Джек

Через несколько десятков шагов показались кусты ивы, за которыми утром прятались охотники. В глаза бросились четыре гильзы – две красных и две зеленых. Митяй поднял одну из них и понюхал.

– Да, круто, – сказал он и посмотрел на Стеньку. – Еньк, а ты сам-то стрелял?

– Конечно! – еле заметная краска стала подступать к его щекам, но быстро исчезла, когда Витька задал не менее каверзный вопрос:

– Чем заряжали? Дробью или картечью?

Стенька плотно сжал губы, кулаки он сжимал уже давно.

– На волков, ты сам подумай!

Витька был серьёзным, хотя уголки рта немного приподнялись. Ему уже нравилась эта игра в скрытый сарказм – немного осадить зазнавшегося гордеца не будет лишним.

– Наверное, картечь? – с наивным видом продолжал Витька.

– Конечно! А что же ещё? – облегчённо выпалил Стенька и перепрыгнул на большой валун в воде.

– Ну что, смелых нет? Пошли за мной, если вы не шпана. Митяй, не отставай.

-12-

Володя остался возле куста ивы. Ему было безразлично, что о нём будут говорить ребята, страх перед волками, даже мёртвыми, овладел им полностью. Остальные трое смельчаков упорно пробирались на другой берег, ища глазами большие камни и перепрыгивая по ним. Витя несколько раз наступил в ручей, вода доходила почти до колен. Стенька с Митяем были более осмотрительными и дошли до берега почти сухими.

– Там они, – Стенька указал пальцем на траву, – Митяй, поди глянь.

Митька медленно пошёл в направлении травы, гладь которой немного поодаль прерывалась, как будто чем-то примятая. Вытянув голову, как гусь, он пытался увидеть страшную картину раньше, чем там окажется он сам. Наконец, он заметил что-то серое и резко отпрянул назад.

– Они там! Там… – промолвил Митяй, – они точно мёртвые?

– Мертвее не бывает, – буркнул Стенька, – могу проверить, если у остальных кишка тонка.

Он подобрал увесистый камень и медленно пошёл в сторону примятой травы, держа руку вытянутой в сторону. Остальные двинулись следом, Витя шёл последним. Когда Стенька увидел волчицу, лежащую на боку, его лицо невольно скорчилось в гримасу отвращения. Трава под зверем была тёмно-красной, на серой шкуре, ссохшейся в сплошную корку, были видны чёрные пятна засохшей крови, облепленной мухами. Глаза были полуоткрыты, пасть застыла в страшном оскале. Выстрел пришёлся волчице в голову под ухом и в шею. Она умерла сразу, вытянувшись во всю свою огромную длину, которая была не меньше двух метров. Рядом лежали мёртвые волчата, количество которых определить было почти невозможно – это была сплошная масса серой шерсти и крови. Дробь изуродовала их тельца до неузнаваемости, они были похожи на шкурки, вымазанные кровью. Стенька отпрянул и отвернулся было, борясь с отвращением и тошнотой, перехватившей горло, но через несколько секунд снова уставился на трупы.

Митяй стоял в стороне и не проявлял желания наблюдать эту ужасную картину. Витя стоял в пол-оборота к месту событий и с трудом сдерживал слёзы и рвотные позывы. Он ненавидел Стеньку, ненавидел его отца, даже себя он ненавидел в эту минуту. Зачем он пошёл сюда? Ну и пусть он будет трусом, кому он хотел доказать обратное? Этому подонку?

Стенька не мог оторвать взгляд от серой массы, его рот перестал подёргиваться и начал растягиваться в злобный оскал. Он указал пальцем в какую-то точку и воскликнул:

– Смотрите! Смотрите! Один тварёныш ещё живой!

Он медленно поднял камень над головой и стеклянными глазами уставился в одну точку, продолжая указывать туда пальцем. Витька вздрогнул и глянул в ту сторону, куда только-что обещал сам себе не смотреть ни за что на свете никогда. Чувство тошноты сменилось дрожью в руках и коленях, нечто кроваво-чёрное шевельнулось и даже стали видны очертания головы. Слабые попытки раненого щенка приподнять её не привели ни к чему, он снова уронил её на траву. То, что раньше было ухом, напоминало красный лоскут, висящий на затылке. Шкура в области лопатки была содрана, несколько мух летали над этим маленьким раненым комочком, практически не подающим признаков жизни.

Тут Витя заметил камень в руке Стеньки, который он поднял над головой и двинулся в сторону щенка, чтобы добить его. Как молнией ударило его, он внезапно собрал в один узел все мысли и желания, которые сосредоточились только в одном направлении. Хватило доли секунды, чтобы понять, что ему делать. Он принял единственное решение, которое ему пришло в голову в ту секунду – схватить поднятую руку Стеньки и выбить камень. Оскалившийся рот Стеньки резко повернулся в сторону нападавшего, глаза сверкали неистовым жёлтым светом. Лицо стало багровым, почти чёрным, для него больше не существовало другой цели, кроме Витькиной шеи. Обеими руками он схватился за неё и начал давить, пригибая Витьку к земле всё ниже и ниже. Но неожиданный удар коленкой в пах ослабил хватку Стеньки, он ухватился обеими руками за то место, куда пришёлся удар и громко закричал:

– Я убью тебя, гадина! Убью, гадина!

Витька подбежал к камню и откинул его подальше, но тут же упал на землю, поваленный внезапно напавшим противником. Дерущиеся катались по траве, кряхтя и рыча друг на друга. Ремешок бинокля порвался, но Витьке уже не было никакого дела до бинокля, лежащего в траве. Внезапно вскочивший на колени Стенька смог отползти в сторону и снова схватил камень. Но только лишь ему удалось встать на ноги, как Витька сшиб его на траву, ударив головой под коленки.

– Да ты придурок, чего тебе надо? – визжал Стенька, но Витька был, как скала. Он уже не чувствовал боли, хотя под носом всё было вымазано кровью, очки сильно погнулись, но ещё держались на ушах.

Противники поднялись на ноги и встали друг напротив друга. Стенька тоже был в крови, но это была Витькина кровь, которой была вымазана кофта и руки. Он стоял и не мог решиться на очередную атаку, хотя крепко сжимал кулаки. Витька был хладнокровен и спокоен, несмотря на то, что имел сильно потрёпанный вид.

– Я убью тебя! – в отчаянии выкрикнул Стенька, понимая, что в этой драке он проиграл. Нервно смотря по сторонам, он заметил в траве бинокль, его зубы снова оскалились в нервной улыбке. В двух шагах от него лежал камень, но его уже не интересовал недобитый волчонок, он решил совершить нечто большее. Резко дёрнувшись в сторону камня, он схватил его и занёс над биноклем. Витька даже не шевельнулся, а только безучастно смотрел на происходящее, этим ещё больше разозлив Стеньку. Тот с яростью кинул камень на бинокль, вложив в удар всю свою ненависть. Линзы вылетели и покатились в траву, а корпус стал похож на сковородку.

– Пошли отсюда! – крикнул он Митяю, смотревшему на происходящее, как во сне. Услышав своё имя, он вздрогнул и повернулся в сторону ручья, вяло и безучастно.

– Собирай свою рухлядь, сиди со своей вонючей падалью, – буркнул через плечо Стенька и прыгнул на валун в ручье.

Володи на том берегу уже давно не было. Он подходил к посёлку и больше ничего не хотел знать! Единственным его желанием было спрятаться под одеяло и не вылазить оттуда до конца лета.

-13-

Солнце спряталось за деревья, но небо всё ещё оставалось голубым. Радостное чириканье птиц и журчание ручья сливались в одну песню. Она была прекрасна и чиста, как голос первой любви. Ранние бабочки капустницы, редкие, но такие нежные, напоминали ресницы, на которые он мог смотреть целыми днями, если бы это было возможно. Странно, почему он вдруг вспомнил про ту девочку Женю, сидящую на соседнем ряду ближе к окну. Может быть, потому, что он изредка бросал нечаянный взгляд в её сторону и надеялся, что она этого не заметит? Длинные ресницы искрились на солнце и отбрасывали причудливую тень на белую тетрадь. Такие нежные, слегка припухшие веки, серые глаза смотрят на учительницу. «Только не повернись, прошу тебя. Я знаю, ты думаешь о весенней капели, о своём котёнке и о цветах на твоей личной маленькой клумбе, которая сейчас под снегом, о нежном мамином поцелуе, который она тебе дарит каждое утро. Я знаю, что ты никогда не думаешь обо мне – может быть, я для тебя не существую, не должен существовать. Я не против, но только не посмотри в мою сторону, иначе я провалюсь сквозь землю от смущения и стыда…»

Прошла лишь минута, такая короткая, но странная. В Витиной голове вдруг вихрем пронеслись несколько холодных месяцев, школа, уроки и девочка Женя, которую в прошлом сентябре посадили у окна. Но что-то вдруг вывело его из этого туманного состояния, он вздрогнул и снова почувствовал дрожь в руках и коленях. Всего минута, и Вите стало невыносимо стыдно, когда он услышал еле различимый звук, похожий на писк. Приблизившись к примятой траве, он услышал более явно, как поскуливает раненый щенок. «Он жив! Он ещё живой!» – неслось в голове, гулко отдаваясь в ушах, как будто длинный товарняк с пятьюдесятью вагонами медленно и монотонно ехал внутри него. На секунду крепко сжав веки, Витя просунул руки под этот грязный чёрный комок, чуть тёплый и вздрагивающий на его ладонях. Странно, ему не было страшно, но почему-то снова в мыслях всплыли длинные ресницы Жени. Отделяя живого щенка от его мёртвых братьев он, как мантру, повторял: «Только не посмотри в мою сторону, только не смотри, только не смотри…»

Волчонок посмотрел! Он смотрел на Витю чёрными огромными зрачками, наполовину прикрытыми веками. Он смотрел и скулил, тихо, жалостно, с надеждой глядя прямо в глаза человеку. Странно, что до этого слёз не было, шоковое состояние с того самого момента, как он попал на этот берег, не давало волю слезам. Но теперь что-то случилось, как будто открылся игрушечный маленький кран, слёзы текли ручьём под замятыми очками, делая длинные борозды на измазанном кровью детском лице.

– Потерпи, малыш. Потерпи немножко…, – прошептал Витя, – ты будешь жить.

Беглый взгляд мальчика остановился на разбитом бинокле, но это сейчас совсем не волновало его. Он посмотрел на другой берег – там никого не было. Вторая волна дрожи накатила снизу-вверх, чувство одиночества, потерянности, забытого и брошенного всеми ребенка, вдруг поселилось в душе. Щенок снова подал голос, нужно принимать решение, причём, очень быстро. Витя подошёл к ручью и шагнул на первый валун. Расстояние до следующего камня было небольшим, для прыжка не нужно было много усилий, но это в обычной ситуации. Теперь же на его руках лежал раненый волчонок, маленький зверь, совсем малыш. Витя наступил в холодную воду и пошёл, больше не глядя на камни.

С трудом поднимая тяжёлые ботинки, полные воды, он делал шаг за шагом, боясь сделать лишнее движение, чтобы не потревожить свою ношу. Солнце уже не светило, небо покрылось оранжевым заревом, вечер неумолимо предъявлял свои права.

«Ничего, пройду тропинку, дальше – просека, там будет немного светлее», – с надеждой думал Витя. Дойдя до горки камней, которые они нагребли днём с Володей, Витя поставил на возвышенность ногу, согнутую в колене и положил на неё один локоть. «Только десять секунд, больше нельзя», – думал он, но какой-то внутренний голос, добрый и ласковый, шептал ему: «Сядь, отдохни. Не торопись, тебе некуда торопиться».

Смахнув с себя вялость и сомнения, он пошёл дальше. «Как такой малыш может быть таким тяжёлым?» – удивлялся он, вспоминая, каким он казался лёгким в первые минуты, когда он только поднял его с травы.

Самый лёгкий в мире слон

Понял утром, что влюблён

Витя решил отвлекаться, проговаривая вслух всё, что придет в голову. С каждым словом он делал шаг, с каждым следующим – ещё шаг. Так он добрался до просеки – дорогу почти не было видно.

Гирьку хоботом зажал

И на рынок побежал.

Лучше малость потерпеть,

Чем на небо улететь.

Витя шагал монотонно, как робот. Он уже не чувствовал рук, а ноги в ботинках хлюпали в такт его словам. Не было и речи, чтобы остановиться и вылить из них воду.

Сотню шариков купил,

А что делать – не решил…

Шлёп…шлёп…шлёп… Вдалеке кукарекали вечерние петухи, лаяли о чём-то собаки, показался первый фонарь у посёлка. «Только не останавливаться, нельзя останавливаться… Интересно, каким будет наказание?» – равнодушно рассуждал Витя.

Он их к гирьке привязал

Улыбнулся и сказал…

Он уже приближался к повороту в свой проулок, но остановился, не в силах больше пошевелиться.

Это, милая, тебе

Ах! И в небо улетел.

«Ещё только несколько шагов, ну пожалуйста», – думал Витя, стоя под одиноким фонарём, но ничего больше не мог сделать.

Вдруг из проулка выбежала Марина, следом – Павел. В десяти метрах от них под фонарём стояла их потеря – что-то смахивающее на их ребёнка, но совсем не похожее на него. Если бы не очки, блестевшие в свете одинокой лампочки, то можно смело предположить, что это какой-то негритёнок случайно забрёл в их края.

Постояв секунду, словно потеряв способность двигаться, родители медленно пошли навстречу сыну, постепенно ускоряя шаги. Марина закрывала ладошкой рот, чтобы сдержать стоны. Павел заметил, что это грязное пугало, которое, скорее всего, и есть их сын, держит на руках что-то очень дорогое и весьма хрупкое. Он вытянул руки и попробовал перехватить «это», а уж потом разбираться в случившемся.

Коричневое от засохшей крови лицо, погнутые очки, заляпанные чем-то, черный от грязи свитер и бесформенные ботинки, облепленные коричневой грязью, стали последней каплей для Марины. Она успела повернуться к Павлу, схватить его за локоть и промолвить:

– О, боже!

После этого она обмякла и повисла на руке мужа, потеряв сознание.

-14-

Это воскресенье выдалось особенным, оно отличалось от других дней. Нет, солнце светило ярко, птицы щебетали свои радостные песни весь день, собаки лаяли на своём собачьем, гуси гакали, гордо бродя по проулкам. Да и люди оставались такими, какими они были в любой другой день. Обычное постоянство, какое и должно быть, ведь именно постоянство определяет благополучие и спокойствие. Если постоянство нарушается, то о спокойствии можно позабыть, а там и благополучие куда-то исчезает.

В семье Савушкиных в этот день благополучие никуда не делось, но о спокойствии они забыли напрочь. Когда Марина пришла в себя, она увидела перед собой дорогих её сердцу людей, которые не отходили от неё ни на секунду. Правда, Вите пришлось умыть лицо, чтобы не испугать маму снова, когда она придёт в себя. Павел выжимал полотенце, а когда Марина открыла глаза, то уронил его на пол и упал на колени перед кроватью супруги.

– Милая, тебе лучше?

– Д…да…, Паш, где Витька? – чуть слышно прошептала она.

– Мам, я здесь, – ответил смущённо Витя, – прости меня, мамочка…

– Я прощу тебя, если ты мне объяснишь всё сейчас же! – Марина с закрытыми глазами кивала головой монотонно, в такт своим словам.

«Без наказания не обойтись», – подумал Витя.

– Мам, это маленький волчонок, он умирал. Мамочка, я подумал, что его можно было спасти, – дрожащим голосом скороговоркой протараторил Витя.

– Волчо… о, боже! Да что же это такое делается. Ну, скажи ты мне, почему именно ты, только ты попадаешь в подобные истории?

Марина откинулась на подушку с закрытыми глазами и о чём-то задумалась. Павел смотрел на жену и шевелил усами. Витя заметил чуть прищуренные глаза отца и понял, что, возможно, наказания можно будет избежать.

– Милая, можно тебя спросить? – осторожно промолвил Павел, стараясь заполнить немую пустоту в комнате и разбавить напряжение. Марина глубоко вздохнула и ответила:

– Да, конечно…

– Марин, я не очень-то разбираюсь в раненых животных, но ты лежи, не вставай, пожалуйста, – с оттенком вины в голосе сказал Павел. – Он ранен, похоже, в него стреляли, но его ещё можно…

Марина не дала договорить мужу, она убрала его руку со своего плеча и поднялась с кровати.

– Где он?

– Милая, ты была без сознания, я его пока положил на Витькин свитер возле порога.

Марина уже и сама нашла лесного незнакомца, который поскуливал, лёжа на правом боку.

– Витя, убери всё со стола тут, на веранде. Паш, принеси настольную лампу. Я принесу простынь, да, ещё нужна вода и…

Марина посмотрела на щенка и снова прислонила ладонь ко рту. Она всегда так делала, когда ей было страшно.

– …садовые ножницы, – закончила фразу Марина и пошатнулась. Павел через её плечо глянул вниз и понял, о чём шла речь. Левое ухо волчонка, разорванное в клочья, держалось лишь на хрящике. Кровь уже не текла и засохла на ране.

Через несколько минут ночной гость лежал на белой простыне и смотрел на Марину, потом на Павла, потом на Витю и тихо поскуливал.

– Паш, подвинь его к краю стола так, чтобы вода лилась на пол, – скомандовала Марина. – Витя, бери кружку и лей воду туда, куда я тебе буду показывать. Паша, не урони его.

Витя черпал холодную воду и лил на рваную рану под ухом и на лопатке, а Марина тампоном промывала засохшие места, пока не удалила всё лишнее. Вскоре весь пол вокруг стола был усыпан комками грязной ваты.

Щенок был чистым, теперь все раны были видны: часть кожи на голове возле уха сорвало дробью, ниже уха возле щеки была рваная рана. Порвана кожа на лопатке и на части шеи ближе к позвоночнику. Но самое пугающее было впереди. Марина приняла решение – часть уха придётся удалить. Пришить его животному не представлялось возможным, на это было много причин. Во-первых, этим должен заниматься опытный ветеринар, во-вторых, это волк! Как только доктор увидит зверя, он будет обязан доложить в соответствующие инстанции, а значит, его усыпят. Да и щенок сам сорвёт швы, если только ему не связать лапы. Но самая главная причина перекрывала все остальные – висящие лоскуты были уже давно отмершими, поэтому не смогли бы прижиться.

– Паш, подай ножницы…, – дрожащим голосом сказала Марина. Муж потянулся было за секатором, но одного взгляда на жену ему хватило, чтобы одёрнуть руку. Её губы дрожали, нервы уже были на пределе.

Поразительно, как такая хрупкая женщина, никогда раньше не сталкивавшаяся с кровью, всё это выносит. Павел невольно вспомнил, как частенько она приходила из своей библиотеки заплаканная, падала на подушку лицом и лежала так допоздна. Причиной этому могла послужить просто разорванная книга, которую вернул какой-то нерадивый сорванец. А тут такое… Павел притянул жену к себе и прижал её голову к груди, нежно поглаживая её темные длинные волосы.

– Ничего, родная.… Успокойся, хватит с тебя. Я сам, – успокоил он Марину, – ты отвернись на секунду. Вить, придержи его за лапы и закрой глаза.

Щёлк. Словно маленькая веточка попала под секатор, чуть дёрнулся волчонок и – тишина. Немного погодя все выдохнули с облегчением. Маленький зверь полностью доверил свою жизнь этим людям, поэтому расслабился и закрыл глаза. Сегодня его уже ничего не беспокоило. Он знал, что у него будет «завтра» если звери могут знать наперед.

Марина обработала чистые раны перекисью водорода и замотала бинтами. За дверью жалобно скулил Марти, словно просился на ночлег. Его так и не привязали с тех пор, как началась вечерняя суета с поисками Вити.

Павел бросил на пол свой старый овчинный полушубок, аккуратно положил на него волчонка и открыл дверь на улицу. Марти, словно спрашивая разрешения, посмотрел на хозяев, потихоньку поскуливая.

– Ну что, друг ты мой седой, заходи, – предложил Павел, – посмотри на нашего лесного соседа, да смотри не обижай.

Марти не заставил долго себя ждать, прыгнул через порог и тихо подошел к спящему волчонку, замотанному в бинты. Не дойдя пары шагов, он лёг на живот и вытянул лапы вперед. Медленно, почти незаметно, Марти подполз к полушубку, с жалостью глядя на беднягу. Пёс всё понимал, его глаза и брови стали похожи на домики, он положил голову на вытянутые лапы волчонка и лежал так до самого утра, охраняя покой забинтованного малыша.

-15-

В тот день, когда происходили эти события, Фёдор пил. С самого обеда он заливал в себя стакан за стаканом. Какой-то зверёк грыз его изнутри много лет, днём и ночью. От него не было спасения, никакие попытки изменить своё душевное состояние не давали желаемого результата. Женившись, он сделал себе только хуже, а когда родился Стенька, то он с радостью разбил бы себе голову, лишь бы не ощущать себя в этом мире, никаким, никак. Он не ощущал себя представителем ведомственной структуры, он даже не ощущал себя ничтожеством, которое было выплюнуто этим обществом, в котором ему суждено жить, вернее – ворочаться. В нём было зло, он его чувствовал каждой частицей своего тела. Его нельзя было сбросить, смыть водой или просто игнорировать – оно было внутри, в голове, в самой кости и оно росло.

Он часто вспоминал смерть отца, вернее, тот всегда стоял перед его глазами. Тогда он тоже сгорел, его нутро тлело, пока не довело до петли. Фёдор много раз отправлял свои мысли назад, в то время, когда отец был ещё жив. Он часто бил его мать, но так было не всегда. Ещё будучи ребёнком, сразу после похорон он сидел с матерью в обнимку и разговаривал с ней. Она обмолвилась тогда, что Иван стал другим после рождения Фёдора, его как будто подменили. Рыжеволосый мальчик так и не стал для него отрадой, радостью в жизни. Сам он был темноволосым, Зоя – русая, рыжий ребёнок не мог быть от него. Никакие объяснения не смогли успокоить раненую душу отца. У Зои дед был рыжий, не должно быть слишком странным рождение рыжего ребёнка, выпавшее на третье поколение. Но как это объяснить в посёлке? Иван чувствовал взгляды и улыбки за своей спиной, всеми порами кожи слышал шушуканье соседей. Тогда он тоже искал утешение в бутылке, но так его и не нашёл.

Фёдор смотрел в одну точку. Убить зверька внутри себя он не мог, жить с ним ему становилось невмоготу, но о повторении отцовского шага он не думал никогда. Нет, он не такой, нужно найти другой выход. Просто нужно жить с этим существом и подкармливать, периодически подкидывая жертвы. А мяса вокруг достаточно. Фёдор грохнул пухлым кулаком по столу, звякнули вилки, пошатнулись бутылки со стаканом, две пустые бутылки покатились и упали на пол.

– Не дождётесь, твари! – прошипел он сквозь зубы, продолжая смотреть в одну точку. Его не брала водка, он никогда не пьянел. Голова гудела и разрывалась на части, но он всегда оставался трезвым. Это было его участью, с этим он жил. Краем глаза он заметил Стеньку, заглядывающего в окошко веранды. Тот боялся заходить, чтобы не попасть под горячую руку отца, но и умолчать о своём прибытии он не мог. Солнце давно село, позднее возвращение могло послужить поводом для наказания.

– Поди сюда! – первым начал разговор Фёдор.

Стенька робко открыл дверь и зашёл в веранду, стараясь смотреть в сторону. Однако это не помешало Фёдору заметить фиолетовый синяк под левым глазом и грязный свитер.

– Ну и что всё это значит – с угрозой в голосе спросил он у Стеньки.

– Ну…, это, – пробурчал мальчишка, глядя в пол.

– Чётче, я тебя сто раз предупреждал, говори чётче! – набирал обороты отец.

– Там…, за ручьём…, я Митяю показать хотел, а он…

– Кто он? – прервал его Фёдор.

– Витька Савушкин, козёл…, хныкал Стенька, размазывая сопли под носом.

– Говори быстрее, я устал смотреть на твою мерзкую рожу! – уже кричал Фёдор, опёршись кулаками в край стола и приподнимаясь с лавки.

– Он…хм…хм…он волчонка живого там нашёл…хм…хм…, – бормотал, шмыгая носом Стенька.

– Тааак…, – протянул отец и опустился обратно на лавку, снова уставившись в одну точку. – Дерьмовые патроны!

– Я пытался прикончить детёныша, но эти два ботана напали на меня с двух сторон, – воспользовался моментом Стенька и протараторил свою нехитрую версию.

– Он до сих пор жив? – прокричал отец, снова вперив злобный взгляд в сына.

– Н…не знаю, сдох, наверное. Он в…весь в крови был…, – чуть не шёпотом ответил Стенька, мечтая спрятаться от гнева отца.

– Значит, жив! И я догадываюсь, где он может быть, – задумчиво и с расстановкой слов произнёс Фёдор. – Ну, что-ж, как бы тебе не пришлось пожалеть об этом, а уж об этом я позабочусь.

Стенька не знал, к кому относились последние слова отца, но почему-то понял, что не к нему, поэтому позволил себе расслабить колени и немного опустить плечи.

– Слушай сюда, – вспомнил про Стеньку отец, – твоя задача – узнать про этого волчонка, где он. Можешь вынюхивать под заборами, можешь спрашивать у своих ботанов, если не боишься снова быть побитым, но через два дня мне нужен ответ. А я пойду утром на ручей и посмотрю там, что к чему. А теперь оставь меня, иди спать. Я думать буду.

Фёдор налил себе полный стакан водки, взял его двумя пальцами и снова уставился в угол. На этот раз в его взгляде был какой-то огонёк, который не обещал ничего хорошего его врагам, расплодившимся вокруг.

-16-

Витя заболел. Вчерашние события не могли закончиться без последствий. Холодная вода Заячьего ручья вступила в борьбу с организмом ребёнка и вышла победителем. Жар вступил в свои права, сковал детское тело и надолго уложил в постель. Всю ночь Витя бредил, испарина на лбу выступала сразу же, как только Марина промачивала её. Это была тяжёлая ночь, которую нужно было переждать, дальше будет легче. Марина знала это, поэтому решила эту ночь не спать, а нести дежурство возле постели сына.