Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг.

Владимир Владимирович Хутарев-Гарнишевский

Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг

© Издательство Института Гайдара, 2020

Вступление

Февральская революция 1917 г. разделила русскую историю на два огромных пласта – то, что было до нее, и то, что стало после. Этот разрез был горизонтальным. Историческая память народа была травмирована и другим, более страшным разрезом – вертикальным, когда общество разделилось на красных и белых. Несмотря на многочисленные предпринимаемые попытки склеить разбитый сосуд памяти, российское общество до сих пор в латентной фазе переживает последствия порожденной этим расколом Гражданской войны. Продолжается ли она в умах – вопрос социологии. Задача историков – приблизиться к пониманию механизма падения монархии, породившего невиданный социальный взрыв, изменивший ход отечественной и мировой истории.

Исследователи революции изучили почти все ее аспекты – политические, социальные, экономические, культурные. За кадром зачастую остается еще один – работа специальных служб. Так их принято называть сейчас. Еще недавно их называли органами государственной безопасности. Применительно к началу XX в. корректнее говорить о политическом сыске. В конце концов именно на эти органы власти была возложена задача обеспечения общественной безопасности и порядка в империи, поддержания стабильности государственного строя, контроля за населением и правящей элитой. А сам корпус жандармов как институт власти предшествовал формированию централизованной политической полиции как отдельного рода государственной службы.

Цель данного труда состоит в том, чтобы ответить на наиболее острые вопросы. Было ли руководство МВД готово наладить работу политической полиции и эффективно пользоваться её плодами? Была ли способна правительственная власть в годы Первой мировой войны выработать направление и сформулировать приоритетные задачи жандармерии, обеспечить ее необходимой материально-технической и нормативной базой? Обладал ли личный состав спецслужб необходимыми качествами и подготовкой для выполнения поставленных задач? Направление работы спецслужб тесно связано с пониманием правительством целей, задач, устройства и будущего государственной полиции. А существовало ли такое понимание в целом? Для этого необходимо рассмотреть деятельность политического сыска империи по поддержанию государственной безопасности в подчинении и оперативном взаимодействии с политическими и военными властями империи.

Используя термин «органы политического сыска» применительно к внутриполитической ситуации в Российской империи, необходимо отметить, что как таковой единой централизованной системы спецслужб тогда не существовало. Номинальным главой тайной полиции являлся министр внутренних дел, а непосредственным руководителем – соответствующий товарищ министра. Центральными органами были департамент полиции МВД и штаб Отдельного корпуса жандармов. Региональная структура была представлена жандармскими управлениями и строевыми частями, охранными отделениями, районными охранными отделениями, розыскными пунктами.

Департамент полиции был создан 6 августа 1880 г. под названием «департамент государственной полиции МВД» взамен распущенного III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Центральным аналитическим органом департамента являлся особый отдел, образованный в 1898 г. по инициативе директора С. Э. Зволянского. В компетенции отдела было заведование секретной агентурой, перлюстрация, надзор за политически неблагонадежными группами населения, непосредственное руководство политическим розыском, сбор революционной литературы и вещественных доказательств[1]. Начальник отдела по своему значению был одним из первых лиц в политическом сыске, именно он координировал секретно-розыскную работу охранных отделений и жандармских управлений.

Кроме особого отдела в состав департамента входило несколько делопроизводств. Первое занималось личным составом и кадровыми вопросами. Второе, законодательное, следило за исполнением чинами политического сыска законов, занималось составлением приказов, циркуляров, инструкций, правил и прочих руководящих документов розыска, проводило их юридическую экспертизу. Третье отвечало за переводы чинов по службе. Четвертое наблюдало за деятельностью легальных общественных организаций, земских и городских союзов, за крестьянским и рабочим движением. Пятое, исполнительное, занималось составлением докладов министру и его товарищу, ведало вопросами административной высылки, негласным и гласным полицейским надзором. Функции шестого делопроизводства постоянно менялись, варьируясь от социально-экономических вопросов до организации справочного аппарата. В компетенцию седьмого, наблюдательного, делопроизводства входили вопросы организации розыска, а также переписка по тюремному ведомству, а восьмое ведало работой сыскных отделений. Также при департаменте функционировали казначейская, хозяйственная и секретарская части, инспекторский и судебный отделы, ссудно-сберегательная касса, центральный справочный аппарат и архив. Особое место занимала секретная заграничная агентура с центрами в Париже и Константинополе.

Вся деятельность по политическому розыску в начале XX в. была сосредоточена в руках офицеров жандармерии, а основной сыскной единицей являлось жандармское управление – губернское, областное или городское, в зависимости от региона. Московское, Петроградское и Варшавское охранные отделения также возглавлялись жандармскими офицерами. Они составляли костяк особого отдела департамента полиции – аналитического центра. Офицеры жандармерии назначались на руководящие посты в разведывательные и контрразведывательные отделения (РО и КРО), и сами жандармские управления начинают чаще контактировать с военной и военно-морской контрразведкой, зачастую выполняя часть ее функций. В условиях военного времени и нараставших волнений в тылу возрастало значение крепостных и городских жандармских команд и жандармских дивизионов.

Появляется новая для русских спецслужб проблема взаимодействия армии и жандармской полиции по вопросам политической безопасности в войсках, прифронтовой разведки и контрразведки. Рост оппозиционных настроений в высших эшелонах власти, борьба за власть отдельных лиц и связанных с ними групп в руководстве армии и в сфере публичной политики оказывают значительное влияние на характер и интенсивность взаимодействия вооруженных сил и политического сыска. В этой связи представляется необходимым рассмотреть методы работы сыскных органов по исследованию общественно-политических воззрений личного состава и высшего руководства армии. Выводы, к которым пришло руководство полиции и жандармерии, и принятые меры по ограждению армии от оппозиционных и революционных влияний вызвали активную реакцию военного начальства. Оно влияло на работу жандармов на театре военных действий – в разведке, контрразведке, в администрации оккупированных территорий.

В современной литературе рефреном звучит проблема фабрикации контрразведками дел о шпионаже в годы Первой мировой войны, так называемой «шпиономании». До сих пор остается открытым вопрос, в какой мере репрессии были инспирированы властями, а в какой являлись следствием технической и методологической слабости оперативно-розыскной работы спецслужб, непрофессионализма личного состава. Однако до недавнего времени исследователи рассматривали в основном крупные шпионские процессы – дело подполковника Мясоедова, компании «Зингер». В этой связи важно рассмотреть повседневную репрессивную практику прифронтовых контрразведок и связанных с ними жандармских управлений.

Период 1913–1917 гг. является одним из ключевых в истории отечественных спецслужб. И тому есть веские причины. В 1913 г. началась реформа политического сыска, продлившаяся около двух лет и во многом определившая характер работы жандармских органов в Первую мировую войну. В Государственную думу был передан на рассмотрение законопроект реформы всей полиции в империи. В нем проявились принципиальные противоречия и разногласия по жандармскому вопросу как между МВД, Министерством юстиции и Государственной думой, так и внутри руководства самого политического сыска. Значительная часть людей, руководивших сыском в 1914–1917 гг., пришли к власти именно в 1913 г., и их дальнейшая деятельность стала логическим продолжением довоенной. И наконец, самое главное – именно в этом году руководство политического сыска в лице директора департамента полиции Степана Белецкого в официальных документах признало неизбежность скорой революции и взяло курс на выработку мер по предотвращению принятия ею характера общенационального вооруженного восстания и воспрепятствованию повторения событий Первой русской революции 1905–1907 гг.

Осознание руководством спецслужб задачи противостояния надвигавшейся революции поставило вопрос о готовности к ней политического сыска и факторах, оказавших на это негативное влияние. Поэтому важно не только иметь представление о работе жандармерии на институциональном уровне, но и проанализировать конкретную розыскную практику. Деятельность ОКЖ должна рассматриваться неотрывно от политических реалий исторического момента. Институт жандармерии во времена Николая II редко анализировался исследователями, концентрирующимися в основном на истории полиции в целом, департамента полиции МВД или военных контрразведок.

Последний период существования русского политического сыска начался с крупнейшей за всю его историю реформы, осуществленной в 1913–1914 гг. товарищем министра внутренних дел Владимиром Джунковским. Авторитетный американский исследователь Джонатан Дейли[2] отмечает, что в начале XX в. для истории российской полиции не было ничего столь важного, как реформы Джунковского[3]. Давая в целом нейтрально-позитивную оценку преобразованиям, Дейли признает, что не может объяснить некоторых из них, например почти трехкратного сокращения финансирования политического сыска[4]. Как удивительно точно сказано – «ничего столь важного». Историк прямо пишет, что не может дать однозначного ответа на вопрос, какую конечную цель преследовали преобразования.

Реформы также получили неоднозначную оценку отечественных историков, не сошедшихся не только в частностях, но и в характеристике общей их направленности, целей и результатов. Так, Зинаида Перегудова, один из крупнейших специалистов по истории царского департамента полиции, оценивает Джунковского как человека убежденно и беззаветно преданного престолу, продолжателя столыпинской внутренней политики, борца с аморальными способами ведения политического сыска[5]. Анастасия Дунаева полагает, что в основе преобразований Джунковского лежали две основные идеи: главенство права и христианский идеал воина-рыцаря[6]. А попытку запретить жандармам (единственным офицерам, специально подготовленным для ведения политического розыска) заниматься дознанием по государственным преступлениям Дунаева объясняет заботой о чести синего мундира[7]. Дунаева видит в нем приверженца «либерального консерватизма»[8].

Но встречаются и совершенно противоположные оценки. Петербургский историк Кирилл Романов дает негативную оценку деятельности Джунковского, отмечая его некомпетентность в вопросах политического сыска[9]. Романов полагает, что утрата департаментом полиции реального руководства общей и политической полицией к осени 1916 г. является в том числе следствием реформ[10]. А вот исследователь жандармерии Борис Колоколов резко отрицательно отзывается о реформах, отмечая их популизм, дилетантизм, непрофессионализм, отсутствие четких представлений о работе МВД[11]. Наиболее интересна оценка, данная Дмитрием Гутновым. По его мнению, реформы Джунковского шли не в ногу со временем. В то время как революционеры и охранители пытались выйти за рамки закона, Джунковский выступал за деятельность в рамках формальной законности. Неожиданная поддержка, которую он получил со стороны правящей бюрократии и думской оппозиции, была следствием их желания бороться в рамках правового поля. Государство хотело отойти от чрезвычайных методов управления, а общественность и оппозиция желали ограничить полномочия «охранки»[12].

Современники обвиняли Джунковского в развале политического сыска и называли его чуть ли не виновником свержения монархии в феврале 1917 г. Почти сразу же после революции заговорили о другой группе виновных – руководстве армии. Казалось бы, абсурдное на первый взгляд утверждение имело под собой весомые основания. Разве не переход Петроградского гарнизона на сторону народа решил судьбу империи? И здесь мы сталкиваемся с новыми вопросами: где же были жандармы, по закону являвшиеся именно военной полицией, что делали контрразведывательные отделения, как никто осведомленные о настроениях в войсках?

Первым системным исследованием русской контрразведки времен Первой мировой войны стала монография Александра Здановича, посвященная истории становления военной и морской контрразведывательных служб царской и раннесоветской России. Проводя идею преемственности специальных служб, он поднимает и проблему межведомственного, «пограничного» характера их работы. Зданович пишет, что «чистые разведка и контрразведка как самостоятельные, независимые виды деятельности возможны только в теории»[13]. Однако в работе, посвященной организационному строительству, не учитывается политическая подоплека, конъюнктура процессов.

Исследования на стыке борьбы в верхах армии, власти и политической оппозиции поставлены в центре нескольких крупных работ. Олег Айрапетов анализирует роль политического фактора в военной истории. Рассматривая отношения Главного артиллерийского управления, Центрального военно-промышленного комитета, военного министра и Ставки Верховного главнокомандующего с политической оппозицией и крупным бизнесом, он приходит к выводу, что «либеральная оппозиция готовилась скорее к перевороту, чем к революции, и была уверена в успехе, стремясь придать политическим изменениям максимально верхушечный характер, контролировать армию через генералитет, рабочее движение – через часть социал-демократии»[14]. Автор показывает работу оппозиции внутри военной верхушки. В ряде статей Айрапетов подробно разбирает и скандальное шпионское дело жандармского полковника Мясоедова, ставшее одним из символов русской охоты на ведьм времен Первой мировой войны[15].

В современную отечественную историографию одним из первых термин «шпиономания» как состояние умов руководства военных властей ввел омский исследователь Николай Греков. Его монография, написанная на основе докторской диссертации[16], посвящена работе контрразведывательных органов в 1905–1917 гг. и определению реальных и мнимых проблем в деятельности КРО. Исследование уникально тем, что Греков рассматривает работу контрразведки на трех уровнях: общеимперском, межрегиональном (Азиатская Россия) и региональном (Сибирь). Его интересуют три проблемы: выработка военным ведомством и МВД оптимального варианта организации контрразведывательной службы, поиск наиболее эффективных методов борьбы со шпионажем, влияние характера межведомственных отношений на эффективность мер по выявлению и пресечению деятельности иностранных разведок в России.

Греков называет антишпионскую истерию одним из основных факторов подрыва доверия к верховной власти и ее крушения в конечном итоге. Признавая, что царская контрразведка была слаба, малочисленна и поражена вирусом шпиономании, историк полагает, что «нейтрализовать разностороннюю деятельность иностранных разведок в России могли только объединенные усилия органов военного и полицейского ведомств»[17]. Схожего взгляда придерживается и британский историк Иэн Локлан, сравнивающий русский политический сыск с аналогичными европейскими структурами. Наибольшие сходства он находит у русских и австрийских спецслужб. Даже сам термин «политическая неблагонадежность» был заимствован у австрийского императора Иосифа II, впервые использовавшего его еще в 1780 г. В годы Первой мировой войны в Австро-Венгрии существовала военно-контрольная служба (Kriegsüberwachungsamt), координировавшая работу всех спецслужб империи – от общей и политической полиции до военной контрразведки[18]. Эта структура находилась в подчинении военного министра.

Надо отметить, что иностранная историография царских спецслужб не ограничивается только работами Локлана и Дейли. Традиция изучения «охранной» проблематики была заложена в конце 1960‐х гг. и изначально базировалась на источниковой базе Гуверовского архива Стэнфордского университета. Начиная с 1990‐х гг. британские и американские историки активно привлекают рассекреченные российские архивные материалы[19].

Влияние большой политики на армию, а через нее и на устойчивость всего режима изучает и британский историк Уильям Фуллер. За основу он взял историю фабрикации двух крупных дел – контрразведчика Мясоедова и военного министра Сухомлинова. Основной вывод работы состоит в том, что «российская контрразведка приняла это (принципы дознания, примененные к Мясоедову и Сухомлинову. – В. Х.-Г.) за рабочую гипотезу, то есть стала исходить из того, что всякий человек – предатель, пока не доказано обратное. В идеологии русского контрразведчика периода Первой мировой войны – зародыш будущего сталинского сознания, в котором слились левая и правая концепции измены, сознания, завороженного призраками вероломных национальных меньшинств и вездесущих предателей»[20]. Наряду с Грековым Фуллер ставит акцент именно на термине «шпиономания», а не на отдельных недостатках в работе контрразведывательных органов, как зачастую рассматривают репрессии того времени современные российские «ведомственные» историки спецслужб.

Как ни парадоксально, но отечественных исследований политического сыска последних лет империи (именно под углом безопасности режима и предотвращения революции) на тонкой грани соприкосновения полиции и внутренней политики немного. Традиционным жанром русской историографии политической полиции является описательный разбор системы функционирования органов сыска, отдельных направлений работы. Наиболее ярким и удачным примером таких работ является объемный труд Владлена Измозика по истории перлюстрации корреспонденции, фактически закрывающий тему[21].

Надо отметить, что изучать дореволюционный политический сыск начали практически сразу после свержения монархии. Написанные в конце 1920-х – 1930‐е гг. работы претендуют на научный характер и переиздаются даже в наши дни. Большинство их авторов или хорошо знали революционеров, или публиковали свои книги на средства общества ссыльных и политкаторжан. В 1930 г. вышла работа П. Е. Щеголева[22], переизданная с несколько измененным названием в наши дни[23]. Книга представляет собой смесь исследовательских очерков автора, кратких выдержек из показаний жандармов и секретных сотрудников. Именно на выводах этой работы базируются многие спорные тезисы советской историографии, такие как коррупция в политической полиции, массовая фабрикация дел, пресловутая вездесущность жандармов, провокация, якобы составлявшая всю соль жандармско-полицейской работы.

Авторы советских работ редко опирались на архивные источники, используя в основном опубликованную ведомственную литературу и мемуары. Закрытость значительной части архивов и недоступность мемуарного наследия русского зарубежья сильно сужала возможности историков. Большинство работ, так или иначе связанных с политической полицией, было посвящено периоду середины – второй половины XIX в.[24] Специальных работ по истории жандармерии и департамента полиции не было. Приятным исключением стала лишь диссертация Александра Миролюбова 1988 г., непосредственно посвященная деятельности департамента полиции и охранных отделений в годы Первой мировой войны[25].

Центральной для историографии 1990‐х гг. является совместная работа российского историка Сергея Степанова и канадского ученого Чарльза Рууда[26]. Это была одна из первых попыток непредвзято и комплексно изучить политический сыск. В первое постсоветское десятилетие выходит множество научных и научно-популярных работ по теме[27]. Самым многосторонним исследованием политического сыска, и прежде всего департамента полиции, является пережившая уже два издания книга Зинаиды Перегудовой «Политический сыск России (1880–1917)». Автор «решила сосредоточиться на раскрытии взятой проблемы в „чистом виде“, почти полностью абстрагируясь от того общественно-политического контекста, в котором учреждениям политического сыска приходилось действовать»[28]. Работа, написанная сотрудником Государственного архива Российской Федерации на основе значительного массива документальных источников, вывела всю историографию политической полиции на принципиально иной уровень, став настоящей энциклопедией сыска.

Характерной особенностью и общей чертой историографии является обоснование вывода о неготовности политической полиции противостоять революции – самим фактом свержения самодержавия. Она ярко выражена в диссертации Кирилла Романова, посвященной работе полиции в годы Первой мировой войны. Подробно рассматривая действия спецслужб накануне революции, он отмечает их неадекватность сложившейся острой политической ситуации, непонимание происходящих процессов, борьбу с революционерами, а не с причинами революции. С этой позицией сложно согласиться. На данный момент в историческом и публицистическом дискурсе Февральской революции существует два глобальных взгляда на ее причины и механизм. Первый, наиболее распространенный рассматривает ее как результат длительного политического процесса, выразившегося в массовом антиправительственном выступлении. Сторонники этой позиции полагают, что у революции не было конкретных архитекторов, а были лишь вдохновители и руководители. Второй взгляд, возникший в среде русской эмиграции и набравший особую силу в России в последнее десятилетие, рассматривает события февраля 1917 г. как результат широкого политического заговора представителей правящей элиты, включая высшее политическое и военное руководство страны. Однако ни состояние народного бунта, ни «измены элиты» никак не вписываются в предмет ведения царского политического сыска. Его основной задачей была борьба с попытками ниспровержения существующего строя прежде всего революционными партиями и группами. И надо отметить, что работа сыска на этом направлении была весьма эффективной. Ситуация бунта требует не ювелирной работы жандармского следователя, а силового подавления военизированными карательными подразделениями. Обеспечение решения этой задачи, равно как и организация идеологического и политического контроля над правящей элитой, является безусловной прерогативой высшей государственной власти. В годы войны политический сыск был вынужден столкнуться с решением не свойственных ему задач при почти полной индифферентности к его работе со стороны императора и Совета министров.

Во многом поэтому требуется комплексное изучение работы политического сыска, контрразведки, руководства армии и МВД, явных и скрытых механизмов взаимодействия этих структур по двум основным вопросам: политического будущего самодержавного режима и победы в войне. Важно установить, чем же являлись органы государственной безопасности на практике, каковы были их реальные возможности, какие к ним предъявлялись требования (кроме абстрактной охраны режима); выяснить, было ли идентичным понимание и готовность обеспечивать политическую безопасность самодержавия в руководстве политического сыска и конкретных жандармских подразделениях на местах, а также выявить направление развития спецслужб и политического режима.

В работе были использованы архивные источники Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного военно-исторического архива, Российского государственного исторического архива, Научно-исследовательского отдела рукописей Российской государственной библиотеки, Отдела рукописей Российской национальной библиотеки, Архива-музея Дома русского зарубежья им. А. Солженицына, Центрального государственного исторического архива Украины. Большинство из них вводится в научный оборот впервые.

Автор выражает благодарность сотрудникам Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного военно-исторического архива, а также лично д. и. н. З. И. Перегудовой, к. и. н. Л. В. Ульяновой, к. и. н. О. Р. Айрапетову, д. и. н. Ф. А. Гайде, д. ф. н. Г. Ч. Гусейнову, к. и. н. А. Н. Машкину (за помощь с документами ЦГИА Украины).

I

Синие мундиры. Личный состав и кадровая политика

Подбор и подготовка кадров – один их основных показателей, по которым можно охарактеризовать работу, проблемы и специфику любого государственного учреждения. Для специальных служб вопрос кадровой политики является ключевым. От уровня профессионализма сотрудников, интеллектуальных способностей, их социальной принадлежности зависит не только эффективность работы ведомств, но и само направление деятельности. Какие ценности были призваны защищать офицеры спецслужб? На борьбу с каким противником были направлены их усилия? Какова была их мотивация при поступлении на службу? Без ответов на эти вопросы невозможно давать оценки работы и степени подготовленности руководящего состава сыска к политическим реалиям начала XX в.