Девушка с татуировкой дракона

– Что ж, давайте перейдем прямо к делу. Уверяю вас, это вовсе не игра. Мне нужно с вами кое-что обсудить. Но боюсь, что мне не удастся изложить вам все кратко, так что нам потребуется немало времени. Только я очень прошу вас – дослушайте меня до конца и только потом принимайте решение. Мне очень нужны услуги журналиста. Ваши услуги. Анна принесла кофе в мой кабинет; поднимемся на второй этаж.

Хенрик Вангер показал дорогу, и Микаэль последовал за ним. Они вошли в прямоугольный кабинет, примерно около сорока квадратных метров, находящийся в торце дома. Вдоль высокой стены – от пола до потолка метров десять – располагались книжные полки, уставленные самыми разными изданиями: романы и новеллы, биографии, книги по истории, справочники по торговле и промышленности, а также увесистые папки с документами. Книги располагались хаотично, но, похоже, стеллажом пользовались, и Микаэль пришел к выводу, что Хенрик Вангер любит читать. Вдоль противоположной стены возвышался письменный стол из темного дуба, расположенный так, чтобы сидящий за ним был обращен лицом к комнате. На стене педантичными рядами в застекленных рамках висела коллекция засушенных цветов.

Из окна в торце открывался вид на мост и церковь. Возле окна стояли диван, мягкие кресла и журнальный столик, который Анна уставила чашками, термосом, домашними булочками и печеньем.

Вангер жестом пригласил гостя сесть, но Микаэль не отреагировал. Он с любопытством прошелся по комнате, осмотрел сначала книжные полки, а затем и стену с цветами. На письменном столе все было аккуратно прибрано, бумаги лежали стопкой. На краю стола в рамке стояла фотография красивой темноволосой девушки с задорным взглядом.

«Эта барышня в возрасте, когда они становятся опасными», – подумал Микаэль. Фотография, видимо, была сделана во время конфирмации. Она выцвела и выглядела очень ветхой. До Микаэля вдруг дошло, что Хенрик Вангер наблюдает за ним.

– Ты ее помнишь, Микаэль? – спросил он.

– Помню? – Блумквист удивленно вздыбил брови.

– Да, вы ведь с нею встречались. Ты уже бывал в этой комнате.

Микаэль огляделся и покачал головой.

– Прости, конечно, но ты не можешь это помнить. Я знал твоего отца. В пятидесятые-шестидесятые годы я неоднократно приглашал Курта Блумквиста налаживать и чинить оборудование. Он был очень одаренным технарем. Я пытался уговорить его учиться и стать инженером. Ты провел здесь все лето шестьдесят третьего года, мы тогда меняли оборудование на бумажном комбинате в Хедестаде. Нам не удалось найти жилье для вашей семьи, и мы поселили вас в маленьком деревянном доме через дорогу. Его видно отсюда, из окна.

Хенрик Вангер подошел к письменному столу и взял в руки портрет.

– Это Харриет Вангер, внучка моего брата Рикарда Вангера. Она присматривала за тобой в то лето. Тебе должно было исполниться три года. Или уже было три – я точно не помню. А ей было двенадцать.

– Извините… я совершенно не помню все то, о чем вы сейчас рассказываете.

На секунду Микаэлю даже показалось, что Хенрик Вангер его обманывает.

– Понимаю. Зато я тебя помню. Ты бегал тут по двору, а Харриет бегала вслед за тобой. Я слышал, как ты кричал, когда спотыкался обо что-нибудь. Помню, как-то раз я подарил тебе игрушку – желтый металлический трактор, с которым я и сам играл в детстве. Он тебе очень понравился. Думаю, что больше всего тебе пришелся по душе его цвет.

Микаэль буквально похолодел. Он действительно помнил желтый трактор. Даже когда он уже повзрослел, трактор по-прежнему украшал полку его комнаты.

– Ты вспомнил?.. Вспомнил эту игрушку?

– Да, помню… Вам, возможно, будет приятно узнать, что этот трактор все еще жив. Он хранится в Музее игрушек, на Мариаторгет в Стокгольме. Я передал его туда лет десять лет назад, когда они разыскивали аутентичные детские игрушки.

– Неужели?

Хенрик Вангер усмехнулся. Было видно, что он очень доволен.

– Давай я покажу тебе…

Он подошел к стеллажу и вытащил с одной из нижних полок фотоальбом. Микаэль заметил, что нагнулся Хенрик с трудом, а чтобы распрямиться, ему пришлось опереться о стеллаж. Вангер жестом предложил Микаэлю сесть на диван, а сам стал листать альбом. Он знал, что ищет. Вскоре Хенрик, положив альбом на журнальный столик, указал на черно-белую фотографию, явно любительскую. В нижнем углу виднелась тень фотографа. А на переднем плане стоял маленький светловолосый мальчуган в шортах, растерянно и немного испуганно уставившийся прямо в камеру.

– Тебя щелкнули в то самое лето. Твои родители сидят на заднем плане. Твоя мама слегка закрыла Харриет, а мальчик слева от твоего отца – брат Харриет, Мартин Вангер, который сейчас возглавляет концерн «Вангер».

Конечно же, Микаэль сразу узнал своих родителей. Мать на поздней стадии беременности, значит, сестра уже скоро появится на свет. Разглядывая фотографию, он даже немного расстроился. А тем временем Хенрик Вангер налил кофе и подвинул к гостю тарелку с булочками.

– Я знаю, что твой отец умер. А мать? Она жива?

– Нет, умерла три года назад, – ответил Микаэль.

– Она была славная женщина. Я очень хорошо ее помню.

– Я уверен, что вы пригласили меня к себе не для того, чтобы разговаривать о моих родителях.

– Да, ты, безусловно, прав. Я много дней готовился к разговору с тобой, но сейчас, когда ты наконец-то сидишь рядом со мной, даже не знаю, с чего начать… Я не сомневаюсь, что перед поездкой сюда ты навел обо мне кое-какие справки – и знаешь, что в свое время я пользовался авторитетом в среде шведских промышленников и работодателей. Теперь я уже дряхлый старик, и жизнь моя подходит к концу. Так что смерть как раз и станет основной темой нашей с тобой беседы.

Микаэль отхлебнул глоток черного кофе. Интересно, чем закончится вся эта история?

– У меня болит бедро, и долгие прогулки мне не по силам. Когда-нибудь ты и сам это поймешь: наступает такой возраст, когда тебя начинают покидать силы. Хотя я не болен и не впал в маразм. Признаюсь, я не думаю о смерти постоянно, но в мои годы следует иметь в виду, что время на исходе. Наступает такая минута, когда хочется подвести черту под сделанным, а недоделанное – завершить. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?

Микаэль кивнул. Хенрик Вангер изъяснялся четко, и голос у него ни разу не дрогнул. Блумквист уже не сомневался в том, что его собеседник вовсе не слабоумен и мыслит вполне здраво.

– Больше всего мне хотелось бы сейчас узнать, по какой причине я оказался здесь, – повторил он.

– Я пригласил тебя сюда, потому как надеюсь, что ты поможешь мне подвести эту самую черту. У меня осталось несколько незавершенных дел.

– Но почему вы выбрали именно меня? Я имею в виду… Почему вы решили, что именно я смогу вам помочь?

– Видишь ли… Именно тогда, когда я решил кого-нибудь нанять, я услышал твое имя в связи с делом Веннерстрёма. Я же знал, кто ты. Может, еще и потому, что ты еще ребенком сидел у меня на коленях…

В знак протеста он замахал рукой.

– Нет-нет, не пойми меня превратно. Я вовсе не рассчитываю, что ты поможешь мне из сентиментальных соображений. Просто объясняю, почему решил связаться именно с тобой.

Микаэль дружелюбно рассмеялся:

– Да, хотя я и совершенно не помню, что сидел у вас на коленях. Но как вы меня вычислили? Как вы узнали, где я и чем занимаюсь? Ведь с тех самых пор, с самого начала шестидесятых, мы с вами не встречались.

– Прости, но я не успел все объяснить. Вы переехали в Стокгольм, когда твоего отца назначили на должность руководителя мастерской на заводе «Зариндерс меканиска». Это было одно из многих предприятий концерна «Вангер», и я устроил его на эту работу. И хотя у него не было образования, я знал, что он справится. В те годы мы с твоим отцом частенько виделись, когда я бывал на «Зариндерс». Мы не были близкими друзьями, но когда встречались, всегда останавливались поболтать. В последний раз я видел его за год до кончины, и он поделился со мной, сказал, что ты поступил в Высшую школу журналистики. Он очень гордился тобой. Вскоре после этого вся Швеция узнала о тебе – ты прославился в связи с бандой грабителей, Калле Блумквист и все такое прочее. Я следил за тобой все эти годы и прочел много твоих статей. Имей в виду, я довольно часто читаю «Миллениум».

– Хорошо, я все понял. Но что именно вы хотели бы мне поручить?

Хенрик Вангер опустил взгляд и затем отхлебнул кофе. Похоже, ему требовалась краткая передышка, чтобы затем перейти к сути дела.

– Микаэль, перед тем как я смогу посвятить тебя в курс дела, я бы хотел заключить с тобой договор. Мне надо, чтобы ты сделал для меня две вещи. Причем они тесно взаимосвязаны.

– Но о каком договоре идет речь?

– Я расскажу тебе историю в двух частях. Первая из них – о семье Вангеров. Это предисловие, оно будет пространным и мрачным, но я постараюсь рассказать тебе только то, что происходило на самом деле, в реальности, без фантазии и прикрас. А во второй части я изложу тебе свою непосредственную просьбу. Вполне возможно, что некоторые фрагменты в моем рассказе покажутся тебе… чересчур жуткими. Важно, чтобы ты выслушал мою историю до конца – прежде чем решишь, берешься за эту работу или нет.

Микаэль вздохнул. Он уже не сомневался, что Хенрик Вангер не намерен четко и кратко изложить свою просьбу, и вряд ли он отпустит его на вечерний поезд. Может случиться и так, что если он позвонит Дирку Фруде с просьбой отвезти его на станцию, тот ответит, что двигатель машины замерз и не заводится.

Вангер наверняка потратил массу времени, чтобы обдумать, каким образом расставить ему западню. Теперь уже Микаэль не сомневался: все, что произошло с момента, когда он вошел в кабинет Хенрика, было театральным розыгрышем, причем заранее срежиссированным. Эффект неожиданности заключался в том, что он, оказывается, встречался с Хенриком Вангером в детстве. Потом ему подсунули фотографию родителей, уверяя, что его отец и Хенрик Вангер были приятелями. И по всему выходит, что старик знал, кто такой Микаэль Блумквист, и много лет подряд издалека следил за его карьерой… Конечно, возможно, все это так и было на самом деле, но все же в ход был пущен самый примитивный психологический расчет. Словом, Хенрик Вангер, обладая многолетним опытом общения, освоил искусство манипуляции, причем с куда более несговорчивой публикой. Иначе разве стал бы он одним из самых преуспевших промышленников Швеции?

А еще Микаэль заключил, что Хенрик Вангер пожелает от него чего-то такого, чего ему наверняка сделать категорически не захочется. Так что лучше вежливо все выслушать, выразить благодарность и отказаться. И постараться все же попасть на вечерний поезд.

– Извините, но мы так не договаривались, – сказал он и взглянул на часы. – Я нахожусь здесь уже двадцать минут. Допустим, у вас есть еще полчаса, чтобы рассказать мне все, о чем вы хотели бы со мной поделиться. После этого я вызову такси и поеду домой.

На секунду Хенрик Вангер перестал разыгрывать из себя добродушного патриарха, и Микаэль увидел в нем того бескомпромиссного промышленника и банкира, каким он бывал в зените своей карьеры и славы; тогда ему часто приходилось уговаривать и уламывать какого-нибудь строптивого нового члена правления. Он горько усмехнулся:

– Что ж, все ясно.

– Чего уж проще? Наберитесь смелости и выкладывайте, чего вы от меня хотите. А уж я сам решу, возьмусь помочь вам или нет.

– Твоя мысль мне ясна. Иными словами, если я не сумею уговорить тебя за полчаса, то не смогу это сделать и за месяц.

– Именно так.

– Но история, которую я хочу тебе рассказать, сложна и противоречива.

– Постарайтесь изложить все просто и лаконично. Как принято в журналистике. У вас осталось двадцать девять минут.

Хенрик Вангер поднял руку.

– Хватит. Я все понял. Но преувеличение – это всегда психологический просчет. Мне нужен человек, имеющий опыт исследований и обладающий критическим мышлением; кроме того, беспристрастный. Мне кажется, ты как раз такой человек, и я не льщу тебе. Просто хороший журналист должен обладать всеми этими качествами. Я прочел твою книгу «Тамплиеры», и это было весьма интересно. Понятно, свою роль сыграл тот факт, что я был знаком с твоим отцом и знаю, кто ты такой. Как я догадываюсь, после дела Веннерстрёма тебе пришлось уволиться из журнала; в любом случае тебе не пришло бы в голову уходить по собственному желанию. Стало быть, на данный момент у тебя нет постоянной работы, и не нужно особенно напрягаться, чтобы понять: скорее всего, у тебя начинаются финансовые трудности.

– Поэтому вам выпал удобный случай и вы намерены воспользоваться моим положением? Так, что ли?

– Возможно, ты и прав. Но, Микаэль… можно, я буду так тебя называть? Я не собираюсь лгать или изворачиваться. Я слишком стар для подобных трюков. Впрочем, можешь послать меня куда подальше, если откажешься мне помочь. Тогда мне придется нанять кого-нибудь другого на эту работу.

– Я, в принципе, не против. Но скажите на милость, какую же работу вы хотели бы мне предложить?

– Встречный вопрос: что тебе известно о семье Вангеров?

Микаэль растерялся.

– Вообще-то лишь то, что я успел прочесть в Интернете, после того как в понедельник мне позвонил Фруде. В свое время «Вангер» был одним из ведущих промышленных концернов Швеции, но сейчас он явно уступил свои позиции. Генеральный директор – Мартин Вангер. Ну, может, я знаю еще кое-что… Но что конкретно вас интересует?

– Мартин… Он – дельный парень, но по большому счету не умеет держать удар. Он не способен управиться в кризисной ситуации. Мартин собирается модернизировать производство и провести ребрендинг. Без этого, конечно, не обойтись. Но ему очень трудно реализовать свои проекты и еще труднее обеспечивать финансирование. Двадцать пять лет назад концерн «Вангер» с успехом конкурировал с империей Валленбергов. В Швеции у нас трудились сорок тысяч человек. Мы обеспечивали рабочие места и исправно платили огромные налоги в казну. Сегодня большинство этих рабочих мест переведены в Корею или Бразилию. Сейчас у нас заняты всего около десятка тысяч человек, а через год или два, если Мартину не удастся выкарабкаться из кризиса, мы, скорее всего, станем предприятием с пятью тысячами работников, занятых в основном на мелких производствах. Словом, концерн «Вангер» канет в Лету, и все о нем забудут.

Микаэль кивнул. То, что рассказывал Хенрик Вангер, в целом совпадало с теми выводами, к которым он пришел сам, проведя некоторое время за компьютером.

– Концерн «Вангер» по-прежнему является семейным предприятием, одним из немногих в стране. Приблизительно тридцать членов семьи являются миноритарными акционерами разного масштаба. В этой структуре всегда заключалась и сила концерна, и его слабость.

Хенрик Вангер помолчал. Затем продолжил, и голос его стал жестче:

– Микаэль, потом ты сможешь задавать мне вопросы… Но поверь мне на слово: я терпеть не могу большинство членов семейства Вангеров. Повезло же моей семье… Большинство моих родственников – грабители, скряги, деспоты и дебилы. Я руководил концерном тридцать пять лет. И все это время мне приходилось сражаться – не на жизнь, а на смерть – с остальными членами моей семьи. Представь себе, что твои злейшие враги – не конкуренты, не государство, а твои же собственные родственники…

Он сделал паузу.

– Я сказал, что хочу, чтобы ты сделал для меня две вещи. Во-первых, чтобы ты написал историю семьи Вангеров. Впрочем, можешь называть ее моей биографией. Это будет не какая-нибудь смиренная церковная проповедь, а история ненависти, семейных скандалов и безграничной алчности. Я предоставлю в твое распоряжение все свои дневники и архивы. Ты получишь доступ к моим самым сокровенным тайнам и право публиковать любой обнаруженный тобою компромат – без всяких препятствий. На фоне этой истории сам Шекспир покажется просто автором развлекательных баек.

– Но зачем вам это?

– Зачем я хочу опубликовать скандальную историю нашей семьи? Или почему эту историю должен написать ты?

– И то, и другое.

– Честно говоря, меня не волнует, будет ли издана эта книга. Но я считаю, что эту историю следует составить и напечатать, пусть даже в одном экземпляре, который ты отдашь в Королевскую библиотеку. Я хочу, чтобы эта история, когда я умру, стала достоянием будущих поколений. Причина элементарная – месть.

– Но кому вы хотите отомстить?

– Можешь мне не поверить, но даже будучи капиталистом и промышленником, я пытался оставаться честным человеком. Я горжусь тем, что с моим именем связано представление о человеке, который не бросает слов на ветер и выполняет обещания. Я никогда не играл в политические игры и всегда шел на переговоры с профсоюзами. Некогда даже Таге Эрландер[47] меня уважал. Этические вопросы вовсе не кажутся мне праздными. Я гарантировал хлеб насущный десяткам тысяч людей, я заботился о своей команде. Кстати, Мартин придерживается той же позиции, хотя мы с ним очень разные – и по характеру, и по воспитанию. Он тоже пытается соблюдать этические постулаты. Наверняка нам не все удавалось, но в целом мне особо нечего стыдиться.

– К сожалению, я и Мартин – белые вороны в нашей семье, – продолжил он. – Сегодня судьба концерна оказалась под угрозой, и тому есть много причин. В том числе – алчность и недальновидность, которую проявляли многие мои родственники. Если ты решишь мне помочь, я в деталях объясню, как они вели себя и как все это в конце концов негативно отозвалось на судьбе концерна Вангеров.

Микаэль на время задумался, затем проговорил:

– Что ж. Я тоже буду с вами честен. Чтобы написать такую книгу, мне потребуется не один месяц. Представьте себе, что меня не тянет, да и просто не хватает сил браться за такую работу.

– Надеюсь, что я смогу тебя уговорить. Я хочу, чтобы ты как журналист препарировал этих типов. Потому и предлагаю написать историю семейства Вангеров именно тебе. Так что можешь смело внедряться в архивы нашей семьи.

– Вряд ли я возьмусь за это. Но вы сказали, что вам понадобятся от меня две вещи. А пока я услышал только ваше предисловие. В чем же заключается ваша вторая просьба?

Хенрик Вангер с большим трудом встал, принес с письменного стола фотографию Харриет и водрузил ее перед Микаэлем.

– На самом же деле мне нужно, чтобы ты разгадал одну загадку. В этом и заключается моя основная просьба.

– Загадку?

– Харриет – внучка моего брата Рикарда. Нас было пять братьев. Рикард – старший из нас, он родился в тысяча девятьсот седьмом году. Я был младшим и родился в двадцатом. Невероятно, как только Господь умудрился создать выводок, который…

На несколько секунд Хенрик Вангер отвлекся и, казалось, погрузился в собственные размышления. Потом взял себя в руки и обратился к Микаэлю:

– Я хотел бы рассказать тебе о своем брате Рикарде. Этот эпизод, возможно, станет ключевым в семейной хронике, которую я предлагаю тебе написать.

Он налил себе кофе и предложил еще Микаэлю.

– В двадцать четвертом году Рикард, которому тогда исполнилось семнадцать лет, стал фанатичным националистом и ненавистником евреев. Он вступил в Шведский национал-социалистический союз борцов за свободу – одно из первых нацистских объединений Швеции. Как это трогательно, что нацисты всегда в своей пропаганде используют слово «свобода»…

Хенрик Вангер достал еще один фотоальбом и нашел нужную страницу.

– Вот Рикард с ветеринаром Биргером Фуругордом[48], который вскоре возглавил так называемое «движение Фуругорда» – нацистское движение, очень популярное в начале тридцатых годов. Но Рикард расстался с ним и примерно через год вступил в «Фашистскую боевую организацию Швеции». Там он познакомился с Пером Энгдалем[49] и другими подонками, которые позже опозорили нас как нацию.

Хенрик перевернул страницу альбома и показал Микаэлю портрет Рикарда Вангера в военной форме.

– В двадцать седьмом году он, вопреки воле отца, завербовался в армию, а в тридцатые годы переходил из одной нацистской шайки в другую. Если бы у них существовал какой-нибудь завалящий тайный орден, будь уверен, что в списке членов значилось бы его имя. В тридцать третьем году возникло движение Линдхольма[50], оно же Национал-социалистическая рабочая партия. Тебе знакома история шведского нацизма?

– Вообще-то я не историк, но кое-что на эту тему читал.

– В тридцать девятом началась Вторая мировая война, а затем – Зимняя война[51]. Многие активисты движения Линдхольма, равно как и другие добровольцы, отправились в Финляндию. Рикард тоже отправился на войну. К тому времени он получил чин капитана шведской армии. Он погиб в феврале сорок четвертого года, незадолго до заключения мира с Советским Союзом. Нацисты провозгласили его мучеником, его имя даже присвоили воинскому подразделению. Некоторые дебилы и по сей день собираются на кладбище в Стокгольме в годовщину смерти Рикарда Вангера, чтобы почтить его память.

– Понятно.

– В двадцать шестом году, в девятнадцатилетнем возрасте он встретился с Маргаретой, дочерью учителя из Фалуна. Они сблизились на политической почве, и у них возникли отношения, результатом которых стало рождение сына Готфрида в двадцать седьмом году. После этого Рикард и Маргарета поженились. В первой половине тридцатых годов брат поселил жену с ребенком здесь, в Хедестаде. Полк, к которому он был приписан, размещался в Евле, и в свободное время Рикард разъезжал по округе, ведя нацистскую агитацию. В тридцать шестом он повздорил с отцом, после чего тот полностью лишил Рикарда материальной поддержки. Брат переехал с семьей в Стокгольм, и там ему пришлось хлебнуть лиха. Ведь отныне он был вынужден обеспечивать себя и свою семью самому.

– А своей доли собственности у него не было?

– Его наследство было вложено в концерн на безотзывных условиях. Он мог продать его только членам семьи. Не мешает еще заметить, что у Рикарда, бессердечного домашнего тирана, практически не было никаких положительных качеств. Он колотил жену и истязал сына. Готфрид рос забитым и затравленным мальчиком. Рикард погиб, когда Готфриду было тринадцать лет. Думаю, на тот момент для парня это был самый счастливый день в жизни. Мой отец сжалился над Маргаретой и ее сыном, перевез их в Хедестад, обеспечил их жильем и следил за тем, чтобы Маргарета не осталась без средств к существованию. Но если Рикард воплощал темные и фанатичные фамильные черты, то Готфрид был просто бездельником. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, я стал заботиться о нем – все-таки он был сыном моего умершего брата. Хотя спешу напомнить, что разница в возрасте между нами была пустяковая: я был старше всего на семь лет. К тому времени я уже состоял в правлении концерна, и все считали, что со временем я займу пост моего отца. Готфрида же наша родня считала чужаком.

Хенрик Вангер на секунду прервался, потом продолжил:

– Мой отец не очень-то представлял, как ему вести себя с внуком, и мне пришлось настоять на том, что необходимо предпринять какие-то меры. Я взял его на работу в концерн. Время было послевоенное. Несмотря на все старания, Готфриду почти не удавалось сосредоточиться на работе. Красавец, гуляка и бездельник, он пользовался успехом у женщин и часто злоупотреблял спиртным. Затрудняюсь описать, как я к нему относился. Не то чтобы я считал его никудышним, но, конечно, полагаться на него не мог, и он часто меня огорчал. В конце концов Готфрид окончательно спился и в шестьдесят пятом году утонул. Несчастный случай… Это случилось здесь, в Хедебю; он построил себе домик, где и пьянствовал.

– Значит, он – отец Харриет и Мартина? – спросил Микаэль, показав на портрет девушки.

Рассказ старика, как ни странно, заинтриговал его. Блумквист даже сам от себя этого не ожидал.

– Верно. В конце сороковых годов Готфрид встретил юную немку – Изабеллу Кёниг. Она переехала в Швецию после войны. Изабелла была настоящей красавицей, я мог бы сравнить ее с Гретой Гарбо или с Ингрид Бергман. Внешне Харриет похожа скорее на Изабеллу, чем на Готфрида. Это видно и по фотографии: уже в четырнадцать лет она – настоящая красавица.

Микаэль и Хенрик замолчали и долго смотрели на фотопортрет.

– Итак, с твоего позволения я продолжу. Изабелла родилась в двадцать восьмом году и еще жива. К началу войны ей исполнилось одиннадцать лет… Можно только догадываться, что ей пришлось пережить, когда Берлин подвергался бомбардировкам. Когда Изабелла сошла на берег в Швеции, ей, вероятно, показалось, что она попала в настоящий рай. К сожалению, ей были свойственны те же пороки, что и Готфриду. Она позволяла себе бездумные траты, устраивала попойки, и их с Готфридом чаще всего можно было принять за собутыльников, а не за супругов. Она очень много колесила по Швеции и нередко ездила за границу, и не знала, что такое чувство ответственности. Конечно, все это сказалось на детях. Мартин родился в сорок восьмом, Харриет – в пятидесятом. Их детство нельзя назвать счастливым. Мать без конца оставляла их на произвол судьбы, а отец стремительно спивался.