Африканская тетрадь. Или по дороге в Париж

Но не всё так просто. В каждом кабинете происходят какиенибудь загвоздки. И вот на меня, как контролёр на трамвайного зайца, через очки смотрит главный терапевт поликлиники.

– Как это вам удалось так быстро?!.. Кардиограмму делали?

– Да, конечно.

– А на «велосипеде» были?

– Нет. А что это?

– Тренажер. Придёте через неделю.

– Почему через неделю?

– Сколько вам, уважаемый? скоро 56? На пенсии пора быть, а вы в море собрались. Будем сердце проверять.

– Пенсия! Спасибо за подсказку. Вредная профессия… Как я забыл?

Наконец меня приглашают на ВКК (врачебно-квалификационную комиссию). Каким-то собачьим чутьём чувствую, что кто-то попросту ждёт, когда у меня сдадут нервы и я дам в лапу, лишь бы уйти в море.

Увы: моя керамическая мастерская обанкротилась на днях. И я не доучился в техническом вузе лет тридцать с лишним тому… К тому же, у меня двадцатилетний пробел в морской практике. Но голод не тётка.

Придётся поморячить.

Ведь на оформление пенсии уйдёт ещё немало времени, денег и нервов – это я сразу понял, ткнувшись в пенсионный фонд.

Там какая-то Юля Покидько (вот уж Бог пометил…) – ликвидатор мясокомбината, где я несколько лет глотал холодильный газ аммиак за 78 рублей в месяц, – перебралась в Симферополь и выдаёт справки, лишь когда очередной кандидат в пенсионеры пришкандыбает на полусогнутых

позолотить ей ручку. Да и не одна она такая…

Поэтому, раздав малоимущему медперсоналу деньги, взятые в долг у пенсионера-тестя, я с цветасто разодетым мотористом Юрием сажусь в плацкарт поезда «Керчь-Киев». А там на самолёт и – в Африку, где ждёт меня мой белый теплоход с длинными зелёными рублями.

Нас провожают две интеллигентного вида дамы.

Обеспокоенный отсутствием старшего группы, я напоминаю соседу:

– Юрий, до отхода 5 минут, а Виктора всё нет. Надо бы звякнуть, узнать: почему опаздывает?

– Зови меня просто Юрчик, разливая «на посошок», отозвался моторист – И звони лучше ты, а то у меня на счету меньше гривни.

Я набираю номер и, глядя на накрытый по-домашнему откидной столик, объясняю 3-му механику в телефон ситуацию. – Кстати, где ты?

– В маршрутке. Еду домой. Отъезд отложили. Мы полетим другим рейсом. А вы не знали?

– Виктор, ты же старший группы, твою кочерыжку! Почему молчал до сих пор? На какой срок отложили? – Я замечаю, как все участники застолья замерли в заставших их позах.

– Завтра в конторе скажут. Я думал, они и вас предупредили.

Не попрощавшись, нажимаю «Отбой».

– Юра, девочки, выходим. Нас, кажется, подставили. Собираем всё и выпрыгиваем!

Наши дамы засуетились над закуской.

– А как же билеты? – мой напарник ещё не осмыслил ситуацию – Пропадут ведь билеты?!

– Не до билетов!

…Поезд уже напряг колёса, когда я, выпихнув багаж, последним спрыгнул с подножки.

…

– Вот суки! – Юрчик, словно кувалдой, стукнул кулаком о пластиковый подоконник в глубоком проёме окошка справочной. Молоденькая симпатяшка вместо ответа вопросительно подпрыгнула.

– Девушка тут ни при чем – Я поморщился. – Ещё ментов нам не хватало.

– А Вы не учите, как мне себя вести! – злобно завыкал на меня моторист.

Перед тем как возвращать в кассу неиспользованные билеты, Юра на последние копейки решил дозвониться посредникам. Но там не брали трубку.

– Они тебе не ответят: рыло-то в пушку.

– Я их всё равно достану. Маша, дай-ка я с твоего.

Женщина торопливо порылась в сумочке и подала ему простенький мобильник.

На этот раз руководитель крюингового агентства Георгий Антонович попал, как говорится, под раздачу. Над вокзалом гремела отборная морская брань обманутого работяги:………… – Что, б…и, получили с меня бабки и пошли бухать? – Наконец-то прозвучала первая осмысленная фраза после потока ненормативной лексики. Но вдруг он замолчал. Затем его лицо вытянулось и сам он встал по стойке «смирно».

Мне нетрудно представить, чем ему парировал видавший виды капитан.

И вот, Юрин испарившийся гнев перешёл в самоедство.

– Я же… я работу потерял только что. – Натянул он красную матерчатую бейсболку двумя руками на морщинистый лоб. – Чем долги теперь отдавать?

– Ничего, всё уладим. До завтра в конторе, Юра. Не бузи.

Моя супруга уже молча вела меня к выходу из вокзала, помогая катить чемодан. Мельком замечаю: спутница скандалиста неумело делает вид, будто внимательно читает расписание, украдкой смахивая слёзы.

– Война

Эту войну объявил моторист Юрчик Андрею (3-му механику). И длиться она будет, не затухая, ровно 45 суток, пока моториста не спишут за профнепригодность. Я бы и не вспомнил о том проколе Виктора перед неудачным отъездом. Мы ведь тоже не по-товарищески себя вели. Созвониться надо было, еще когда брали билеты. Но Юрий при свидетелях прессовал пропившегося перед рейсом моряка за его забывчивость, совсем не думая о последствиях.

А последствия наступят очень скоро; через пару дней, когда мы понастоящему будем отъезжать из К*, оба моих попутчика согласуют места в поезде с точностью до наоборот и возьмут билеты в разные вагоны. Мне теперь предстоит выбрать: с кем ехать? Поэтому, заприметив в кассовом зале ведущую местного телевидения Елену Р*, я спрашиваю у кассира место поближе к этой очаровательной молодой женщине.

– Попутчица

Её вагон купейный. Как раз между двумя плацкартными, в которых едут мои враждующие приятели.

Елена, как старший редактор городской телестудии, однажды делала передачу о моём творчестве, и мы были с ней хорошо знакомы.

Но, или мне показалось? – она немного смутилась, увидев меня в попутчиках. Её провожал молодой военный с усиками, а усы – это признак ревнивца.

Итак, нас в купе двое и мне никто не помешает в течение ближайших шестнадцати часов ездить по аккуратным ушкам стройной брюнетки своими поэтическими комплиментами. В Джанкое я с Виктором заправляюсь алкоголем. Для Елены припасаю бутылочку красного «Тайные желания».

Но, как показала ситуация, таковые у сотрудницы масс-медиа явно не в почёте. Все желания этой честной и добропорядочно-яркой дамы открыты и понятны: отоспаться бы после бурной ночи, проведённой в объятиях любимого мужчины. Ведь впереди – сумасшедший день командировочной беготни в столичном граде Киеве. Поэтому следующие четыре часа мы монотонно дрыхнем, иногда отвечая сквозь сон на звонки наших половинок.

И всё же я не унимаюсь в своём тайном желании произвести на даму хоть какое-то впечатление.

Дежурный рассказ о моём неудачном похождении в Саентологию мог бы помочь это сделать. Он как психотропный заряд ещё не выветрился из памяти и порой выручал меня в отношениях с дамами и друзьями.

– Пантелей, вы не стесняйтесь – пейте сами, а я вам составлю компанию как собеседница.

Прошлым летом в кабинете ТВ-студии журналистка Елена Р* со мной общалась на ты. Ох уж, эти женщины…

Самое время вспомнить ту мистическую историю семилетней давности. И я рискую. В степи начинает светать. За окном – начало лета. По мере рассказа, она гибко разворачивается в мою сторону, подперев полусжатыми в кулачок длинными пальцами левой руки мудро улыбающийся бледный овал лица тридцатилетней метиски. Огромные карие глаза выражают неподдельный интерес. И я, боясь потерять это азиатское состояние заклинателя змей, в такт колёсам, вытягиваю – нота за нотой – нехитрую мелодию своего повествования.

4. Рассказ

– Лена, а вы верите, что всё в жизни давно за нас решено? В судьбу? – Нет, скорее не верю. Судьбу можно менять. Было бы желание.

– Хм, возможно. Но только у меня сейчас такое чувство, будто еду получать должок.

– Это как это? – она игриво выразила заинтересованность.

– Я однажды отказался от приличной суммы. Ситуация так сложилась.

Десять лет прошло.

В девяносто восьмом ехал к родне в Питер. Заодно и денежки в эрмитажной лавке за сувениры получить надо было. Инфлированные. Ноябрь-месяц. Обвал рубля. Захожу в сберкассу в Москве на Болотной. Народу почти никого. Доллары уже втрое подскочили. У меня же на книжке пятьсот деревянных завалялось. Беру в окошке жетончик, подхожу к кассе. Жду. Смотрю, что-то кассиры засуетились. Стою у кассы один. Спрашиваю:

«Почему так долго, девушки?»

Мне из-за стекла – Сейчас вам сразу всю сумму соберут и вынесут.

Я удивился, но молчу. Пятьсот рублей собирать… по пятачку, что ли? Потом смотрю; из подсобки на подносе выносят вдвоём гору полусотенных в пачках. И – в счётную машинку первую: 200 бумажек: бдынь. Ляп-ляп-ляп! – машинка пересчитала. Опять обклеили крестиком – подают. Пачка пухлая; еле просунулась в окошечко. А у меня в мозгу тоже счётная машинка включилась: вся жизнь перед глазами. Стою, про себя думаю: влезут-не влезут? Тысяч 20, если пересчитать в зелёных. Вроде влезут. Со мной рюкзак и в нём пустая сумка. Керамику только что сдал под реализацию на Старом Арбате. Прикидываю: так, на подносе килограмм 6: по 3 в каждую ёмкость. А что дальше? Ну, выйду, схвачу частника и – до ближайшего метро. А там – на скорый и в Питер. И пусть похнычет какой-нибудь мафиози из-за не по адресу улетевших денежек. А вдруг он эту милую девушку прибьёт за её оплошность? В общем – каша в голове. Сомнение. Но я уже был готов эти деньги взять и смыться. Ведь столько лет на грани нищеты – и никакой надежды.

Потом присмотрелся: ёлы-палы!: мой паспорт рядом с жетоном возле кассира. Чёрт меня дёрнул подсуетиться. Не просили же. Жетона было достаточно.

Значит, теперь надо будет скрываться; жену, дом бросить. Эх, не влезут, думаю.

И говорю: – Девушка, мне такую сумму за всю жизнь не заработать.

Вы что-то напутали. Моих пятьсот рублей.

Она: – Ой, это же выручка магазина электроники за неделю!

Короче, тот человек как раз выбежал на улицу: инкассатора своего встречать. А тут я с таким же жетончиком. Вот они номера и перепутали. В расстроенных чувствах приезжаю в Питер. У меня в городе Сосновый Бор – это полтора часа езды от Балтийского вокзала – сестра, мама, племянники. Брожу, потерянный, думаю: вот не везёт!, надо хоть чтото по старым ценам успеть прикупить. Забрёл в районе Лиговки к дианетикам. Купил у них книжку. И зачитался. Всё так логично. Типа психоаналитики.

Вечером к сестре приезжаю и узнаю, что её свекровь тётя Аня умерла.

– Пантелей, нам тебя Бог послал. Оставайся, поможешь.

Я в свободное время стал тогда в дианетический центр на Разъезжей захаживать. По старым ценам купил мелким оптом три интенсива. Это такие индивидуальные процедуры по психотренингу. И в то же время они стандартны. Каждая продолжительностью двенадцать часов. Сотрудники друг друга контролируют, чтобы не причинить вреда клиенту. С помощью несложных приёмов они снимают заряды в моментах законсервированной боли. Суть такая: если во время эмоционального или болевого шока рядом с тобой кто-то что-то произнёс, то эти слова потом работают как гипноз. И от этого всякие болячки бывают. Так они вот что делают: заставляют тебя мысленно вернуться в эти точки дискомфорта и стирают их.

Проговариваешь, проговариваешь те слова, и заряд уходит. Как вирусная программа из компьютера.

Для меня момент в сберкассе Москвы оказался эмоционально-шоковой точкой. Осталось впечатление, будто кассиры тогда подшутили. И выигрыш, который выпал на номер моей сберкнижки, просто прикарманили. Меня же – проверяли той сценой: лох я или нет? Иначе, зачем на остаток они мне выписали счёт уже с другим номером? А ведь вклад назывался выигрышный.

Возможно, что эту версию я накрутил себе сам. Но жаба давила сильно.

В конце одитинга ещё и осознания приходят. Например, когда мне сняли заряд, я повеселел и решил, что уж если суждено эти деньги получить – они всё равно меня найдут. Но только другим, более честным путём. И вот, представляете, мне сейчас назначили по контракту такую гарантийку (минимальную ставку), что одним рейсом можно заработать всю эту сумму. Тьфу-тьфу-тьфу. – Я три раза стучу себя по голове. – По дереву, чтоб не сглазить.

– Хорошо заработать – это хорошо. – Елена улыбнулась.

Я налил себе в пластиковый стаканчик, а заодно и ей:

– Пусть просто постоит, если не надумаете. Мне хоть чокнуться будет с кем.

Лукаво улыбаясь, женщина приподнимает в ответ своё вино. Мы выпили.

– Лёд тронулся, про себя отмечаю я и, задвинув занавеску, как ни в чём ни бывало, продолжаю свой рассказ.

– В общем, через год в центре дианетики мне предложили программу «Очищение». Причём по таким скидкам, что отказаться было глупо. Надо лишь книжечки распространить. А куда деваться? Моя врач-иглотерапевт к тому времени на мне уже крест поставила: – «Вам, Пантелей, надо вставлять платиновые диски». Ни сесть, ни встать нормально не мог. Межпозвонковая грыжа со всеми вытекающими. А денег только до ближайшего худсалона за грошовым гонораром доехать. Какие там платиновые?

Продал я кучу книжек у заводской проходной по дешёвке и поехал в

Питер. А там SPA-процедуры: съел таблетку ниацина, полчаса трусцой побегал – и на четыре часа в сауну. Перед этим тебе – витаминов жменю. И только воду пьёшь и сидишь потеешь. Ну и с богатеньким народом общаешься.

Программа «Очищение» – это уже область Саентологии. В Америке её называют религией для богатых. Правда, у нас тоже не для бедных, хотя и на порядок дешевле.

Короче, на восемнадцатый день, когда все, с кем я начинал, стали получать конечный результат – это такое эйфорическое ощущение, что ты очистился – у меня проявились побочные эффекты.

Я, видимо, надурил их в одном из ежедневных отчётов, и мне увеличили дозу ниацина не вовремя. Этот витамин помогает обновлять клетки, заодно стирая в психике негативные последствия из прошлого.

Может, слышали: если человек очищается, то всплывают и уходят старые болячки. Перед этим, помню, на левой ладони «проснулась» странная бородавка. В студенчестве я даже стыдился здороваться за руку: кисти обеих рук были осыпаны этими пупырчатыми отметинами. У основания безымянного пальца на ладони левой руки сидела главная. Когда я её (содой мне посоветовали) вывел – и все остальные исчезли. А тут, спустя тридцать лет, в парилке, она снова стала всплывать. Пока добираюсь к ночлегу на электричке – исчезает. Как живая – прячется. И так три дня подряд. На четвёртый совсем пропала. Исчезновение рестимуляции – повод ускорить процесс добавкой ниацина.

После этого, я стал замечать крохотную ссадинку сзади на пятке левой ступни. И вспомнил: в детском садике, в пионерлагере, в армии – мне всю жизнь кто-нибудь наступал на пятки.

Всё бы ничего, но я попросил штатного сотрудника снова увеличить мне дозу ниацина, хотя «стирания» ещё не произошло. Я умолчал об этом. И вдруг ссадинка стала разрастаться. С каждым днём. Вскоре, вся ступня, по щиколотку, приобрела вид тёмно-фиолетового с лиловым отливом резинового носка. Потом и правая туда же…

На 24 день, когда даже наркоманы начали получать результат (у нас там было несколько ребят-студентов), я ощутил конечный эффект: эйфория, лёгкость. В районе метро Горького иду и туловища не чувствую. В то же время, на ногах как две гири привязаны. Иду в шлёпанцах. Ни в какую другую обувь мои ступни уже не влазят.

Это у них называется – попасть в оверан, т.е. на следующий круг очистки.

Сижу потею дальше. Ещё неделю. Слава богу, платить в таких случаях не надо. Из тех, с кем начинали вместе, со мной остался только один парень лет тридцати. Он на военном химзаводе когда-то получил отравление. Говорит, что еле выжил. Полгода по госпиталям провалялся. Умереть не позволили, но и отраву вывести до конца не смогли. В костях осталась.

Из него потом стёкла через кожу пошли. Стеклянные крупинки такие.

Сидит, чухается, и вытаскивает прямо из пор: «О, ещё одна!». Как блох.

Грамм 15 в целлофан наскирдовал.

Мне же, чувствую, что-то с этикой надо решать. Я всё-таки христианин. А тут как бы другая религия.

Бегать уже не получается перед тем, как в парилку идти. Ноги – чужие. Кожа вот-вот лопнет. Слоновость ниже колен. Четыре часа отпарился на верхней полке, стаканов сорок воды выдул, захожу под горячий душ, а меня знобит. Чувствую, что не могу принять от них помощь. И сам себе говорю: «Или вы там сейчас помиритесь (Христа и Хаббарда* имея в виду), или я здесь подохну!.» (*основатель церкви Саентологии).

Вдруг в голове картинка: я лечу в космосе, время от времени пролетаю через какие-то светящиеся арки. Впереди возникает астероид. Как бриллиант гигантский. И я влетаю в него со всей дури. А там помещениеоранжерея. И куча святых. Перед тем как влететь, мельком замечаю обеспокоенного моим появлением призрака. Это Рон Хаббард – основатель. Полетел по своим делам, а от меня отмахнулся; иди, мол, разбирайся сам. Но мешать не стал.

Я завис. Вижу за столиком слегка пьяненького Христа. Ему, вроде, немножко стыдно. Он говорит: «А мы играем». Не суетись, мол, приятель.

Тогда я им: «Вы тут играете, а у меня там по-настоящему умирают. Я к тёткам даже на похороны не приезжал».

И начинаю просить у всех прощения: у девушек, которых обманывал, у всех-всех, с кем когда-то неэтично обошёлся. Потом возвращаюсь и говорю: «Меня такой ответ не устраивает. Я пошёл к Главному».

И опять – полёт; звёзды, арки… Вдруг, влетаю в кинотеатр «Ударник». Его давно снесли, но у меня там когда-то кузен работал художником и я сбегал с уроков, чтобы бесплатно с балкона посмотреть кино.

Зависаю над балконом и смотрю. Кино называется «Бог». В 3Dформате. Экран серый. Крупным планом шар в разрезе. Правая половинка прозрачная и вольтова дуга по окоёму бегает, а другая – чёрная.

Догадываюсь, что где чёрное – там Он спит. А где прозрачное и плазма по окоёму – бодрствует. Наша Земля находится в пограничной (серой) зоне. Я – туда. Под плазмой крупным планом возникает океан, по которому как гусеница танка клацает и движется лента из черепашьих панцирей. Легион? Потом смотрю опять издалека, с балкона: эта вольтовая дуга начинает укорачиваться и становится всё ярче и белее. Затем вообще в такой белый сгусток величиной с кулак превращается. Тогда я спрашиваю: а что же дальше?

Дальше – опять расширяться начну. Только вот, когда я уменьшаюсь – всякие тёмные сущности на светлую сторону заползают. Помог бы, что ли?

(Бороться с ними).

И тогда я понял, что Бог – это труженик, который взял на себя очень большую ответственность. Он делает всё, от Него зависящее, чтобы и мне и моим как бы умершим тёткам и всему-всему, что Он создал, хотелось бы играть в Его игру. И мы всегда будем на светлой стороне, каким бы маленьким и ярким Он в это время ни был, исполняя необходимый цикл. На меня как накатило… Прямо благодать какая-то.

В общем, бред с дичью пополам, но мне в результате стало намного легче, и я от радости рванул опять через все эти ворота в открытый космос.

Но вдруг звёзды закончились. Я долетел до края материальной вселенной. Впереди бездна, а за ней ещё одни ворота в какой-то иной мир и надо очень сильно прыгнуть. Эти ворота в большом отрыве, уже в следующей вселенной. Мне на миг показалось, что я могу погибнуть, если не допрыгну, но и остановиться уже не могу. Тогда я как бы экстериоризируюсь, т.е. персонифицирую часть личностного континуума, отделив себя думающего от себя летящего. Понятно, да? Такая голая мыслеформа. И вижу уже со стороны, как тот, кем я был перед прыжком – этакий бело-фиолетовый шлейф – вдруг сиганул от последних ворот одной вселенной к первым воротам следующей. И допрыгнул-таки!

А за этими воротами звёзд нет. Зато колышутся куски северного сияния, и звучит тихая музыка. Ощущение такое, словно попал в очень элитную тусовку. Мне стало так стыдно, будто я в спецовке и грязных сапожищах ворвался во время концерта в зал консерватории. Плавненько планирую оттуда – обратно, в тело – прямо под душ.

Стою под горячим душем. И меня уже не знобит. Смотрю на правую ступню и глазам не верю: только светлая кожа складками висит на месте вздутой гангренозной опухоли. – Так – думаю: осталась левая. Лена, вас не утомила моя болтовня?

– Да нет, что вы, даже интересно.

– Тогда выпьем?

– За что?

– За здоровье моей правой ноги.

– Хорошо. За вашу ногу.

Мы чокаемся.

– Меня так в детстве мама уговаривала манную кашу есть – пытаясь смягчить натянутый диалог – я тут же снова наливаю – ложечку за папу, ложечку за маму. – Обжорой не стал, но спаивать народ научился.

– Тогда я предлагаю выпить за ваше знакомство с «Маэстро Бо» – она подняла стаканчик навстречу.

Хо! Этот ник мне знаком. Вам тоже, стало быть, нравятся стихи Валерия Гаевского?

– Не все, но «Маэстро Бо» запомнилось.

– Я ему скажу, что встречал знатока его поэзии. Он мой старый приятель.

– А с Сергеем Новиковым вы не были знакомы?

– Был. На семинарах встречались. Даже в одном номере гостиницы жили. Но он так долго посуду никогда не грел. И… Лена, давайте снова на «ты».

– Ну, что ж, давай, Пантелей.

– Тогда на брудершафт?

– Ого! Потом целоваться?

– Ч-чисто символически.

Я взял её руку в свою. Она не убрала.

– Хочу услышать продолжение. Расскажи, что было дальше? как другую ногу вылечил?

– Хорошо. Но сперва на брудершафт и в щёчку. А то там такое… Я постесняюсь.

– Ну, хорошо. В щёчку.

Уже во всю светало. Поезд набирал скорость после какой-то небольшой станции. Время утренней эрекции у здоровых мужчин. Её губы как-то случайно и горячо слились с моими.

Я немного ей помог расстегнуть сиреневую блузу…

…Тело журналистки ничем не напоминало о её профессии. Оно трепетно и упруго, в такт колёсам, отзывалось на мои движения. И было в те минуты самым близким и единственным в мире существом, которому можно доверить не только все секреты, но и саму жизнь. Мы сдерживались до последнего, боясь разбудить соседей через переборку. Это было сильнее, чем расслабляющие постанывания. Оргазм ушёл внутрь и, не выдержав наплыва обладания, разлился в партнёре, соединив нас раз и навсегда тайной и великой силой. Мы застыли и как бы склеились после короткой и одновременной судороги.

– Ну, так что же было дальше? Я вся в ожидании продолжения той истории… с Богом. – Она промурлыкала эти слова в пустоту за моим правым плечом.

– Крошка, ты… хороший слушатель. Только… дай хоть отдышаться.

– Тогда наливай.

Мы оделись, каждый сбегал в туалет и, как ни в чём ни бывало, продолжили трапезу, только теперь её ладонь всё время искала общения с моей рукой.

– Армрестлинг любви… – почему-то подумал я.

Ой, влетит мне, если мой джигит что-то заподозрит. Он просто маньяк по части ревности. —

Леночка, прижав мою руку к своей щеке, то ли грела, то ли грелась сама.

Я ещё не верил в произошедшее: ведь в эту обаяшку – ведущую популярной городской программы был влюблён весь сексуальный актив города, включая и мужчин и женщин.

– Ладно – я пригубил её прохладную пергаментную ладошку:

попробую тебя отвлечь от дурных мыслей. – Слушай дальше.

Так вот: после того случая я купил обратный билет. За неделю вперёд. Разгар лета. Все на юг ломятся. Пришлось переплатить.

Хожу дальше. Надо же поскорее. Поэтому пью по пятьдесят стаканов воды и сижу на верхней полке в самой горячей точке. Помню, в тот последний день со мной одна девочка-казашка осталась в помещении парилки.

– И там у тебя девочки?

– У них в Казахстане (я пропустил сентенцию мимо ушей) саентология на уровне, почти как у нас православие. А тут чувствую, что вот-вот смогу сбросить и вторую опухоль. Жду, когда девИца уйдёт. Уже не до женщин. Но она не понимает и хлопочет вокруг меня. Видит, что мне плохо.

Помню: как врезал кулаком по стене – доска треснула. Она перепугалась и ушла, а я сразу спустился и голову – поближе к электротэнам. В загородку просунул, нарушая все запреты. Сижу зову Бога. Ну, про себя, конечно. Спрашиваю: «Слушай, а для чего всё это кино? В чём смысл игры?» Мозги вот-вот закипят. И, вдруг, слышу:

– Ты проболтаешься.

– Да. Я хочу, чтобы люди знали правду.

Сам чувствую, что на карту поставлена вся моя жизнь. Даже не знаю почему – просто такое ощущение, что мы друг друга на «вшивость» проверяем.

И тут – хлоп – над головой возникает круг из плазмы. – Так – думаю – ответ пошёл. Круг превращается в поверхность озера на уровне глаз, а оттуда – пенис, как у собак бывает, только гигантский. Чувствую, что я Его допёк. По-моему, у Ницше есть фраза: «Если долго заглядывать в бездну, то бездна может заглянуть в тебя» – так, кажется?

Этот пенис выгибается в мою сторону, берёт меня как бы ртом за голову, то есть моё ментальное тело (а я опять со стороны наблюдаю) и встряхивает. Потом, как тряпку, давай полоскать мою пустую оболочку в озере. Прополоскал. Остановился. Сейчас проглотит. Уже не контролирую ситуацию. Гаплык, по-украински говоря… Пропала шкурка.

А он, будто из шпрИца, медленно так, начинает вкачивать в меня красноту из которой сам состоит. До тех пор, пока у меня руки-ноги не задёргались. Накачал и выплюнул.