Слепцы

И еще прежде, чем он услышал звук удара, Афанасий кинулся на спину врага, повалил его на пол, вцепился обеими руками в волосы нелюдя и стал бить лбом о камень. Раз, второй, третий. До тех пор, пока враг под ним не затих.

«Вот ты и убил еще одного человека, Афоня», – сказал себе мальчик.

Ни радости, ни печали по этому поводу он не испытывал. Еще недавно он способен был ужасаться, пытался искать оправдание тому, что делал. Или плакал и молил Бога о прощении. Или просто лежал в углу, сжавшись в комок, подавленный осознанием того, какой тяжкий грех совершил.

Теперь Афанасий убивал спокойно, почти равнодушно.

То ли душа его очерствела, то ли совесть охрипла, то ли Афоня просто привык. Привык к жизни во мраке, к слизнякам на завтрак, обед и ужин. К ежедневным побоищам. Многие сломались. Многие не выдержали. А он – привык.

Афанасий вскочил на ноги.

Схватка кончилась. Незваные гости были забиты насмерть в считаные минуты.

Тут и там раздавались голоса:

– Ты цел?

– Да, а ты как?

Кто-то потирал ушибленные места, кто-то вытирал кровь, кому-то накладывали жгут из остатков одежды. Жизнь на посту снова входила в привычное русло. До следующего нападения.

Афанасий устроился поудобнее на глине. Сидеть или лежать на ней было намного удобнее, чем на камне. Глина хотя бы не высасывала тепло. Он думал немного отдохнуть, подремать. Но почти сразу понял, что это ему не удастся.

Что-то происходило на посту. Из глубины пещеры подходили сюда люди. Много людей. Сначала никто не обратил внимания на шорох шагов. Дело привычное: или смена явилась, или просто товарищи поболтать пришли. В этот раз, однако, что-то было не так. Люди все прибывали и прибывали. Скоро тут собралось все племя.

– Вы чего, народ? – спросил Проха.

– Идем зачищать станции, – отвечал из темноты Кондрат Филиппович.

Тут же все разговоры смолкли. Те, кто пришли из пещер, знали, что готовится. А вот для постовых новость стала неожиданностью.

– Мы… Идем… Туда? – прошептала Даша, сглотнув.

Афоне тоже стало не по себе. Одно дело драться с врагами в пещерах, где знаком каждый бугорок, каждая трещина, где сами стены помогают. Врываться в логово врага – совсем другое дело.

– Я в осиное гнездо не полезу… – пробормотал кто-то.

Кондрат Филиппович оставил эту реплику без ответа.

– Камнями запастись. На сборы две минуты, – произнес он вроде бы не громко, но таким тоном, что ослушаться никто не осмелился.

Что-то гипнотическое было в голосе слепого, Афоня давно это заметил. Или секрет заключался в самой личности Кондрата Филипповича? В трепете, который вызывал у всех людей их таинственный, непостижимый слепой вожак?

Лишь тот же голос проворчал:

– Дед раньше, небось, не обходчиком был, а прапором…

«Это Сева, – догадался Афанасий, – вечно недоволен чем-то, зараза».

Афоня не мог дождаться, когда Сева, самоуверенный юноша двадцати с лишним лет, поплатится за свой длинный язык, хотя и сам не одобрял идею с зачисткой метро. Он понимал, что каннибалы, загнанные в угол, будут драться, как звери. В то же время вождь был прав. Зачем жить в вечном ожидании нападения, если можно одним ударом покончить с угрозой?

Спустя пару минут двадцать человек, вооруженные камнями, двинулись из пещер в метро.

* * *

У самого входа на станцию, откуда раньше почти всегда слышался шум, а сейчас не доносилось ни звука, Николай Степанович, помощник вождя, долго копался, шуршал тканью куртки. А потом вдруг, вызвав у всего племени восхищенный возглас, достал из кармана небольшой светящийся предмет.

В первый раз за много-много дней пещеры озарил свет.

На миг все забыли о предстоящем сражении, о ранах и вывихах. Забыли обо всем. Они смотрели друг на друга так, словно видели в первый раз в жизни.

– Так вот ты какой… – произнесла Даша, осторожно протягивая руку и нежно гладя по щеке Арса – юношу, с которым они уже давно были больше чем друзья.

– Да, – улыбнулся Арс, – вот я какой. Страшный, да?

Он скорчил рожу.

– Глупости какие! – фыркнула Дарья. – Совсем не страшный. Очень даже милый.

– И ты тоже, – отвечал Арс. И тут же смутился, отвел взгляд. Даже как будто покраснел.

Афанасий фыркнул. Люди, говорящие о любви, всегда выглядели в его глазах комично.

– А свет откуда? – спросил Проха. Даже он был до последнего момента не в курсе, откуда взял Николай Степанович для племени свет.

– Светлячки, – отвечал помощник вождя, с гордостью и восторгом глядя на стайку светящихся насекомых, заключенных в стеклянную банку. – Кто бы мог подумать, что тут они водятся…

– Все, – раздался суровый голос слепого обходчика, – не время болтать. За мной.

Станция встретила их гробовой тишиной. Она была покинута. Мертва. Ни одного живого человека, только обглоданные кости повсюду. Много, очень много костей. И бесформенные, размазанные пятна крови.

На путях стоял поезд. Выглядел состав пещерного метро так, словно какой-то великан в припадке безумной ярости крушил и корежил его. Тут и там были видны осколки стекла, выломанные сиденья, вырванные поручни.

В воздухе висел тяжелый неприятный запах. От него начинала кружиться голова, и тошнота подступала к горлу.

– Боже… – пролепетала Наталья, подруга Афони, хватаясь за сердце.

О том, что творилось на станциях все это время, пещерные жители отлично знали. Как бы далеко в глубь карстовой системы ни забирались они, везде слышны были отзвуки леденящих душу воплей, днем и ночью доносившихся из метро.

Но одно дело – слышать крики умирающих, и совсем другое – увидеть последствия пиршеств своими глазами.

Многих замутило. Кто-то крестился и читал молитвы, кто-то плакал.

Лишь Кондрат Филиппович, не видевший того, что творилось вокруг, сохранял спокойствие.

– Осмотреть тут все, – распорядился он. – Вдруг кто-то спрятался.

Николай Степанович со светильником пошел проверять дальние углы. Тьма сгустилась вокруг пещерного отряда, и Афанасию стало не по себе. Казалось, души убитых здесь людей кружатся вокруг него, протягивают призрачные руки в немой мольбе, вопрошая: «За что? За что?»

Ледяные пальцы духов касались кожи Афанасия, стискивали его запястья, сдавливали горло. Казалось, сама тьма шевелится, ворочается, как медведь в берлоге. Тьма словно бы жила своей собственной жизнью…

Афанасий встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. Не помогло.

– Ты тоже это видишь? – спросила Наташа свистящим шепотом.

– Да… – шепнул мальчик. Уточнять, что видит Ната, он на всякий случай не стал.

– Тогда повторяй за мной: огради меня, Господи.

– Огради меня, Господи… – повторил Афанасий.

– Силою честнаго и животворящего Твоего креста.

– Честного, – поправил ее Афоня.

– Это молитва! Повторяй, как я говорю. Ну?

Афанасий повторил слово в слово.

– И сохрани меня от всякого зла, – закончила молитву Ната.

– И сохрани меня от всякого зла, – произнес Афанасий. Легче на душе не стало. Стальной обруч по-прежнему стягивал его голову. Но и страх немного улегся.

«Какие, на фиг, призраки? – посмеялся над собой мальчик. – Тьфу. Хватит накручивать себя. А молитва в самом деле помогает. Помогает душу успокоить. Надо будет запомнить ее…»

Наконец осмотр станции был окончен. Как уже и так стало всем давно ясно, людей тут не осталось.

– Может, вернемся? А? – проговорил Сева, мигом растерявший здесь, на вымершей станции, всю спесь и всю надменность.

– Разговорчики. На вторую станцию – живо! – последовал резкий ответ Кондрата Филипповича.

– Но ведь и так ясно!.. Ведь все ясно, а, народ? – завертел Сева головой в поисках поддержки.

Никто не ответил ему.

Притихшие, угрюмые люди двинулись на станцию «Зал Апсны».

Гробовая тишина царила в туннеле. Ни звука не доносилось оттуда. Только уныло, монотонно капала с потолка вода.

Холодные капли, падая людям на головы, плечи, спины, заставляли их ежиться, вздрагивать.

Кап. Кап. Кап.

* * *

«Как мы будем здесь жить? Как?!» – этот вопрос задавала себе Даша сотни раз подряд.

Ледяное безмолвие окружало людей. На каждом шагу подстерегали либо обвалы, либо ущелья. В любой момент, всего лишь сделав неудачное движение, можно было распрощаться с жизнью. И это еще был не самый худший расклад…

Пока шла война с каннибалами, все мысли людей были сосредоточены только на том, как бы самим не стать обедом. Конечно, они страдали от голода, холода, сырости. Конечно, неприятно было ходить в грязной, рваной одежде. Но смертельная опасность, исходящая от соседей, отвлекала племя от бытовых проблем.

Теперь опасности не стало, И перед горсткой выживших со всей пугающей ясностью встал вопрос: а надолго ли они сами переживут уничтоженных людоедов?

Вопли и рычание, доносившиеся со станций все эти дни, стихли. Пещеры погрузились в тишину. Эта тишина, которую нарушало лишь печальное «кап-кап», сводила людей с ума. Они начинали ни с того ни с сего шуметь, кричать, топать ногами. Когда вождь спрашивал сурово, что это за безобразие, слышал в ответ: «Не могу я больше эту тишину проклятую терпеть!»

Страшнее, чем безмолвие, был мрак. Светлячки, которых поймал Николай Степанович, давали ровно столько света, чтобы разогнать тьму на крохотном пятачке вокруг себя, а дальше клубился чернильный сумрак. Других светлячков пока поймать не удалось. Были люди, которые сутки напролет сидели рядом со светящейся банкой, и отогнать их от нее Кондрат Филиппович не мог даже пинками. Не раз звучало предложение разжечь костер, у кого-то даже нашлись отсыревшие спички, но гореть в пещере, увы, было нечему.

Еще больший ужас вызывал холод, влажный, тягучий, противный холод. Он пробирал до костей, от него некуда было скрыться. Лишь рядом с горячими источниками, которые удалось найти в нескольких залах, удавалось хоть немного согреться. Да еще Кондрат Филиппович заставлял людей постоянно двигаться. Но стоило прилечь вздремнуть – мучения возобновлялись.

Приуныли люди.

Долгожданная победа над лютым врагом не принесла радости.

Да, они победили. Но чем они сами будут питаться? Ведь на одних червяках и рыбе долго не протянешь.

На горизонте замаячил призрак новой волны людоедства. Но уже здесь, в пещерах.

– Господи, Господи, – шептала Даша, стоя на коленях, – что ждет нас впереди? Что дальше? Что нам делать? Что?!

Ночью, когда девушка забывалась коротким, тревожным сном рядом с Арсом, ей снилось, как она шагает по этим же пещерам.

У нее в руках фотоаппарат. На голове – панамка. Она улыбается. С восхищением смотрит по сторонам. В ярком свете прожекторов окружающие ее скалы и ущелья совсем не казались страшными. Даша развлекалась, пытаясь найти в причудливой мешанине наростов и натеков какое-нибудь необычное сочетание. Тут видела она дракона с распахнутой пастью, там – вазу с фруктами, здесь – оленя или гигантское дерево. Путешествие по подземному царству казалось веселым, безопасным. Но и тогда, когда на душе становилось вдруг тревожно, Даша успокаивала себя тем, что скоро она вернется назад. Туда, где свет, солнце и тепло…

Она открывала глаза. Волшебная сказка рассыпалась на сотни осколков. Перед ней представала совсем другая сказка. Страшная, жестокая… Правдивая.

Людмила Ивановна, врач по профессии, предрекала племени ужасные страдания: туберкулез кожи, костей и легких; цингу; рахит… Своими предсказаниями доктор нагоняла на людей такой ужас, что Кондрат Филиппович, хотя он и относился к Людмиле Ивановне, спасшей немало жизней, с уважением, не выдержал.

– Слушайте, – сказал он доктору, отведя ее подальше от племени, – я понимаю, то, что вы говорите – правда. Но вы же врач, врач! Вы понимаете, что от ваших предсказаний люди с ума сойдут. Зачем вы им все это рассказываете?

– Я хочу, – произнесла Людмила Ивановна, опустив глаза, – чтобы мы выбрались отсюда…

Кондрат Филиппович промолчал.

Все в пещерах уже знали: путь назад закрыт.

* * *

Когда заточение только начиналось, несколько человек поднимались вверх по туннелю. Они сообщили, что туннель обвалился и пройти там нельзя. Им поверили на слово и больше попыток предпринимать не стали. Тогда казалось, что появление спасателей – вопрос времени.

Уже после окончания войны с каннибалами, когда в помощь сотрудников МЧС перестали верить даже убежденные оптимисты, Кондрат Филиппович, не выдержав давления племени, отправил двоих смельчаков, неразлучных друзей Гошу и Мишу, проверить туннель. Вождь так расщедрился, что даже дал им с собой единственный светильник. Впрочем, сам он не верил, что из пещер удастся выбраться.

– Мне было откровение, – отвечал он на вопросы, откуда берется его уверенность.

И слепой обходчик оказался прав. Гоша и Миша вернулись через два часа. Они разбили лампу и едва сумели найти дорогу назад. Оба кашляли, хрипели, едва держались на ногах. Жаловались на головокружение, жжение и резь в глазах. О том, что с ними приключилось, не говорили.

Людмила Ивановна поставила им диагноз: отравление сероводородом.

Постепенно стало ясно, что ребята не покидали подземелья. Просто увидели, что в одном месте в завале зияет брешь, – видимо, результат работы каннибалов, – и решили продолжить начатый ими труд.

Людмила Ивановна спрашивала, чувствовали ли они запах тухлых яиц, но парни разошлись во мнениях. Они оба мучились насморком, запахи различали с трудом. Миша утверждал, что в глубине лаза в самом деле ощущалась вонь, но Гоша не был в этом уверен.

Сначала все шло нормально. Ребятам удалось вынуть несколько обломков, расширить проход… Гоша вовсю фантазировал, как здорово будет прорваться наконец к свету. А потом он вдруг закашлялся. За ним стало дурно и Мише. У ребят хватило ума бросить работу и поспешно отступить обратно в метро. Только это, по словам доктора, их и спасло.

– В легкой форме отравление сероводородом не смертельно, – объясняла она, – завтра уже поправятся. А вот провозились бы они дольше… – она замолчала.

– А откуда взялся сероводород? – поинтересовалась Ханифа.

Людмила Ивановна лишь плечами пожала. Тогда вперед вышел Николай Степанович.

– Из Черного моря, больше неоткуда, – сказал он. – Черное море же потому и «черное», что на дне газ, а жизни нет. Может, он вырвался наружу?

– Возможно, – согласился вождь, – но почему он не проникает в пещеры?

На этот вопрос ответ так и не нашелся. Одно стало ясно: снаружи верная смерть. А вот внутри относительно безопасно.

Оставалась слабая надежда, что можно найти такой выход из пещер, где не будет ядовитого газа. Имелась шахта естественного входа, так называемая «Бездонная яма», через которую когда-то попали в пещеры спелеологи. Ханифа знала и другие трещины, ведущие наверх. Чисто теоретически подняться по ним было можно, однако Кондрат Филиппович даже слышать не хотел об этом.

– Подъем по отвесной скале без снаряжения?! Чушь собачья! – рычал слепой обходчик. – Навернетесь оттуда – костей не соберете!

– Жизнь в пещерах – тоже смерть! – кричала в ответ Людмила Ивановна. – Только медленная и мучительная!

Такие перепалки происходили между ними часто. В ответ Кондрат Филиппович отвечал всегда одной загадочной фразой.

– Скоро все изменится, – почти шепотом произносил слепой старик. И лицо его в эти минуты приобретало странное одухотворенное выражение.

– Почему? Почему изменится? – наседали на него. – Откуда вы это знаете?

– Мне было откровение, – отвечал он. И больше не говорил ни слова, сколько его ни истязали расспросами.

– Слушай, вождь, – набросился на Кондрата Афанасий после того, как его подруга Наташа упала и вывихнула ногу. – Я, конечно, верю в твои откровения. Но ты посмотри… Ты послушай! Тут же невозможно жить. Ты понимаешь меня, блин горелый?! Не-воз-мож-но! Мы болеем, мерзнем и голодаем! Скоро начнут зубы выпадать и волосы! А потом вообще этот… Убер Кулез. Что, твою мать, может тут измениться?!

– Изменится все, – коротко ответил ему Кондрат Филиппович.

– А если нет? Если нет?! – психовал Афоня.

– Изменится, – спокойно отвечал ему слепой вождь.

А Ханифа, верная, преданная союзница слепого вождя, прошипела в лицо мальчику:

– А у тебя есть выбор, да?

Эти слова отрезвили Афанасия. Он замолчал, потупился и оставил вождя в покое.

Такие сцены разыгрывались в пещерах каждый день по несколько раз.

Обычно досаду и злость вымещали люди на девочке-людоедке, найденной в туннеле недалеко от станции «Зал Апсны».

Вождь попросил всех людоедов, которых удастся найти живыми, не убивать, а доставлять в пещеры, чтобы заставить работать. Но кроме одной совсем еще маленькой девчушки больше выживших не оказалось.

Маленькую людоедку сначала били. Кондрат Филиппович это строго запретил. Он не раз объяснял соплеменникам, что бедняжка стала людоедкой не по своей воле, что девочка не знала и не понимала, каким мясом кормят ее родители. Слова не трогали людей. Обиды и унижения со всех сторон сыпались на крошечное существо. Она убегала, заливаясь горькими слезами, забивалась в какую-нибудь щель и сидела там до тех пор, пока ее не начинал мучить голод. И все повторялось…

Одним из немногих членов племени, кто не издевался над маленькой людоедкой, была Даша Кружевницына. Вообще все, что творилось вокруг, ее не очень волновало. Дарья не жаловалась, не ругалась с вождем, не проклинала пещеры. Впрочем, было у Даши свое, личное горе. На его фоне все остальные проблемы казались девушке пустяковыми.

Во время последнего похода с Арсением приключилась страшная беда. Он лишился дара речи.

* * *

– Арс. Арс… – повторила несколько раз Дарья.

Юноша молчал.

– Арс, ответь! Арс! Ну скажи что-нибудь! – шептала девушка, прижимаясь к возлюбленному.

Арсений не отвечал. И не шевелился. Он застыл, точно изваяние.

– Че с ним такое? – полюбопытствовала Вика.

Даша Вику не любила, считала дурой. Кроме того, Вика всегда умудрялась делать так, чтобы самая тяжелая, неблагодарная работа обходила ее стороной. По этой же причине она оказалась в числе тех немногих, кто остался в пещере, не пошел на «зачистку»… Но сейчас Даша рада была любой компании. Рада была хоть с кем-то поговорить, поделиться своей болью, своим горем.

– Он молчит уже третьи сутки, – продолжала Вика, – воды в рот набрал, что ли?

– Хуже, – коротко отвечала Даша.

«Рассказать ей или нет? – думала Дарья. – Не поймет же все равно. С ее одной извилиной-то. А и хрен бы с ней. Сама же не выдержу. Стошнит еще…»

– И ваще. Че-то с вами не то со всеми. Одни ревут, других рвет постоянно. Так все пещеры скоро в блевотине будут. А главное, молчите, как партизаны. Че там было, а? Ну скажи, Дашка?

И Даша рассказала.

Она говорила ровным, спокойным голосом. Чувствовала: если удастся сохранить эту интонацию, дурно не станет. Уж точно не случится истерика. Даша не изменила голос даже тогда, когда Вика застонала и схватилась за голову.

– …На первой станции были еще цветочки, – рассказывала Даша, – немного костей, битое стекло… Ерунда. Видимо, три человека, напавшие на наш пост, были последними ее жителями, а их атака – жестом отчаяния. И скажу я тебе, этим повезло. Всем, кто жил там, повезло.

Что на второй станции случилось что-то ужасное, мы поняли, не доходя до нее метров сто. По запаху. А когда оказались на перроне и Николай Степанович встряхнул банку… ну, чтоб поярче светляки светили… Вика… Ты себе и представить не можешь, что мы увидели.

В первый раз Даша вздрогнула от ужаса, но железным усилием воли взяла себя в руки. Голос ее остался бесстрастным:

– Мне повезло – Арс схватил меня и закрыл ладонью глаза. Он не ослаблял хватку, как я ни вырывалась. Я успела увидеть только одно, и то на долю секунды: на станции тут и там лежали расчлененные, разорванные на куски человеческие тела.

– Итить… – выдавила Вика.

– Потом Арс увел меня и вернулся. Вернулся туда. Они решили пойти проверить еще третью, служебную станцию, выше по туннелю…

– Вождь рехнулся, блин! – ахнула Вика. – Мало двух станций, заваленных кишками…

– Я еще тогда заметила, что он молчит. Но не придала значения. Только вот с тех пор третьи сутки прошли. А он все молчит. Видит Бог, я не знаю, что они там увидели. Я не знаю, с чем они столкнулись. Не знаю. И никто не знает. Их было трое. Все трое молчат.

И еще. Видишь, какого цвета у него волосы?

– Издеваешься? Я и тебя-то не вижу почти.

– Они седые, Вика. Се-ды-е.

Вика издала булькающий звук и больше не смогла произнести ни слова.

А Даша калачиком свернулась у ног возлюбленного, повторяя снова и снова:

– Арс. Арс. Арс.

* * *

Маленькая чумазая девочка подползла к Даше. На глазах малышки стояли слезы. Ее, видимо, снова кто-то пнул или толкнул. Девочка не смела приблизиться к Даше и Арсу, она лишь села в двух шагах от них. Отовсюду гонимая, всеми презираемая, девочка чувствовала: только тут, рядом с Дарьей, она в безопасности. Пусть она не увидит тут ласки, но хотя бы не получит тумаков.

Какое-то время никто не шевелился. Арс сидел, закрыв глаза, напоминая статую; Даша плакала, положив голову ему на колени; худая маленькая девочка, одетая в рванье, тихо сидела рядом. Потом Даша вытерла слезы. Приподнялась.

– Иди сюда, – позвала она маленькую людоедку.

Девочка не сдвинулась с места. Или не услышала, или не поверила. За все эти дни Дарья в первый раз заговорила с ней.

– Иди сюда, – повторила Даша, – не бойся.

Малышка подобралась поближе, не спуская с Даши глаз, в которых тревога мешалась с робкой надеждой. Видя, что ребенок робеет, Даша сама сделала шаг навстречу девочке.

– Тебя опять ударили? – спросила Даша.

Малышка кивнула. Шмыгнула носом. Поднесла к глазам маленькие кулачки. Но Дарья резким движением схватила ее за плечи. Встряхнула. Потом притянула к себе и проговорила, глядя в глаза маленькой людоедке:

– Хватит слез. Мы обе достаточно плакали. Довольно. Мы должны быть сильными. Понимаешь? Нам тяжело. Не знаю, кому хуже. Но мы живы. Живы, ты слышишь? Значит, надо цепляться за жизнь. Ты согласна?

Девочка кивнула.

– А для этого надо быть сильными. И надо забыть. Забыть все, что было раньше. Все забыть. Я научу тебя. Научу драться. Научу держать удар. А сейчас ложись ко мне на колени. Согреешься хоть. Вот так. Вот, молодец.

И Даша, сняв с плеч рваную грязную куртку, укрыла ею девочку.

– Ой, я не могу. Даша в ангела поиграть решила. Тебе это на хрен нужно? – раздался из темноты голос Вики.

В ответ Дарья, не целясь, метнула через плечо небольшой, но увесистый камень. Вика испуганно вскрикнула и убежала.

С победной улыбкой на лице Даша погрузилась в крепкий сон.

Тихо было в пещере.

Спали люди. Молчаливые каменные громады, величественные, как само время, высились вокруг них.

Светлячки, облепившие сталактит, излучали мягкое сияние. Они прилетели сами, никто не ловил их. Прилетели и расселись именно там, где это было нужно людям.

В зале Апсны, где ночевало племя, медленно теплело. Пока лишь на доли градуса; этого никто не чувствовал и не замечал. Но с каждым часом температура росла.

– Это че, вулкан просыпается?! – спросила, открывая глаза, Вика.

– Нет. Сбываются мои обещания, – отвечал дрожащим от радостного волнения голосом слепой вождь.

И в первый раз за все время, что знали его люди, Кондрат Филиппович засмеялся.

Глава 8

Племя

Фух. Вроде все уснули. От меня наконец-то отстали.

Наступила ночь. Пещера погрузилась в тишину, и я тут же уснул сном младенца. Закрыл глаза – и отключился.

Но стоило проснуться, как в голове опять начали вертеться стаи настырных вопросов. Нет от них спасения! Лезут вперед, толкаются локтями, кричат, кто во что горазд. Птичий базар, я не могу! Ничего, скоро мы на вас найдем ответы. На всех хватит.

Я лежу в полумраке на подстилке из мха.

С силами собрался, пришло время собраться и с мыслями. Сгрести в одну кучку все, что я знаю.

Меня зовут Герман. Герман Буданов. Я не знаю о себе практически ничего. Это плохо. Моя память, если верить словам Лады, словно бы была частично стерта. Как же это назвал вождь? Какое было слово?

М-да, с памятью у меня, в самом деле, беда.

Амнезия, вот. И это тоже очень плохо. Тяжело жить, не зная, кто ты и откуда. Зато те ужасы, которые мне поведала эта самая Лада, оказались выдумкой. И это – хорошо. Быть убитым и съеденным мне не грозит, хе-хе.

Вообще, люди, в кругу которых я оказался, производят довольно приятное впечатление. Они веселые, дружные, гостеприимные. Накормили, помогли избавиться от вонючей грязной одежды…

Ну да, сначала едва не разорвали на куски, а потом заперли в темницу. Еще и в голове моей покопались. Не очень вежливо так встречать гостей. Но я их понимаю. Как бы я сам повел себя на их месте?

История о миротворцах, судя по всему, чистая правда. За исключением одной детали: не каннибалов убивали эти ребята. Они уничтожали братьев и сестер, друзей и товарищей этих людей. Едва заподозрив, что ублюдки возвращаются, я бы принял все мыслимые меры предосторожности. Что они и сделали. Молодцы!