Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 3

Коллектив авторов

Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 3

© Интернациональный Союз писателей, 2019

Гаджимурад Гасанов

Гасанов Гаджимурад Рамазанович родился в с. Караг Табасаранского района Республики Дагестан. Закончил филологический факультет Дагестанского государственного университета. В районной газете работал корреспондентом, заведующим отделом, заместителем главного редактора, редактором районной газеты. С 1905 по 2017 годы работал главным редактором ГБУ РД «Редакция республиканской газеты «Зори Табасарана».

Является автором сборников рассказов и повестей на табасаранском языке: «Зайнаб» (1992), «След рыси» (1996), «Петля судьбы» (2008), изданных Дагестанским книжным издательством.

В 2016 году издательством «Написано пером» (г. Санкт-Петербург) выпущен сборник рассказов и повестей «Зайнаб». В 2017 году в издательстве «Интернациональный Союз писателей» (г. Москва) вышел двухтомник «Млечный путь Зайнаб. Зарра» из серии «Современники и классики». В том же году в СУПЕР Издательстве (г. Санкт-Петербург) появился третий том сборника рассказов и повестей «Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада». Произведения переведены на болгарский, английский языки. Печатается в журналах «Российский колокол», «Золотые пески Болгарии». В Ялте на конкурсе «ЯЛОС-2017» за книгу «Зайнаб» присуждено третье место в номинации «Проза» с присвоением звания «Лучший писатель года».

За книги «Млечный путь Зайнаб. Зарра» (в двух томах), «Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада» (третий том) награждён медалью-премией А. С. Пушкина от Интернационального Союза писателей (ИСП). В 2017 году в рамках проектов ИСП номинирован на получение премии В. Набокова, а также пяти престижных премий в области литературы, за выдающиеся заслуги в области литературы стал соискателем Московской премии по итогам года.

Является заслуженным работником культуры Республики Дагестан, членом Союза журналистов РФ, членом ИСП, награждён почётными грамотами, дипломами Республики Дагестан и Российской Федерации, Союза журналистов России.

Музыка заката дня

Рассказ

Время клонилось к закату. На западе, над горящим небесным пурпуром, висели фиолетово-сиреневые облака, разношёрстными пластами растягивающиеся от середины кроваво-алого сгустка. От тех пластов, окрашенных смешанными красками: красным, золотым, зелёным, оранжевым – к центру небосклона в сизых, бело-пушистых тонах лёгкой вуалью укладывались перисто-кучевые облака, гонимые воздушными потоками от запада к северу. Оранжевые, кроваво-белые перины над западным горизонтом нависали огромными огнями, ярко горящими, курящимися сизым дымком. На небосклоне они гигантскими слоями, клубами надвигались друг на друга в плазме угасающего дня.

Солнце висело над Джуфудагом, краем касаясь его ледяной шляпы, за пики которой заползали огромные караваны разноцветных облаков. Все шапки холмов, тянущихся над горизонтом с юга на север, утопали в пламени заката, догорающего на западе. Горизонт, исчезающий в вечернем мареве, засыпал в огнях угасающего дня. От такого обилия красок, играющих на закате уходящего на покой дня, у Шерхана перехватывало дыхание.

К наступлению сумерек в ущельях, разломах гор бело-пушистый туман стал густеть, приобретая черты расплавленного свинца. Над хребтом со свистом задышал прохладный ветер. Он, усиливаясь, перемешивался с тёплым туманом, настоянным парами влаги. Тяжелея, превращался в вязкую свинцовую массу, неся в себе меркнущему дню ещё угрозу надвигающейся бури. Расплавленное свинцово-плазменное месиво, вбирая в себе краски вечерней зари, грузно поднимаясь, облепляло вершины гор, хребты холмов. Настоянный на горячих и холодных парах туман, выползающий из ущелий, перекатываясь с одной высоты на другую, плотоядно тянулся к грозовой буре, жадно облизывал на лету гребни горных вершин, тучнея, наливаясь влагой.

Солнце, перед тем как скрыться за расплавленным свинцово-плазменным месивом, грозно разлёгшимся на самом верху гор, вдвое увеличилось, превращаясь над гребнем в огромный кровавый диск. Светило на мгновение кровавым сгустком, заполненным красным расплавленным золотом, зависло в тумане, а потом исчезло в бездонном чреве заката.

Ветер, усиливаясь, выворачивал из головокружительных расщелин Джуфудага тёплые слои тумана. Поток воздуха прогонял их на вершины, сталкивая со свинцово-плазменными чудищами, несущими весть о надвигающейся грозе. Свинцовые тучи, сгущаясь, объединяя в могучие караваны свои гребнистые головы, свисали с вершин горных хребтов, стремительно спускаясь на альпийские луга, огромными щупальцами заползая в берёзовые рощи, ущелья, рукава реки Рубас…

* * *

К наступлению сумерек под козырьком горного хребта, напротив волчьего логова, Шерхан удобно улёгся в засаде на плотном настиле из травы, папоротника, пахнущего дурманом. Сумерки, начиная с запада, своим тёмным полотном плотно окутывали горные вершины, хребты, рощицы.

Неожиданно из осиновой рощи Уршарик до Шерхана донеслось одинокое волчье завывание: «Оооууу! Ааа-ууу… Ааа-ууу…» Волк сначала завыл неуверенно, простуженно, словно задыхаясь, срываясь с привычного тембра в кашель. Его голос ломался, не налаживался в нужное звучание и тон. Иногда вой, заглушаемый встречным ветром, до ушей Шерхана доносился как из подземелья. Но, приспосабливаясь к скорости движения ветра, со временем стал приобретать должный характер, уверенность. Неожиданно, словно он чем-то маслянистым прополоскал горло, голос волка зазвучал так громко, мелодично, с дикой хрипотцой, натиском, что Шерхан окаменел. В этом случае даже неопытный человек, оказавшийся на месте Шерхана, безошибочно определил бы, что эту песню затеял доминантный волк – главарь волчьей стаи. Шерхан затаил дыхание под воздействием этого гипнотического завывания. На мгновение почудилось, что вместе с ним перед натиском волчьего воя заворожённо застыли и горные вершины. Волк выл непрерывающимся голосом, словно какие-то внешние силы мехами в лёгкие закачивали воздух. Казалось, этому не будет конца. Видимо, доминантный волк рассчитывал на то, что доминантная волчица его услышит и сразу поддержит ответным завыванием.

Бике, доминантная волчица, как королева волчьей стаи, обязана была отозваться, подать голос своему королю. Но она почему-то не отвечала, будто не хотела показать место своего нахождения. Это молчание говорило о том, возможно, король и королева волчьей стаи находятся в ссоре. Королева не прощает обиды королю и не желает с ним мириться.

Неожиданно в глубине рощи, нарушая иерархическую соподчинённость, один из волчат в ответ королю пискляво завыл, не удерживая тональность голоса. Но кто-то из братьев, стоящих выше него на иерархической лестнице, укусив, быстро заставил его умолкнуть. Волчонок больно завизжал, оглашая лес трусливыми жалобами.

Воцарилась неприятная тишина, от которой в ожидании продолжения волчьего воя у Шерхана на спине рубашка прилипла к телу. Ему показалось это состояние бесконечным. И вся окружающая природа: горы, долины рек, лесные массивы – приутихла в предчувствии этого магического завывания, в предвкушении чего-то важного, непредсказуемого, необратимого.

Вдруг на грани срыва ожидания с противоположной стороны рощи тишину леса прорезал голос королевы стаи – сильный, мелодичный, протяжно давящий. Судя по тембру, он не был похож ни на примирительное завывание в ответ королю стаи, ни на голос матери, заботящейся о детёнышах. Это была и не тоска обиженной, страждущей королевы, и не звук тревоги, предупреждающий стаю об опасности, ходящей рядом с ней. Это было похоже на какой-то сигнал от королевы, находящейся со свитой на одном из лежбищ своего королевства.

Свой зовущий голос ещё раз подал вожак стаи, а потом затаился прислушиваясь.

Спустя какое-то время ему ответно завыла королева. Судя по смягчившемуся голосу волчицы, Шерхан определил, что она прощает королю обиду. Голос волка обрёл созвучие, уверенность. По радостным завываниям волчат можно было понять, что всем понравился мир, который с прощением королевой короля приходил в их семью. Примирительный вой волчицы, переставшей злиться на своего короля, означал, что она с детёнышами слышит его, ощущает их близость. Королевская чета скоро со своими принцами, принцессами соберётся на королевский совет и там решит назревшие вопросы своего королевства.

Король, довольный голосом королевы, завыл так восторженно, что всем жителям леса стало ясно, как горячо он любит свою напарницу.

Тут же с северной окраины леса подняли радостный вой молодые волки, дозором обходящие границы своей территории. Спустя мгновения из глубины рощи к родителям, старшим братьям один за другим присоединились несколько подростковых голосов. За ними отозвались волчата-сосунки. Волчата не выли – этому родители их ещё не научили – то ли скулили, то ли смеялись. То и другое происходило одновременно. Они, пискляво срывая связки, одновременно тявкали, скулили, визжали. По тому, как раздаются голоса сосунков – разных высот, тембра, настроения, – создавалось впечатление, что это о себе дают знать вовсе не детёныши волчьего племени, а какие-то чужеродные существа, которые никогда не научатся выть по-волчьи.

Когда умолкли волчата, в густые сумерки, ломая тишину, вновь врезался сильный, магический тон королевы волчьей стаи. По зычному вою, тембру, дикой неповторимой музыке, тревожно отражающейся в нём, можно было догадаться, что она встретилась с королём и очень довольна восторжествовавшему миру в их семье.

* * *

Когда сделал это открытие, казалось, Шерхан был поражён проницательностью своего ума, пониманием психологии внутрисемейных отношений волков. Слушая эту гамму диких, мелодичных, имеющих своё предназначение голосов, он растворялся в своём сознании. Ему не верилось, что между членами волчьей стаи могут сложиться такие тонкие, трепетные чувства, намного тоньше, чем в семьях людей.

Приставил руку к уху и сосредоточился, пытаясь оказаться на волне завываний волчьей семьи. Он очень хотел к ним присоединиться. Своим меняющимся сознанием, своим завыванием слиться с голосами королевской семьи. Ему мешало то биение скачущего в груди сердца, то собственное прерывистое дыхание, то неугомонный шум ветра над козырьком скалы.

Шерхан застыл, приоткрыв рот, пытаясь приобщиться к голосам волчьей семьи. Он оцепенел, позабыв о своём существовании и своей извечной боязливости перед волками. Вдруг из его гортани вырвался такой зычный голос, что на минутку, застигнутые врасплох, волки замолкли. Оторвавшись от своего сознания, от самого себя, ничего не слыша вокруг, неожиданно погрузился в магию таких волшебных звуков волчьего семейного оркестра, а доминантный волк, ревнуя к сопернику, завыл так мощно, что всё живое вокруг замерло в оцепенении. К требовательному зову вожака присоединилась и вся семья. Шерхан не помнил, как подхватил нужный тембр, высоту голоса, как встал на четвереньки, подвывая волчьей стае, втягиваясь в их семейный хор, стараясь перекричать доминантного волка.

В этом перевёрнутом состоянии души из глубин сердца он получал такую огромную информацию от волков, что понимал весь волчий язык. Подсознательно, без особого труда разгадывал, о чём поёт волчья семья.

Главарь волчьей стаи сообщал о том, какой он сильный, отважный. Нет зверя, подобного ему, в этой округе. Он голосом предупреждал всех своих соперников, рисковавших быть растерзанными, чтобы немедленно покидали границы его территории. А королева Бике вначале отчитывала своего хозяина за невнимательность к ней, заносчивость, высокомерие, грубые манеры. Но потом её голос смягчался, становился тёплым. Она переходила на объяснение безграничной преданности и любви к нему, пела о своей семье, о родных степях, горах, лесах…

Песня волчьей королевы тугой волной неслась над дремучим лесом и горами. Где-то там, в глубине леса, в вышине тёмной ночи, на мгновение застыла, зацепившись за гриву мечущегося с юга на север каравана туч. Потом с большей уверенностью полетела, переливаясь с голосами наступающей ночи. Она, набирая высоту, стремилась в бескрайность бархатистого темно-синего неба. Неожиданно Бике остановилась на немыслимой высоте и душераздирающей ноте.

Как показалось Шерхану, королева осознанно оборвала песню любви, посвящённую своему королю, своей семье, не допев до конца, когда вмешался чужак. Вместе с недопетой песней в небытие могли уйти воспоминания о прошлом его племени, подсознательная память Шерхана. Сколько ни просил небеса, чтобы вернулись утерянные воспоминания, подсознательная память, сколько ни обращался с мольбами к духам волчьего племени, они не внимали мольбам. Всё возвращалось в память с песней волков, с приобщившейся к ним его песней. Он осознавал: непримиримая вражда, не прекращающаяся тысячелетиями между его племенем и племенем волков, началась по вине его племени. Только теперь понимал, что в состоянии её приостановить.

В роще с замершими волчьими голосами, эхом отражающимися в горах, устанавливалась жуткая тишина. В предчувствии какой-то неминуемой природной катастрофы, явлений прошлого умолкло всё: окружающий мир, звери, птицы, голоса наступающей ночи…

Шерхан думал, что давно перестал выть. Он трясся перед неминуемой бедой, но подсознательно давно не контролировал себя. С песней волчьего племени вошёл в такое шаманическое состояние, в котором его голос мог замолкнуть лишь с замирающими голосами волчьего племени. А он, отпрыск древнего племени волков, безостановочно продолжал петь.

* * *

У Шерхана вспыхнула мысль, если сейчас же он не возобновит песню и его не поддержит волчья семья, то наступит конец ему, природе, этим волкам – всему живому на Земле. Показалось, что он запел с новой силой. Тогда к нему присоединился голос доминирующего самца. Своего вожака поддержала и королева стаи. Неожиданно в подсознание Шерхана свежим потоком стали вливаться их голоса, сотрясая воздух. Они были такими древними, понятными ему, душераздирающими и такой величины, что сердце затрепетало. Королева выла таким могучим голосом, на такой длинной, драматической волне, что у Шерхана из груди вместе с волчьей песней стали вырываться обрывки человеческого плача. Плача раскаяния, плача умиротворения.

Шерхан неожиданно замолк, окаменев на четвереньках. У него перехватило дыхание, захлопнулись все клапаны, перекрывающие доступ воздуха в лёгкие. Будто ответный звериный рёв, адресованный одному ему, загипнотизировал его, отнимая у него голос, жизнь. Он не сопротивлялся этому лишению, лишь бы они вернули ему подсознательную память о прошлом его племени. Шерхан стал догадываться: король и королева волчьего царства своим пением способны преподнести ещё не такие сюрпризы. Он приложил ладошку к уху, застыл в ожидании возвращения к нему пения его предков.

Вдруг волчица с удвоенной энергией, вдохновением, силой и тембром в голосе возобновила свою прерванную песню. Её подхватил вожак, а потом один за другим все члены семьи. Эта перекличка волчьей семьи переросла в большой волчий хоровой оркестр. В этом оркестре он, как невидимый дирижёр, стал тонко улавливать, различать все нюансы голосов взрослых и их детей, воспоминания своего племени.

Альфа-самец тянул особенным, густым басом, с ударными тонами «о-о-о», утверждая, кто в стае его вожак. А королева, подпевая королю, тянула голос мелодичнее, нежнее, протяжнее. Она выла баритоном «у-у-у», подчёркивая, что она его единственная, преданная королева. Переярки, родившиеся весной прошлого года, выли неумело, брали высоко. Их лёгким не хватало воздуха, а голосам – мощи, выдержки. Вот из-за чего они неумело срывались с тембра. Начинали кашлять, чихать, в отчаянии устраивать нервные перебранки между собой.

Каждый волчонок, перекрикивая своего собрата, пытался показать среди сверстников и сверстниц силу и смелость, продемонстрировать, что именно он или она являются будущим королём или королевой волчьего племени. Вначале сложно было разбираться в голосах детёнышей. Они выли, друг с другом обиженно переругивались, плакали, восторгались своим щенячьим пением. Шерхан продолжал думать: «Пусть они что угодно делают, только не перестают петь».

В этом волчьем представлении щенки одновременно кричали, надсмехались, рыдали над комичными ролями, выделенными королевской четой им, их братьям, сестрам. Все вместе эти требовательные, любвеобильные, угрожающие, вызывающие, громкие, низкие, тявкающие, пищащие голоса зачаровывали Шерхана до глубины души. Они врывались в его подсознательную память как нечто беспредельное, дикое, архаичное. Как некое сокровенное таинство природы, до сих пор сокрытое от него, нераспознанное, неразгаданное, потому жутковатое… Он вместе с волками выл, плакал, бранился. Становился частью своего древнего племени и племени волков, их сознания, вечности и несокрушимости волчьего мира. Под звуки воя, согреваемый тёплой подстилкой, он засыпал, переносясь в другой, более понятный, чем человеческий, мир волчьего племени, где нет интриг, предательства.

Над головой Шерхана совсем низко стали сгущаться перисто-кучевые облака. Вверху, под самым небесным куполом, грозными пластами укладывались высококучевые облака. Он представлял, как в облаках меняется свечение, температура. Не увидел, а почувствовал сердцем, как в небе эллипсом разрываются перисто-кучевые облака, образуя невероятную воронку, закручивающуюся и всасывающую в себя облака. В воронке засверкали миллионы хрустальных кристалликов, с которых закапали радужные капли. Загрохотали небеса, вспыхнула молния. Неожиданно с неба на горы нахлынул ливень такой густой лавиной, что всё кругом смешалось в одно воющее, грохочущее, сверкающее, заливающее водой.

Ярость: противостояние

Рассказ

В школьные годы мне с друзьями под Урцми-дагом, на альпийском лугу, пришлось стать очевидцем кровавого побоища двух волков с огромным племенным быком, которого звали Геркулесом. Это место находилось в четырёх-пяти километрах севернее от молочно-товарной фермы селения Кужник, на территории Кайтагского района. В те годы в начале мая мы с товарищами туда не раз отправлялись за черемшой. Левая сторона луга проходила над глубоким ущельем, где на его краю непримиримые враги затеяли битву. Внизу, в самой бездне, ворочал свои воды Кайтаг-чай, левый приток реки Рубас.

Столкновение врагов шло не на жизнь, а на смерть. Огромный племенной бык обливался кровью. У него из разорванных сосудов на шее, боках, задних ногах тонкими струями билась кровь. Доминантный волк не мог ступить на перебитую ударом копыта левую заднюю ногу. А у доминантной волчицы ударом полуметрового рога, видимо, была проткнута грудь. Морды волков до шеи были в крови, то ли в своей, то ли в крови врага.

Мы, глупые юнцы, одно время, не удержавшись, в волков стали кидаться камешками, не понимая, какую угрозу нам они могли нести. Волки так яростно были увлечены схваткой с племенным быком, что нас даже не замечали.

Бык в силе и ловкости не уступал волкам, которые в своей ярости, в жажде победы не проигрывали противнику. Одно время как-то изловчились – напали на быка с тыла, отгрызли ему сухожилия задних ног. Бык сильно захромал, его ноги, шея, бока источали кровь, судорога шла по всему телу. Он потерял стремительность, реакцию. Глаза, кажется, покрывались предсмертной пеленой. Но гордый царь копытных не собирался сдаваться врагу. Одно время Геркулес, непобедимый гладиатор, чувствуя, что ноги больше не удерживают, с волками на спине сделал рывок на гребень. С боевым кличем «му-у-у-у», который напоследок огласил всё его царство, сбросился в бездну.

С тех пор не раз собирался писать о незабываемой кровавой бойне гигантов. Но, как хотелось, не получалось. Откладывал на годы.

Чувствовал, мне надо было изобразить не место, бой, а в самых ярких красках описать процесс, драматизм сражения. Жажду крови, противостояние непобедимых гигантов. Не понимал тогда, почему у меня не идёт рассказ. В то время был юным, многое не осознавал. Понимание того боя ко мне пришло с годами. С первой минуты схватки тогда стало ясно, что бой гигантов просто так, банальным столкновением, не прервётся. Обе стороны, как на гладиаторской арене, жаждали крови, смерти одного из противников. Ни волки, ни бык живыми не собирались сдаваться. Исход боя должен быть один – смерть противника. Гордый бык, предводитель стада коров, от волчьей пары не собирался признавать поражение. Он предпочёл гордую смерть царя всех копытных позорному преклонению головы у ног ликующих врагов.

Кажется, на этот раз мне удалось изобразить то, к чему стремился, над чем размышлял бессонными ночами. Похоже, в мельчайших деталях получилось отобразить всю палитру драматизма того боя – жажду крови, противостояние непримиримых извечных врагов. Наконец, кажется, сумел передать весь ужас, охвативший волков в последнее мгновение броска Геркулеса с ними на спине в вечность. Тот запах крови, бьющейся струями из шеи, боков быка, стекающей с мордочек, груди волков. Изложение получилось, правда, в несколько иной, художественной, форме.

* * *

Двуногий зверь напал на логово кормящей волчицы. Он из логова выкрал всех её волчат. Разъярённая волчица теперь шла по его следам. Настигнет – убьет. Вызволит из плена своих детёнышей. Или в яростной схватке с ним сама умрёт.

Волчица Бике осенней лунной ночью очутилась за забором давно известного ей дома врага. Со двора несло спиртным. Во дворе валялись опустевшие бутылки, огрызки шашлыков, куски хлеба, обгорелые кости. От них несло неприятным запахом, от которого у неё закружилась голова. Ёе враг вчера с друзьями целый день обмывал свою удачную вылазку на волчье логово. Шутка ли, в хозяйственном блоке под замком скулят пятеро чёрных волчат чёрной волчицы, которых ему заказал городской цирк. За них заядлому охотнику обещали пять тысяч «зеленью».

Он, довольный удачной охотой, напился до чёртиков. Теперь у себя в гостиной, под столом, спал мертвецким сном. Семья – жена с сыном, уставшие от бесконечных пьяных застолий хозяина, его брани, – ушла на кошары, расположенные в Прикаспийской низменности. Они решили оттуда не возвращаться до весны.

Волчица Бике обошла дом врага большими кругами. Села за околицей, в конце переулка, где находился дом врага, ничего опасного и ничего привлекающего её внимания пока не заметила. Двери, ставни окон на первом этаже, перед уходом были предусмотрительно закрыты хозяйкой – ни щели, ни прохода. Волчица перескочила плетёную ограду огорода, прошлась к скотному двору. Хлев, овчарня предусмотрительно были укреплены со всех сторон хозяевами. После её последнего удачного визита к ним двери коровника, овчарни обили стальными листами, на окошках появились металлические решётки. Плоская крыша, укутанная глиной, которую удобно копать лапами, чтобы пролезть через тонкие жерди, уже перекрыта жестяной кровлей.

За домом врага стоял колхозный загон для скота. Врагом был бригадир животноводческой фермы. Иногда для забоя он перегонял с гор бычков, овец и отправлял в тот загон, заброшенный с зимы и не привлекавший её внимания. Ветер дул именно с той стороны. Волчица задрожала от нетерпения. В её сторону неслась струя воздуха, обильно пахнущая мочой, другими приятными выделениями овец, коз и крупного рогатого скота. У Бике закружилась голова. Она давно не пробовала парного мяса домашнего скота, не пила живую кровь. У неё заурчало в животе, пасть заполнилась обильно выделяемой слюной. Низко припав к земле мордой и нетерпеливо втягивая через ноздри чувствительного носа заманчивые запахи, несущиеся из загона, она была недовольна собой. Как без внимания могла оставить такой важный объект?!

Что делать? Напасть с ходу или поразведать? Нет, она как неопытная весенняя ярочка на загон скота не нападёт: его могли сторожить, возможно, даже с собаками. Встала, переминаясь с ноги на ногу, огляделась и пошла задами к загону скота. За кустами застыла прислушиваясь. Вокруг загона было тихо, и собак, к удивлению, не учуяла. Такая оплошность двуногого зверя её ещё сильнее насторожила. Значит, сюрприза надо дожидаться изнутри. Там мог засесть сторож с ружьём. Изучая окрестности загона, пришлось укрыться за кучей навоза. Волчица поползла по сгоревшей траве перед загоном, предусмотрительно подожжённой кем-то вчера. Она слилась с чёрным нагаром, оставшимся на поверхности обгорелой травы.

Загон, довольно вместительный, с широкими скрипучими воротами, через которые почти всё просматривалось, посредине был перегорожен досками. На одной половине находились бычки мясной породы, на другой – мелкий рогатый скот. Скот был пригнан с гор на убой в праздник Ураза-байрам. Завтра из районного центра за скотиной приедут грузовые автомобили. За отсутствием более приемлемого помещения по решению руководства сельхозпредприятия до утра скот решили оставить здесь. Бригадир обещал поручить сторожить загон. А сам напился и забыл про бесхозный скот.