Тёмный ручей

– Что ты высматриваешь? – интересуюсь я.

– Страшных типов, – отвечает она. – Трупы. Закладку метамфетамина. Кто знает?

Неожиданно мне кажется, что проверка – чертовски хорошая идея, поэтому я одалживаю у Гвен фонарик. Стою, наклонившись и рассматривая мумифицировавшийся презерватив и по меньшей мере три пустых бутылки – печальные следы прошлых постояльцев, – и одновременно спрашиваю:

– Пойдешь в душ вечером или утром? Потому что, полагаю, горячей воды здесь хватит только на кофемашину и на двухминутный душ раз в несколько часов.

– Лучше вечером, – отвечает Гвен. – Тебе не нужно сперва сходить в туалет?

Выпрямляюсь и качаю головой. Гвен избегает смотреть на меня прямо. Она подхватывает свою сумку и несет в санузел, и я слышу, как дверь со щелчком запирается на щеколду.

Я могу либо сидеть и слушать, как она раздевается, ибо сделать что-нибудь полезное. Выбираю сходить за едой.

Вернувшись, обнаруживаю, что Гвен уже вышла из душа, и запах отчаяния в номере сменился теплым фруктовым ароматом. Она полностью одета, не считая обуви, и я это одобряю. Уязвимость во время сна – это не то, что я бы порекомендовал в нашем положении. Протягиваю ей пакет с бургером и картофелем фри вместе с банкой газировки, и некоторое время мы просто сидим на разных кроватях, утоляя аппетит.

– Мне нужно спросить, – произносит Гвен. – Это звонил твой друг из ФБР? Майк?

Я молча киваю. Над говяжьими котлетами в этих бургерах кто-то явно жестоко поиздевался, но я все равно съедаю всё до кусочка. Моему организму нужно топливо.

– А почему агент ФБР помогает нам?

– Потому что иногда я оказываю ему услуги, и на сегодня он в долгу передо мной не менее трех раз. Кроме того, ему не хватает людей для работы на местах, и он считает, что я, вероятно, более надежен, чем полиция штата.

– Только «вероятно»?

Я пожимаю плечами:

– Майк не из тех людей, которые могут полностью доверять кому-то. Он не поведал мне никаких подробностей относительно своей наводки, так что вся его информация записана на этой самой бумажке. «Арден Миллер, Мейкервилл». Адреса у него нет, но Майк сказал, что это нам не понадобится. Если Мейкервилл – город-призрак, то это, скорее всего, правда.

– И как этот человек по имени Арден связан с Мэлвином?

– Люстиг возглавляет отдел, занимающийся расследованием деятельности опасных интернет-групп. За «Авессаломом» они следят, и, должно быть, Арден как-то связан с этим.

– Так мы имеем дело с отшельником? С выживальщиком? С кем?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Но мы должны быть чертовски осторожны.

– Да, кстати, об этом… Прежде чем мы направимся прямо в тот городишко, нужно попытаться узнать что-нибудь об этом Ардене Миллере и попробовать найти какую-нибудь карту этого места. Утром мы можем завернуть в местную библиотеку. Я пошарю оттуда в Интернете, а ты пороешься в книгах. Как тебе такой план?

– Разумно. – К этому моменту мы уже доедаем бургеры – приканчиваем их с быстротой, свидетельствующей о том, что нам не хочется распробовать их вкус. Я выбрасываю обертки в мусор и, раз уж все равно поднялся, пристально осматриваю дверь. Она запирается на хлипкую цепочку, которую явно уже несколько раз рвали, а дверь и рама, судя по виду, не выдержат даже сильный ветер, не то что хороший пинок.

– А что у нас с санузлом? – спрашиваю я. – В плане безопасности, естественно.

– Там есть окно, но оно маленькое, забрано решеткой, и пожарного выхода нет.

– Значит, не будем учинять пожар. – Я подтаскиваю к двери стул с обивкой цвета детской неожиданности и подпираю им дверную ручку. Вряд ли это особо поможет, но это лучше, чем ничего.

– Во сколько ты собираешься встать утром? – спрашивает меня Гвен. Голос ее звучит немного напряженно. Нервы. Это вполне обычный вопрос, но ощущение такое, что он задан супругу или любовнику, и мы оба чувствуем этот тайный смысл, буквально висящий в воздухе. Я отхожу к своей кровати, снимаю с пояса джинсов кобуру и кладу на прикроватный столик. Наплечная кобура Гвен уже висит на спинке кровати, словно некая зловещая деталь снаряжения для БДСМ-игр.

«Наверное, лучше не думать в этом направлении», – говорю я себе и, наклонившись, начинаю расшнуровывать ботинки.

– Семь часов – достаточно рано, – отвечаю я. – Или в какое там время нападают волколаки?

– Мне кажется, мы скорее на территории зомби, – отзывается Гвен. Она сидит, скрестив ноги, поверх покрывала, но потом поднимается, откидывает одеяло и, удостоверившись в отсутствии клопов, заползает в постель. – Ну ладно, спокойной ночи.

Звучит это неловко. И ощущается так же.

Мой второй ботинок падает на пол. Я задвигаю оба ботинка под столик, где смогу без труда дотянуться до них в случае чего, потом откидываюсь на подушку. Матрас комковатый и продавленный – вполне в тон моему подавленному настроению.

– Доброй ночи, Гвен. – Это тоже звучит нелепо.

В течение нескольких долгих секунд в комнате царит тишина. В глубине моей груди зарождается смех, такой же глупый и неудержимый, как взболтанная бутылка шампанского, и в конце концов я, не в силах подавить его, начинаю смеяться.

Гвен тоже смеется. Это славный, очищающий смех, и после него в этой унылой комнате словно бы становится светлее.

– Извини, – выдавливаю я наконец. – Просто это выглядит так вежливо… Черт побери, мы ведь взрослые, верно? Почему это так…

– Хороший вопрос, – отзывается она, повернувшись на бок, чтобы видеть меня. Мне больше не смешно. – Так почему?

– Ты знаешь почему, – говорю я ей.

– Я хочу услышать, как ты скажешь это вслух – всего один раз.

– Потому что между нами стоят мертвые, – произношу я, и в один миг все веселье испаряется. Правда настолько ужасающа, что нависает над нами, подобно призраку, и по моему телу пробегает дрожь, кожа покрывается мурашками. – Начиная с моей сестры.

Гвен, не дрогнув, встречает эту призрачную правду лицом к лицу.

– И все те девушки, которых я должна была суметь спасти. Даже сводный брат Мэлвина… ты знаешь, что он покончил с собой? Он не мог больше выдержать отчуждения, которым оказался окружен в своем маленьком городе, и преследования со стороны всех этих диванных интернет-воинов. – Она сглатывает, и я жалею о том, что вообще поднял эту тему. – В своем последнем посте в соцсетях он заявил, что это была моя вина, что если б я была хорошей женой, Мэлвин никогда бы…

– Это полная хрень, – прерываю я ее. Мой голос звучит сердито, вопреки моим намерениям. – Ты в этом совершенно не виновата. Винить тебя глупо. – Умолкаю на секунду, потом на другую, потому что стою на грани признания в том, в чем не намерен был признаваться. Потом переступаю эту грань. – Я выслеживал брата Мэлвина. Так же как выслеживал тебя. Я знал, где он живет. Я знал, где живете вы все.

Гвен застывает, и я вижу, что она колеблется. На самом деле она не хочет задавать этот вопрос, но, как всегда, не станет поворачивать назад.

– Ты посылал ему «письма ненависти», Сэм?

Я смотрю на потек на потолке – ржавого цвета и неправильной формы, напоминающей очертания Австралии. Мои колебания тянутся очень долго, прежде чем я собираюсь с духом, чтобы сказать:

– Да, посылал. И тебе тоже. В то время это казалось правильным и легким. Своего рода правосудием. Но эти письма просто уничтожали тебя в замедленном темпе, по одному письму за раз. И я сожалею об этом. Боже, Гвен, я ужасно сожалею.

На последних словах в моем голосе прорезается болезненная хрипотца, и я знаю, что Гвен слышит это. И понимает, что эта боль так же искренна, как смех, с которого начался этот разговор.

Краем глаза я вижу, как Гвен встает с постели. Она садится на край моей кровати и берет меня за руку. В голливудском фильме в этот момент заиграла бы музыка, мы поцеловались бы, и между нами вспыхнула бы неожиданная страсть – а дальше пошла бы эротическая нарезка: обнаженные тела, озаренные мягким золотистым светом, снятые под странными углами.

Но мы не в фильме, и нам больно, и вместо этого я просто рассказываю ей полушепотом о той ненависти, которую когда-то испытывал. Рассказываю о том, как был одержим жаждой кровной мести. Это не романтично. Это отвратительно. Но, отзвучав, этот рассказ, точно так же как и смех несколькими минутами ранее, оставляет в воздухе странное ощущение чистоты.

Гвен сжимает мою руку и говорит:

– Все это время ты ненавидел его. Не меня. По крайней мере, сейчас у нас обоих есть правильная цель.

В том, что она сейчас сделала, заключается милосердие – такое редко встретишь. Это прощение, жалость и понимание, и я, не думая, подношу ее руку к губам и нежно целую ее пальцы. Я мог бы по памяти нарисовать ее – до последней черточки. Абрис ее ладони выжжен на моей руке с почти осязаемой четкостью.

Потом я отпускаю ее руку. Я ничего не говорю. Не могу.

Гвен выжидает несколько секунд, но я не шевелюсь, и она возвращается в свою кровать. Я слышу, как шуршит одеяло. Гвен выключает свет, и в комнате становится темно.

Черт возьми, я дурак.

Я сплю плохо. Мне раз за разом снится человек, прыгающий с крыши шестиэтажного здания в деловом центре Топики. Я читал в газетах об этом самоубийстве. Брат Мэлвина пришел на работу, одетый в новенький костюм, поднялся на крышу, снял галстук и ботинки. Потом аккуратно положил их рядом со своими часами, бумажником и письмом, в котором он извинялся перед своим начальником за весь этот беспорядок… а потом шагнул с крыши. Это было два года назад, безоблачным июньским днем.

Но когда во сне я вижу лицо падающего с высоты человека, то понимаю, что это не брат Мэлвина. Это я.

4

Гвен

Мы проводим целый день в публичной библиотеке, обшаривая полки и Интернет – и платя грабительские цены за распечатку материалов, – и в итоге получаем папку, примечательную своим малым объемом, однако это вся информация о Мейкервилле и Арден Миллер, которую нам удается найти. Мы засекаем четырнадцать человек по имени Арден Миллер, но лишь двое из них проживают в Теннесси, и один из них живет в доме престарелых – вряд ли это тот, кто нам нужен. Остается только один, точнее, одна Арден Миллер – высокая, рыжеволосая, тридцати четырех лет от роду, примечательная тем, что в таком возрасте у нее нет ни единой учетки в соцсетях. Мы нашли несколько фотографий, на которых она отмечена, но их совсем мало, к тому же на всех Арден Миллер вышла нечетко. На самом лучшем из этих снимков она носит шляпу с широкими обвисшими полями и огромные солнцезащитные очки, к тому же наполовину отвернулась от объектива, придерживая свою шляпу, чтобы не унесло порывом ветра.

Я понятия не имею, зачем мы ищем ее или почему, черт побери, она живет в такой глуши, в городке, заброшенном вот уже сорок лет. Или, если уж на то пошло, почему Майк Люстиг хочет, чтобы мы искали ее, если не считать того, что она каким-то образом связана с делом моего бывшего мужа.

Мы снова проводим ночь все в том же «адском мотеле», и я благодарю Господа за то, что напряжение между нами ослабло. Теперь все кажется яснее. Проще. И когда засыпаю, я впервые за долгое время чувствую себя в безопасности. Это уже немалое достижение, потому что «Френч инн» по-прежнему выглядит так, словно за годы своего существования он был безмолвным свидетелем сотен ужасных преступлений.

На следующий день мы отправляемся в Мейкервилл. Едем по таким глухим местам, что можно было бы без труда поверить, будто на всей земле не осталось никого, кроме нас, – если б не вездесущие самолеты, бороздящие небо над нашими головами и оставляющие инверсионные следы в атмосфере. Дорога несколько раз поворачивает, становясь все более узкой и ухабистой; она ведет вверх, в холмы, труднопреодолимые как для пеших туристов, так и для внедорожников.

Я сделала приблизительный расчет километража и сейчас предупреждаю Сэма о том, что мы близко к цели. Сворачиваем к обочине и оставляем машину на небольшой прогалине за деревьями, так что ее почти не видно с дороги. Потом направляемся по пешеходной тропе туда, где некогда находился Мейкервилл. Если верить хроникам, это место никогда не было особо процветающим; когда перестала действовать железнодорожная ветка, немногие предприятия, открытые здесь, разорились, и большинство обитателей переехали куда-нибудь или же умерли, цепляясь за свои разрушающиеся дома. В 1970-х годах закрылась почтовая контора, совмещенная с универсальным магазином, и магазин антиквариата, который, скорее всего, был оставлен с дверьми нараспашку и с вывеской «БЕРИТЕ, ЧТО ХОТИТЕ» в витрине. Мы нашли вырезку с выражениями печали по умершему своей смертью городку – заметка была написана в том самодовольном тоне, которым обитатели больших городов повествуют о скорбях сельских жителей. А после… ничего.

Мы сомневаемся, что нам удастся обнаружить что-либо значительное, и когда выходим из леса, чтобы взглянуть с холма на маленькую долину, где располагался город, то в свете полуденного солнца он выглядит как декорация к фильму. Четырехэтажные здания на главной улице все еще стоят – в основном потому, что некогда были построены из кирпича; но большинство других домов, возведенных из дерева, находятся на разных стадиях разрушения – потемневшие от непогоды, подгнившие, покосившиеся или же рухнувшие окончательно. Катастрофа в замедленной съемке. Некоторое время мы наблюдаем, припав к земле, однако не замечаем никакого движения – лишь птицы порхают туда-сюда, да пару раз между домами проскальзывают тощие бродячие коты. Дверь, висящая на одной петле, зловеще скрипит на ветру.

– Если Арден Миллер здесь, – говорю я, – она должна быть в одном из кирпичных зданий. Верно?

– Верно, – соглашается Сэм и встает. – Давай договоримся прямо сейчас: мы не будем стрелять, пока не выстрелят в нас. Хорошо?

– Может быть, сделаем исключение для ножей? И для дубинок?

– Ладно, – Сэм кивает. – Но смертельных ран не наносить. Нам нужно расспросить Арден, а не приволочь ее тушку в качестве трофея.

Это ставит нас в очень невыгодные условия. Но он знает это.

Когда мы спускаемся по холму, я замечаю отблеск стекла под какими-то косо наваленными рекламными щитами и дергаю Сэма за рукав, привлекая его внимание. Мы подходим ближе, чтобы рассмотреть. Это машина. И не какой-то реликт, оставшийся здесь со времен, когда городок был населен; это средней величины автомобиль, похоже, топливосберегающий, не старше пяти лет. Мне повезло, что я его заметила. Кто-то приложил усилия для того, чтобы спрятать его; судя по блеску, который я заметила, машина отнюдь не брошена здесь. Скорее всего, ее припарковали совсем недавно.

Мы подбираемся к машине, держась как можно более скрытно. Я осторожно касаюсь ладонью капота – холодный. Стараюсь действовать так, чтобы не сработала сигнализация… и это наводит меня на мысль. Я переглядываюсь с Сэмом – мы опять думаем совершенно синхронно.

– Сделай это, – командует он.

Я с силой дергаю за ручку дверцы – заперто, – и тишину разрывает прерывистый вой, болезненно отдающийся в ушах. Мы с Сэмом прячемся в тени и ждем. Вскоре из открытых дверей одного из кирпичных зданий выбегает тощая рыжеволосая женщина, отбрасывает в сторону щиты и сердито смотрит на машину. Мигающие фары и поворотники заливают ее лицо то ярко-белым, то золотистым светом, она нашаривает в кармане куртки ключи и выключает сигнализацию.

В наступившей тишине я спрашиваю:

– Арден Миллер?

Она едва не падает и начинает быстро пятиться назад, но Сэм преграждает ей путь, и она отскакивает от него к машине, едва не карабкаясь на капот. Я вижу на ее лице страх.

– Оставьте меня в покое! – кричит Миллер, потом бросается ко мне, надеясь оттолкнуть меня и сбежать.

Я спокойно достаю пистолет и навожу на нее, и она останавливается так резко, что в воздух летят сухие листья и гравий с дорожки. Руки женщины вздергиваются вверх, как будто к ним привязаны ниточки.

– Не убивайте меня, – просит она и начинает судорожно рыдать от ужаса. – О боже, не убивайте меня, прошу вас, я могу заплатить, я отдам вам все деньги, я все сделаю…

– Спокойно, – говорю я ей. Звучит как приказ; я понимаю, что это контрпродуктивно, поэтому сбавляю тон. – Мисс Миллер, никто не собирается причинять вам вред. Дышите глубже. Успокойтесь. Меня зовут Гвен. Это Сэм. Понимаете? Успокойтесь.

На третьем повторе до нее наконец доходит; она втягивает воздух ртом и кивает. Арден Миллер не очень похожа на свои фотографии. Волосы у нее по-прежнему рыжие, но обрезаны коротко и неровно, и сейчас она носит очки с толстыми линзами, увеличивающими ее голубые глаза. Она по всем стандартам симпатичная женщина, но есть в ней нечто…

Мне требуется пара минут, чтобы заметить это. Арден Миллер родилась отнюдь не женщиной, но смена пола была проведена почти безупречно. Она двигается совершенно правильно, с нужным распределением веса. Если и подвергалась пластической хирургии, то операции не оставили шрамов или иных заметных следов. Она выглядит более женственно, чем я, и действует тоже.

– Они послали вас? – спрашивает Миллер, переводя взгляд наполненных слезами глаз с меня на Сэма и обратно. – У меня их нет! Я клянусь, что у меня их нет. Пожалуйста, не причиняйте мне вреда, я вам все расскажу!

– Нет чего? – спрашивает Сэм, и она вздрагивает. Я жестом прошу его не настаивать, и он умолкает. Я прячу пистолет в кобуру.

– Знаете что, Арден, давайте просто где-нибудь присядем. Есть здесь место, где вам будет более удобно?

Она всхлипывает и промокает глаза с тщанием человека, который знает, как не размазать тушь. Потом говорит:

– В доме. Я хочу сказать, там почти ничего нет. Я приехала сюда, чтобы работать.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – пойдемте в дом.

* * *

Работы Арден оказываются просто потрясающими. Я мало разбираюсь в искусстве, но даже я могу сказать, что при помощи красок она создает на холсте нечто феноменальное – увековечивает распад, разрушение и красоту. Она берет Мейкервилл и из мрачного превращает его в поразительный. К стенам прислонены на просушку шесть картин. Арден работает в помещении бывшей почты-магазина, где, как ни странно, еще уцелели стекла в витрине. Витрина выходит на восток, так что утром через нее проникает солнечный свет. Сейчас в помещении горят лампы, к тому же Арден где-то раздобыла вполне чистый диван. Мне кажется, она иногда остается здесь на ночь; на диване лежит скатанный спальный мешок, а в углу – достаточно новое туристическое снаряжение. Арден принесла сюда еще и старый стол с откидывающейся крышкой – явно утащенный из антикварного магазина, – который темнеет у дальней северной стены. На столе стоит ноутбук. Здесь нет вай-фая, так что она, вероятно, пользуется для выхода в Интернет сменным сотовым телефоном и анонимайзером. Я тоже так делаю.

Арден уже чувствует себя лучше; вид ее картин, ее берлоги явно придает ей спокойствия и силы. Она подводит нас к дивану, мы с ней присаживаемся, а Сэм остается стоять, рассматривая картины. Арден все время посматривает на него, но обращается она ко мне.

– Что вам нужно? – встревоженно спрашивает она. – Это они вас послали?

– Нас никто не посылал, – отвечаю я. Это не совсем правда, но достаточно близко. – Мы просто подумали, что вы, вероятно, сможете помочь нам, Арден.

Она чуть выпрямляет спину, и от меня не ускользает настороженный блеск в ее глазах.

– Помочь с чем?

– С «Авессаломом». – Я отчетливо выговариваю это слово и вижу, как ее охватывает острая паника. Она сидит совершенно неподвижно, словно боясь сломаться. Я продолжаю, действуя вслепую, наудачу: – Они охотятся и за мной тоже. И за ним. Нам нужно узнать, как остановить их.

Арден резко выдыхает и складывает руки на груди. Жест защиты – но не против меня.

– Я по большей части стараюсь держаться вне поля зрения, – отвечает она. – Так что они не могут меня найти. Вам тоже нужно так сделать.

– Я пытаюсь, – говорю я ей, потом пробую разыграть другую карту: – Когда вы покинули эту группу?

На этот раз она даже почти не колеблется. Я чувствую, что ей отчаянно хочется рассказать эту историю ради простого человеческого контакта. Дружеского тепла, пусть даже мимолетного.

– Примерно год назад, – отвечает Арден. – Понимаете, я никогда не состояла во внутреннем круге. Сначала это была просто игра. Троллинг педофилов. Травля людей, которые заслуживали это. Или… по нашему мнению, заслуживали. К тому же нам платили за то, что мы это делали.

На этот раз уже я выпрямляюсь. Никогда не рассматривала подобный вариант.

– Платили? Кто?

Арден смеется. Этот смех звучит как шорох листьев в сухом мертвом лесу.

– Можно подумать, я знаю… Но платили хорошо. И меня все устраивало, пока… пока я не узнала, почему мы это делаем. Мелкой сошке вроде меня об этом, конечно, не рассказывали, но как-то раз один из вышестоящих участников группы проболтался и упомянул об этом.

Я сглатываю. Почему-то мне отчаянно хочется пить, как будто я ползком пробираюсь через пустыню. Но сейчас я на самом деле оказалась на незнакомой территории.

– Вы расскажете мне? Почему они это делают?

– Потому что люди, которых они шантажируют, перестают платить. Тогда нас посылают, чтобы наказать этих людей и заставить снова раскошелиться, – отвечает она. – У «Авессалома» есть много чего на этих людей, и если те перестают платить, на них спускают всех собак. Знаю, что я сука, но не настолько же! – Арден снова смеется, и смех ее звучит ничуть не веселее, чем в прошлый раз. – То, что кто-то ради бабла разрушает жизни людей… это попросту неправильно.

Чтобы выйти из ступора, я пытаюсь заново пересмотреть тот образ «Авессалома», который существовал в моей голове прежде. Я считала их группой фанатиков-манипуляторов, занимающихся этим из чистой жажды власти над людьми и кровожадности… но теперь все сделалось куда серьезнее. Циничнее. Платил ли им Мэлвин за то, что они выслеживали меня? Каким образом? Сидя в тюрьме, он не имел доступа к деньгам. Быть может, оказывал им какие-то услуги взамен?

Иметь дело с увлеченными, сумасшедшими троллями-психопатами – это одно. Иметь дело с теми, для кого охота на людей – просто работа… это может оказаться намного хуже.

– Арден, – я подаюсь вперед, стараясь выразить искренность и добрые намерения, – почему «Авессалом» обратился против вас?

Ее лицо искажает гримаса, она взмахивает рукой, указывая на свое тело.

– Они узнали. Многие из них ненавидят женщин. И все они ненавидят транссексуалок. Все было замечательно, пока у меня был член. Когда у меня его не стало, они взъярились так, как будто я пыталась отрезать их собственные. Начали размещать посты обо мне. Я отбивалась. Когда это продолжилось, я скачала с сервера кучу их платежных документов и сказала, что, если они от меня не отвяжутся, я опубликую эти документы. Я думала, что это их остановит. – Арден отводит взгляд. – В тот день у меня в гостях была подруга. Я вышла, чтобы купить нам китайской еды. А когда вернулась, в моей квартире был пожар. Сгорело все здание, погибли семь человек.

– И… вы считаете, что это не было несчастным случаем, – говорю я. – Извините.

Она кивает, борясь с новым приступом слёз.

– На какое-то время они решили, что разделались со мной. Но я постоянно переезжала, искала места, где можно спрятаться. Одно хорошо – у меня есть картины, и специалисты из галереи искусства, которым я их показывала, сказали, что я очень хорошо пишу. Мне нужно продать эти картины и уехать в другую страну. Может быть, в другом месте будет проще… Возможно, в Швеции.

– Те файлы, которые вы скачали, – говорю я. – Арден… они все еще у вас?

Я молюсь, чтобы она сказала «да», но Арден лишь печально смотрит на меня и качает головой.

– Файлы хранились на флешке. Она сгорела вместе со всем остальным. Теперь мне нечем сдерживать их, и я напугана до смерти. А вы, Гвен?

– Я тоже, – признаю́сь я. – Вы уверены, что не знаете ничего, способного помочь мне?

Арден раздумывает над этим. Снимает со своих джинсов случайно прицепившийся рыжий волос и отпускает его, глядя, как тот падает в луче света.

– Я знаю одну вещь, – произносит она наконец. – Тот ублюдок, который больше всех доставал меня… я знаю, где он живет. Это было последнее, что я узнала перед тем, как меня напугали настолько, что я не стала копать дальше.

Смотрю на Сэма. Тот оборачивается к нам и кивает.

– Тогда… вы скажете нам? Может быть, мы наведаемся к нему вместо вас?

Арден складывает руки на коленях, садится очень прямо и смотрит мне в глаза. В ее взгляде я читаю вызов. Гнев. Страх. Но самое главное – решимость.

– Я не была хорошим человеком, – говорит она. – Я ненавидела себя, я думала, что весь мир – дерьмо и что все заслуживают того, что получают. Я хотела, чтобы все страдали так же, как я. Но с тех пор я изменилась. И мне жаль всех тех людей, которых я преследовала в Интернете. Никогда не думала… – Она умолкает и встряхивает головой. – Я знаю, что это ничего не значит. Но если вы сможете прижать этого типа, может быть, это будет верный шаг… У вас есть ручка?