Избранное. Стихотворения, песни, поздравления

Избранное

Стихотворения, песни, поздравления

Александр Бобошко

© Александр Бобошко, 2019

ISBN 978-5-0050-8068-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВЕРТИКАЛЬ ОТКРОВЕНИЙ

Александр Бобошко – представитель писательского блока интеллигенции Приамурья – в литературе не новичок. Своё творчество он популяризирует не только изданием книг, но и доносит до слушателя, как бард, в различных аудиториях Благовещенска, в городах и районах области. Авторские песни в его исполнении звучали со сцен в Приморском и Хабаровском краях, в республике Саха (Якутии), в Москве и в Томске, в Харбине, Порт-Артуре, Даляне (в Китае) и т. д. «Авторская песня – тут уж без обмана, тут будет стоять перед вами один человек, глаза в глаза». Эта фраза Владимира Высоцкого для Бобошко, как напутствие, которому он следует всегда. Александр неугомонный и подвижный, лёгкий на подъём, новизна впечатлений для него – источник вдохновения.

Сравнивать достоинства и недостатки творчества поэтов дело неблагодарное, у каждого амурского стихотворца своё лицо, свой годами выработанный почерк. Со временем наступает усталость от бесконечного сражения с листком бумаги, авторов берут в плотное кольцо порождённые ими же герои. Ранее изданные тоненькие книжки их, похоже, не устраивают. Надо что-то предпринимать. Так и рождаются томики «Избранного».

В настоящем издании в основном собраны уже опубликованные ранее стихотворения. Думаю, что скомпоновать этот сборник ему было нелегко: это всё равно, что выбрать в большой семье любимчиков и представить их на обозрение широкой публике для выводов и заключений.

Направленность рецензируемой книги, на мой взгляд, чисто автобиографическая – касается ли это родных мест и родителей, сердечных привязанностей, отношений с друзьями и даже чисто протестных событий, участником или свидетелем которых нередко является сам автор. Согласно законам жанра автобиографический герой часто не идентичен автору. Они существуют независимо друг от друга в разных условиях, и в реальном времени по-разному их оценивают. Автор – вот он: понятен и доступен. Но его литературный двойник человек самостоятельных поступков и принятых решений. А это, как говорят одесситы, «две большие разницы».

Стихи Александра о малой родине и о детстве подкупают лёгкостью стиля и правдивостью. Его разговорная и письменная лексика непринуждённа и хорошо воспринимается. Мне кажется, что после прочтения этого раздела любому из нас захочется хоть на мгновенье вернуться в тот беззаботный период своей биографии.

Всё его детство связано с Райчихинском, он верен ему, часто бывает в родном городе.

Как устану совсем от шумихи,

Телеящика, брани газет, —

Брошу всё и уеду в Райчихинск,Где я жил до семнадцати лет.Я тут ощущаю,Что внешне я только седой.На самом-то делеМальчишка ещё, молодой!

А в том далёком времени, да в благодарной памяти остались любящие, хотя и разные по характеру родители, детские забавы, школа, да соседи, среди которых Саша определил для себя, ну, как самого-самого (!) – гармониста от Бога столяра дядю Васю!

Эх, как наяривал дядь Вася на гармошке!Старушки, собиравшиеся в рай,Слезу смахнув, просили: «Васька! ТрошкиВ последний раз для нас ишо сыграй».

Частые приезды на свою малую родину позволяют Александру «смотреть глазами мальчишки в золотую весну сентября». Наверное, в душе он всегда останется таковым, так как любит и понимает это босоногое племя.

Лет двадцать назад, мне довелось спускаться по Амуру до Николаевска круизным рейсом на теплоходе «Миклухо – Маклай», на котором Александр был культмассовиком. На «зелёных стоянках» я наблюдал за отношением детей к лохмато-бородатому баянисту (в те времена он всегда был живописно непричёсан). Едва окунувшись в бодрящей воде Амура, они, удобно расположившись на песке, окружали Александра, ни о чём его не просили, а Бобошко непостижимым образом угадывал мелодию или музыкальную забаву, интересующую ребят. Такая обострённая способность взрослого чувствовать запросы детей не каждому дана. Наверное, чутьё подсказывает ему и социальный заказ для написания очередной песни или стихотворения.

Любовная лирика поэта – это и действительность, и воспоминания, приятные и не очень. Назвать Александра типичным лирическим поэтом нет никакой возможности, потому как другая тематика в его творчестве порой является доминирующей, в их числе и социально значимые стихотворения.

И, всё-таки…

Не думай, что еслиУмчусь – мои песниУйдут со мной вместе, заглохнет мой стих.С природой дружу я.Ветра попрошу я.Ты ночью проснёшься от песен моих.

Я не перестаю удивляться наблюдательности и развитому воображению Александра. Казалось бы, прочёл надпись, нацарапанную какой-то девчушкой на дверях автобуса «Заварыкин, я тебя люблю», посетовал бы на мелкое хулиганство и тут же забыл об этом казусе. А Бобошко возвёл эти каракули в ранг драмы: /неужели же Лариной Тани возвращаются к нам времена?/, /…а сам Заварыкин, достоин ли надписи той?/.

История взаимоотношений мужчины и женщины сочно и выразительно описана в «Территории любви». Это маленькая сага о красивом, но недолгом по времени чувстве. Ослепительные сравнения и метафоры не помогли сохранить такую же яркую любовь. Сколько в нашей жизни аналогичных историй! Но, похоже, поэту удалось избежать глубокой и долгой зависимости от неудач в этой сфере, пусть даже весьма ощутимых. «Любовь быстротечна, а чувства не вечны» – такая позиция понятна и поэтам, и простым смертным.

А ещё Александр смог уйти от приравнивания истинной любви к чувственности, с чем нередко встречаешься в современной поэзии. Никакого эпатажа в его любовной лирике нет, но при этом его лирический (читай: автобиографический) герой привлекает своей душевной сущностью, требует внимания к себе.

Стихами демарша и протеста отметились, наверное, все яркие поэты России. В своё время Марина Цветаева очень точно подметила штрихи в портрете А. С. Пушкина, которому были сродни мятежные настроения: «Бич жандармов, бог студентов».

Протестные стихи Бобошко написаны в основном на рубеже XX и XXI. То время, а точнее сказать – безвременье – запомнилось людям, теперь уже большей частью пожилого возраста, вялостью руководства страны, пустыми прилавками магазинов, голодными обмороками студентов. Профессия киллера стала одной из самых востребованных. Россиян, в том числе и руководителей крупных административных территорий, «мочили» средь бела дня, даже в столице. Это была пора тяжёлых моральных и материальных потерь, время общественного и культурного застоя.

Бобошко не паинька, не из тех, кто горазд к подстрекательству, а сам остаётся в безликой толпе. В своих стихах он открыт, в кипящих от возмущения строчках эмоции перехлёстывают через край, где-то он повторяется, но главное – гражданская позиция автора остаётся неизменной, беспощадная обнажённость событий в стране прописывается им без прикрас.

Важно обращать внимания на хронологию написания того или иного стихотворения, тогда можно будет уловить соразмерность между строчками, событиями, коим они посвящены и настроением автора. Например, в 1993 г. он даёт себе слабину, снисходит до жалости к России.

Родина моя, пыльная, больная,Ты одна такая, Родина моя.

Это вяло и нетипично для Александра. Спустя два года он чётко обозначает своё настроение.

Один боец всегда смешон и мал,Страшна царям народная стихия!Не может быть, чтоб все сошли с ума.Откликнитесь! Для вас пишу стихи я.

Не забыл он про памятное обещание нашего Президента Бориса Николаевича Ельцина лечь на рельсы, если жизнь народа не улучшится.

Ложитесь тесною семейкойУ тепловоза на пути.Обнявшись накрепко с Шумейко,С Гайдаром юным впереди.

Он не удовлетворён ни социально-экономическим положением страны, ни гражданской позицией соотечественников. Средства массовой информации виноваты?

Подобных русским нету на планетеПо потребленью для ушей лапши.

Надеюсь, меня не уличат в злоупотреблении цитатами известных (можно – великих) поэтов, тем более, что приведённые ниже строки, на мой взгляд, имеют отношение к автору настоящего сборника.

Небольшая ссылка на Евгения Евтушенко: «Поэта вне народа нет, как сына нет без отчей тени…». И далее: «Чтобы понять себя, народ и создаёт своих поэтов».

Николай Георгиевский,Заслуженный врачРоссийской Федерации,доцент.

ЧТО ЛЮБЛЮ, А ЧТО – НЕ ОЧЕНЬ

(Своего рода автобиография)

Писать автобиографию для меня – тяжёлое дело. Те, кто имеет мои книги, знают, что описанию прожитого я всегда уделял мало внимания. Честно говоря, не понимаю, как можно на нескольких страницах рассказать о своей жизни. Она ведь у меня уже довольно длинная получилась.

Вот и сейчас при издании «Избранного» я с удовольствием бы ограничился тем, что привёл основные факты биографии: тогда-то родился, то-то закончил, там-то работал, тогда-то выпустил книги или звуковые альбомы.

Всё! Вопрос можно было бы считать исчерпанным.

Но, серьёзные, сведущие люди подсказали мне, что более подробная автобиография обязательна! Мол, вдруг читателю захочется уточнить некоторые детали из моей жизни: узнать что-либо о родителях, родственниках, семье. Почему занялся поэзией? Что люблю, а что нет? И так далее, и тому подобное.

Пришлось сесть за компьютер и выполнить эти пожелания. И вот что вышло…

Родился я 7 июня 1953 года в городе Райчихинске Амурской области.

Мой отец – Семён Иванович Бобошко работал мастером электроцеха ремонтно-механических мастерских (РММ), где осуществлялся ремонт шагающих экскаваторов. Я редко видел его дома. Моторы экскаваторов часто ломались. Наличием домашнего телефона шестьдесят лет назад немногие советские граждане могли похвастать, а у нас он был всегда, но радости приносил мало. Его установили лишь по одной причине – вызывать отца на работу в случае аварии на производстве в любое время дня и ночи. Неважно в отпуске он или в отгуле. Машину для доставки отца к экскаватору, разумеется, находили, а после ремонта, случалось, нет. И тогда приходилось ему, бывшему фронтовику, израненному на Западном фронте, топать до дому километров десять. Начальство мало волновало, что это могло происходить зимней стылой ночью или в летнюю жару. Мы отца очень жалели и ненавидели телефон.

С той поры, когда у меня звонит домашний или сотовый телефон, я сильно вздрагиваю. Кажется, что он несёт что-то тревожное, нехорошее. Вот такой след из далёкого детства навсегда остался в моей памяти.

Мама, Ольга Степановна, в девичестве Савченко, работала бухгалтером. Очень любила художественные книги. У нас их было около тысячи. Этот факт сильно изумлял райчихинцев, большинство которых имело весьма скудную домашнюю библиотеку. Либо не имело вообще. Я сам не раз слышал от соседей и знакомых упрёки и ухмылки в адрес моей мамы: «Лучше бы на те деньги, что покупаешь книжки, приобрела корову!»

Зря соседи сердились. Наша семья не голодала и недостатка в молочных продуктах не испытывала. Мы с братом росли вполне здоровыми. А литература помогала нам развивать духовный мир.

Мамина любовь к книгам передалась и мне. Двадцать лет назад при переезде в новый дом лифт первые дни не работал, и соседи видели, кто и что несёт. Наблюдая, что в моё жилище нескончаемым потоком поступают книги – более двух с половиной тысяч, (мне потом рассказывали об этом), некоторые из соседей, едва я поворачивался к ним спиной, делали выразительное движение указательным пальцем у виска.

Однако в детстве я собирался стать не писателем, а лётчиком. Представлял такую картинку: в крылатой машине опущусь на улицу, приглашу бабушку с дедушкой в самолёт и подниму их выше облаков! Когда полетел в космос Герман Титов – мне захотелось стать космонавтом. Много читал о космосе, изучал карту звёздного неба, но в двенадцать лет у меня началась близорукость. Она сильно прогрессировала и с мечтой о покорении звёздных или небесных высот, увы, пришлось расстаться.

В шесть лет я очень полюбил музыку и научился играть на гармошке. Занимался инструментом ежедневно по два-три часа. В результате, когда выходил музицировать во двор (мы жили в своём доме), бывало, прохожие останавливались и слушали, как я играю. А потом благодарили за доставленное удовольствие. Это окрыляло!

По достижении 9 лет поступил в музыкальную школу. Баяны тогда находились в разряде жёсткого дефицита, но мама моя ухитрилась приобрести инструмент в сельпо Хабаровского края за 160 рублей. Это были очень большие деньги! Но родители не пожалели средств. В знак благодарности первый класс в «музыкалке» я окончил с отличием.

Повесть Алексея Толстого «Аэлита» я прочёл в возрасте десяти лет, после чего надолго «прикипел» к фантастике. До этого она меня не интересовала, а тут открылся неведомый доселе мир! В библиотеках – школьной и поселковой, прочёл всё, что было из этого жанра. Помню, какой восторг испытывал, держа в руках очередной толстый том под названием «Мир приключений».

Увлечение новым жанром для меня просто так не окончилось. Сам принялся сочинять. Взялся за прозу. Стал писать фантастические рассказы. Одноклассники читали их с большим интересом. В шестом классе я даже выпускал рукописную газету на двух тетрадных листочках в клеточку, где из номера в номер «публиковал» свою повесть с продолжением. Повесть была шуточная, а её героями являлись мои одноклассники. Газета гуляла по школе и имела успех у десятков читателей!

…Жаль, ничего не удалось сохранить из написанного в то время. Увы, не аккуратно отнёсся к первым попыткам приобщения к творчеству.

Лицом к поэзии меня повернул брат Володя, который в девятом классе стал писать стихи, к тому же очень неплохие. Я радовался за него и, конечно, попробовал тоже что-нибудь написать в рифму. К моему удивлению ничего путного у меня не получилось. Я был раздосадован, не думал раньше, что чрезвычайно сложное дело – писать стихи. Опять к ним вернулся. И раз, и два, и три, и десять – ничего хорошего. Неудачи, однако, не убили интерес к поэзии, лишь раззадорили меня. Вспомнил мамину поговорку: «Не боги горшки обжигают». «Что же? – спрашивал я себя, – неужели я настолько туп, что не могу сделать то, что качественно умеют делать другие?!»

Идея стать поэтом крепла; стал много читать поэтических сборников, особенно, Есенина и Твардовского.

А тут наступила магнитофонная эра. С катушек полились песни бардов, сотни раз переписанные друг у друга; тексты их плохо прослушивались. Сосед Шурка Смелов, без памяти влюбившийся в творчество Высоцкого, зная, что я люблю литературу, попросил: «Досочини то, что невозможно разобрать на плёнке. Очень уж хочется полностью спеть любимого барда». Я решительно взялся за это дело, пару дней не отрывал голову от черновиков. В результате, Шурка, а также брат Володя одобрили мои вставки – дополнения, и с удовольствием пели их под гитару.

Я ходил счастливый! Продолжал и дальше заниматься поэзией. Понемногу дело пошло на лад. Когда оканчивал среднюю школу, на экзамене написал два варианта сочинения. Первый – прозой, второй – в стихах. Учителя были в шоке! Такого на их веку ещё не случалось.

Но вообще они относились ко мне, прохладно, даже настороженно, кое-кто их них считал, что в будущем меня ждёт тюрьма. Нет, я не хулиганил, не дрался, не воровал. За решётку, якобы, сяду по причине глубокого интереса к творчеству Владимира Высоцкого, которого они считали опальным зэком.

В августовскую ночь 1970 года, вместо того, чтобы усиленно готовиться к экзамену по литературе при поступлении в Хабаровский институт культуры на режиссёрско-театральное отделение я вдруг принялся… сочинять стихи. Вдохновение, видите ли, нашло! Ни на минуту глаз не сомкнул. Написал к утру небольшую поэму (!) об истории Советского Союза. Усталый, не выспавшийся, находясь под впечатлением только что законченного личного труда, а не голой зубрёжки, я отправился в институт. Экзамен, однако, сдал на «отлично».

Долго в тот день не решался я заглянуть в тетрадку с «ночной поэмой», боясь испортить себе праздничное настроение. А когда заглянул, приятно удивился: в них была немало удачных, сильных строк! Наконец стало получаться то, к чему упорно стремился несколько лет.

Однако до настоящей поэзии мне было ещё далеко. Тогда я понятия не имел, какой тяжкий путь предстояло пройти, чтобы поэтическое слово прозвенело свежо и увлекательно. Не подозревал, какие унижения со стороны литературных начальников и коллег придётся испытать, не сломаться, выдержать. Хотя… Наверное, если бы даже знал и то, и другое, всё равно не отказался бы от своей мечты, тогда поглотившей меня целиком.

Впрочем, кроме шишек и невзгод, занятие поэзией подарило мне множество радостных минут и встреч. Был большой концертный зал Амурской областной филармонии, где в течение десяти лет я проводил свои авторские концерты. Выступал на площадях городов и сёл Приамурья.

Однажды пел для моряков атомной подводной лодки во Владивостоке. Отсеки у них тесные, потолки низкие. Спешил к зрителям и не успел пригнуться – разбил голову. Судовой врач лоб забинтовал, но кровь всё равно просачивалась и капала прямо на гриф гитары во время концерта. Моряки успокаивали: «Не волнуйтесь, товарищ музыкант! Мы все тут с непривычки головы разбивали». Их сочувствие, правда, мало успокаивало меня…

Много разных интересных случаев было в моей концертной жизни. Например, проводя концерт в одном из Домов культуры на БАМовской трассе, я понял, что гитара расстроилась. Остановил выступление и сказал зрителям: «Извините! Сейчас подстрою гитару». А тут из зала – мужской голос: «Четвёртая струна!» Проверил – точно, четвёртая врёт! Поблагодарил зрителя за его отличный музыкальный слух и продолжил выступать!

Нравилось работать на пограничных заставах. «Погранцы», как правило, слушали очень внимательно. После концерта обступали меня, забрасывали вопросами, просили автографы. Я дарил им кассеты со своими записями – они охотно брали, я радовался тому, что моё творчество востребовано.

Однажды предупредил аудиторию: «Сейчас спою песню про муху, но там не совсем про муху», и тут с последнего ряда раздаётся голос старшего лейтенанта: «А у вас все песни и стихи не просто так написаны». Ну, думаю, раскусил барда-хитреца. Умница, парень!

…Бывают встречи на улице, когда случайные прохожие подходят ко мне и благодарят за мои стихи и песни. В такие моменты думаю, что не зря живу на свете.

Если читателю интересно, кем я работал, чем занимался, приведу несколько фактов из своей биографии. После окончания вуза с 1974 г. по первую половину 1979 года – старший консультант Отдела по руководству уполномоченными Дальневосточного межобластного отделения Всесоюзного Агентства авторских прав. Курировал восемь зон Дальнего Востока: Благовещенск, Братск, Владивосток, Петропавловск-Камчатский, Приморский край, Чита, Южно-Сахалинск, Якутск. Посещал неоднократно все эти города в служебных командировках. После того, как уехал из Хабаровска, кем только не работал: плотником-бетонщиком 3 разряда, сторожем-дворником, ведущим дискотеки, режиссёром театральной студии при ДК «Речник» РЭБ флота в Благовещенске, художником-оформителем. Одиннадцать лет являлся корреспондентом газеты «Амурская правда» в отделе социальных проблем и культуры, вёл литературное приложение «Глагол». В качестве артиста Амурской областной филармонии объездил практически всю область, работал полтора месяца в Южной Корее в роли Санта-Клауса и баяниста… Уже шесть лет при филармонии существует коллектив бардов-исполнителей «Живая струна». Являюсь его руководителем, сценаристом и участником.

В 1997-м году меня приняли в Союз писателей России, в 2005-ом – в Союз журналистов России. На сегодняшний день выпустил 13 книг стихов, песен и прозы.

В качестве небольшого отступления хочу привести такой факт. Было это ещё во времена СССР. Однажды французский писатель Мишель Турнье в беседе с советской делегацией обмолвился: «…многие французы успели отвыкнуть от того, что можно читать стихи и понимать их…». Возможно, Турнье излишне драматизировал ситуацию, но… сказано!

Если столкнусь с подобными фактами, отложу в сторону перо, надёжно зачехлю гитару, перестану выходить на сцену со своими стихами. Пока же чувствую обратную связь и с читателем, и со слушателями.

P.S. Если найду свободное время, позволит здоровье, – напишу толстую книгу воспоминаний о своей жизни. Много чего интересного случалось в ней, судьба сводила со многими интересными людьми, я был свидетелем эпохальных событий в нашей стране. Ну а пока, извините, уважаемый читатель, прошу вас ограничиться только что прочитанным.

Сентябрь 2017

ЖИТЬ ПО СОВЕСТИ

Дикие лошади

Мы жить предпочитаем в чистом поле.Не по нутру нам запахи конюшен.Порой мы голодны, зато – на воле.Нам только чистый, свежий воздух нужен.      Мы мчимся вскачь средь бела дня,      Бежим рысцою среди ночи.      На необъезженного вольного коня      Так много седоков запрыгнуть хочет.            Про нас твердят, мол, всё равно научатся            Седло, узду и удила терпеть.            Но только с нами это не получится.            Одно из двух: свобода или смерть!Сейчас уже почти забыто всеми(Забыть, забыть! – приказано не зря же)Далёкое прекраснейшее время,Когда скакали кони без упряжек.      Конь всякий птицею летел,      Да без кнута, без крика: «Трогай!».      И каждый так бежал, как только сам хотел,      Куда хотел и лишь своей дорогой.            Сегодня конь раздумьями не мучится.            Привык, что по нему гуляет плеть.            Но только с нами это не получится —            Одно из двух: свобода или смерть.Нас называют «дикими», ну что же?Мы в цирках не красуемся в плюмажеИ сапоги не шьют из нашей кожи,Не варят на колбасы мясо наше.      Живёте вы, поднять не смея глаз      На тех, кто вас загнал в конюшни – норы,      И позволяете, чтоб ездили на вас,      Боль принося, вонзали в рёбра шпоры.            Эй, кони, встаньте на дыбы! Довольно ли            Ещё хоть миг мучения терпеть?            Спешите к нам, туда, где ветры вольные,            Где выбор дан: свобода или смерть.29 августа 1987

Марш говорящих деревьев

Учёные подозревают, что деревья – это своеобразные разумные существа. Один из примеров: стоят рядом два дерева. Садовник обрубает осенью ветки одного, а второе в момент наступления зимних холодов протягивает свои ветки на помощь обиженному собрату, как бы желая согреть, защитить его от непогоды и от жестокости человека.

Подступает вплотную время, грозное время,Чтоб высказывать всё напрямик.Это мы говорим вам, мы – живые деревья,Наших крон шелестящий язык.Обвиняем вас, люди. Вы слепые и злые.Жечь деревья, рубить – весь ваш сказ.Ну, когда ж вы поймёте, что мы тоже живые,Что есть чувства и разум у нас?      Как над нами люди, как ветра не бьются,      Чтобы уничтожить враз, навеки,      Ну а корни, корни, корни остаются      И пускают новые побеги.Каждый жест, каждый шаг наш, вмиг у вас на заметке.Быть нельзя нам и ЛЭП заодно.Вы нам рубите руки, а, по-вашему, ветки.Вверх тянуться нам запрещено.Посмотрите на мебель, на диваны и кресла,На повисший над речкою мост.Всё заполнено нами: наши груди и чреслаИ на части распиленный мозг.      Там сердца, конечно, высохли, не бьются.      Ничего, крепитесь, пни-калеки!      Что бы ни случилось, корни остаются      И пускают новые побеги.Умудрились нацелить в космос радио ухоИ хоть там вас никто не зовёт,А зовём рядом, здесь мы, с этим делом тут глухо.Со своими – вам больше забот.Нас всё меньше и меньше в развитом вашем веке.Наловчились с нас кожу сдирать.Закупорили в банки наших слёз горьких реки,Стали с сахаром их продавать.      Наши слёзы, братцы, верим, отольются.      Ничего, крепитесь, пни-калеки.      Что бы ни случилось, корни остаются      И пускают новые побеги.Ничего, погодите! Знаем, будет возмездье.Хватит жечь нас, пилить и рубить.Не трёхногие с Марса или плазма созвездий —Мы придём за себя отомстить!Из земли вырвем корни. В шуме, грохоте, стукеМы к вам плотной стеной подойдём,И, по-вашему, ветки, а по-нашему руки,Мы на шее на вашей сплетём.      Мы жаждем открытых глаз.      Незачем – вату в уши.      Люди, вы слышите нас?      В мир распахните души.10 мая 1984

Чувства на продаже

Стало жить трудновато.

Не хватает зарплаты.

Всё вокруг дорожает.

Выживать надо мне.

Вот я, хмур и невесел,

Объявленье повесил:

«Продаю свои чувства

По доступной цене.

Предлагаю вам ласку,

Что похожа на сказку,

И любовь предлагаю,

Уваженье и такт.

Есть в наличии совесть.

Есть и скверное, то есть —

Трусость, жадность и злоба.

Мы составим контракт».

Шквал звонков был мне сразу.