейдоскопом крутились где-то на границе между сном и явью, хотя Ник уже практически последовал по стопам своей новоиспечённой подруги. День был не самый долгий, большую его часть он провёл в бессознательном состоянии, но насыщенный событиями и эмоциями. Ника больше всего интересовало, насколько причудливо плетётся веретено судьбы. Как изменчив его узор, и насколько кардинально может всё поменять новый завиток.

Ему так и не стали понятны мотивы Нади, которая при всей своей, кажущейся наивности, была не глупа. Зачем ей возиться с алкоголиком склонным к самоуничижению и психологической деструкции, в уплату мифического кармического долга? Бред! Она должна понимать, что сегодня он был невообразимо милым, несмотря на случившееся, а когда завтра к нему вернётся его привычное расположение духа, что тогда – образовавшийся сквозняк даже не успеет захлопнуть дверь, за её сверкающими пятками. Так ведь не бывает, что принцесса на гнедом жеребце сама уходит от дракона, кидаясь на встречу прекрасному принцу, выбравшемуся в нелёгкую дорогу, сбивает того с ног и они живут долго и счастливо. Правда Ник сомневался, что подобная сказочная ситуация применима к его сюжетной линии, и точно был уверен, что не благородство или чувство ответственности перед ближними лежит в основе человеческих, на первый взгляд бескорыстных, поступков. Вопреки этому убеждению, Надя ему нравилась. В ней было, что-то живое и осторожно согревающее, как жар полыхающего огня, так напоминающий её волосы, который согревает тебя в походе ночью, у костровой. Ты вытягиваешь уставшие ноги и просто смотришь, ждёшь, чтобы разыгравшееся пламя не подпалило, превратив в угли, томящиеся над ним сосиски и сохнувшую одежду. Тебя переполняет дух приключения и какое-то естественное ощущение единения с природой. И нет гарантий, что ночью тебя не загрызёт дикая росомаха, или на утро твоё плавательное средство не выкинет водоворотом на скалы, в самостоятельной попытке сплавиться по горной реке. Всё это есть и будет рядом с Ней, но пока Она спит, вокруг тихо и спокойно. Ник уже упустил поводья сознания, которое стремительно уводило в сторону, в тёплые объятия сна.

…

По ту сторону, ему всё ещё было пятнадцать лет. Он поехал в летний спортивный лагерь в Черногорию, на побережье адриатического моря. В таком возрасте лучше места не придумаешь: солнце, пляж, тренировки с хорошими сербскими специалистами, посетившими кусочек своей бывшей страны для развития юношеского баскетбола, и конечно же – девушки. Помимо перспективных баскетболистов в лагере были и другие виды спорта, в частности там базировались на сборах и молодые теннисистки. Так он познакомился с Алёной. Она была немногим старше Ника. У неё были длинные русые волосы, почти до белизны выгоревшие на солнце, смуглая загорелая кожа, которой могли похвастать все обитатели лагеря, но её загар носил естественный характер, доставшийся по наследству, хотя ему-то откуда было знать. У Алёны были большие, полные и губы и томные янтарные глаза, придававшие ей некоторый отстранённый и слегка надменный вид, а так же не по годам большая и упругая грудь. Правда с нынешней акселерацией молодёжи, сложно судить, что характерно для их шестнадцатилетнего возраста, а что опережает физиологическое развитие. С последним у неё было всё в порядке: чётко обрисованная талия, ещё не испорченная неотвратимой спортивной трансформацией, упругие, спортивные ягодицы, позавидовать которым могла какая-нибудь топ-модель, собственно как и всей фигуре юной, но вполне осознавшей себя, женщине. Алёна пользовалась популярностью, на неё обращали внимания ровесники Ника и ребята постарше, кто-то подходил и знакомился сразу на пляже или возле корта, многие завистливо свистели ей в след. Ему она тоже нравилась, как и любому мальчишке в пубертатном периоде нравится любая симпатичная девушка с проявившимися вторичными половыми признаками. Но симпатия это одно, а её реализация – другое. Он не решался сделать первый шаг.

Чаще всего, под вечер, когда его сверстники собирались на пляж или дискотеку, Ник шёл на открытую площадку, бросал по кольцу и разыгрывал в своей голове последние секунды матчей, победу в которых должен был принести решающий проход. Он играл сам с собой, редко к нему присоединялись ребята из других составов, участвующих в тренировочном лагере. Одна из баскетбольных площадок, куда ходил Ник, находилась на границе с теннисным кортом, где вечерами Алёна, в компании индивидуального тренера или подруги, отрабатывала подачу. Он тайком наблюдал, как подлетал вверх мяч и в высоком замахе она, словно в фигурном пируэте, вытягивалась за ним, спрятанная под облегающим топиком грудь, поднималась в такт всему телу, короткая юбка, собираясь складками, обнажала сильные и гладкие бёдра. А потом происходил удар, словно щелчок пружины, возвращавший весь идеальный механизм обратно в оборонительную стойку. Дымка пленительного миража рассеивалась и Ник отворачивался к кольцу. Единственным общением, которое у них возникало, был момент окончания её тренировки. Небольшая часть теннисных мячей неизменно закатывалась на баскетбольную площадку, выскакивая ядовитыми прыщиками, на тёмном лице спортивного покрытия. Ник помогал их собрать, относя обратно на корт, Алёна растеряно благодарила, он говорил, что не за что. И они расходились до следующего вечера. Порой ему казалось, что она так же аккуратно, незаметно подглядывает за ним, как двигается, делает невообразимые для простых смертных переводы и броски, может это только его подростковое воображение, играло с ним не хуже чем он сам.

Но однажды, кто-то переписал закономерный сценарий. Очередной вечер, миновала почти середина смены. Ник будучи поздним завсегдатаем спортивной площадки, как всегда отрабатывал броски и дриблинг. Он уже заприметил три теннисных мяча на своей территории, предвкушая свой обычный ритуал. Алёна с подругой закончили тренировку, стали собирать вещи. Ник, привычным жестом, оказал посильную помощь. Снова неловкое «благодарю» и столь же скромное «не за что». Он уже зашагал в обратную сторону, на границе слуха улавливая девичьи перешёптывания, не придавая им особого значения. Его окликнула подруга Алёны.

– Никита, постой! – она даже подбежала к нему, сократив разделившее их расстояние, Алёна молча наблюдала в стороне, нервно грызя ногти, как ему показалось, – Тебя же Никита зовут?