Черный дом

– Меня зовут Гоша. Можно Жора, или Гога, или Юра… ну как в кино.

Она улыбнулась, в очередной раз повела на него глазами и, чуть помедлив, будто на секунду заколебавшись, подала ему свою маленькую, по-детски пухлую ручку, каждый палец которой был унизан кольцами различных видов и форм.

– Алина.

– Очень приятно, – сказал он, бережно, точно боясь повредить, пожав протянутую ему нежную кисть и на секунду задержав её в своей руке. – Красивое имя.

– Да, мне тоже нравится, – она улыбнулась ещё шире, обнажив два ряда мелких, ослепительно белых зубов.

– Как странно, – заметил Гоша, откинувшись на спинку лавочки и глядя на свою соседку сбоку, в профиль. – Я никогда тебя здесь не встречал, хотя живу рядом и гуляю тут чуть не каждый день.

Она слегка двинула плечом.

– Может быть, и встречал, да забыл.

Он решительно замотал головой.

– Ну нет! Тебя б я обязательно заметил. И не забыл бы…

Он не договорил, так как в этот миг из глубины сквера донёсся оглушительный многоголосый вопль, заметно отличавшийся от тех, что почти непрерывно долетали оттуда до сих пор. Этот был гораздо более пронзительный, отчаянный и совсем не весёлый.

Обернувшись на крик, не прекращавшийся и не стихавший, а, напротив, усиливавшийся и разраставшийся, Гоша увидел своих недавних знакомых – буйную неугомонную детвору, неудержимой орущей ватагой носившуюся вокруг фонтана и несколько минут назад едва не сбившую его с ног, когда он по рассеянности оказался на её пути. Но теперь, к немалому его удовлетворению и злорадству, большая её часть уже не бежала, как прежде, стремглав, а была распростёрта на земле, у каменного подножия фонтана, и из глубины этой бесформенной, копошащейся груды разгорячённых тел, беспорядочно наваленных друг на друга, раздавались истошные крики, визги и плач, в одно мгновение сменившие бурное веселье и смех. По-видимому, кто-то из этой не на шутку разгулявшейся компании, несясь во весь опор, споткнулся и упал, увлёкши за собой остальных, которые на полном ходу налетели на упавшего и рухнули на него и рядом с ним.

Как ни тешила его взор эта картина, Гоша всё же не стал смотреть на то, как повскакавшие с лавочек мамаши извлекали из плотной визжащей свалки своих растрёпанных, оравших благим матом чад, успокаивали их и пытались привести в порядок. У него сейчас было дело поважнее и поинтереснее, на котором постепенно сосредоточились все его мысли и чаяния и в котором он, – как ему казалось, не без оснований, – ожидал успеха. Он вновь повернулся к соседке и, подождав, когда поблизости понемногу утихли вопли и рыдания, заговорил с ней чуть приглушённым, вкрадчивым голосом:

– Ну что ж, Алина, оставаться здесь дальше, я думаю, не имеет смысла. Тут, сама видишь, слишком беспокойно… никакой интимности… Я предлагаю отчалить отсюда и поискать местечко покомфортнее.

– Например? – промолвила она, сделав последнюю затяжку и выбросив окурок в стоявшую рядом с лавочкой урну.

– Ну-у… например, пойти ко мне домой, – с небольшой запинкой произнёс он, не отводя от неё пристального немигающего взгляда и понемногу склоняя голову к её голове, так что они в конце концов едва не соприкоснулись. Тогда он чуть отстранился и махнул рукой вперёд, в сторону слегка видневшихся сквозь зелень сквера жёлтых трёхэтажных домов с высокими красными крышами. – Это совсем рядом. Вон там, только дорогу перейти.

Девушка рассеянно взглянула в указанном направлении и ничего не ответила, лишь слегка передёрнула плечами. Затем щёлкнула зажигалкой и стала внимательно, будто в раздумье, смотреть на маленький, трепещущий язычок пламени.

– Пойдём, Алин, серьёзно, – вновь придвинувшись к ней вплотную и пытаясь заглянуть ей в глаза, убеждал Гоша. – Совсем ненадолго… ну, или как пожелаешь. Родаков нету, хата свободная. Посидим, пообщаемся… Есть хорошая выпивка, закуска… всё, как положено… Отлично проведём время! Обещаю: скучно не будет…

Он ещё некоторое время говорил что-то в том же духе, склоняя её в пользу своего предложения, представлявшегося ему чрезвычайно привлекательным. Но она, казалось, не слушала его, или, во всяком случае, слушала без всякого интереса, полностью уйдя в созерцание крошечного огненного лепестка, змеившегося у неё между пальцами, и занятая, вероятно, какими-то своими мыслями. А потом, видимо приняв решение, резко выключила огонь и твёрдо, безапелляционно проронила:

– Нет!

Поняв по её тону и выражению лица, что этот отказ окончателен и дальнейшие его уговоры будут пустой тратой времени, Гоша обескураженно умолк и немного растерянно огляделся вокруг, словно в поисках помощи и подсказки, как действовать дальше.

Но его растерянность длилась совсем недолго. Он почти сразу же нашёлся и, метнув на объект своих желаний острый, выразительный взгляд, возобновил свои убеждения:

– Ну, не хочешь ко мне, так давай зайдём в какую-нибудь кафешку. Тут есть одна недалеко – вон там, за углом, – очень уютненькая. Я там частенько бываю. Выпьем чего-нибудь, поболтаем о том о сём.

Однако это предложение, как и приглашение домой, не соблазнило его новую знакомую. Она наморщила лоб, капризно надула губы, – что придало ей сходство с избалованным, своенравным ребёнком, – и категорично заявила:

– Не хочу.

Но распалённый, закусивший удила Гоша не сдавался и не оставлял попыток хоть чем-нибудь заинтересовать несговорчивую, безучастную к его домогательствам красотку. Он не верил, не хотел верить, что может упустить такую великолепную добычу, что эта чудесная, поистине золотая – учитывая количество и блеск усыпавших её драгоценностей – рыбка соскочит с его крючка, – и, опять придвинувшись к ней поближе, страстно зашептал ей на ухо пересохшими, чуть подрагивавшими губами, по-прежнему с наслаждением вдыхая опьяняющий запах её кожи и волос, от которого у него слегка кружилась голова:

– Ну, давай тогда просто пойдём прогуляемся. Чего нам сидеть-то тут сиднем? Скучно ведь… Пошатаемся лучше по городу, может, зайдём куда… Погода отличная, уже не жарко, самое время погулять. Пойдём, а?..

Его продолжавшиеся ещё какое-то время настойчивые призывы остались без ответа – на этот раз девушка даже не потрудилась открыть рот, чтобы отказать ему, а попросту отвернулась и, поджав губы и нахмурившись, с задумчивым и, как ему показалось, недовольным видом снова устремила взор в никуда, машинально теребя пальцами висевшее у неё на груди блестящее «сердечко».

Гоша, видя такую её реакцию, тоже в конце концов умолк, немного отстранился от неё и поник головой. Им овладели невесёлые, унылые думы. Радужные надежды и соблазнительные картины, которые успело нарисовать ему разыгравшееся воображение, стремительно потускнели и рассеялись, как дым Алининой сигареты. Он понял, что, по всей вероятности, не произвёл на свою случайную знакомую должного впечатления, не смог заинтересовать её своими вполне стандартными, банальными предложениями и привлечь её внимание к своей персоне.

«Ну что ж, и на старуху бывает проруха», – со вздохом подумал он и, бросив на свою очаровательную, по-видимому, глубоко задумавшуюся о чём-то соседку грустный, прощальный, как он полагал, взгляд, собирался уже встать, пожелать ей всего самого доброго и с опечаленным, стеснённым сердцем в груди удалиться.

И тут вдруг нежданно-негаданно произошло то, на что он и не рассчитывал, не смел даже надеяться, что значительно превосходило самые смелые его ожидания, то, что мгновенно всё изменило и сулило направить события по совершенно иному, самому желательному и многообещающему для него пути. Девушка внезапно повернулась к нему, окинула его зорким, оценивающим взглядом и произнесла с лёгкой, почти неуловимой полуулыбкой, вновь, после некоторого перерыва, показавшейся на её губах и придавшей её лицу какое-то новое, не то насмешливое, не то ласково-снисходительное, выражение:

– У меня встречное предложение: не пойти ли нам ко мне?

Гоша не поверил своим ушам и несколько секунд удивлённо смотрел на неё, будто не понимая того, что услышал. А когда наконец понял, также слегка, не совсем уверенно улыбнулся и хрипловатым от волнения голосом проговорил:

– Отличное предложение!.. А где ты живёшь?

Она неопределённо махнула рукой.

– Далековато. Отсюда не видать. Придётся подъехать немного на «двойке»… Ну так ты идёшь или как? – Она вдруг, будто в нетерпении, чуть повысила голос и впилась в него цепким, требовательным взором.

«С тобой, краса писаная, хоть на край света!» – едва не воскликнул Гоша, в восторге от такого поворота событий и совершенно не обратив внимания на неожиданную и несколько странную перемену в поведении соседки. Но сдержался и лишь согласно качнул головой.

– Да, конечно. Пойдём.

Они встали и, пройдя через центр сквера, где передохнувшие, набравшиеся сил детишки возобновили свои шумные игры и беготню, двинулись к улице по той самой аллее, по которой недавно, только в противоположном направлении, шёл Гоша. Достигнув остановки, они благоразумно обошли стороной бомжа, по-прежнему дремавшего под навесом и, как и прежде, сильно портившего воздух вокруг себя, и, дождавшись автобуса, уехали.

Глава 3

Они доехали, миновав несколько остановок, до конечной и, выйдя из автобуса, ненадолго приостановились. Гоша бросил взгляд вспять, на оставшиеся позади городские кварталы, озарённые косыми вечерними лучами, а затем перевёл вопросительный взор на спутницу.

– Ну, и где же твоё обиталище? Здесь, у речки?

Она несколько загадочно улыбнулась, мельком огляделась вокруг и мотнула головой.

– За мной.

И двинулась вперёд, к длинному крутому спуску, в который постепенно переходила дорога, сразу же после конечной остановки начинавшая понемногу идти под уклон и, наконец, словно обрывавшаяся в огромную бескрайнюю долину, посередине которой текла широкая полноводная река, окаймлённая с обеих сторон продолговатыми желтовато-серыми полосками пляжей и пышной ярко-зелёной растительностью – деревьями, зарослями кустарника, густыми травяными коврами.

Пляж, находившийся на другом берегу, был практически пуст – там виднелось лишь несколько разрозненных, значительно уменьшенных расстоянием фигур тех, кто решился переплыть реку и позагорать в одиночестве. На берегу же, обращённом к городу, было довольно людно, и хотя на землю кое-где уже ложились сероватые вечерние тени, а над водной гладью проносился порой не слишком приятный для купальщиков сырой ветерок, люди не спешили покидать пляж, не без пользы проводя здесь время и находя для себя всевозможные маленькие удовольствия. Одни купались или просто неподвижно, будто созерцая что-то, стояли в воде, другие неторопливо прохаживались по бережку, вероятно не отваживаясь войти в реку, третьи лежали на своих подстилках или прямо на песке, ловя последние притушенные лучи заходящего солнца. Чуть поодаль группа парней, разделившись на две команды, играла в волейбол; оттуда то и дело доносились глухие удары по мячу и сопровождавшие их отрывистые возгласы. Но самыми оживлёнными и активными, естественно, были дети, ведшие себя так же резво и шумно, как их сверстники в сквере, и так же оглашавшие окрестности пронзительными криками и беззаботным, заливистым смехом.

Почти достигнув пляжа, Гоша, следуя за своей знакомой, свернул налево, на длинную, убегавшую вдаль аллею, обсаженную громадными ветвистыми деревьями, под сенью которых царила чуть мрачноватая, понемногу сгущавшаяся мгла. Идя вдоль пляжа, он поглядывал попеременно то на шедшую немного впереди, вновь как будто задумавшуюся о чём-то девушку, опытным глазом окидывая её изящную, точёную фигурку, то на отдыхавших и развлекавшихся у реки людей, невольно отыскивая среди них знакомые лица – лица своих друзей, частенько, как и он сам, проводивших время в этих краях. Он очень не прочь был бы встретить их тут сейчас, чтобы они посмотрели, какую шикарную, сногсшибательную девчонку ему удалось подцепить в их отсутствие, пока они занимаются всякой ерундой, детскими забавами. Посмотрели и обзавидовались!

Однако приятелей своих он, увы, так и не заметил – они, в самом деле, как будто спрятались от него сегодня, – и ему, за неимением свидетелей, приходилось в одиночестве наслаждаться лицезрением своей очаровательной спутницы, ритмично покачивавшей крутыми бёдрами в нескольких шагах от него, и утешаться мыслью, приятно гревшей его самолюбие, что он так легко и просто, без особых усилий и ухищрений, обычно необходимых в подобных случаях, буквально с ходу сумел привлечь к себе внимание такой яркой, восхитительной девицы и сразу же после знакомства был приглашён ею в гости – со всеми вытекающими отсюда последствиями! И именно эти последствия, рисовавшиеся ему в весьма красочных и выпуклых образах, более всего занимали сейчас его мысли и представлялись ему в этот момент не только вероятными, но и вполне осуществимыми, реальными, уже почти совершившимися, – по крайней мере, в его не знавших удержу фантазиях.

Он был так увлечён и возбуждён этими живописными, почти осязаемыми картинами, проносившимися в его взбудораженном воображении одна за другой, что не заметил, как, непроизвольно ускоряя шаг и чуть обогнав спутницу, миновал мглистую аллею и оставил позади людный, оглашавшийся криками неуёмной детворы пляж. Остановившись и недоумённо оглядев расстилавшееся впереди обширное, поросшее невысокой редковатой травой поле, посреди которого возвышалась одинокая тонкая осина, он с вопрошающим выражением повернулся к Алине.

– А дальше-то куда?

Она, задержавшись рядом с ним, чуть заметно усмехнулась и молча кивнула головой вперёд.

Гоша, по-прежнему слегка недоумевая, перевёл взгляд в указанном ею направлении, на высившиеся в отдалении, на противоположной стороне пустынного поля, частные деревянные дома с высокими двускатными крышами, окружённые кое-какими хозяйственными постройками и ограждённые крепкими заборами.

– Там, что ли?

– Почти, – уклончиво ответила девушка и, продолжая хранить на губах таинственную полуулыбку, двинулась дальше.

Гоша, пожав плечами, последовал за нею, немного заинтригованный и с нетерпением ожидавший, где же закончится их прогулка.

Когда они проходили мимо стоявшей посреди поля осины, со стороны реки подул лёгкий свежий ветерок, и её тонкая трепетная листва, всколыхнувшись, ответила ему тихим печальным шелестом, похожим на невнятное прерывистое бормотание. Гоше даже почудилось на мгновение, что он в самом деле слышит чей-то взволнованный, едва различимый шёпот, как будто предупреждающий его о чём-то, предостерегающий от чего-то. Он скользнул мимолётным взглядом по чуть раскачивавшемуся на ветру, продолжавшему невразумительно бормотать что-то деревцу, а затем посмотрел на свою спутницу. И был немного удивлён, заметив жёсткое, мрачное выражение её лица, плотно сжатые, словно истончившиеся губы и холодный, металлический блеск в глазах.

– Что-нибудь не так? – осторожно осведомился он, внимательно глядя на неё.

Девушка, точно спохватившись, слегка встрепенулась, мгновенно вернула на лицо мягкую небрежную улыбку и передёрнула обнажёнными плечами, будто озябнув от сырого ветра, время от времени дувшего с реки.

– Нет, всё в порядке. Просто здесь немного прохладно…

Гоша, видимо удовлетворённый таким ответом, кивнул и тоже чуть-чуть, краем губ, улыбнулся.

Миновав пустырь и достигнув замыкавшей его небольшой группы деревьев с толстыми кривыми ветвями и плотной, непроницаемой листвой, Алина повернула направо, к берегу.

Увидев, что они удаляются от находившихся рядом, на пригорке, домов, являвшихся, как полагал Гоша, конечным пунктом их путешествия, и идут в каком-то совершенно непонятном ему направлении, он снова поинтересовался:

– А далеко ещё?

– Близко, – успокоила его девушка, махнув рукой куда-то в сторону. – Уже почти пришли.

«Куда пришли-то?» – мысленно спросил Гоша, удивлённо глядя на низкий, заросший пышной ядовито-зелёной травой берег, к которому они приближались. – «Не в реке же она живёт, я надеюсь. На русалку она вроде не похожа…»

Но, не дойдя до утопавшего в густой зелени берега несколько метров, Алина внезапно свернула влево и, нырнув в узкий проход между зарослями высокого колючего кустарника, практически исчезла из вида.

Гоша, словно опасаясь упустить свою юркую спутницу, ускорил шаг и устремился следом за ней. Пробравшись через щель между кустами, он, стараясь не отставать от подруги, хрупкая, будто ускользающая фигурка которой смутно мелькала впереди, шёл некоторое время в плотной тени стоявших здесь мощных кряжистых деревьев, по едва заметной в полумраке извилистой тропинке.

Но буквально через считанные мгновения деревья неожиданно расступились, тропинка оборвалась, и Гоша в лёгком изумлении остановился. Прямо перед ним, на просторной зелёной лужайке, громоздился массивный, чуть вытянутый в длину двухэтажный дом, сложённый из чёрных, будто закопчённых, по большей части искривлённых и потрескавшихся от старости брёвен и увенчанный покатой, местами покоробленной кровлей с острым угловатым коньком и мутным слуховым окошком на убогом «фронтоне». Дом и окружавший его двор были обнесены ветхой покосившейся изгородью, состоявшей из гнилых почернелых жердей, кое-как соединённых одна с другой, точно привалившихся в крайнем изнеможении друг к другу; задняя её часть терялась в глубине двора в буйной, беспорядочно разросшейся зелени. Вросший в землю полуразвалившийся сарай, поленница без дров, кривая завалинка, заросшие крапивой и прочим сорняком грядки, которых уже почти не было видно, и несколько чахлых яблонь и слив, отягчённых никому не нужными гниющими плодами, дополняли безотрадную картину запустения и упадка.

Гоша несколько секунд с удивлённым и разочарованным видом созерцал этот унылый пейзаж, а затем недоумённо воззрился на Алину, как ни в чём не бывало, с довольной улыбкой оглядывавшую свои владения.

– Ты здесь живёшь?

Та ответила ему насмешливым и как будто несколько вызывающим взглядом.

– Да. А тебе что-то не нравится?

Он заколебался с ответом.

– Да нет… ничего…

– Ну, тогда милости прошу к моему шалашу, – она распахнула дряхлую, как и всё вокруг, едва державшуюся на ржавых петлях калитку и качнула головой в сторону дома. – Плиз!

Гоша чуть помедлил, словно не решаясь войти в этот запущенный двор, от которого, точно от кладбища, веяло чем-то безжизненным и затхлым. Но всё же вошёл и, сопровождаемый хозяйкой, неспешно двинулся по узкой утоптанной дорожке к входу в дом, продолжая озираться кругом.

Во время этого короткого перехода от калитки к крыльцу он смог убедиться, что этот заброшенный уголок не так уж безжизнен, как показалось ему вначале: в глубине стоявшей поблизости большой собачьей будки он заметил чьи-то злобно блеснувшие желтоватые глаза и услышал донёсшееся оттуда глухое сердитое рычание.

– Не кусается? – спросил он, с некоторой опаской поглядывая на просторную и, как выяснилось, обитаемую конуру.

– Кто, Мэнсон? Не-ет, – широко улыбнулась Алина, приоткрыв маленькие острые зубки. – Он добрый. Мухи не обидит… Но за хозяйку, за меня то есть, загрызёт кого угодно!

– Приму это к сведению, – шутливо ответил Гоша, одновременно ещё раз опасливо поглядев на будку.

Взойдя на крыльцо, он бросил взгляд в сторону реки, широкая мутно-серебристая лента которой виднелась неподалёку, в паре десятков метров, лишь слегка загороженная росшими на берегу кустами и высокой травой.

– Не заливает вас тут весной?

– Да нет… вроде бы… – рассеянно ответила Алина, остановившись перед дверью и будто прислушиваясь к чему-то.

Гоша, продолжая смотреть на речку, выразительно усмехнулся и скосил глаза на девушку.

– И вот тут, значит, ты и купаешься… без ничего?

– Да, иногда, – безразлично ответила она, не поддержав его игривого тона. И, после некоторой заминки, широко распахнула входную дверь, в отличие от калитки, крепкую и толстую, с двумя замками и внушительным засовом. – Заходи!

Гоша, автоматически вытерев ноги о дырявый половик, лежавший у порога, и сохраняя на лице красноречивую пошловатую ухмылку, вошёл в дом. Девушка, глядя на него с холодным непроницаемым выражением, последовала за ним.

Пройдя тесные тёмные сени и открыв ещё одну, уже незапертую дверь, они оказались в обширном, плохо освещённом помещении, как бы объединившем в себе прихожую и столовую. Сквозь небольшое, засиженное мухами окно сюда вливался тусклый, понемногу затухавший вечерний свет, падавший на громоздкий обеденный стол, застеленный выцветшей клеёнкой, порезанной и прожжённой в нескольких местах, на грязную допотопную газовую плиту, на которой сгрудилось несколько загаженных кастрюль без признаков пищи и высокий чайник с длинным погнутым носиком, на серый от пыли, слегка накренившийся холодильник, покрытый какими-то подозрительными рыжими пятнами вперемежку с наклеенными кем-то аляповатыми, неуместно и нелепо выглядевшими здесь картинками. На облезлых, обшарпанных стенах висели жалкие клочья обоев, сквозь осыпавшуюся кое-где штукатурку проглядывали куски дранки; на голом дощатом полу валялся истёртый, изъеденный молью войлочный коврик с остатками замысловатого орнамента; с низкого потемневшего потолка свисала на коротком кривоватом проводе маленькая запылённая лампочка, очевидно, давно уже, а может быть, и никогда, не знавшая абажура.

«Неужели ты тут живёшь?!» – опять едва не вырвалось у Гоши, поражённого внутренностью дома ещё больше, чем его внешним видом. – «Это ж самый настоящий бомжатник!»

Однако он сдержался и, выдавив на лице натянутую ненатуральную улыбку, сказал то, что принято говорить в подобных случаях, вне зависимости от увиденного:

– Очень мило. Симпатичная хатка… Стиль ретро… местного разлива.

Алина усмехнулась.

– Серьёзно? Тебе нравится? Я очень рада. Приятно слышать. – И махнула рукой вперёд. – Присаживайся.

Не обратив внимания на явную насмешку, прозвучавшую в её голосе, Гоша подошёл к столу и после короткого колебания присел на стул – тот показался ему более надёжным, чем стоявший рядом хромоногий табурет. Усевшись, вновь огляделся и, скромно кашлянув, осведомился о том, что до сих пор почему-то не приходило ему в голову и о чём он вдруг вспомнил:

– А в доме никого больше нет?

Девушка, прищурившись, с тонкой невинной улыбочкой посмотрела на него.

– А что?

Он замялся.

– Да так…

Она исподлобья, слегка усмехаясь, молча глядела на него несколько секунд, а потом лучезарно улыбнулась и с заговорщическим видом подмигнула ему.

– Не беспокойся. Здесь больше никого нет. Мы одни.

И после того как он удовлетворённо осклабился ей в ответ, она, видимо решив показать себя радушной хозяйкой, предложила:

– Может, хочешь выпить чего-нибудь, закусить?

Гоша, мельком взглянув на безобразную, уставленную пустыми кастрюлями плиту и на пятнистый, наклонившийся, точно Пизанская башня, холодильник, вежливо отказался от угощения.

– Ну, как хочешь, – равнодушно сказала Алина, очевидно, ничуть не обиженная отказом. – Тогда посиди тут немного, а я пойду переоденусь. Я быстро. Не скучай. – И, одарив его напоследок ещё одной сияющей, обворожительной улыбкой, от которой у него сильнее забилось сердце, она исчезла за дверью, ведшей в соседнее помещение, вероятно, спальню.

Проводив её восхищённым масляным взглядом, Гоша причмокнул губами, шумно выдохнул и, сладко прижмурив глаза, отдался томным, волнующим раздумьям. Он подумал о том, как на удивление благоприятно и удачно всё сложилось, как легко и быстро, точно по маслу, пошло дело. Выходя сегодня из дому, а в особенности чуть позже, когда, не найдя своих друзей, он пребывал в угрюмом и меланхоличном расположении духа, он и представить себе не мог, что всё вдруг так резко изменится, что события примут такой неожиданный и приятный для него оборот. Что неизвестная красавица, которую он впервые в жизни видел, после минутного знакомства и короткого разговора, немножко, как водится, поломавшись и отвергнув для вида несколько его предложений, внезапно, с места в карьер, пригласит его в гости, в свой дом…

Тут, вернувшись к действительности, он открыл глаза и ещё раз окинул взглядом окружавшую его не слишком приглядную картину. Чуть нахмурился и пожал плечами. Да, обстановка, конечно, оставляла желать лучшего. Было как-то странно, если не сказать больше, что такая красотка, изящная, утончённая, ухоженная, со вкусом одетая (или, вернее, раздетая) и усыпанная драгоценностями – судя по блеску, настоящими, – точно новогодняя ёлка игрушками, может жить в подобной халупе, годной лишь для нищих и алкашей. К тому же эта удалённая безлюдная местность на краю города, уединённый чёрный барак, несколько смахивающий на гроб, приютившийся на отшибе, почти у самого берега, скрытый от посторонних глаз мохнатыми, непроницаемыми купами деревьев и густыми зарослями кустарника. Эта мрачноватая обстановка как-то не вязалась с образом юной полуобнажённой красавицы, в одно мгновение пленившей его и заставившей позабыть обо всём на свете.