За золотым призраком

Вальтера кое-как выходили и подняли на ноги, но всякий раз при одном только упоминании о берлинском метро…

После раздела Германии и Берлина, их дом оказался в Западном секторе, и Отто, под чужой фамилией вернувшись в Берлин, сдал дом в долгосрочную аренду с переводом платы на свой счет в Виндхуке, забрал детей с собой. Перед отъездом побывали на могиле Марты, оставили денег кладбищенскому служителю, чтобы в день ее памяти не забывал положить на могилу белых роз, любимых ее цветов, и, как думалось, навсегда оставили родину. Но не выдерживал Отто и регулярно через каждые три года посещал Берлин, в пятидесятом году поставил красивый мраморный памятник с маленьким, из бронзы бюстом… И снова тоскует сердце, тянет побывать около Марты, вспомнить безоблачные радостные годы молодости, посетовать на уходящие в тоскливом одиночестве дни, когда сама жизнь пошла уже под необратимый уклон… И сколько осталось у него этих дней, встретит ли он еще такое же, нет, не такое, такого быть уже не может, но просто житейское счастье без нее, без любимой Марты…

– Обязательно поедем к маме. Только без Вальтера, – неожиданно поддакнул рядом Карл.

Отто вздрогнул – оказывается, он размышлял вслух, сам того не замечая. Провел ладонью по лицу, посмотрел в скверик около дома, согласился с предложением старшего сына.

– Да-да, без Вальтера. Вижу, ему надо успокоиться, да и вообще он кабинетный работник… Ну что же, пусть идет в науку. Стране потребуются свои новые доктора, адвокаты, юристы…

– Новые изобретатели Рауффы[5], – криво усмехнулся Карл и сам себе же пояснил эту кощунственную, казалось бы, мысль: – Похоже, нам и в этой стране без них не обойтись. В Юго-Западной Африке уже сейчас на одного белого приходится восемь чернокожих из племен банту, бушменов и готтентотов.

– Надеюсь, в скором времени мы избавимся от опеки англосаксов. На этой земле будут жить только немцы! Долой черномазых и желтолицых, им место только за колючей проволокой в резервациях! Великой Германии нужны богатые колонии, и мы завоюем их. Алмазы, ванадий, цинк, свинец, серебро и все остальное, что сейчас гребут себе англичане и наглеющие день ото дня американцы, пойдет в казну Германии! – Отто возмущенно хлопнул себя по щеке. – С ума сойти можно от злости – за один только год Лондон вывозит алмазов на два десятка миллионов фунтов стерлингов! Да на эти средства здесь можно содержать такую армию, что нигеры из-под земли носа высунуть не посмеют, не то чтобы за оружие браться и стрелять из-за угла. Южно- Африканский Союз в лучшем случае может быть нашим партнером в войнах с нигерами. Ничего-о, – и он невесть кому погрозил кулаком, – мы еще вам не один Дюнкерк, не одни Арденны устроим. Или то и другое вместе! Но для этого нужно золото, Карл, много золота! Все боссы партии сейчас озабочены добыванием денег. Будут деньги, будут новые солдаты, будет оружие и будут над этой землей развиваться знамена нового великого рейха! А ведь здесь лежат кости наших предков – первых колонистов! – От высоких слов Отто неожиданно даже для Карла перешел на личные заботы и помыслы: – А теперь мне, и весьма срочно, нужны наличные деньги. Не один и не два миллиона! Нужны для реконструкции завода, для новых рудников и для большой карьеры. В политической борьбе, Карл, как в яме с тигром – кто с кого первым спустит шкуру! – Неожиданно Отто, стукнув правым кулаком в левую ладонь, откинул красивую голову, раскатисто и беззаботно рассмеялся, впервые с раннего утра, когда сам в образе тигра примчался в Виндхук с завода в Цамебе. Карл вскинул на отца вытаращенные глаза – с чего бы это веселье?

– Та-ак, – задумчиво протянул Карл и поскреб подбородок. – Я понял тебя – мы отправляемся на добычу золота или алмазов… Тогда почему в Порт-Элизабет, а не на поиски копий царя Соломона? Не на пустом же месте родились легенды об этих несметных кладовых драгоценного камня?! Вон сколько шахт понарыли во владениях не менее знаменитой царицы Савской! Или тебе известно место потайное, где лежит… – и не договорил, умолк, увидев, как насторожился отец, словно прислушиваясь к чему-то недоброму.

Отто действительно вдруг резко обернулся, словно бы кожей затылка почувствовал на себе враждебный подстерегающий взгляд – так бывалый солдат чувствует, когда его берет на мушку вражеский снайпер! Через открытое окно увидел все тех же садовника и дворника. Офенман возился у квадратной клумбы, а Вилли Тюрмахер волочил за собой эмалированное ведро, неспешно направляясь с ним в сторону контейнера для мусора за оградой садика.

– Про сокровища, Карл, никому ни слова, даже Вальтеру. Пусть все думают, что у нас обычная прогулка… Хочу надеяться, что хорошее морское путешествие в дамском обществе будет ему на пользу, укрепит нервы, отвлечет от мыслей об этой смазливой индуске.

– Если так, пойду собираться. Надо, чтобы Эльза приготовила пару приличных дорожных костюмов. – И Карл, все еще о чем-то раздумывая про себя – губы у него медленно шевелились, пока он покидал кабинет – неторопливо вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Отто Дункель еще раз посмотрел в сторону сада – Офенман уселся на маленьком стульчике около каменного сарая для инструментов, курил сигарету, его напарник Тюрмажер копошился у забора, веником собирая на широкий совок с длинной ручкой всякий мусор вокруг контейнера.

– Странно, отчего же у меня было такое явственное ощущение опасности, будто пистолет приставили к затылку и курок, взведенный, уже щелкнул у самого уха? Странно, чертовски неприятно, – пробормотал Отто и, несмотря на жару, поспешно закрыл окно в сад.

2

Управляющий заводом Эрих Хейцман, пятидесятилетий, несколько грузноватый телом, толковый специалист был приглашен Отто Дункелем вместе с семьей из полуразрушенного послевоенного рурского городка, где найти приличную работу было не так-то просто. Из уважения к хозяину, Хейцман снял с облысевшей головы шляпу и внимательно слушал последние наставления отъезжающего сенатора, обещая давать регулярные сведения по адресу, который указан ему в пакете. Пакет надо вскрыть через две недели и в присутствии второго доверенного лица на заводе – начальнике охраны Гюнтера Цандера[6], который своим внешним видом никак не оправдывал своей фамилии. Наоборот, толстой шеей, крупной головой, короткими ногами и мощной выпуклой грудью он больше всего напоминал свирепого пса: иначе как Бульдог его за глаза рабочие и не называли.

Отто Дункель знал Цандера давно, еще по довоенной службе. Гюнтера назначили командиром артиллерии на его подводную лодку где-то в середине тридцать восьмого года, и с того дня им пришлось не один раз побывать во всевозможных военных переплетах… После выполнения последнего приказа – доставить группу людей к аргентинскому побережью и затопить подводную лодку на приличной глубине, чтобы победители не смогли поднять ее и поставить в строй, Гюнтер Цандер, растерянный, без гроша в кармане, напомнил фрегаттен-капитану несчастного Робинзона в его первые минуты пребывания на необитаемом острове – такая же растерянность и беспомощность в глазах и в движениях сильных прежде, а теперь никому не нужных рук. Как за спасательный пояс в штормовом океане, он ухватился за рукав офицерского реглана Отто Дункеля, с отчаянием в голосе, кривя обветренными губами, начал умолять:

– Я умею только стрелять, фрегаттен-капитан! Вам такие преданные люди будут нужны в Африке! Возьмите, буду верно служить, готов выполнять любые поручения, только не бросайте меня на погибель среди этих мокрых диких скал! Те, которых мы высадили, уже ушли далеко, да я им и не нужен, я им чужой, а с вами мы пробороздили чуть ли не больше самого капитана Немо!

Отто взял его в Виндхук и действительно не пожалел. Цандер вызвал из Франкфурта-на-Майне свою многочисленную и бедствовавшую семью: до войны родители Цандера содержали небольшую хлебобулочную пекарню, но американские самолеты разбомбили ее в сорок четвертом году, восстановить ее средств не было, и семья разорилась… При содействии хозяина Цандер построил себе приличный дом в Цамебе близ завода и взял на себя нелегкую обязанность следить за режимом и жестким порядком во владениях фрегаттен-капитана…

С заходом солнца довольно быстро сгустились сумерки, ярче высветились перронные огни. Заглушая людской гомон, властно звякнул колокол, извещая, что до отхода поезда Виндхук-Порт-Элизабет осталось десять минут.

– Ну, господа, до встречи! – Отто пожал руки Хейцману и Цандеру. – Надеюсь, все будет в порядке! – добавил он с ударением на слове «всё».

– Будьте спокойны, фрегаттен-капитан! Старый Гюнтер не пошлет снаряд мимо цели! – И он заговорщически подмигнул Карлу и Вальтеру, которые терпеливо стояли чуть в стороне, за спиной родителя около своей машины. Улыбаясь, Гюнтер в поклоне дернул крупной головой и обнажил крепкие «бульдожьи» зубы.

– Хвастай! – засмеялся Отто и напомнил давнее: – Забыл английский противолодочный корабль из конвоя на траверзе острова Мейнленда, что в группе Шотландских островов? Наше счастье, что успели поставить дымовую завесу и благополучно увернуться от тарана!

Цандер крякнул, через распахнутый ворот рубахи поскреб грудь, красную, словно ошпаренную кипятком.

– Будь он проклят! Из-за него у меня первая морщина поперек лба прорезалась! Видит бог, фрегаттен-капитан, словно колдовского тумана в глаза напустил тот англосакс! Бьем-бьем из пушки, а ему хоть бы что! Как заколдованный в самом деле – прет на субмарину…

– Смотри, Гюнтер, чтобы в мое отсутствие тебе здесь снова чародейского тумана не подпустили под нос… – И повернулся к машине. – Фриц, Али, доставайте чемоданы. Скоро поезд тронется… не бежать же нам потом за ним до Индийского океана по шпалам да с вещами! – Отто шутил, а глаза не хуже перископа цепко осматривали суетливую публику вокзала, словно ждал и все никак не мог увидеть кого-то еще.

Шофер молча открыл багажник черного автомобиля, вынул объемистые дорожные чемоданы. Карл и Вальтер взяли по одному, остальные захватили Фриц и Али и прошли в вагон, где Отто закупил два соседних купе. Открыв дверь и пропустив сыновей, Отто неожиданно распорядился:

– Фриц, поезжай домой и передай тетушке Ранджане, что Али будет сопровождать нас во время поездки. Пусть сама хлопочет на кухне, помогает Эльзе доглядывать за детьми. За Али беспокоиться не надо – приедет домой не с пустыми карманами.

В глазах Али мелькнула тень испуга, потом она сменилась выражением недоумения. Отто недовольно дрогнул бровью, и Али быстро взял себя в руки, сложил ладони на груди, поклонился с лицом, будто оно у него стало деревянным, как у вырезанного из бревна истукана.

– Как будет угодно, господин мой…

– Я тоже так думаю, Али, так будет нам всем удобнее, – словно не распознав смысла произнесенных индусом слов, подтвердил Отто.

Фриц молча щелкнул каблуками и посторонился, пропуская в конец вагона приятной наружности даму и сухощавого господина с небольшим чемоданом, зато следом за ними носильщик едва держал в руках разбухший, как весенняя почка, коричневый чемоданище.

– Иди, иди, Фриц, тебя в машине ждут господа. Отвези их домой, – поторопил Отто шофера, и когда тот боком вышел из коридора вагона, выглянул в окно купе – «мерседес», газанув от души и взвизгнув покрышками, быстро набрал скорость и умчался в город, увозя от тронувшегося поезда Хейцмана и Цандера. Повернулся к Али, который смиренным и безмолвным теплым столбиком стоял у раскрытой двери купе, скрестив руки на груди в ожидании распоряжений.

– Твое место в соседнем купе. – И пояснил причину неожиданного решения: – Я не хочу доверять случайным людям готовить нам пищу во время путешествия. Я договорюсь с шеф-поваром вагона-ресторана, тебя временно возьмут в штат, так что за дорогу подзаработаешь денег. Вещи твои в сером чемодане, все, что надо в пути. Конечно, это не так просторно, как дома, дорога есть дорога и приходится терпеть известные неудобства. Когда потребуешься, я чем-нибудь стукну в стенку, а с утра – в вагон-ресторан, приготовишь нам обычный завтрак – нежирную ветчину с яйцами, кофе и легкое вино, полусладкое.

Али покорно поднял «свой» чемодан, поклонился еще раз хозяину и вышел из купе Дункелей в свое. Здесь было свободно, потому как ехал он один. Когда разбирал чемодан, вытаскивая из него рубашки, запасной костюм, дорожные принадлежности туалета, с досадой проворчал на своем родном языке проклятия в адрес хозяина, и тут же боязливо оглянулся – почудилось, что дверь малость приоткрылась и кто-то глянул в спину недобрыми глазами затаившейся кобры… Но дверь качнулась от того, что вагон шел на стрелках, и Али поспешно захлопнул ее на замок, сдержанно вздохнул.

«Неужели этот хитрый немец через своих ищеек что-то разнюхал о моих предостережениях в эти минувшие перед отъездом дни? – подумал Али, осторожно опускаясь на обшитую кожей лавку купе. – Если так, то худо будет не только Амрите, но и Ранджане с сыном Усманом». – От этих невеселых мыслей потянуло мышцы спины, он откинулся и приник ухом к перегородке, стараясь уловить недоброе для себя слово…

Но в соседнем купе разговор шел о другом. Видя сосредоточенное, замкнутое лицо младшего сына, Отто, делая над собой немалые усилия, всячески пытался отвлечь его от мыслей об оставленной девушке.

С Амритой Вальтер в день отъезда прощался открыто, без всякого стеснения. Словно законную жену он поцеловал ее на крыльце дома, никого не стесняясь, хотя рядом стояли отец, Карл, Эльза с детьми, родители Амриты и друзья Дункелей. И от машины, последний раз обернувшись, громко крикнул:

– Как вернемся – сразу же обвенчаемся! Жди меня, Амрита!

Фрегаттен-капитана не зря считали Железным Дункелем за его стальные нервы и дьявольскую выдержку в любой ситуации под водой, но в ту минуту стоило огромного напряжения воли сдержаться и не обругать сына публично законченным болваном, а в ненавистную красавицу разрядить из пистолета пол-обоймы! «Клянусь священными водами Стикса! Рано ты, милый сыночек, распустил павлиные перышки, ох как рано! Я тебе этого вызова так не спущу! – стиснув зубы до ломоты в челюстях, решил про себя Отто. – Посмотрим, на ком ты обвенчаешься, когда мы возвратимся домой!»

Достав из чемодана походный набор посуды, бутылку, Отто сноровисто выбил ладонью пробку, разлил по небольшим прозрачным фужерам легкое шипучее вино, взял себе и подал сыновьям, которые сидела напротив отца за небольшим откидным столиком. Поглядывая на пузырики, Отто негромко произнес тост:

– Ну, родные мои, за счастливый успех нашего рискованного предприятия… Выпьем за то, чтобы там, где мы будем добывать свое счастье, над нашими головами стоял полный штиль! – Видно было, что в этот момент фрегаттен-капитан мыслями парил далеко от грохочущего колесами отлично сервированного вагона.

Вальтер даже рот приоткрыл и удивленно покосился на отца. «Что-то неординарное задумал на этот раз наш неугомонный родитель! Не удивлюсь, – пришла в голову странная догадка, – если он где-нибудь в дикой бухточке, как капитан Немо, припрятал свою субмарину, а теперь вознамерился для какой-то цели воспользоваться ею… Из таких отчаянных людей и сколачивались флибустьерские команды, поднимавшие на мачтах черные флаги с костями». – Но вслух сказал другое, а не эту пришедшую мысль о пиратах, решив не дразнить отца с первых же шагов поездки:

– Пока что у нас с Карлом в головах такой туманище, что не трудно и на скалу налететь, а не только на подводный риф! Хотел бы я знать, есть ли у нашего достойного капитана Флинта верная карта с пометкой, где зарыты сказочные сокровища?

С лица Отто мгновенно слетела печать задумчивости, он весело засмеялся, из-под бровей вскинул на Вальтера улыбчивые и в то же время в глубине зрачков настороженные голубые глаза. «Черт возьми, как близок он от истины! – поразился Отто словам сына. – Не может того быть, чтобы он что-то об этом прознал заранее! Даже Карл ничего не знает о сокровищах!» – Он почмокал влажными от вина губами, опустил взгляд в фужер, потом залпом допил вино.

– Карл, а у нашего Вальтера, похоже, проклюнулся некоторый интерес к сокровищам Флинта! К чему бы это? А-а, молодой бизнесмен, мечтает о собственном счете в банке? И для этого готов, наверно, положить пятнадцать человек на сундук мертвеца, не так ли? Шучу, не хмурься, Вальтер, нам не придется проливать кровь, чтобы добыть эти заповедные сказочные богатства легендарного пирата. – Отто засмеялся снова, подмигнул старшему сыну, а тот с не меньшим любопытством ждал, не раскроет ли отец истинную цель задуманной поездки через всю Африку, к Индийскому океану. – Да-а, мои милые, кабы нам в Порт-Элизабете пересесть на мою субмарину да свистнуть бывшим некогда там матросам: «По местам стоять! С якоря и швартовых сниматься!..» При нынешней водолазной технике можно было бы хорошенько пошарить по морскому дну, покопаться в этом хламом всяким заваленном огороде морского владыки Посейдона! А ведь там чего только нет…

Отто вторично наполнил фужеры, вздохнул, с печальной ноткой в голосе признался:

– Хороша была «лошадка», послушная и быстрая. Немало мы с ней пережили всяких приключений, тревожных и удачливых… Помню, курсировали мы в северной Атлантике, восточнее Фарерских островов, – неожиданно начал вспоминать Отто один из самых, можно сказать, удачливых эпизодов боевой биографии – раньше он никогда при Вальтере себе такого не позволял, помня о его надорванной психике. – И вдруг получаем шифровку – выйти в такой-то квадрат у берегов Северной Норвегии и вместе с другими крейсерскими подводными лодками атаковать конвой союзников…

Карл маленькими глотками отпивал приятное полусухое вино и слушал с любопытством, тем более что отец не так уж часто вдавался в подробности военных действий его субмарины, а только по настроению. Вальтер же едва поднес фужер к губам, как тут же поставил его на вздрагивающий от колесного перестука столик.

– Вышли мы на траверз конвоя, с глубины в пятнадцать метров «вслепую», то есть без помощи гидроакустической станции, дали залп из всех четверых носовых аппаратов, и тут же я скомандовал: «Всплыть под перископ! Перезарядить носовые аппараты!» Впереди по курсу так громыхнуло, что не было сомнений – кому-то на этот раз крепко не повезло! Поднимаю перископ, – и Отто, словно пантомим в цирке, изобразил, как он поднимает обе руки к перископу, приникает глазами к окулярам и, вращая перископ, осматривает зыбкий горизонт. – Вот так удача! Танкер – водоизмещением не менее как на десять – двенадцать тысяч тонн задрал нос и кормой уходит под воду! В конвое неразбериха, кто глушит рыбу глубинными бомбами, кто крутит пушки, а один новенький эсминец, выкрашенный, как детская игрушка с полочки, так и просится под торпедный залп. Вот тут я и не упустил верного шанса…

– Доктору Ричарду Джефферсону интересно было бы в с е это послушать, – вдруг вроде бы серьезно уронил Вальтер. И Отто умолк, лицо скривилось, как будто в сердце предостерегающе ткнулась острая заноза. Он отлично знал, чье имя упомянул сын. Ричард Джефферсон – влиятельное лицо в Виндхуке, так же сенатор в парламенте Южно-Африканского Союза[7]. Во Второй мировой войне у него пропал сын – капитан эсминца, и пропал именно при сопровождении одного из конвоев в русский порт Мурманск… При нечаянных встречах оба сенатора делали вид, что не знакомы вовсе, но оба с одинаковым желанием всадили бы по доброму десятку пуль один в другого. У этого Джефферсона, одного из лидеров Конгресса демократов Южно-Африканского Союза, на руках был приличный пакет акций фирмы «Консолидейтед майнз, оф Саут-Вест Африка К», которая входит в мировую алмазную монополию «Де Беерс консолидейтед майнз К».

«Да-а, такого гуся голыми руками не ухватить, – мысленно ругнулся Отто. – Его можно только из снайперской винтовки приласкать где-нибудь на дороге в горах… Пристрелить его не трудно, да проку будет один пшик. Либералы всех мастей снова завопят о нацистском разгуле, в этой их вонючей словесной пыли задохнуться можно будет! Майн готт[8], когда же ты избавишь нас от их проклятой опеки?» – Отто поставил на столик недопитый фужер и молча отвернулся лицом к окну, едва сдержался, чтобы с презрением не бросить Вальтеру в лицо: «Не думал, что англосакская змея пожрала мозги у моего младшего сына!»

Карл, а он сидел на боковой полке, легонько толкнул брата в бок, но тот сделал вид, что не понял предостережений, хотел еще что-то добавить к реплике, но Отто процедил сквозь зубы негромко, но с ядовито-горестной досадой в голосе:

– Ну что же, Вальтер, каждый волен выбирать свой путь…

А этому плюгашу-очкарику Джефферсону можешь при случае передать, что – клянусь священными водами Стикса! – придет еще такой час, когда он на коленях будет стоять перед дверями моего кабинета! И я, а не он, буду снова решать, что и как делать на нашей земле! Недолог час этих плодожорок, скоро передохнут все!

– Ненавижу войну, ненавижу кровь, неважно кем и из каких побуждений она проливается! – Вальтер выдавил это сквозь зубы, с усилием отгоняя от себя наплывающее кошмарное видение – тусклые лампочки под серым каменным сводом, отчаянные крики, проклятия… Вальтеру почудилось, что те давно слышанные крики становятся какими-то ритмичными, в унисон с колесным перестуком, его снова начинает бить мелкий нервный приступ.

– Мне плохо, отец! Прошу тебя… никогда больше при мне… – Он встал, качнувшись, торопливо рванул ручку двери влево.

В открытое окно из темной ночи в длинный и пустой коридор купейного вагона влетал освежающий ветер и ласково, словно невесомые пальчики Амриты, касался прядей на влажном лбу и на висках.

– Майн готт, – прошептал Вальтер, с трудом удерживаясь обеими руками за никелированный поручень вдоль стены вагона. – Неужели мне суждено вот так всю жизнь мучиться рядом с родным отцом? Как убедить его окончательно распрощаться с кровавым прошлым и начать наконец-то жить в новом мире и с новыми мыслями? Не о войне и мести надо думать теперь, а о счастье детей, внуков, о счастливой собственной старости?…

За спиной хлопнула дверь купе, из него вышел Карл, встал рядом, закурил, пуская дым так, чтобы он не попадал в лицо брата. Обняв Вальтера левой рукой, он попросил:

– Не надо так бить отца под дых, братишка… Ведь он уже не молод. Сам видишь, как у него стали сдавать нервы. Теперь его редко называют Железным Дункелем, как звали еще каких-то два-три года назад. Если он что и делает не так, как нам, молодым, хотелось бы, так это ради нас с тобой. Они свою жизнь, можно сказать, завершают, а мы только начинаем. У них своя мораль и свои понятия о ценностях, у нас будут свои. У наших детей эти ценности наверняка совсем на наши не будут похожи. Диалектика жизни у каждого поколения своя, с этим надо мириться и считаться как-то.

Вальтер покосился на брата, в светлых глазах какое-то отчуждение, словно он не совсем еще пришел в сознание после недавней вспышки гнева. И голос с хриплыми нотками, как если бы ему только что удалось убрать с горла стиснутые пальцы недруга.

– Отец жил войной, живет воспоминаниями… об этой войне! И грезит о новой бойне, как будто без этого мир рухнет! Он даже постоянно клянется водами реки загробного мира. А мне эта проклятая война – я чувствую это, Карл, чувствую это с каждым днем все отчетливее – меня эта война убила психически, убила еще ребенком!.. А маму нашу убила и физически… Неужели этого отец не хочет понять? Или не может? Иной раз мне кажется, что наш отец за всю свою жизнь только и прочитал философию Ницше да «Майн кампф» Адольфа Сумасбродного! Но в доме у него отличная библиотека, много разных книг… Хотя любимыми героями у него все те же «железные» люди – мифический Геракл и прочие сверхчеловеки. Не зря мифы Древней Греции он помнит почти наизусть, от корки и до корки, вместе с картинками!

– Он помнит не только Геракла, – подсказал Карл, выбросив окурок в темноту, свистящую встречным ветром. – Он отлично помнит и не менее легендарного Волка Ларсена. Мне кажется, отец старается воспитать тебя своим достойным наследником. Разве это плохо?

– Чтобы и я кричал «Хайль!» перед намалеванной рожей припадочного Адольфа – убийцы своей матери? – Вальтер побелевшими пальцами вцепился в поручни, опасаясь потерять сознание и упасть на зеленую ковровую дорожку коридора. – Я лучше… в один прекрасный день… под поезд лягу, разом прерву мучения прошлого и будущего!

– А что тогда станется с Амритой, брат? – негромко напомнил о индуске Карл. – Ты о ней подумал?

Словно бы с этим же ночным ветерком до Вальтера вместе со словами брата донеслись и тревожные сигналы от милой Амриты. Сознание прояснилось, и он, чего-то испугавшись, крепко ухватил Карла за руку и сжал на ней пальцы.

– А что – с Амритой? Ей что-нибудь угрожает? Скажи, если что-то знаешь, я готов на ходу спрыгнуть и бежать домой…

– Ну что ты, право… Отец удивительно быстро понял, что у вас не легкий полудетский роман, а весьма серьезные намерения. – Карл сказал это с легкостью на душе, потому что Отто действительно удивительно быстро понял, что младший сын так запросто от индуски не отвяжется. – Ты должен думать о будущем, о вашем будущем, и на тебе какой-никакой, а лежит груз ответственности! Да ты и сам, прощаясь, обещал Амрите по возвращении руку и сердце. Я понимаю, сердце у тебя щедрое и богатое, а вот рука… С нищей рукой никакого счастья ты девушке не создашь! Неужели ты хочешь, чтобы она всю жизь проработала на кухне у какой-нибудь знатной госпожи в услужении. Подумай над моими словами хорошенько, да озаботься создать жене приличное в материальном отношении существование. А это может состояться в том случае, как я теперь понимаю, если предпринятое путешествие даст ожидаемые отцу плоды. Тогда, глядишь, и нам лично что-нибудь перепадет на счета.