bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 7

У меня с Бутом много общего.

Низко опустив голову и вообще не глядя на мистера Эспарцу, я спрашиваю:

– А теперь-то можно войти в дом?

– Конечно, – отвечает он. Голос у него спокойный и чуть-чуть веселый.

Не сводя глаз с Бута, я поднимаю свою сумку и медленно иду через открытое пространство к крыльцу.

– Хороший песик, – говорю Буту. Тот смотрит в сторону, однако чуть заметно виляет хвостом на мои слова.

Потом я поднимаюсь на крыльцо. Там стоит старое потрепанное кресло, а к стене возле двери все еще прислонен дробовик. Мне почти безумно хочется коснуться его, но, если я это сделаю, мама придет в ярость, поэтому я просто открываю дверь хижины и захожу внутрь.

– Круто, – кислым тоном произношу я, окидывая взглядом имеющиеся варианты.

Хижина совсем маленькая. Полагаю, тут совсем не так уж плохо: в камине горит огонь, прогоняя осенний холод, диван большой и с виду удобный, как и кресла. Рядом с маленьким кухонным уголком стоит такой же маленький обеденный стол, всё ужасно аккуратное и чистое.

Из главной комнаты ведут три двери: в санузел (один-единственный, боже ты мой!) и в две маленьких спальни. Я швыряю свою сумку на первую же кровать, которая попадается мне на глаза, и падаю ничком рядом с сумкой. Делаю глубокий вдох.

Кровать пахнет сосной и чистым бельем, и я крепко обнимаю подушку. По крайней мере, она такая, как нужно. В высшей степени.

– Эй, – говорит от двери Коннор. – А где буду спать я?

– А мне плевать, – бормочу я в подушку. – Я застолбила эту территорию под Атланту.

– Не будь такой с…

– Если ты назовешь меня так, как собрался, я напинаю тебе под зад, Коннор.

– Злюка, – произносит он вместо того, что намеревался сказать, и ругательство это звучит так по-детски, особенно будучи высказано тоном оскорбленной невинности, что я не могу удержаться от смеха. – Мне же нужно где-то спать.

– Ты займешь вторую комнату, – говорит мистер Эспарца, останавливаясь у него за спиной. Я бросаю на него быстрый взгляд и вижу, что он улыбается. – Та комната больше, но раз уж Ланни выбрала эту…

– Эй! – Я вскакиваю, но слишком поздно; Коннор уже вбегает во вторую комнату. Смотрю на мистера Эспарцу из-под завесы черных волос. – Это нечестно. – Он пожимает плечами. – Погодите… а где будете спать вы?

– На диване, – отвечает тот. – Все нормально, я привык и к худшему, а диван раскладывается в нормальную кровать.

Мистер Эспарца мыслит так же, как мама, которая всегда занимает самую ближнюю к двери комнату… чтобы оказаться между нами и тем, что может нам грозить.

– Надеюсь, вы не храпите, – фыркаю я.

– Ну да, храплю, – отзывается он. – Как целая лесопилка. Надеюсь, у тебя есть беруши.

Мне кажется, он шутит. Может быть. Не хочу спрашивать – на тот случай, если это не шутка. Просто падаю обратно на кровать, словно застреленная в упор, и смотрю в потолок. Он совершенно никакой. Да и вся комната… не будем о грустном. Зато она чистая, и в ней приятно пахнет. У меня в сумке есть пара вещей, которые смогут придать этой комнате больше индивидуальности. А у Коннора целая куча книг. Может быть, я смогу спереть штуки три-четыре.

Мистер Эспарца разворачивается, и я вижу, что в главную комнату входит мама, а за ней – Сэм Кейд.

– Хави, ты уверен, что всё в порядке? – В голосе мамы внезапно прорезывается неуверенность. На нее это совсем не похоже. – Знаю, что о таких услугах глупо просить. Я подвергаю тебя опасности и в то же время стесняю…

– Все отлично, – заверяет мистер Эспарца. – На некоторое время поселить у себя гостей – это даже мило. И вообще, дом может показаться ветхим, но он хорошо укреплен и оборудован сигнализацией и охранными прожекторами. У меня есть Бут, оружие и подготовка. С детьми все будет в порядке, Гвен. Я позабочусь об этом. – Он делает паузу, и я замечаю взгляд, брошенный им на Сэма. Я не могу точно сказать, что означает этот взгляд. – Выйти на охоту за твоим бывшим мужем – это дурацкая идея, Гвен.

– Да, дурацкая, – соглашается она. – Но я потратила несколько лет на игру в прятки, и сам видишь, что из этого вышло. Он манипулировал мной. Он направил меня именно туда, куда и хотел. Но теперь он сам в бегах, и я не позволю ему снова причинить вред моим детям.

Я впервые слышу, чтобы мама говорила всё вот так, напрямую. Ну, то есть понятно, о чем она думает: она должна встать между нами и ним. Я это знаю. Просто беспокоюсь о том, что может случиться.

Мама входит в мою комнату и садится на кровать рядом со мной. Я не хочу вести Прощальные Разговоры, поэтому начинаю разбирать вещи.

– Ты всегда первым делом распаковываешь сумку, куда бы мы ни приехали, – замечает мама, и я медлю, складывая рубашку. – Ты это заметила?

– А какая разница? – отзываюсь я, открывая ящик комода. Он пуст, из него теплым облачком выплывает запах кедровой древесины. Я буду пахнуть как дерево. Потрясающе. Я стопками складываю в ящике свое белье и носки, потом кладу футболки и рубашки во второй ящик.

– Коннор никогда так не делает, – продолжает мама. – Он всегда оставляет все в сумке.

– Ну да, он всегда готов бежать. А мне нравится чувствовать, что я не готова. – Хотя на самом деле я готова. На самом деле я точно знаю, где лежат все мои вещи, и в случае чего могу собрать сумку меньше чем за минуту.

Достаю из сумки оставшиеся футболки и перекладываю так, чтобы разгладить складки.

– Я думала, ты избавилась от этого, – говорит мама, и я понимаю, что она имеет в виду выцветшую футболку с изображением Шарлотты Землянички[3], которую я только что уложила в комод. Честно говоря, эта футболка смотрится странно в моем ящике, где вся одежда мрачных тонов: черного, красного, темно-синего. Я больше не девочка, любившая мультик о Шарлотте Земляничке. Я одета в свободные штаны с карманами на клапанах, молниями и карабинами, в просторную рубашку поло с вышитым на спине огромным узорным черепом-калавера[4]. Мои длинные прямые волосы окрашены в полуночно-черный цвет. Сегодня я не подвела глаза, и мне очень этого не хватает.

– Ну да, мне нравится эта футболка – на ощупь, – отвечаю я маме, потом задвигаю ящик, закрывая в нем ту девочку, которой я когда-то была. – Ну, вот. Дом, милый дом. Ты надолго нас тут бросаешь?

В моем вопросе звучит неприкрытая резкость, но мама выслушивает его не дрогнув.

– Не знаю. Я понимаю, что это тяжело, но мне нужно, чтобы ты не пыталась связаться со своими друзьями в Нортоне. Хорошо?

Ну конечно. Можно подумать, кто-то из моих друзей захочет сейчас говорить со мной. Я теперь не просто чучело в готских тряпках, я теперь отродье зла. И кроме того, у них у всех начались занятия в школе.

– А что насчет нашей учебы?

– Мне жаль, – отвечает мама. – Понимаю, как это неприятно. Но это временно. Хавьер и Кеция позаботятся о том, чтобы в мое отсутствие вы хоть чему-то обучались. Я надеюсь, меня не будет всего неделю, максимум две. Но мне нужно, чтобы ты…

– Вела себя ответственно, заботилась о Конноре… да, да, я все это знаю. – Закатываю глаза, потому что мы явно дошли до этой части разговора. – Ха, может быть, мы сможем охотиться, чтобы прокормить себя… Это будет весело. Суп из бельчатины – вкуснотища!

Залезаю в сумку. На самом верху лежит фотография – мы втроем смеемся, стоя перед домом в Стиллхауз-Лейк. Снимок делал Сэм. Это был хороший день. Я ставлю фотографию на комод и начинаю двигать ее туда-сюда, прикидывая, как она будет лучше смотреться. Но мама не попадается на эту наживку. Впрочем, меня это не удивляет. Наконец я говорю:

– Ты сказала Коннору, что не собираешься пристрелить папу.

– Я еду не за этим, – отзывается она, и это честный ответ, в котором учитываются все вероятности.

– Я хотела бы, чтобы ты это сделала, – выговариваю я. – Я хотела бы, чтобы он уже был мертв. Жаль, что они не казнили его в Канзасе. Ведь он именно за этим сидел в камере смертников, верно? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, а поза была уверенной. – Он ведь обязательно убьет еще кого-нибудь, да? И, может быть, даже нас, если сможет…

– Этого не будет. – Мама произносит эти слова мягким тоном. Я знаю, что она хочет обнять меня, но мама хорошо изучила «язык Ланни» и держится от меня на расстоянии вытянутой руки. Мне не нужны объятия. Я хочу сражаться, но она не позволит мне, и это полный отстой. – Его поймают и отправят обратно в тюрьму. И в должное время приведут приговор в исполнение. Так будет правильно. Если сделать по-другому – это будет просто месть.

– А что плохого в мести? Ты видела фотки тех трупов? Мам, если б это я висела там, на лебедке, разве ты не захотела бы мстить?

Мама замирает. Просто… закрывается. Мне кажется, это потому, что она не хочет, чтобы я знала, как сильно она хочет мести. Потом моргает и спрашивает:

– А Коннор видел эти снимки?

– Что? Нет! Конечно нет, я не настолько дура. Я ни за что не покажу их ему. Но смысл не в том, мама. Смысл в том, что отец не заслуживает того, чтобы жить, разве не так?

– У меня к этому эмоциональное отношение, и у тебя тоже. Поэтому не нам решать, что с ним будет. – Мама говорит все это, но я четко вижу, что она вовсе так не чувствует. Она хочет, чтобы он был мертв с гарантией, хочет настолько сильно, что ее трясет. Но мама старалась воспитывать меня совсем не так. Полагаю, это хорошо и правильно.

Я переворачиваю сумку вверх дном, и оставшиеся в ней вещи высыпаются на кровать. В основном это косметика. Альбом для скрапбукинга, к которому прилагался нелепый, ненадежный замо́к – Коннор сказал, что может вскрыть его скрепкой. Дневник, тоже с замочком. Я люблю делать записи от руки, на бумаге. Мне нравится думать, что это долговечнее, чем бложики в Интернете – там только пиксели, которые могут исчезнуть в одно мгновение. Стереться, как будто их и не было.

– Ланни, моя задача – защищать вас от вашего отца. Вот поэтому я еду за ним. Ты понимаешь это?

Верчу в пальцах тюбик губной помады – оттенка «алая тень», – а потом кладу его на комод.

– А я должна защищать от него Коннора, – отвечаю я. – Я это понимаю. Мне просто хреново от этого, вот и всё. Мне хреново вот от чего: что бы мы ни делали, как бы ни старались, все равно все крутится вокруг него. Весь смысл наших действий – только в нем.

На этот раз мама обнимает меня и прижимает к себе. С силой.

– Нет. Смысл в том, чтобы наконец выкинуть его из нашей жизни. Мы – не его. Мы – наши.

Я обнимаю ее в ответ, но всего на секунду, потом высвобождаюсь, падаю на кровать и нацепляю на шею наушники.

– А когда я получу свой ноутбук обратно, госпожа начальница?

– Когда всё это закончится.

– Я знаю, чего нельзя делать. Ты даже можешь установить на него «родительский контроль».

Мама улыбается:

– Но ты же умная девочка, способная взломать его за две секунды, едва я выйду из комнаты. Так что – нет. Прости, но все будет только тогда, когда это закончится.

Я бросаю на нее свой Фирменный Взгляд. Но это не действует.

– Я позвоню вечером, – говорит мама, и я пожимаю плечами, как будто мне все равно, сделает она это или нет. Только вот мне не все равно. И мы обе это знаем.

Когда я чисто ради собственного удовольствия завершаю свой макияж, то обнаруживаю, что мама уже вышла в основную комнату и сидит у кухонного стола. Напротив нее – Коннор. Хавьер ставит перед моим братом стакан с водой, но тот не обращает на это ни малейшего внимания. Он смотрит только в книгу. Мама берет его стакан и отхлебывает, но Коннор игнорирует и это тоже.

– Должно быть, интересная книга, – говорит она. Я усаживаюсь в одно из кресел у окна. Они и вправду удобные, я не ошиблась. Перекинув ногу через подлокотник, наблюдаю спектакль, как мама пытается мягко пробиться через стену, за которой спрятался Коннор, а тот притворяется, будто ее вообще здесь нет.

Наконец он сдается, чтобы коротко ответить:

– Да. – Аккуратно вкладывает между страниц потрепанную закладку, закрывает книгу и кладет на стол. – Мама, ты вернешься?

Я вижу его глаза. И их взгляд меня тревожит. Я больше не могу понять, о чем думает мой брат. С тех пор как Лэнсел Грэм украл нас, Коннор не чувствует себя в безопасности, я это вижу. Он так верил в то, что мама сможет полностью уберечь нас от всего, сможет не дать никому в мире причинить нам вред, и когда она не сумела этого сделать, для него ее неудача была полной и окончательной. Несмотря на то что мама не была ни в чем виновата, а потом к тому же пришла спасти нас – я знала, что она придет.

Но я не знаю, как починить моего брата.

Мама, конечно же, говорит правильные вещи и обнимает его. Он быстро вырывается, как обычно… Коннор не любит объятий, особенно при посторонних. Но сейчас причина не только в этом.

Мама целует меня в лоб, и я снова обнимаю ее, уже по-настоящему, но не говорю ничего. Сэм, который до этого молча стоял, прислонившись к двери, подходит ко мне и говорит:

– Позаботься о своем брате, ладно?

Сэм – хороший человек. Я долго, очень долго относилась к нему настороженно, но я видела, как он без лишних слов и шума совершает ради нас невероятные поступки – он сражался, чтобы спасти нас, когда наши жизни висели на волоске. И я верю, когда он говорит, что ему не плевать на нас.

И я также думаю, что для него это тяжело, потому что наш папаша-маньяк ни за что ни про что убил сестру Сэма, и когда тот смотрит на нас, то не может не видеть во мне и в Конноре частицу Мэлвина Ройяла. Иногда я часами рассматриваю себя в зеркале, выискивая малейшее сходство с отцом. Волосы у меня скорее мамины. Но мне кажется, что мой нос формой напоминает отцовский. И подбородок тоже. Я смотрела в Интернете, со скольких лет делают пластическую хирургию, – я хочу избавиться от этого сходства.

Коннор иногда в точности напоминает отца, каким тот был в детстве, – я видела детские фотографии Мэлвина Ройяла. Я знаю, что это сильно беспокоит моего брата. И знаю, что он тратит уйму времени на навязчивые размышления о том, станет ли таким же… плохим.

Мама должна помочь ему. И как можно скорее. А если она этого не сделает, то сделаю я.

– Я позабочусь о нем, – отвечаю я Сэму, потом пожимаю плечами, делая вид, будто это не так уж сложно.

Но Сэм все понимает.

– И о себе тоже, крутая девчонка.

– Кого это ты назвал девчонкой? – вопрошаю я, ухмыляясь. Мы с ним не обнимаемся. Мы стукаемся кулаками, и он подходит к Коннору, чтобы так же попрощаться с ним.

Потом мама и Сэм исчезают за дверью, и мы выходим на крыльцо, где уже стоят Хавьер Эспарца и пес Бут, чтобы помахать на прощание. Впрочем, Бут не машет. Он все еще выглядит недовольным из-за того, что ему не позволили обглодать мне лицо. Я осторожно глажу его по голове. Он снова фыркает, но потом поворачивается к Коннору, и мой брат, не проявляя ни малейших признаков страха, садится рядом с псом и чешет ему между ушами. Бут закрывает глаза и приваливается к нему.

«Мальчишки», – думаю я, закатывая глаза.

Смотрю, как мама и Сэм садятся в машину. Я смотрю, как они уезжают прочь. Глаза у меня ясные и сухие, и я горжусь этим.

Мистер Эспарца говорит, что сделает на обед хот-доги с острым соусом. Коннора он припрягает резать лук.

Я ухожу в свою комнату, закрываю дверь и плачу, уткнувшись лицом в подушку. Потому что сейчас, как никогда прежде, боюсь того, что больше не увижу маму.

И что отец найдет нас.

3

Сэм

Мы уже целый час в дороге, а Гвен по-прежнему молчит. Я чувствую, как воздух вокруг нее буквально вибрирует от душевной боли.

– Ты в порядке? – Это неуместный вопрос, но я должен попытаться. Мне не нравится то, как она неотрывно, без всякого выражения смотрит на мелькающие за окном деревья, словно пытается загипнотизировать саму себя и тем самым найти успокоение.

– Я только что бросила своих детей, – произносит Гвен. Голос ее звучит странно. Я бросаю на нее быстрый взгляд, но дорога слишком узкая и извилистая, и я не могу даже на пару секунд оторваться от управления внедорожником. – Оставила их с… чужими людьми.

– Не с чужими, – возражаю я. – Перестань, ты ведь знаешь, что это хорошие люди. Они сделают все возможное, чтобы дети были в безопасности.

– Мне следовало остаться с ними. – По ее голосу я понимаю, что ей отчаянно хочется попросить меня повернуть обратно. – Я просто хочу обнять моих детей и больше никогда не выпускать их из виду. Я в ужасе… – Ее голос на несколько секунд делается почти неслышным, словно шорох ветра в траве, потом снова набирает силу: – Что, если я никогда к ним не вернусь? Что, если их заберут, пока меня нет?

Тон у нее настолько убитый, что я сворачиваю к обочине и останавливаю машину в синей тени деревьев.

– Ты хочешь вернуться?

Выключаю мотор и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее. Не с осуждением, а с беспокойством. Мне нужно знать, что она готова исполнить задуманное нами. Если нет, то я не смогу винить ее, но в глубине души понимаю, что должен ехать, с нею или без нее. Мэлвин Ройял на свободе, и он намерен прийти за Гвен и этими детьми. Когда-то для меня это было местью, возмездием за мою сестру Кэлли, но теперь стало чем-то бо́льшим.

– Конечно же я хочу вернуться, – отвечает Гвен, потом делает глубокий вдох. – Но я не могу, верно? Если сейчас не буду сражаться за своих детей и защищать их, как я смогу когда-либо снова посмотреть им в глаза? Он придет за ними. И когда он это сделает, я должна преградить ему путь.

Сейчас Гвен – сплошной комок боли, удерживаемый в узде лишь ее стальной волей. И, глядя на нее, невозможно усомниться: она имеет в виду именно то, что говорит. Но я и не сомневаюсь, что это именно так, когда речь идет о Мэлвине Ройяле. Она встретится с ним лицом к лицу и не отступит.

– Мы намерены убить его, – говорю я. Это не преувеличение и не вопрос. – Мы понимаем друг друга, верно? Мы едем не для того, чтобы просто найти его, позвонить копам и вернуть его обратно в тюрьму. Пока этот человек жив, он продолжит вредить тебе всеми доступными способами. И я ни за что не позволю ему сделать это.

Я не собирался высказываться настолько прямо, но все же высказался. Если я и испытываю любовь к этой женщине, то это суровая любовь, опасная для нас обоих, – до тех пор пока призрак Мэлвина Ройяла наконец-то не упокоится безвозвратно.

– Да, – соглашается Гвен. – Мы намерены убить его. Это единственный способ обеспечить детям безопасность. – Я медленно киваю, потом улыбаюсь ей. Ее ответная улыбка выражает одновременно скорбь, виноватость и извинение. – Честно говоря, я никогда не думала, что буду напрямую рассуждать о том, что намерена стать убийцей. В трудной ситуации можно узнать о себе много странного.

Гвен кладет ладонь на мою руку, и я чувствую сквозь ткань жар этой ладони – словно раскаленное тавро. Отпустив руль, накрываю ее ладонь своей. Наши пальцы сплетаются. В течение долгого, долгого момента мы не произносим ни слова. Покой этой проселочной дороги, тень деревьев, отдаленные голоса птиц – всё это так далеко отстоит от тьмы в наших душах, что кажется, будто находится совершенно в другом мире.

Тишину разбивает звонок телефона, и мы одновременно тянемся к карманам.

– Мой, – говорю я и отвечаю на звонок, потому что мне знаком номер, высветившийся на экране: – Привет, Майк. Что случилось?

– И это ты спрашиваешь, что случилось? Сэмми, какого черта? Я что, звоню тебе поболтать о погоде?.. Такое вот дело, приятель: я откопал пару наводок на возможных участников проекта «Авессалом». Хочешь подсказку?

– Конечно, – отвечаю я. – Я так понимаю, это неофициально?

– Официально у меня нет основания даже спросить у кого-нибудь из этих уродов, который час, так что понимай как угодно. Так тебе нужна подсказка или нет?

У меня нет ни ручки, ни бумаги, поэтому я изображаю, будто пишу в воздухе, и Гвен понимает намек: она протягивает мне ручку и лист с договором об аренде внедорожника. Я выслушиваю два варианта, которые зачитывает Майк Люстиг, сразу же делаю выбор и озвучиваю его:

– Ясно. Мы берем на себя тот, что ближе к нам, в Мейкервилле.

– Будь осторожен, ладно?

– Ладно, – заверяю я Майка. – И ты тоже.

Тот, не прощаясь, дает отбой – вполне в его стиле. Я протягиваю бланк с записями Гвен.

– «Арден Миллер, Мейкервилл, Теннесси», – зачитывает она. – Мужчина или женщина?

– Не знаю.

– И где находится этот Мейкервилл, помимо того что он в Теннесси?

Теперь, когда у нас есть имя и направление поисков, дело кажется более реальным. Заставляет шевелиться. Я неожиданно улыбаюсь широкой улыбкой и включаю двигатель внедорожника.

– Этого я тоже не знаю. Первый пункт: купить карту.

В наши дни большинству людей это показалось бы странным, но никто из нас не может рисковать и выходить в Интернет – ведь «Авессалом» способен отслеживать всё.

Чем дольше мы остаемся в тени, вне поля зрения кого бы то ни было, тем лучше.

* * *

На купленной нами карте Мейкервилла не обнаруживается, и в конце концов я обращаюсь с вопросом к старику, который сидит в кресле-качалке перед магазинчиком самого провинциального вида. Старик смотрит на меня, прищурив глаза цвета старой меди – когда-то они, наверное, были темно-карими, – и качает головой.

– В Мейкервилле людям делать нечего, – говорит он мне. – Это место заброшено вот уже много лет. Даже почтовое отделение закрылось еще в шестидесятых. Там нет ничего, кроме развалин.

Звучит не особо обнадеживающе, но тем не менее я получаю указания, в какую сторону ехать. Наша цель находится довольно далеко, по меньшей мере в нескольких часах езды, и к тому времени, как мы достигаем окраин Нэшвилла, уже смеркается.

– Сядешь за руль, переночуем в машине или снимем комнату? – Я стараюсь, чтобы в этом вопросе не прозвучало даже намека на сближение, потому что, видит бог, сейчас совершенно не время для этого, даже если б такая возможность была. – Две комнаты, я имею в виду.

Гвен, как всегда, практична.

– Комната с двумя кроватями сойдет, – отвечает она. – Где-нибудь, где подешевле. Нет смысла приезжать в Мейкервилл усталыми и дожидаться там рассвета, верно?

– Верно, – соглашаюсь я. – Где-нибудь подешевле. Ясно.

Полчаса спустя выбираю местечко под названием «Френч инн» – придорожный мотель, лучшие дни которого миновали еще в пятидесятые годы, если не раньше. Это скучное кирпичное здание, выстроенное в форме буквы U, расположенное на склоне холма и обладающее скромной привлекательностью морга. На маленькой стоянке припаркованы две машины, номеров в мотеле приблизительно двадцать – весь первый этаж.

Я оборачиваюсь к Гвен, приподняв брови.

– Звонил Норман Бейтс[5]; он хочет, чтобы ему вернули занавеску для душа.

Гвен смеется – и это настоящий смех. Теплый.

– Выглядит заманчиво.

– «Бедбаг сентрал»[6] рекомендует, – отзываюсь я, поворачивая руль. Мы въезжаем на стоянку, такую же неровную и потрескавшуюся, как краска на дверях мотеля, и паркуемся на одном из множества свободных мест. – Жди здесь. Если тут есть камера, я не хочу, чтобы ты на ней засветилась.

У Гвен куда более узнаваемое лицо, чем у меня, и если нам повезло, то «Авессалом» еще не почесался раздобыть фотки моей физиономии. Для уверенности я надеваю кепку с эмблемой бейсбольного клуба «Майами марлинс», купленную в магазине распродаж, натягиваю ее пониже и направляюсь в мотель. Прежде чем закрыть дверцу машины, бросаю на Гвен пристальный взгляд.

– И заблокируй двери.

– Обязательно.

Она вооружена и отлично стреляет, и я не особо тревожусь, оставляя ее одну. Гвен Проктор никуда не пойдет – по крайней мере, не подняв шума. А если какой-нибудь случайный хищник решит на нее напасть, его ждет большой сюрприз.

Администрация мотеля, как и можно было ожидать, не проявляет ни малейшего энтузиазма относительно постояльцев. За стойкой сидит мужчина с обвисшим лицом и пустым рыбьим взглядом человека, который в этой жизни видел всё – и плевать хотел на бо́льшую часть увиденного. Я получаю на руки ключ с заляпанной пластиковой биркой, расплачиваюсь наличными и снова выхожу на стоянку. Вся процедура заселения занимает от силы две минуты.

Мы оставляем машину там, где припарковали ее, почти под самым прожектором, светящим с козырька мотеля, только забираем из нее все ценное. Нам отвели комнату под номером три, и когда я отпираю и распахиваю дверь, наружу просачивается знакомый запах хлорки и отчаяния. Угнетающий запах. По крайней мере, включив свет, я не вижу тараканов, разбегающихся в поисках укрытия, и обстановка выглядит достаточно чистой, хотя я не отказался бы пройтись по всем поверхностям ультрафиолетом.

Мебель выглядит куда менее приятно – такое впечатление, что ее купили на самой дешевой гаражной распродаже. На обвисшем потолке виднеются высохшие потеки воды. В комнате, как мы и запрашивали, две кровати, и я указываю Гвен на ту, что расположена ближе к санузлу, – единственно по той причине, что эта кровать находится дальше от входной двери. Смотрю, как Гвен приподнимает застиранное покрывало, свисающее до самого ковра, и наклоняется, чтобы заглянуть под кровать. Потом достает из своей сумки фонарик и проверяет снова.

На страницу:
3 из 7