Дело рук Сталина. Том 1

Одним словом, независимо от того, какое в действительности отношение имел к этим местам поэт Овидий, название его именем города оказалось своеобразным памятником этому великому римскому поэту, а уж город-то от этого особенно выиграл, обретя особенную романтическую к себе привлекательность, и даже, как мы видим, – особенную неприкосновенность во времена сталинизма, когда, казалось бы, вообще не оставалось ничего святого.

Предполагаю, что население Овидиополя долгое время не возрастало, а периодами, – с уходами из него на войну и утечкой в промышленные города, как – и моих родителей, – даже убывало; однако теперь, к началу нового века, оно возросло почти в три раза. Но продолжу моё описание.

Замечательна не только история этого города. Особенное также – и место, где он расположен. А Овидиополь расположен как раз на границе Молдавии: южнее Одессы почти на 40 километров, и от берега Чёрного моря – севернее километров на 10.

Место это – наредкость живописное. Попробуйте представить. И учтите при этом, что я удерживаю себя от особенно красочных и эмоциональных описаний, присущих художественной прозе, – в избранных мною документальных рамках.

С севера, как известно, в Чёрное море впадают великие реки: Дунай, Днестр, Днепр и Дон. Днестр в своём нижнем течении расширился до 9 километров, а в устьи опять сузился. Остался только узкий проход, который местные жители окрестили «гирлом», что в переводе с украинского означает «горло». В результате образовался большой водоём, подобный озеру, с проточной пресной водой, – Днестровский лиман.

В это вытянутое с севера на юг озеро с востока впадает, как сказано выше, маленькая, полувысохшая, речка Барабой. При впадении этой речушки в лиман за многие века образовалось живописное место, похожее на огромный амфитеатр, в котором – как бы «арена», – песчаное ровное место, – устье реки, а вокруг, благодаря воде, – зелень садов и полукругом – дома, точнее – хаты-«мазанки», с глиняными побелёнными стенами, из камня-ракушечника (конечно же, одноэтажные) и с тёмными крышами из соломы. (Я проводил из года в год летнее время среди этих хат-мазанок, а потом, при возвращении, бывал потрясён величием зданий города на Неве – Петербурга. Вот теперь и рассказываю об этом своеобразном месте).

Это – своеобразный оазис, за которым во все стороны (за рядами хат – по полукругу «амфитеатра») на десятки километров раскинулась степь с плодородной, но сухой землёй; регулярной поливкой её добиваются хороших урожаев.

На север от города, у берега, можно увидеть остатки давно заброшенной древней крепости: фундамент, обросший травой. Это место я хорошо помню с раннего детства, т. к. именно сюда меня брал с собой на охоту на уток мой отец, – большой любитель охоты.

На западном, возвышенном, берегу, за лиманом, виднеются дома и крепостная стена другого города, который во времена моего детства назывался Аккерманом и принадлежал другой, капиталистической, стране – Румынии. Потом это была Советская республика, ну, а теперь – страна Молдавия, отдельная не только от России, но и от Украины.

Думаю, стоит добавить, что повсюду берега лимана – высокие, метров 10–15, и крутые, как и, по большей части, – берега Чёрного моря. Исключение составляет только берег непосредственно у реки Барабой, в этом самом «амфитеатре».

Центр Овидиополя расположен на левобережье реки Барабой, – в южной части «амфитеатра». Здесь в лиман выступает метров на 100 широкая каменная пристань (очевидно, ранее она была деревянной). И от неё начинается и поднимается по радиусу вышеописанного амфитеатра, в сторону находящейся на самом верху железнодорожной станции, центральная улица (конечно же, и тут названная в честь революции – «25 лет Октября». Вероятно, теперь её название – другое.), на которой расположены церковь (ставшая в советское время домом культуры, но хоть уцелевшая!), школа, магазины, больница, административные здания…

1.3. Моё летнее время в Овидиополе

Сразу же там, где кончается песчаный, похожий на пляж, берег, и – с лёгким уступом, от пристани начинается довольно крутой подъём. Первый же дом по главной улице, за номером 1, – дом, о котором я ещё расскажу, т. к. в период, когда мы туда приезжали, в нём жила семья моего дяди. Вид этого дома сзади – на одном из приведённых снимков (См. фото 10.). Дом этот по странной иронии судьбы сохранился до времени написания этой книги и никем не был присвоен. Сейчас в нём уже из прежних хозяев никого не осталось, так что и дом мог не устоять. Место это, по понятным причинам, имеет особенно важное значение. Поэтому оно и претерпело изменения. На снимке со спутника, имеющемся в интернете, хорошо видны его детали. И уже видно, что со времени, которое я помню, ничего от прежнего не осталось.

Место, где в молодости жила моя мама со своей семьёй, – примерно на одну треть от правого края «амфитеатра», т. е. от центра города. А мой отец со своей семьёй жил тогда же на той же стороне, но несколько ближе к этому центру. Оба эти дома – также в моей памяти.

Отец был младшим из братьев и сестёр в своей многодетной семье, а моя мать – старшей среди своих нескольких братьев и сестёр.

Не трудно понять, что при таком небольшом количестве жителей в городе двум, немалого роста и привлекательной внешности, молодым людям почти одного возраста, какими были когда-то мои родители, встретиться и познакомиться, по-видимому, не составило большого труда, хотя они мне об этом никогда не рассказывали. А я их не спрашивал, довольствуясь только тем, что когда-либо слышал. Не исключаю, что многое другое я узнал в большей степени именно потому, что родители не придавали значения моему присутствию, ибо были уверены, что это меня никак не интересовало и что я до этого «не дорос». Можно даже представить себе, что если бы я стал задавать им вопросы, они поняли бы мой интерес и были бы более осторожны в своих дальнейших высказываниях, а в результате я бы меньше знал о жизни взрослых в то время, о чём здесь теперь рассказываю, что особенно ценно

Кстати отмечу: то, что все прохожие здороваются друг с другом, впервые мы увидели в Овидиополе, и были приятно поражены. Правда, в Овидиополе большинство жителей попросту знают друг друга. Такие приветствия неизменно вселяют в душу радостное чувство, – что все вокруг – братья и сёстры… Можно, правда, добавить, что хотя мы в Овидиополе никого не знали, однако же с нами здоровались так же все; нам тогда казалось, что о нашем приезде мгновенно всем сообщили… В России, надо полагать, так ходят только «звёзды» театра и кино. А если бы этот обычай переняли в России, – для сплочения народа, уверен, это пошло бы только на пользу; ведь наш народ в своей глубине – добрый, и ценит доброту и широту натуры в других. Уверен, что приезжавшие в большие города в России из сельской местности, эту особенность, – что никто никого не знает и не здороваются со встречными, – тоже отмечали как весьма характерное отличие большого города, наряду с большими домами.

И ещё – об овидиопольцах. Судя по всему, в это место со стороны Запада переселялись и многие другие, например, греки. По внешнему виду, да и как-то по поведению, образу жизни, родственники по линии отца чем-то отличаются от других, явно русских и украинцев. Не буду развивать эту тему и ограничусь лишь таким замечанием. Более конкретно могу сказать о моих родителях и их родственниках. Они точно не больно-то похожи на русских и украинцев. К тому же большинство из них не были колхозниками, не занимались сельским хозяйством. Часть из них занималась чем-нибудь вне, а некоторые из молодых, подались в другие города, но больше – в Одессу, кто работать, а кто и – учиться, как и мои родители и некоторые из наших родственников, и стали затем советской, российской, украинской, интеллигенцией.

Под конец разговора об Овидиополе отмечу, что к настоящему времени он намного разросся и улучшился во всех отношениях, чему ещё больше, чем раньше, способствует его географическое расположение, о котором я сказал, и отсюда – увеличение потоков людей и товаров через его пристань. Всё это отмечают при случае ныне живущие там наши родственники. Эта тенденция видна и по приведённым двум его описаниям из справочников разного времени. Но это так, к слову. Мы же далее – о довоенном, о нашей жизни, которая в основном проходила в Ленинграде, а вышеописанное пребывание в Овидиополе было только временно, в летние месяцы…

1.4. Ещё о моих родственниках и о населении страны вообще

Все родственники отца отличались и высоким ростом, и внешностью (в частности, характерной, не русской, формой носа), и серьёзным выражением лиц, и особенной белизной зубов.

О себе (Простите мне эту нескромность, но пишу, что было) могу признаться, что я, хотя и был на 9 сантиметров ниже моего отца, – а он был – 1 метр 89 сантиметров, – но если это был новый коллектив, например, новый класс в школе, т. е. когда никто ни с кем ещё не был знаком, и надо было выбрать старосту или комсорга, почти всегда выбирали меня. Сейчас, вспоминая прошлое, могу поделиться, что где бы я ни был, меня, учителя – в школе, преподаватели – в институте, и вышестоящие – по работе и общественной работе, выбирали для самых различных дел. Перечисление их здесь опущу. Для иллюстрации приведу лишь один пример. Стояла длиннейшая очередь. Подошёл к её началу и спросил, зачем она. Оказалось – за прекрасными импортными полуботинками. Спросил передних, есть ли мой размер. Стоявшие рядом женщины заулыбались, очевидно, оценив этот размер слишком большим, и пропустили меня без очереди. Подобных случаев было немало.

А расскажу я об отце.

Выделявшимся во всех отношениях из общей массы был мой отец. И помните, что у меня не было никакого смысла что-либо здесь приуменьшать или преувеличивать. Такова была именно правда, и именно она так характерна, что мне оставалось только её изложить повыразительнее. [И сразу замечу, что при массовых репрессиях он, при таких данных, уж никак не мог остаться на свободе, о чём – далее.]

Могу сказать, что природа наделяет людей разными качествами. И такие же, как он, были, есть и будут во всех коллективах, группах людей, объединившихся по какой-либо причине. [Отмечу, что век спустя более рослых стало существенно больше. А в странах, в которых смешаны многие национальности, люди высокого роста и очень тучные, женщины тоже, – далеко не редкость.]

Население того времени было закалено войнами, революцией, гражданской войной. Новая страна только формировалась. Повсюду массово были новые назначения. Выбирать на то или иное место приходилось новичков, у которых не было ни образования, ни опыта, ни каких-либо рекомендаций. И в наступившее мирное время такие, как мой отец, выделяясь в положительном смысле из общей массы, имели больше шансов занять ключевые посты, чем те, кто ничем не выделялись или имели те или иные заметные недостатки. Вот последним в дальнейшем и не оставалось ничего другого, как попросту физически убирать соперников. Так, сменив Ленина, действовал Сталин, и было это наруку и нижестоявшим, простым и малограмотным, по всей лестнице постов так называемого «демократического централизма». Вот и исключали, и сажали, и убивали. Начали в революцию – с капиталистов, кулаков, дворян, а затем, уже после революции, пошли по своим, да без разбора и без счёта, да ещё и не стремились это постепенно убавлять… И на всех уровнях.

Замечу, что бывали и случаи, когда важные посты занимали такие люди, которых действительно надо было заменить более достойными, в частности, в войну. Но это надо было делать разумно. А вместо этого часто сфабриковывали ложные обвинения, и невиновных людей лишали свободы. [Таким образом, если в коммунистической идеологии на первом месте была разница в положении людей по их богатству, то после революции реальной стала борьба за власть, и кровопролитие было больше именно в этой борьбе за власть.]

Внешне более видные и более способные были и более честными, надеялись на успех по справедливости. А менее заметные и имевшие недостатки были более хитрыми, изощрёнными, меньше считались со средствами для достижения своих каръеристских целей. [Так это есть в природе, ибо более слабому, чтобы выжить и подняться повыше, приходится больше стараться. С другой стороны, более слабому меньше завидуют, меньше противодействуют; так это и в современном обществе, при голосовании. ] Террор в стране был таким людям на руку. В результате именно объективно более достойные от природы в условиях террора и оказались в своей массе репрессированными. [И ещё подчеркну, что я не склонен здесь чем-то хвастать. Но я привожу и положительное, как было. А если мой отец, например, чем-то выделялся, то можно даже наоборот, предположить, что будь он менее представительным, мог и не подвергнуться тем репрессиям, а значит, и писать мне было бы не о чём.]

Получилось, что при объявленных благородных целях обстановка на самом деле была самой что ни есть несправедливой. И это очень наглядно видно на примере судьбы моей семьи и наших близких. Надеюсь, вы в этом убедитесь.

А написал я об этом именно здесь, вначале, потому, что и к слову пришлось, и чтобы вы именно с таких позиций сразу рассматривали и мои повести, и весь следующий за ними обширный материал, для того и собранный, чтобы правда стала очевидной.

2. Довоенная судьба моего отца, характерная для того времени

2.1. Почему мой отец не написал мемуары

Теперь я расскажу вам то, чего толком не знал и не понимал в пору моего раннего детства, – что пережили мои родители до войны, всячески стараясь при том, чтобы моё детство я ощущал как совершенно безоблачное, счастливое.

Сопоставляя прошлое моего отца и моё, отмечу, что во время I Мировой войны 1914–18 гг. моему отцу было, соответственно, 14–18 лет, тогда как мне в период II Мировой войны, в 1941–45 гг., было от 12 до 17 лет, т. е. примерно тот же возраст. Поэтому нам с вами не трудно представить, какие у него могли бы быть воспоминания и как было бы интересно соединить их с моими. Но когда однажды, долгие годы спустя после описанного здесь периода времени, я спросил у мамы, почему папа не напишет воспоминания о своей содержательной жизни, она ответила, что «ему мешают слёзы»(!). Поэтому кое-что о его довоенной судьбе, одновременно характерной и уникальной, я решил теперь рассказать здесь. И оговорю, что под «довоенным» здесь и дальше я буду понимать время от начала XX века до Отечественной войны 1941–45 гг.

Чтение глав, связанных с судьбой моего отца, считаю наиболее трудным, но поучительным для тех, кто хочет глубже понимать происходившее вокруг тогда и происходящее теперь.

Хотя мой отец и не писал мемуары, но задумываться о своём непростом прошлом, и даже описывать его достаточно подробно ему всё-таки приходилось, когда по разным причинам он должен был представлять свою автобиографию. [А надо сказать, что в советское время, при любом случае изменения каких-либо условий жизни, приходилось заполнять подробные анкеты, в которых содержались вопросы, не только о наиональности, образовании, партийности и т. п. самого заполняющего анкету, но и о ближайших его родственниках, их национальности, партийности, судимостях, нахождении за границей и т. п. ] И надо отметить, что, будучи юристом, он всегда и всё писал исчерпывающе подробно (полагаю, такое же качество вы заметили и в моих записках, и теперь понимаете, откуда это у меня. ] И нам с вами повезло, что написанная им и сохранившаяся автобиография, бывшая не самоцелью, а рассказом о себе в заявлении с личной просьбой в вышестоящую инстанцию, тоже была исчерпывающей. Ну, и конечно же, далеко не меньшее везение, – что у меня всё это сохранилось! (См. фото 14, первой страницы рукописи.)

Мне было интересно, годы спустя, по документам, непосредственно соприкоснуться с делами того времени. Уверен, что и читателю, до сего времени знакомому с тем периодом по рассказам, кинофильмам, это будет интересно тоже.

Чтобы вам было проще, и с большей пользой, прочесть этот рассказ, остановлюсь на некоторых его особенностях, относящихся, кстати, и к другому рассказу, – в следующей повести.

Когда я подрос и умел писать, отец не раз давал мне переписывать личные бумаги, ссылаясь на мой более разборчивый почерк, а возможно, – чтобы оставить себе копию, но не тратить время на нетворческий труд переписывания. Написанное мною, «более красивым и разборчивым почерком», он отсылал по назначению, а написанное его рукой, что особенно ценно сейчас (поскольку является его несомненным подлинником), оставлял для себя как копию. [Согласитесь, что это неповторимо!] Именно ещё и поэтому мне были знакомы шаг за шагом все этапы его жизни, и до сих пор сохранились именно экземпляры, написанные его рукой, и поэтому особенно достоверные… Переписывая, я, разумеется, не задавал ему никаких вопросов, и, очевидно, он считал, что и не вникал в написанное, что меня это не могло интересовать. Но взрослые, подчас, недооценивают уровень интересов и понимания своих детей. На самом же деле, находясь постоянно среди взрослых, я потому и не скучал, сидя молча часами, что, с видимым внешним безразличием, на самом деле, как губка, всё происходившее впитывал, молча анализировал, составлял своё суждение. В результате этого я многое знал и понимал. Поэтому, несмотря на то, что в описываемое время я ещё не был взрослым, но всё хорошо себе представляю, а многое о том времени, в силу тогдашней меньшей занятости, чем взрослые, занятые работой, детской пронырливости и памяти, знаю теперь лучше многих других. [И это тоже следует считать неповторимым!]

А позже мне самому приходилось заполнять анкеты и писать заявления, полагалось откровенно и подробно отвечать на непростые биографические вопросы о родителях, и, как вы поймете, приходилось советоваться с ними, что написать об отце. Эти моменты, – причём родители обсуждали при мне некоторые детали, чтобы лучше сформулировать ответы на поставленные в моих анкетах вопросы, – тоже давали мне немало информации о непростых жизненных ситуациях, которые пришлось пережить многим людям при сталинизме, в которые попали миллионы.

И вот теперь, чем вам что-то здесь рассказывать об отце, я и решил попросту воспользоваться такой копией и привести здесь выдержку из его жизнеописания, которую для краткости не снабдил комментариями, например, не дал расшифровку сокращений, в надежде, что не все детали важны, а суть вам будет ясна и так. И в самом деле, значение многих аббревиатур, которыми пересыпан его биографический рассказ, для человека, читающего о судьбе автора этого письма, совершенно не важно. С другой стороны, наличие этих сочетаний, заглавных букв, уже само по себе служит неоспоримым доказательством правдивости документа. Ведь при желании всё это можно полностью раскрыть, пользуясь справочным материалом, да и попросту – в интернете. Именно поэтому я и оставил всё так, как было написано, уверенный, что будет всё так по́нято, как надо.

Считаю, что этот рассказ моего отца – очень достоверная и содержательная характеристика того времени и всех участников тогдашней жизни. То, что, благодаря описанному уникальному стечению обстоятельств, мы с вами имеем такие свидетельства об интересующем нас времени, сохранившиеся в семейном архиве, это невероятная, неоценимая, удача! Уверен, мой пересказ выглядел бы менее достоверно и убедительно. А оставленные мною в письме отца без купюр детали юридических процедур и характерные упоминания различных партийных инстанций показывают, как большевики преуспели, – в создании чиновничьей бюрократии, пирамиды взаимного подчинения, названной ими «демократическим централизмом», на вершине которой был «вождь народов», – в одурманивании людей, чтобы беспардонно «гнуть линию партии», подводить благовидную базу под самые неблаговидные, преступные, даже самые кровавые, дела (Страшно даже подумать! Потому и не верили, что кровавая реальность отделялась пропастью от тех благовидных целей, которые были провозглашены революцией!). [И выглядит очень заманчивым оставить без разоблачения исторические события того времени. Но мы уже понимаем, что прошлое должно быть раскрыто максимально полно и правдиво! Уверен, что выигрыш от этого будет существенно больше, важнее для страны, чем убытки]. [Добавляю позже. Какое противоречие кроется в том, что ради достижения идеи коммунизма в конце длинного пути понадобилось и отобрать у людей их, заработанную трудом, собственность, а во многих, и очень многих, случаях, без всяких на то законных оснований, и подчас под невероятными предлогами. даже лишить их и жизни! – Авт. ] [Народные массы верили своим вождям. Сами нищие в течение всей жизни, оценивая это несправедливым, они и рассуждали, что «делается доброе дело»! Но делать добро насильственным путём, да ещё и массово уничтожать наиболее благополучных – и есть самая большая несправедливость. Поэтому у многих есть все основания это осуждать.]

Такое подробное предисловие и к этому письму я счёл необходимым сделать, чтобы особо подчеркнуть его значение и подготовить читателя к вдумчивому чтению, чтобы он ничего не упустил.

Итак, вот этот рассказ. Он говорит обо многом, в частности, о духе того времени, идеологических хитросплетениях и заблуждениях в оценках людей и о мотивах их поступков. Читайте и анализируйте. И вы, надеюсь, поймёте, каким непростым было то время. Привожу его с некоторыми сокращениями, на которые указывают многоточия в тексте, но, в то же время, – со многими деталями, которые, может быть не всем, но многим, могут быть интересны, которые я не комментировал, считая это и так понятным, но не изъял, с учётом их характерности, поскольку они очень специфичны, отражают тогдашнюю жизнь, и уж точно видно, что не выдуманы. И как я уже говорил, человек с большим жизненным опытом и с хорошим воображением в каждом лаконичном эпизоде может представить себе много сопутствующих деталей. Такое послание, полагаю, повторяю, в руках мастера с легкостью можно было бы превратить в интересный роман или – в киносериал. Ведь это – целая жизнь в то время! И сколько мест работы, сколько самых разных видов трудовой деятельности, в совершенно разных условиях и на самых разных уровнях! И какая сложная и запутанная сеть партийных подразделений, фактически превратившая нормальных тружеников во взаимозависимых «винтиков» нездоровой карьеристской машины!

[И удивительно, что бывшие революционеры быстро превратились в чиновников, бырократов, коррупционеров, карьеристов, даже – в кровавых преступников. И уверен, что читатель поймёт, почему автор этих повестей не пошёл по стопам отца, – не вступил в партию, именно, в основном потому, что по его примеру он понял, насколько при этом он потерял бы личную независимость.]

[И ещё обращаю внимание, что мой отец прожил несколько очень насыщенных жизней: начало жизни в сельской местности, молодость на флоте, учёбу в училище и в Университете, работу во многих местах, как в Ленинграде, так и в сельской местности, блокаду, лагерь строгого режима, ещё затем – долгую трудовую деятельность, одновременно с которой, ещё четверть века, даже и участие в хоре. – Авт.]

Ну, а теперь, уже зная сопутствующие условия, почитайте обещанное сами.

2.2. Как и почему отца исключили из партии

Перед нами – история жизни моего отца, по невероятному стечению обстоятельств, о котором сказано в предисловии, рассказанная им самим, написанная его рукой и сохранившаяся для нас [Из этого рассказа очень хорошо видно, что самая активная часть населения наибольшую часть своего времени и усилий расходовала не на производственную деятельность, а на партийную работу, и вся жизнь членов партии была ею пронизана выше всякой меры, и это не пошло наубыль, а наоборот, переросло в репрессии!]:

«Родился я в 1899 году, в батрацкой семье города Овидиополь Одесской области. Отец мой большую часть своей жизни работал по найму, а мать хозяйничала дома, имея семью в 8 человек.

Отец, мать, два брата и три сестры все были безграмотны. Я же до революции всего одну зиму учился в церковно-приходской школе. Начиная с семилетнего возраста, я за одежду и „харчи“ пас коров и учился в портновской мастерской, а затем работал по найму: на рыболовном заводе, на железной дороге, в ремонтных мастерских „Российского общества пароходства и торговли“, плавал матросским учеником на транспорте „Веста“ того же общества и со дня Великой Октябрьской Социалистической революции по май 1925 года служил в Военно-морских флотах Чёрного, Азовского и Балтийского морей в должностях матроса, старшего марсового, боцмана, комиссара корабля и слушателя Военно-морского политучилища им. Рошаля… [См. фото 5.] Был контужен. В мае 1925 года демобилизован по болезни и исключён с военного учёта. После демобилизации из флота остался жить и работать в Ленинграде.

В Ленинграде работал: на фабрике им. В. Слуцкой рабочим, в больнице им. В. Слуцкой отсекром [ответственным секретарём партийной организации фабрики и больницы. Обратите внимание, что и работал, иногда в нескольких местах, и учился, и вёл большую общественную работу! И семья, малолетний сын! И парадоксально, что многие годы спустя именно его сын, ныне – автор этих строк, именно туда пришёл после института предлагать свои услуги, и ему предложили работу – начальником цеха. – Авт. ] парторганизации, на заводе „Электроаппарат“ отсекром парторганизации, на фабрике Металлических изделий агитпропом парторганизации.