Полная версия
Уйти нельзя остаться
Вера уже ушла в предвкушении их завтрашней встречи наедине, без посторонних. Среди оставшихся были еще две бывшие подружки: Маша и Яна. Не такие близкие, как Верик, но все же. Обе Леру в достаточной степени разочаровали – они стали обыкновенными тетками, озабоченными бытовыми проблемами, особенно денежными. Точнее, их – да и остальных бывших одноклассников – занимал не сам денежный вопрос: все неплохо зарабатывали, во всяком случае, отнюдь не сводили концы с концами. Теперь их больше занимала другая сторона денег: престижность товаров. И Лера, терпеливо отвечая на их вопросы, наталкивалась на непонимание.
– Как это тебе все равно, какая марка? Ведь у них качество разное!
И Лера уже в пятый раз пыталась пояснить, что высокая цена еще не является гарантией качества, а лишь платой за престижность; что большинство американцев отнюдь не склонно переплачивать за такую глупость, как бренд; что хорошим тоном считается одеваться сдержанно и достаточно скромно, причем и в Европе тоже, после своего недавнего вояжа она может смело это утверждать…
«Девочки» не соглашались, горячо отстаивали свою точку зрения. «Мальчики» время от времени встревали в эти нестройные речи, успевая одновременно говорить о чем-то своем, мужском.
В какой-то момент Лера почувствовала себя выжатой. Нужно было как-то повежливей попрощаться, но это казалось задачей непростой: она все еще являлась центром внимания. Отчего Лера решила пойти на тактический ход – извинившись, она пересела поближе к Карену, взгляд которого она чувствовала на себе весь вечер, – и тем самым вынудить сплоченный практическим интересом женский коллектив общаться между собой, без нее.
Карен, когда-то очень хорошенький армянский мальчик с большими миндалевидными глазами и девчачьими ресницами, сильно располнел, хотя лицо его оставалось красивым… Красивым, но другим, совсем другим. В классе он держался немного особняком. В целом его считали членом элитной группки, Компашки, – он тоже имел номенклатурных родителей, Лера уже не помнила, чем именно они занимались. И он тоже, как практически все члены этой группки, был эрудирован и насмешлив, но Лере тогда казалось, что он на самом деле мальчик романтичный и замкнутый, несмотря на внешнюю раскованность. Его жгучие армянские глаза частенько следовали за Лерой в девятом и десятом классе, но он ни разу не подошел к ней, ни разу не заговорил.
Теперь же Карен стал вальяжным, от былой застенчивости-замкнутости не осталось и следа. И взгляды, которые он бросал на Леру, уже не имели ничего общего с былой романтичностью. Чем она и воспользовалась, чтобы сбежать из центра внимания.
– Как живешь, Карен?
Ее маневр удался, и, пока она вела незатейливый диалог с Кареном, остальные переключились друг на друга. Лера сочла, что может уйти, никого не обидев. Она подошла к Мише.
– Мне пора, Мишуня. Можешь дать мне фотографии? Я пересниму и верну тебе в целости и сохранности.
– Какой вопрос!
И вскоре Лера, пожав все мужские руки и поцеловав все женские щеки, вышла из кафе, держа под мышкой большой конверт со снимками.
Ее тут же нагнал Карен.
– Ты на чем?
– На том, что поймаю, – усмехнулась Лера.
– Садись, я тебя довезу!
Едва Лера оказалась в его просторной, ухоженной машине (марку она не определила – она не разбиралась в европейских автомобилях), как Карен произнес:
– Может, поужинаем вместе? – И окинул ее недвусмысленным, восхищенно-плотоядным взглядом.
Глупо, наверное, но Лера расстроилась. Тот задумчивый Карен ее воспоминаний нравился ей куда больше.
– Я устала, Карен. Знаешь, я отвыкла от таких больших и шумных встреч.
– Одичала ты там в Америке, Лера!
– Угу, что-то в этом роде… Карен, скажи… Вы вроде бы все дружили в школе, держались одной группой… Ты не знаешь поточнее, отчего Толя, Славик и Андрюша умерли? У Славы инфаркт, сказали его родители, но так странно, так рано…
– Русский человек неумеренно пьет, – сообщил Карен. – Оттого и мрет.
– Все трое пили?
– Наверное. Ты же сама сказала, что Толик спился. Остальные тоже наверняка. Иначе отчего человек может помереть в наши годы? Мы же еще молодые.
– То-то и оно. А точно ты не знаешь?
– Я не общался с ними после школы. Только с Димкой, Костиком и Робертом. Помнишь их?
– Конечно. А отчего они сегодня не пришли?
– Боб в командировке, а Димка и Костик не захотели. Им наши однокласснички ни с какой стороны не интересны. Сама видела, во что девчонки превратились, во что Юрка, Миша… Вот если б с тобой одной была встреча – пришли бы. И Боб пришел бы, думаю. К тебе все парни хорошо относились… Лер, слушай… Может, поедем все-таки, поужинаем? Что-то меня на сантимент пробило… Я ведь в тебя влюблен был.
– Я знаю, – улыбнулась Лера.
– Знаешь? Откуда? Я ж ни словом, ни взглядом!!!
– Ни словом – это верно. А вот насчет «ни взглядом»… Твои глаза следовали за мной повсюду, Карик. Неужели ты не отдавал себе в этом отчета?
– Ни боже мой! Я был абсолютно убежден, что игнорирую тебя полностью, стопроцентно законспирировался!
– Как забавно вспоминать теперь, правда? А я видела, как ты на меня смотрел… И удивлялась, что ты смотреть – смотришь, а ни разу ко мне не подошел…
– Стеснялся, Лер.
Сейчас лицо Карена вдруг приобрело то давнее, задумчиво-застенчивое выражение, и Лера была ему благодарна за него.
– А если бы подошел… Неужто бы ты мне тогда ответила взаимностью? Я же на голову ниже тебя был…
– Взаимностью? В чем, Карен? – вдруг нахмурилась она, вспомнив Юру.
Карен засмеялся.
– Ты стала циничной, Лера!
– Почему это? – опешила она.
– Мальчишку, то есть меня в те годы, в чем заподозрила? Я же не Юрка, я романтиком был! И еще немножко им остался, между прочим. Мог ведь сказать: поехали в номера! А я сказал: поехали ужинать… А? Чувствуешь разницу?
– Ну, ты даешь, – пробормотала Лера. – Ты шутишь, надеюсь?
– Конечно, шучу, моя прелесть.
Карен вдруг развернулся к ней всем корпусом. Он мотор еще не завел, но в машине уже негромко играла музыка, что-то на французском. Его черные глаза отражали отблески уличных фонарей, и в них Лера увидела неожиданное, растроганное выражение.
– Дай мне руку, Лерка. – Она чуть с опаской протянула ладошку, и Карен крепко сжал ее пальцы. – Я уже, конечно, стал старым циником, но все же… Тогда ты была для меня Прекрасной Дамой. Наверное, потому и не подошел и ничего тебе не сказал: о чем можно говорить, что можно делать с Прекрасной Дамой? Ей можно только служить. И я тебе служил… В мыслях. – Он смущенно рассмеялся.
– Карик, извини меня.
– С ума сошла? За что?
– Просто, понимаешь, тогда… Даже сейчас, когда я взрослая, трудно понять, что у другого в голове, особенно когда этот другой – мужчина, – а тогда все воспринималось через призму Юрки. Он был у нас законодателем мод, властителем дум… А ты сам знаешь, как он к девочкам относился…
– Скажи… У тебя тогда с Юркой что-то было?
– Ничего.
– Я так и думал! Но сейчас, не поверишь… Двадцать с лишним лет прошло, а вот облегчение испытал… Ты не представляешь, как меня воротило от всех этих давалок!
– Ну, зачем ты так грубо, – поморщилась Лера. – Девчонки в него влюблялись. И потому уступали….
– Лер, не смеши! Какое «уступали»? Они сами под Юрку лезли… Он это дело на поток поставил, групповухи устраивал. Они же пачками перлись, так пацаны их и оприходовали коллективно!
– Не надо так, Карен! В Юру многие девочки были влюблены. А странно сейчас видеть всех взрослыми, солидными. И уже не влюбленными. Даже жалко. Глаза уже не горят…
– Эх, Лера, наивная… Я-то знаю, как дело было…
– Ты тоже участвовал?
– Я перестал с ним дружить в конце девятого класса! Ты забыла? И никакого отношения к их забавам не имел!
Она действительно забыла, но постеснялась в этом признаться.
– В моей семье меня приучили по-другому относиться к женщине. Уважительно. А как таких уважать, скажи?
– Поэтому, как ты сказал, я была для тебя Прекрасной Дамой? – сменила щекотливую тему Лера.
– Наверное, – серьезно согласился Карен. – И еще потому, что ты была красивая. Не самая красивая в классе, да соль не в этом. Ты была задумчивая и грациозная. Жаль, я стал подзабывать стихи на армянском, а то бы прочитал тебе про горную лань!
– А что же тогда не прочел? Когда помнил?
– Стеснялся, Лер.
Некоторое время Карен смотрел на нее внимательно, и его полные губы подрагивали, словно борясь одновременно с двумя крайностями: с физическим желанием и порывом дружеской сентиментальности.
Кажется, победила дружба.
– Боб возвращается из командировки через два дня. Давай я сговорюсь с пацанами, и встретимся отдельно, вчетвером?
– Давай.
Карен завел наконец мотор.
– Куда тебе?
– На Ботаническую.
– Ты в гостинице?
– Да.
– Как у тебя с финансами?
– Нормально.
– Я человек богатый, Лера. Очень богатый. Если тебе что нужно, не стесняйся. Могу тебя поселить в гостинице в центре Москвы, хочешь?
– Ты предлагаешь перейти к тебе на содержание? – усмехнулась Лера.
– Не говори пошлостей! – строго прикрикнул на нее Карен. – Ты моя Прекрасная Дама! Это, считай, в порядке служения… Даме.
– Я согласна к тебе на содержание.
Карен чуть руль не выпустил из рук. Он посмотрел на Леру – она мило улыбалась.
– Тогда… Слушай, может, тогда прямо в гостиницу поедем?
– А как же служение Прекрасной Даме? – рассмеялась она.
– Обманула, зараза?
– Ага. Хотелось тебе отомстить за пошлости.
– Чума, – покрутил шеей Карен. – У меня чуть сердце грудную клетку не пробило. И еще кое-что кое-где… – Он хохотнул. – Давно у меня таких разговоров не было… Непрактичных. Детство вспомнил. Приятно. Можно я тебя поцелую, Лерка?
– А ничего ниоткуда не выскочит? – с опаской спросила она.
– Не боись. Я уже давно большой мальчик, деловой мальчик, бизнес-мальчик, и «души прекрасные порывы» – как там в анекдоте? «Вот и души», м-да… – у меня они случаются редко, отчего и на вес золота… Не поверишь, а я прям радуюсь, что еще способен что-то испытывать. Такое нежное, как к тебе… Или ты там в Америке одичала и боишься даже дружеского поцелуя?
Лера молча подставила лицо, гадая, куда он придется. Он пришелся на щеку, хотя и у самого уголка ее губ.
– Ух, – сказал Карен, выравнивая машину, – если ты вдруг передумаешь… В смысле, захочешь… В общем, ты скажи мне… Так что, забиваем стрелку? – сменил он тему. – Как Боб вернется, так я все организую.
Лере был все еще непривычен «новый русский» язык, приблатнившийся, с одной стороны, и самым варварским образом американизированный – с другой. Но она догадалась о смысле фразы о «стрелке».
– Забиваем, Карик… А почему ты зовешь Роберта «Боб», на американский манер?
– А как ты хочешь, чтобы я его звал? Тебя ж я не зову «Валерия», а Лера. Ну а Роберта – Боб. Не Робиком же его называть!
– Тоже верно… Меня просто раздражают американизмы, их стало слишком много в русском! Это неуважение к собственному языку, со стороны очень заметно. И обидно!
– Абыдна, да? – Карен изобразил кавказский акцент. – Ты там, Лерочка, в Америке привыкла думать, что это пуп земли? – усмехнулся он. – Это называется «англицизмы», дитя мое. Американизмами называются отклонения от британского английского в Америке.
– Точно! Ты всегда лучше меня учился, Карик… Скажи, а тебя не напрягло, что все трое умерших в классе сидели рядом?
– Что за ерунда… При чем тут?
…Вера, Верочка, Верик!..
Они устроились на ее кухне – московской кухне , о боже! – и говорили, говорили… О чем – не пересказать, не вспомнить. Так, перескакивали с темы на тему: а помнишь? Шелестели фантики – Вера накупила конфет, которыми они делились в детстве: «Мишка», «Южная ночь», «Коровка»… Лера, наверное, за все годы в Америке не съела столько сладкого, как в этот вечер! Они смаковали коньяк, какой-то «Аист», и Лера даже выкурила до половины сигарету, чтобы вспомнить, как они, подражая известным актрисам, затягивались после уроков на скамеечке в сквере…
В Америке Лера, естественно, почти не пила алкоголь и совсем не курила. И сейчас сигарета ей показалась отвратительной, а коньяк слишком крепким. Но это впервые за неделю ее пребывания в Москве не вызвало у нее раздражения. Напротив – умиление. Горстка фантиков на столе, обжигающие глотки коньяка и даже сплющенный окурок в пепельнице. Голос Верика был таким родным, таким теплым, что Лере хотелось закрыть глаза и подставить под него лицо, как под ласковую струю воды. В душе словно что-то дрогнуло. Дрогнуло, сдвинулось с места, поползло, как ледяная глыба, которая начала подтаивать, оставляя за собой мокрый след слез, выплаканный след горечи и обиды, мучивший ее с момента приезда в Москву…
Уходя от подруги, Лера вдруг ощутила, как прекрасен вечер позднего сентября, как полны московские улицы зрелой неги, почти чувственной… Ей вдруг захотелось увидеть свой старый дом – сейчас, немедленно! До сих пор Лера избегала встречи с ним, боясь новых разочарований, но сейчас она поверила, что дом детства шепнет ей слова о любви…
* * *Старый дом желтого цвета на Садовом кольце, недалеко от метро «Смоленская». Она пошла к нему знакомой дорогой, стараясь в сто пятый раз не думать о том, что в Москве стало невозможно дышать из-за выхлопных газов, которые плотно висели на Садовом. Тут почти ничего не изменилось, и Лера шла, вглядываясь в морды домов, предаваясь сладостному чувству узнавания…
А вот и он, ее Дом. Ничего, вполне бодренький, старичок! Краску обновили совсем недавно, и он смотрелся молодцом.
Лера свернула во двор. Он, конечно, совсем другой теперь, но это и к лучшему: прекрасная детская площадка, ухоженные газоны… Она встала напротив фасада, подняла глаза. Окна ее бывшей квартиры на третьем этаже. Новенькие, беленькие, пластиковые… Кто там теперь обитает?
Как недавно тут жила она, Лера! Захлопывала дверь квартиры, слетала по лестнице во двор! Играла в прятки, качалась на качелях, съезжала с горки…
…Как-то, когда ей было лет семь, они дворовой компанией решили опробовать новый метод съезжать с горки: на животе. Внизу набросали рыхлую, прохладную кучу песка, и это было немножко похоже на море: плю-юх в нее ногами! Лера вышла в этот день во двор в обновке: мама сшила ей короткий сарафанчик из красного ситца с белыми горохами, с крылышками на плечах, и точно такие же трусы на резиночках, образовывавшие вокруг ножек оборки. Ей очень хотелось съехать с горки на животе, но жалко было отглаженное новое платьице, и потому она колебалась.
«Давай, Лерка, давай!» – кричали дети, и она нерешительно поднялась на горку. Уселась, расправив складки сарафана, и тут сообразила, что нужно ведь на живот лечь! Стараясь не помять обновку, она неуклюже перевернулась, чиркнув ягодицами по бортику, – платьице задралось, и что-то острое с треском оцарапало ее кожу. Но Лера никогда не была плаксой, и ожидавшее ее удовольствие стоило того, чтобы пренебречь какой-то царапиной!
Она лихо съехала, ткнулась в кучу песка, встала на ноги, одернула завернувшийся подол… И вдруг увидела, что на нее смотрят все каким-то странным, напряженным взглядом. И почти сразу же раздался смех. Сначала тихий, он быстро перешел в повальный хохот. Мальчишки тыкали в нее пальцем и сгибались от смеха, девчонки им вторили. Лера покрутилась в растерянности, пытаясь понять причину смеха, и поняла ее, когда что-то защекотало ноги. Она тронула щекотное место рукой: на ноги свисал большой лоскут трусов. Тронув повыше, она ощутила ничем не прикрытую кожу ягодиц…
Вот откуда взялся треск: то рвалась ткань ее трусиков! И, значит… она съехала с голой попой! У всех на виду!
Видимо, ее растерянный вид добавил детям веселья. Она залилась краской. Что-то надо было сделать – уйти хотя бы! Но она стояла в центре круга, а вокруг нее хихикала и улюлюкала детская толпа.
Неожиданно один мальчишка постарше растолкал малышню, подошел к Лере, взял ее за руку и вывел из позорного круга. Он проводил, помнится, ее до подъезда, прикрывая собой ее тыл, чтобы никто больше не смог увидеть висящий лоскут. Хороший был парень Лешка! Позже они стали дружить. Не то чтоб не разлей вода – в том возрасте каждый год разницы приравнивался чуть ли не к разнице поколений, – но случалось им вместе гулять по окрестным дворам за разговорами… А когда ей было лет четырнадцать, они даже как-то целовались в подъезде…
Но дальше этого дело не пошло. Со временем они стали редко видеться – выросли из дворовых интересов, у каждого образовалась своя компания. Только иногда, встречаясь во дворе, перебрасывались парой слов. И то если не спешили. Где он теперь, интересно? Он тоже вырос – он был постарше на сколько-то лет, помнится…
Лера попыталась восстановить его внешний облик в памяти. У него еще глаза были немного разного цвета, один цвета хаки, а второй светло-карий. И волосы темные, курчавые, жесткие. Как вон у того мужчины, который отпирает свой джип… Наверное, теперь он примерно такого же роста должен быть…
Батюшки!!! Лера сделала несколько шагов в сторону мужчины, всматриваясь. Мужчина стоял у раскрытой дверцы машины и что-то искал в кармане. Наконец он выудил мобильный телефон, набрал номер и бросил пару фраз. Лера замерла, наблюдая за его лицом.
Невероятно – это он, Лешка! Она узнала его не столько памятью, сколько чувством, уловив что-то очень родное, что исходило от него…
– Лешка… – позвала она тихонько, чтобы, на случай если она ошиблась, он не среагировал.
Но он поднял голову. Посмотрел вопросительно. Не узнавал.
– Кисанов?.. – решила она уточнить, чтоб не оставалось сомнений. – Кис, это ты?!
– Да… – Он был удивлен.
Она подошла поближе.
– Я Лера Титова… Валерия, помнишь? Я в этом доме жила… Давно… Ты меня еще Валеркой звал…
– Валерка? – Он секунду всматривался в нее. – Точно. Валерка. Вот это да! Ты совсем не изменилась, ты знаешь?
– Ладно врать-то!
– Ну, выросла немножко, – улыбнулся он. – Красавицей стала. Какими судьбами?
Из подъезда вышел молодой человек и направился к ним. Протянул Леше упаковку памперсов, которую тот забросил на сиденье.
– Валерка, я так рад тебя видеть! Но я тороплюсь, а у тебя как со временем? Может, сядешь ко мне в машину, по дороге поговорим? Подвезу куда-нибудь, скажешь куда…
Лешка ехал в район ВДНХ, и впервые Лера порадовалась московским пробкам: у них оказался практически целый час, чтобы поговорить. Целый час… всего лишь час…
Его хватило только на краткую биографию: рассказать о жизни, прошедшей за эти стремительные и долгие двадцать три года, что отделяли их нынешних от тогдашних. Обо всей взрослой жизни фактически…
Странно, Лера сейчас подумала, что биография есть только у взрослых. У детей ее нет. У благополучных детей, по крайней мере. Может, потому что детям не нужно принимать решения… Но однажды наступает в твоей жизни пора, когда принимать их приходится тебе, именно тебе. Делать выбор. И вот тут начинается твоя биография: история твоих ошибок и удач. История верных и неверных решений…
– Валерка, так куда тебя отвезти? – очнулся Леша, когда уже показались ворота и башенки ВВЦ. – Я бы очень хотел пригласить тебя к нам или в ресторан поужинать – в общем, повидаться еще, обязательно! Но сейчас не могу. Держи мою карточку, а мне свои координаты дай. Ты где остановилась?
Лера продиктовала телефон отеля.
– Ого, ты частный детектив?! – рассмотрела она строгую визитку, выполненную в черно-стальных цветах. – Точно, ты всегда хотел преступников ловить! Ой, Лешка, ты даже не представляешь, как я рада нашей встрече!.. Я не ожидала, я просто так пришла во двор… А ты помнишь, мы стали дружить с того дня, когда я с голой попой съехала с горки?
– Валерка, – он приобнял ее и чуть притянул ее к своему плечу. – Я все помню. Я очень рад тебе. И мы обязательно должны увидеться. Но сейчас, куда тебя отвезти сейчас?
– Если у тебя есть время… Тут недалеко, на Ботанической.
Лешка кивнул и принялся выруливать налево. И только когда показалось здание телецентра и огромная телебашня, она вдруг вспомнила, что Данила живет недалеко от Останкина.
И Лера решила, что это знак. Две сегодняшние встречи, с Вериком и Лешкой, словно насытили ее вопрошающую жажду, примирили ее с Москвой, с Россией, с самой собой…
И с Данилой.
– Леш, извини… Я передумала… Мне на Звездный бульвар надо! Тут рядом. Высади меня вот тут, раз торопишься, я доберусь до места сама!
Они немножко поторговались, но ее доводы о пробках, из-за которых лишних сто метров пути могут ему стоить лишнего получаса времени, взяли верх.
– Я должен отпустить няню, – смущенно сдался он.
– Привет жене и малышам! – крикнула Лера, выбравшись с высокого сиденья джипа.
Адрес Данилы она помнила наизусть. Он жил на Звездном бульваре, а Лера еще в Америке не раз рассматривала карту Москвы – отчасти, чтобы вспомнить город, отчасти, чтобы увидеть перемены. И, конечно же, место обитания Данилы подверглось самому пристрастному изучению.
Она решила не ловить машину, а дойти пешком до Звездного бульвара, к которому должна привести ее улица Цандера. Она шла не торопясь, удивляясь принятому решению и пытаясь обдумать его…
Впрочем, она только делала вид, что обдумывает. На самом деле внутри ее все ликовало при мысли о встрече – и одновременно сжималось от страха.
По дороге попалось кафе, она вошла, присела за столик, заказала кофе. Сердце стучало со странной оттяжкой, словно замирая перед каждым ударом, вызывая холодок на затылке. Какие слова сказать ему? Да и дома ли он?
Мобильного телефона у Леры не было, она оставила его дома, в Америке, предполагая, что в Москве ей некому звонить на мобильный. Данила предлагал ей, у него имелось штуки три, но она гордо отказалась… А телефон-автомат не найти, да и карточка к нему нужна…
В общем, позвонить нельзя, но это, может, и к лучшему. Так их встреча будет честнее, она все сразу поймет по его лицу… Но что же сказать ему, бог мой?
Лера усмехнулась. К вопросу о честности: сама-то она мухлевала! Ему оставляла спонтанную реакцию, тогда как для своей пыталась сейчас, за чашкой кофе, заранее расписать сценарий…
«Нечего! – решила она. – Неожиданность так неожиданность. Для обоих!»
Решительно подкрасив губы в туалете, причесав запылившиеся волосы (сколько же в Москве пыли!!!), она покинула кафе и углубилась в жилой квартал.
…Когда в домофоне раздался его голос – ее отказал. Она молчала, потому что горло сжалось и она не могла выдавить из себя ни звука. Только сердце оглушительно билось: бум, бум…
– Да! Я вас слушаю. Говорите! – через паузы прозвучали его реплики.
Он подождал еще немного и отключился. Лерино сердце разгонялось так, словно шло на взлетную полосу. Непослушным пальцем она снова ткнула в кнопки.
– Да! Кто там?
Потом он умолк. И через некоторое время тихо спросил:
– Лера?..
– Да… – прошептала она.
– Открываю. Четвертый этаж.
…Он ждал ее у лифта. Кажется, она пыталась заготовить слова?.. Напрасный труд, они не понадобились! Он просто молча схватил ее и утащил в квартиру. А там, в полутьме прихожей, прижал ее к себе так сильно, что ей пришлось попросить пощады…
– И не надейся, – ответил он. – Пощады не будет…
…О чем она думала все эти дни? Она их просто потеряла, бездарно потеряла – без его любви!
Потерянное время они наверстывали в рекордном темпе. Сколько прошло – сутки? Двое?
Во всяком случае, когда Лера наконец некоторым усилием сознания поняла, что жизнь несколько шире, чем их кровать, она съездила в гостиницу за вещами и перебралась к Даниле.
…В гостинице ей сообщили, что в течение двух дней ей безуспешно дозванивался господин Карен Саргосян. Она набрала его номер.
– Лерочка, где пропадаешь? У нас на завтра назначена встреча с мужиками – Боб, Костька, Димка, все придут! А у меня все еще нет от тебя подтверждения!
Хорошая вещь – риторические вопросы! Замечательные такие вопросы, не нуждающиеся в ответах! Не то бы она очень затруднилась объяснить Карену, где именно она пропадала.
– Ох, Карен…
– Я смотрю, ты не из гостиницы звонишь… Ты где?
– Я? У… у друзей…
– Ага, – усмехнулся Карен, уловив вибрации ее голоса. – Что-то мне подсказывает, что имеет смысл запомнить этот номер. Ну, записывай адрес. Это совсем рядом с метро «Добрынинская», там отличный тихий армянский ресторан, а кухня – вместе с пальцами съешь!
* * *…Как она жалела сейчас, что не вняла совету Данилы и не обзавелась русским мобильником! Бесплодно просидев в ресторане целый час, тупо заказывая то кофе, то сок, она так никого и не дождалась! И уехала домой, крайне раздосадованная. В России как опаздывали повсюду во времена СССР, так и теперь опаздывают! И что на их дворе уже давно другой век – век бизнеса, век рыночных отношений, который требует точности и дисциплины, – здесь никому невдомек! Потому что слишком легко им деньги достались, и не знают они цены ни деньгам этим, ни времени!