Книга покойника

Обращаться к владельцу.

Затем следовал адрес дома, расположенного у фонтана «Самсон».

– Я подумала, что эта вырезка хранилась в бумажнике господина Мартинели, – продолжала госпожа Шафер. – Он мне говорил, что снял на лето квартиру в Берне. Еще на дне ведра я нашла конверт с адресом. Его написали с ошибкой, потом исправили и выбросили. Наверное, это ведро в качестве мусорной корзины. Уезжая, они все вытряхнули в печь, а эти бумажки прилипли ко дну. Они были в грязи и пыли, поэтому их не заметили. Конверт я выбросила.

– Честное слово, Лидия, вам, кажется, совсем не нужна помощь, – восхищенно сказал Граф, забыв о формальностях. – Вы в состоянии сами найти вашего знакомого. Но почему же вы выбросили конверт?

– А зачем его хранить – ведь в газетной вырезке был адрес.

– Но именно конверт является лучшим доказательством, что господин Мартинели вернулся на свою квартиру. Вам следовало написать. Лучше, конечно, звонить, но, вероятно, телефон в доме отключен по случаю войны.

– Но мне так и не удалось связаться с ним! – воскликнула госпожа Шафер. – Писать мне не хотелось. Вдруг он в самом деле забыл обо мне и об этой книге. Зачем же навязываться. Но мне все же казалось, что Шекспира-то надо вернуть. Я решила, что позвоню ему, когда вернусь в Берн. Ну вот, приехала я пятнадцатого числа и на почте набрала номер. Представляете, там телефон не отключен! Господин Мартинели живет в арендованных апартаментах, но у него отдельный аппарат, а соединить меня с той квартирой не могут.

– Интересно. Вероятно, в доме обосновался кто-то из чиновников или армейских – вот связь и есть. А коммутатора, похоже, нет. Или они экономят на телефонистке. А может, номер вашего знакомого не связан с телефонной системой дома. Или он – добропорядочный гражданин, живущий по законам военного времени.

– Мне что-то такое и наговорили. Посоветовали воспользоваться услугами почты. И наотрез отказались передавать устное сообщение!

– Почему же?

– Тот тип, что поднял трубку, заявил, что это не входит в его обязанности. И я почувствовала себя муравьем, пытающимся своротить громадные камень.

– Да, задачка. Но, должен сказать, ваш знакомый, вероятно, просто не хочет общаться с внешним миром.

– Он одинок, это верно. И все же у меня создалось впечатление, что его изолировали намеренно.

– Но вряд ли Шмид тому виной. В Шпице же Мартинели пользовался полной свободой? Он мог бы прогуляться до станции и уехать на поезде в любую точку страны, пока Шмид занимался покупками.

– Как бы то ни было, я не стала отсылать книгу. А вдруг она попадет в руки Шмида? Господин Мартинели не хотел, чтобы тот знал о наших беседах…

– А вам не приходило в голову, что господин Мартинели скрывал от Шмида всех своих знакомых?

– Может, и так… Но меня насторожили помеченные строфы и комментарии на полях книги.

– Какого рода?

– Не знаю. Стертые слова. Их толком не разобрать. В общем, книгу я не отослала. Думала, как-нибудь вечером рискну заявиться и попробую передать томик владельцу. Даже и через третьи руки… Но ехать туда лично мне очень не хотелось. Наконец, в прошлую среду после работы я опять позвонила, чтобы узнать, там ли еще мой знакомый. Мне ответили, что его недавно увезли в больницу Святого Дамиана. Они или не знали, или не хотели сказать, почему его увезли и надолго ли.

– Ну, в больнице Святого Дамиана он наверняка в безопасности.

– Это почти рядом с тем домом. Большая, старинная клиника, с садом за высоким каменным забором. Я была там на прошлой неделе и сегодня снова зашла. Мне сказали, что господин Мартинели отдыхает.

– Так всегда говорят.

– Но в прошлый визит я оставила там свой адрес и имя… Мне показалось, что я могу открыться, ведь Шмида-то в больнице скорее всего нет. Он же просто слуга. Но, знаете, господин Мартинели так и не отозвался!

– Нам не за что зацепиться, Лидия. В сущности, я могу по своим каналам разузнать о болезни Мартине-ли. Или хотя бы попытаться это сделать – видите ли, я почему-то сомневаюсь в успехе… Вы не стали передавать ему книгу. Почему?

– Девушка в приемном покое не проявила никакого участия. Я подумала, что томик может просто исчезнуть или будет переходить из рук в руки, пока, наконец, не вернется к хозяину. Вероятно, господин Мартинели очень болен, – добавила Лидия тихо. – Очевидно, он плохо себя чувствовал, когда уезжал из Шпица. Мне пришло в голову, что ключ к разгадке здесь. – И она потрясла томиком. – Вы посмотрите, пожалуйста, все эти пометки и стертые слова. Вот если бы вы восстановили все надписи… Господин Дроз говорил, что вы можете сделать все что угодно с рукописным текстом.

Глава 3

Шекспир. Господина Мартинели

Граф взял у Лидии томик Шекспира, повертел его так и этак, открыл и снова закрыл.

– Боюсь, я не заслуживаю комплиментов Дроза, – произнес он. – Я давным-давно не работал в лаборатории… По крайней мере, по-настоящему – с тех пор, как пять лет назад у меня появился ассистент. Я говорил ему, что нужно сделать, а как… он догадывался сам. Теперь он оберегает границы страны, а я больше не занимаюсь документами. Хотя книга господина Мартинели мне нравится. На вид, на ощупь.

– Помеченные отрывки… – начала Лидия.

– Нет-нет! Давайте вначале внимательно рассмотрим сам томик: снаружи и изнутри. Нужно продвигаться от общего к частному по мере исследования. Естественно, я сгораю от нетерпения взглянуть на помеченные места, – признался Граф, – но, как вы заметили, я даже не брал книгу в руки, пока не выслушал ваш рассказ. И вот теперь, наконец, я начинаю с ней знакомиться: это первый том шеститомного издания, толстая книга в блестящем переплете телячьей кожи, украшена изящным тиснением, золотой обрез. Кто такой, вы сказали, этот Конрадус М. Мартинели?

– Дед моего знакомого.

– Понятно – фамильная реликвия, однако, переплет в плачевном состоянии. Из титульного листа ясно, что это издание коллекционеров не заинтересует. Его рыночная стоимость нулевая. Переплет потертый, настолько потертый, что оставляет на моих брюках красновато-коричневые пятна. Очень старая кожа! Корешок отваливается. Половина его, фактически, уже отвалилась. – Граф ловко подхватил оторвавшийся кусочек и положил его на угол письменного стола. – Но сама книга в хорошем состоянии. Открывая ее, обнаруживаем, что если не обращать внимания на эти коричневые пятна, бумага, хоть и тонкая, сохранила упругость. Страницы выглядят абсолютно новыми. В верхней части титульного листа – твердая, несколько выцветшая подпись деда господина Мартинели. Была такая дурная привычка у наших предков. Ниже…

ПЬЕСЫ УИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

В шести томах

Том I

…Еще ниже – небольшая гравюра. На ней изображены три колдуна, лохматых и бородатых, простирающих руки в сторону битвы. Напоминают трех разгневанных джентльменов в ночных рубашках. Похоже, собираются драться.

– Там много иллюстраций, – заметила Лидия.

– Да, именно об этом говорится в тексте на следующей странице:

Иллюстрированное издание Харпера

Множество гравюр

Драматические произведения Уильяма Шекспира.

«Время, неумолимо стирающее следы других поэтов,

проходит мимо бесценного Шекспира,

не причинив ему вреда».

– Из предисловия д-ра Джонсона.

Харпер и Братья, Клифф-стрит

1839

…Прекрасное издание, что и говорить. Ясный и четкий шрифт. Однако слишком мелкий и убористый. Читать Шекспира в таком издании – тяжело, Лидия, разве что при самом ярком дневном свете. Переворачивая страницу, находим:

Жизнь и творчество У. Шекспира

Написано Н. Роу, эсквайром

…Затем идет ранее процитированное предисловие доктора Джонсона к изданию 1773 года. Далее…

О Шекспире.

– Незабвенный Хейз из Итона…

…Так. Затем идут «Замечания о “Буре”», и наконец, сама «Буря». Странно…

– Странно? – с удивлением повторила Лидия.

– Странная подборка. Том открывает последнее произведение Шекспира. Вторым идут «Два веронца» – из ранних пьес, затем – «Виндзорские проказницы» – веселая комедия. Потом «Мера за меру» – мрачная драма, «Комедия ошибок» – милая и смешная история и, наконец, «Венецианский купец» – там всего понемногу, даже частичка трагедии. Не знаю, о чем думали составители, когда готовили этот сборник! Хотя, возможно, они просто переиздали более раннее собрание сочинений? Нам, Лидия, нужно выяснить, почему в поездку на озеро Тун господин Говард Мартинели взял с собой именно этот томик.

– А почему бы и нет? – растерянно спросила Лидия.

– Ну, вряд ли ему захотелось бы читать «Двух веронцев», «Комедию ошибок» или «Виндзорских проказниц» на необитаемом острове – если только он не в восторге от Фальстафа. Обычно в путешествие берут томик великих трагедий или сверкающих остроумием историй. Итак, у нас остаются «Мера за меру», «Купец» и «Буря». – Зеленоватые глаза Графа задумчиво смотрели на Лидию. – Вы давно перечитывали «Бурю»?

– Не уверена, что читала ее вообще.

– Это пьеса для чтения на необитаемом острове! В самый раз для больного! Спокойная, смиренно-настроенная, философская, с отгоревшими страстями. В определенных обстоятельствах – в случае болезни, тяжких переживаний, глубокой печали – правильный выбор.

Граф открыл томик и бросил небрежный взгляд на страницу.

– «…после чего под странный, глухой шум они исчезают», – прочел он вслух. – Какая пьеса! Интересно, а как они шумят? Что вы думаете по этому поводу, Лидия?

– Кто исчезает? – спросила Лидия.

– Нимфы и жнецы.

– Жнецы?

– Всего лишь видения. Часть представления, которое устроил Просперо. Вскоре, однако, он их прогоняет: «Изчезните. – Довольно». Позже он призывает только «музыку небес». А господину Говарду Мартинели нравилась «Буря»?

– Именно в «Буре» он пометил некоторые отрывки и стер пометки на полях.

– Ага! Что я говорил? Он взял эту книгу с собой как раз из-за «Бури». Иными словами, господин Говард Мартинели чувствовал себя постаревшим и больным.

– Он ничего не говорил об этой пьесе, – произнесла пораженная Лидия.

– Естественно, нет. Он и о болезни своей вам не говорил.

Госпожа Шафер помолчала, видимо, размышляя над словами Графа, а затем сухо сообщила:

– Помеченные отрывки находятся в начале пьесы.

– И вот первый из них. «Акт I. Сцена I». Боже мой!

У Лидии был торжествующий вид. Медленно и громко Граф прочитал вслух помеченный отрывок:

– Однако этот малый меня утешил: он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет. О Судьба, дай ему возможность дожить до виселицы. Сделай предназначенную ему веревку нашим якорным канатом: ведь от корабельного сейчас пользы мало. Если же ему не суждено…

– Ну и ну! – воскликнул Граф. – Кто-то очень не нравился вашему другу, господину Мартинели… Это очевидно. И вы полагаете, речь идет о его слуге?

– Возможно, мы узнали бы это наверняка, прочитав пометки на полях.

Граф поднял книгу, чтобы получше рассмотреть слабые отпечатки карандашной записи напротив отмеченных в тексте слов.

– Не видно, ничего не видно. Стирали долго и очень усердно, пользовались прекрасной резинкой, но призрачный след все же остался. Давайте посмотрим второй отрывок… Вот он. «Акт II, Сцена II». Точнее, три фразы:

…это безмозглое чудовище!

…ты, жалкое чудовище!

…Ну и простофиля же это несчастное чудовище. А ты неплохо лакаешь, чудовище, право слово!

…Ну и что же это нам дает? Если первая ремарка относится к Шмиду, то две другие явно нет. Может, это горькая попытка взглянуть на себя со стороны? Господин Мартинели говорит о себе?

– А по-моему, это означает, что он во власти Шмида.

– Да, Лидия, вам не дознаватель нужен, а карающий меч! Только не обижайтесь. А вот и вторая пометка на полях, вернее, ее следы, по всей странице. Написано без нажима, жестким карандашом. Удалено тщательно. Вряд ли я сумею восстановить эти записи.

– Но вы попытаетесь?

– Видите ли, Лидия, ваш знакомый писал это для себя, а вовсе не для того, чтобы кто-то читал его соображения. – Граф улыбнулся – казалось, его что-то позабавило. – По-видимому, заметки он стер перед тем, как дать книгу вам. Не хотел, чтобы вы их прочли. Стоит ли вытаскивать на свет божий чужие откровения просто из интеллектуального любопытства?

– Я не любопытна. Я только хочу удостовериться, что с ним все в порядке.

– А я любопытен, и даже очень. Но, по-моему, нам следует сначала покопаться в больничных архивах, а потом я возьмусь за эту работу. Признаться, она не слишком мне по душе… Да ладно. Интересно другое – поблагодарит ли вас господин Мартинели за эти хлопоты?

– Он ничего не узнает. Я не скажу ему.

– Думаете, так лучше? Но когда он поправится, и ваша дружба возобновится, вы могли бы вместе посмеяться над всей этой историей, включая ваше самовольное проникновение в старый дом, что в Шпице.

– Вряд ли его это порадует… Господин Граф, как восстанавливают стертые записи?

– И читают отпечатки? Ну, есть несколько способов. Холодные пары йода, например. Они конденсируются на странице и проявляют все что угодно. Но трудность в том, что страницу нужно сразу сфотографировать, поскольку йод испаряется, и восстановленные надписи бледнеют. Одному человеку это проделать сложно. А нам с вами соглядатаи не нужны. Если бы не конфиденциальность, я послал бы книгу своему другу в полицейскую лабораторию…

Госпожа Шафер побледнела и заерзала в кресле – похоже, мысль о полиции всерьез напугала ее.

– Иногда пользуются так называемым методом наложения, – продолжал Граф. – Он много сложнее: нужны покрытые коллоидом пластинки, а что с ними делают – я уже не помню. Лучше не вникать! Есть еще диапозитивный метод, поляризованный свет, получаемый от двух скрещенных лучей. Вам не очень интересно слушать о скрещенных лучах?

Лидия потрясла головой.

– Затем есть такая уловка: вы фотографируете обратную сторону страницы на просвет, и за счет светотени следы письма становятся более заметными. Кстати, если вы не измените свое решение во что бы то ни стало изучить стертые заметки, я, с божьей помощью, попытаюсь применить этот метод.

Лидия выглядела теперь ужасно расстроенной. И сконфуженной.

– Ужасно. Мне следовало прикинуть, во что это выльется. Господин Граф… если господин Мартинели попал в беду, а мы его вызволим, возможно, он будет рад заплатить вам.

– Если мы «вызволим его из беды» – как вы выражаетесь, – он вряд ли рассыплется в благодарностях, и подчеркнутые строфы в томике Шекспира красноречиво об этом свидетельствуют. Не беспокойтесь о плате. У меня есть аппаратура. Должен же я попрактиковаться с ней, если это без труда проделывал Стефан. Но главное, в сущности, не это – мне просто интересно… – Улыбнувшись, Граф вновь открыл Шекспира и просмотрел несколько страниц. – Действительно проблема. Вы оставите мне книгу господина Мартинели на некоторое время?

– Конечно, пусть она будет у вас, раз вы собираетесь работать над стертыми записями.

Граф встал, подошел к одному из металлических шкафчиков для картотеки и запер в нем томик Шекспира.

– Достаточно надежно и под рукой.

Посетительница кивнула. Граф неторопливо вернулся к своему креслу, но садиться не стал.

– Госпожа Шафер, а не поехать ли нам в больницу Святого Дамиана? – спросил он.

Лидия вскочила со стула, словно подброшенная пружиной.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет? Еще только четверть восьмого. А больницы открыты для посетителей, по крайней мере, до девяти часов вечера…

Улица встретила их удушливым жаром.

– Тяжелый вечер.

Покинув дом, Граф и госпожа Лидия Шафер повернули на запад, к реке и трамвайной остановке. Желтое с лиловато-фиолетовыми прожилками небо над головой выглядело нездоровым. Ни единой живой души поблизости. Только сторож сидел без пиджака на ступеньках своего дома. Граф приветливо кивнул ему.

– Ни души, – констатировала Лидия.

– Словно чума прошла… Двор переехал в Кройдон. Кто-нибудь напишет прекрасное стихотворение о том, как с неба яркий свет пролился и лихорадку принес.

Шум над головой заставил их поднять глаза – там, в вышине, куда-то медленно, неторопливо смещаясь к северу, летел едва различимый аэроплан.

– Это всего лишь продукт нашего воспаленного воображения, – произнес Граф. – И он тоже исчезнет. На самом деле его там и не было.

– Мне нравятся эти новые кафе: в них много света и продаются полезные мелочи. – Госпожа Шафер показала на чисто вымытую витрину.

– Вот они действительно реальны. После больницы мы зайдем в то, что окажется поблизости. Вы выпьете кофе. Я всегда угощаю нового клиента. Поспешим, Лидия. Трамвай остановился перед светофором!

Глава 4

Больница святого Дамиана

Дверь трамвая открылась, водитель, словно вырезанный из дерева идол, неподвижно возвышался за рулем. Несколько похожих на манекены угрюмых пассажиров молчаливо переносили тяготы поездки. Граф протянул мрачному кондуктору деньги за проезд и проследовал за Лидией к выбранным ею местам возле входной двери. Тонкий крестик красного сигнала светофора сменился на зеленый, и автобус двинулся вверх по улице.

Лидия повернулась к Графу:

– Господин Граф…

– Да?

– Вы сказали, что знаете, почему мне ничего не сказали в больнице.

– Знаю? Скорее у меня есть несколько версий.

– А мне вы рассказать можете?

– Вряд ли вам понравится то, что бросается в глаза в первую очередь.

– Почему?

Он ответил вопросом на вопрос:

– Вы когда-нибудь сталкивались с наркоманами?

– С кем? – воскликнула Лидия с таким негодованием, что стало очевидно – ответ не нужен. – Вы имеете в виду тех, кто принимает морфий?

– Или кокаин, или другой наркотик.

– Вы полагаете, господин Мартинели наркоман?

– Для этого есть основания.

– Нет, он не такой.

– Вы уверены?

– Конечно. Я читала и слышала о них, а господин Мартинели не психовал и не дергался – напротив, был спокойным и естественным.

– Возможно, в то воскресенье, когда он не разрешил вам прийти, эти качества оставили его.

Лидия красноречиво промолчала. Тогда Граф вкрадчиво произнес:

– Это не должно пугать вас. Вы обратились ко мне, и теперь моя задача – оценить все версии, пока я не обнаружу ту, опровергнуть которую невозможно. А версия о наркомании, видите ли, проливает свет на некоторые вопросы.

– Вы так считаете?

– Давайте рассмотрим хотя бы ситуацию в Шпице. Допустим, Шмид поставлял наркотики для Мартинели откуда-то издалека. Возможно, нервозность Мартинели при виде машины Шмида объясняется весьма прозаически: он боялся, что тому не удалось раздобыть снадобье, или беспоколся о качестве товара. Вероятно, в предыдущий раз так и случилось. Ни для кого не секрет – трудности военного времени обогащают дельцов черного рынка, они наживаются на всем и всех, в том числе и на этих несчастных, сплавляя им сильно разбавленные, совершенно неэффективные препараты.

Зависимость наркомана от поставщика – абсолютная. Но и тот полностью зависит от потребителя его товара. Поэтому так опасны лишние свидетели. Вот Мартинели и не хотел, чтобы Шмид видел вас: он мог бы решить, что его подопечный невольно выдаст свой порок или доверится вам – поведение наркомана непредсказуемо. Разоблачение же обернулось бы для Шмида серьезными последствиями, ведь торговля наркотиками – уголовное преступление.

Изнурительный жар заставлял Графа понизить голос и почти не двигаться. И, тем не менее, он продолжал:

– Вот и помеченные в «Буре» отрывки. Моя версия легко объясняет их выбор: безвольный человек склонен обвинять в своих недостатках тех, кто потакает его слабостям. Вряд ли Мартинели благодарен Шмиду. Он скорее ненавидит своего клеврета, но, презирая этого рожденного для виселицы типа, не обманывается и на свой счет. Недаром же Мартинели называет себя слабохарактерным чудовищем, да еще и простофилей, которого надувает нахальный жулик.

Предположим, однажды товар не поступил или оказался испорченным. Мартинели на грани нервного истощения. Они должны немедленно вернуться в Берн, где, по-видимому, находится источник зелья. Но когда они добирутся до квартиры, Мартинели становится совсем плохо. Напуганный Шмид бросается на поиски врача и, отыскав его, вынужден изворачиваться. Скорее всего, представившись слугой, которому платят за контроль над наркоманом, он придумал правдоподобную историю о том, как изворотливому пациенту удалось обвести его вокруг пальца. И плачевный результат – налицо.

Критическое состояние Мартинели вынуждает врача немедленно принять решение о госпитализации, а в больнице, естественно, не хотят афишировать поставленный диагноз. Ни один врач ни за что вам этого не скажет, особенно если он… но я, кажется, дал волю своему воображению, не так ли? – прервал Граф свой монолог и, приветливо улыбнувшись, взглянул на молчаливую спутницу. Та, не отрываясь, смотрела на него округлившимися от удивления глазами, и он продолжил: – Если все дело в этом, то, скорее всего, Мартинели повстречал Шмида не в Тиле, а привез с собой из Женевы или из Берна. Это уже установившаяся связь палача и жертвы, что и объясняет изоляцию Мартинели и его страх перед Шмидом. Ваша интуиция позволила вам почувствовать преступную сущность Шмида. Мы также нашли объяснение их внезапному бегству в Берн и уединенному образу жизни здесь. Можно понять и рассеянность Мартинели. В подобном состоянии он, естественно, забыл и свой томик Шекспира, и своего нового друга…

Прервав его, женщина убежденно произнесла:

– Если бы вы знали господина Мартинели, то никогда не посчитали бы его наркоманом.

– Хорошо, – согласился Граф. – Я же не говорил, что эта версия объясняет все. Кстати, как и предположение, что Мартинели страдал алкоголизмом.

– Он не алкоголик!

– По виду этого не определишь.

– Уверяю вас – у него не было дурных пристрастий!

– Вряд ли он принялся бы проявлять свои пристрастия в незнакомом месте.

– Само собой.

– Ну, так бутылки со спиртным могли быть у Шмида в машине. 3-го июля у Мартинели начинается горячка. Шмид отправляет письмо в Берн – ах, если бы вы сохранили тот конверт с образчиком его почерка! – а потом привозит его в город, пока тот еще может передвигаться. Начиная с 6-го июля Мартинели прикован к постели. Острая стадия алкоголизма – это очень серьезно. Врач, больница, никаих справок для посетителей – все то же самое, как и в случае наркомании.

– Неужели вы думаете, – возмутилась Лидия, – что алкоголик способен читать «Бурю»?

– А что тут удивительного? Она бы прямиком унесла столь своеобразного читателя из этого мира туда, где странные, неясные, гулкие звуки почти не слышны, а ужимки и гримасы – обычное дело.

– И все-таки он не алкоголик!

– Но может быть еще и шантаж, – продолжал Граф, словно говоря сам с собой. – И по каким-то причинам Мартинели вынужден держать шантажиста у себя в доме, да еще и платить ему. Но все так зыбко – мы слишком мало знаем о вашем знакомом и абсолютно ничего – о его финансовых делах.

– Не думаю, что господина Мартинели было чем шантажировать, – чуть ли не с отчаянием произнесла Лидия.

– Вспомните, он считает себя слабым, морально слабым, а такие люди – легкая добыча для шантажистов. Но меня вдруг осенило…

– Что на этот раз? – сухо поинтересовалась Лидия.

– Любопытно, стал бы Мартинели подчеркивать отрывки, отражавшие характер Шмида, если бы тот мог увидеть его пометки? Или Шмиду безразлично, что Мартинели считает его рожденным для виселицы?

– Вряд ли такой тип, как Шмид, когда-нибудь заглядывал в книгу, тем более Шекспира.

– Остается положиться на ваше слово, – согласился Граф, чувствуя себя словно выжатый лимон.

Разговор иссяк, Лидия отвернулась к окну. Граф, глядя на ее суровый профиль, подумал, как много, по-видимому, значила для нее дружба с этим пожилым, образованным, мягким человеком. И чтобы сберечь эту искру добра, женщина поступила совершенно несвойственно для себя: судя по всему, она никому не станет навязывать свое, а уж тем более – преследуя собственные цели. Зная Мартинели, она уверена, что подобный финал их знакомства возможен лишь в случае вмешательства чужой воли или смерти. И тогда – вопреки природной сдержанности и скромности – решает любой ценой выяснить, не применяли ли к нему насилие и вообще свободен ли он.

Можно предположить, что знакомство с Мартинели стало самым интересным событием в ее однообразной, лишенной красок жизни.

Делая остановки перед светофорами или для того, чтобы впустить или выпустить разморенных жарой пассажиров, трамвай скользнул вдоль Аары, свернул, затем пополз вверх. Лидия, наконец, повернулась к Графу.