Бетховен

Отец широко и торжественно распахнул дверь, картинно, словно перед герцогом, отвесил поклон. Мама зашла в полутемную комнату. Улыбнулась: ох уж эти секреты, каждый год одно и тоже, но все равно-приятно. Людвиг, как галантный кавалер, ведет мать под балдахин,

усаживает в глубокое кресло. Отец вместо дирижера взмахом руки начинает серенаду. Друзья тихонько, сняв туфли, пританцовывают вокруг матери. Людвиг со скрипкой в руке еще успевает мурлыкать как кот, младшие братья хохочут, зажимая друг другу рот. В этот час соседи с низу вероятно уже спят, надо быть поскромней. Долго мать высидеть не может. Целует сыновей и в сопровождении Иоганна уходит в спаленку. Теперь она и сидит с трудом. А что же будет дальше? Людвиг перебирает в руках довольно объемную пачку нот- это

то, что написано и пишется сейчас: Девять вариаций на тему Дресслера, песня «Образ девушки», 3 сонаты для клавесина с посвящением архиепископу, Рондо для фортепиано,

концерт для клавесина или фортепиано, сочиненная органная фуга и, наконец, совсем недавние три квартета для фортепиано. Сейчас Людвиг показывает Лорхен вариации на тему Моцарта. Это уже серьезно.

– Можно откровенно? -спрашивает Лорхен.

– Конечно.

– Я ничего не смыслю в квартетах. Сонаты-другое дело. Мать просит тебя задержаться сегодня после ужина. Будет какой-то важный гость и она хочет тебя познакомить.

– Случайно не новый архиепископ?

– Нет, но он, так говорят, его друг. Она клялась, что тебе это знакомство просто необходимо.

А как твой Лессинг?

– Неплохо. Смысл есть.

– А что больше

– «Волк и овца»Овца пожаловалась на колючку в копыте и попросила волка помочь. Вот он и

помог… по-своему, конечно.

Людвиг выждал несколько минут, потом, волнуясь, попросил:

– Может дашь мне те стихи… Гете… кажется…

– Да, конечно.

Лорхен вышла в свою комнату.. Но тут же вошла ее мать.

– Куда она? Я просила помочь ее за столом. Ладно, пошли, Людвиг.

Вместе с Еленой Брейнинг Людвиг медленно прошел в гостиную. Там уже двое слуг заканчивали приготовление к ужину. По количеству приборов и пышности блюд Людвиг

догадался, что будут»высокие» гости. Не менее двух.

– Садись, -пригласила Елена.

Людвиг послушно сел. Тут же зашла Лорхен с книжкой.

– Продолжаешь читать, хорошо, -похвалила мать, но смотреть книгу не стала. Людвиг поспешил положить маленький коричневый томик к себе на колени, прикрыв его салфеткой.

Раздался колокольчик. Высокий слуга возник в проеме двери. Громко произнес:

– Граф Фердинанд фон Вальштейн с другом.

Все встали. Даже младший- Ленц. Створки двери распахнулись. Два молодых человека

появились в комнате. Первый из них мог и не называться графом. Одежда и осанка и вправду

выдавали его графский титул, белоснежный парик шел к его расшитому золотыми нитями камзолу с позолоченными пуговицами и туфлями с блестящими пряжками. Трость изящно дополняла этот образ. Второй молодой человек стоял чуть позади графа и одет был не так блестяще. По первому взгляду-чиновник, может начинающий Юрист или студент из зажиточной семьи.

Граф сделал несколько шагов к хозяйке.

– Ну, не так пышно, я еще не архиепископ, -произнес он и поцеловал руку хозяйке долгим, почтительным поцелуем. Лорхен отвесила глубокий поклон, наклонив головку на бок, как, вероятно, учила ее мать. Молодой человек за спиной графа отвесил поклон.

– Франц Вегелер, -спокойно сказал он.

Мать, дочь и Людвиг поклонились.

– Ну, хватит церемоний, -сказал граф Вальдштейн и, повернувшись в сторону Людвига, сказал:

– Это Вы, господин ван Бетховен.

Не вопрос, а утверждение. Людвига еще никогда не называли господином. Он кивнул.

Все сели. Двое слуг стали наполнять тарелки. С лица Элеоноры не сходила улыбка. Людвиг с

интересом наблюдает за Лорхен. Не меняя наклона головы она продолжает улыбаться, но теперь Людвигу не нравится эта улыбка. Как все фальшиво, наиграно. Зачем ей улыбаться этому незнакомцу, которого она знает пять минут. Элеонора что-то весело рассказывает графу,

тот лучезарно улыбается. Да, в шарме ему не откажешь -столичная штучка.

– Грядут большие перемены, уважаемая госпожа Брейнинг. Я, поверьте мне, знаю это лучше других.

– Вы приехали с его двором? -спрашивает госпожа Брейнинг

– Да. Мы уже месяц в Бонне. Неделю были в Кельне, но ваш Бонн просто рай. Максимилиан осмотрел резиденцию архиепископа и остался весьма доволен. И, это по секрету, нас

ожидают приятные новшества.

– Я где-то читала: не дай Бог жить во времена перемен, -сказала Лорхен.

– Уж это точно не про нас, -сразу ответил Вегелер.

– Как знать, -ответила хозяйка. Помолчав, добавила:-Одно обнадеживает-он молод-наш архиепископ.

– Да, Двадцать восемь лет. Сейчас что-то назревает. Это все чувствуют. От императора до кучера. Здесь, у вас… у нас… извиняюсь, это не так заметно, а вот в столице на все смотрят по иному. Наш век требует иного подхода. По старинке уже не получится, а потому в планах собственный театр, общественные читальни и самое главное -Университет. Просвещение,

просвещение и еще раз просвещение!

Молодой граф с энтузиазмом рубил воздух рукой, заметно, что он знает гораздо больше, чем говорит.

– А что с театром? -спросил Людвиг.

Его эта тема интересовала больше всего.

– Основа театра -репертуар. Наш молодой архиепископ не из тех закостенелых старых пеньков и сразу взялся за дело. Он при мне беседовал с Моцартом, он хочет пригласить на должность

главного концертмейстера и доверить ему весь репертуар. Гайдн тоже не плох, но возраст и большая загруженность ему сейчас не позволят принять пост. О Сальери и не говорю. Он на такой высоте, что спускаться не в его правилах. Кстати,«Папа» сказал, что в планах у него Англия, но Максимилиан и я в один голос пригласили его в уже наш Бонн.

Людвиг не верил своим ушам. Если бы он стоял, то в этот момент просто упал бы на стул:

разговор с Моцартом,«Папа» Гайдн, Сальери… Неужели он увидит Моцарта или Гайдна!

Вальдштейн меж тем продолжал:

– И у меня есть несколько идей: как вам музыкальные вечера? Не дожидаясь ответа продолжил:-Наши музыкальные семьи, я думаю, будут не против.

– Конечно, -согласилась Елена и кивком головы указала на Людвига.-Наш начинающий

композитор и гордость-Людвиг Бетховен.

Людвиг чуть привстал с легким поклоном в сторону Вальдштейна.

И Вальдштей и его друг ответили простым поклоном в ответ.

– Я уже назову хоть три, -ответила Лорхен.-Вольф-Меттерних-раз, Два- барон Вестерхольт с сыном и дочерью, три -Готфрид фон Мастьо, у него четверо сыновей и дочь.

– Я иногда даю ей уроки на фортепиано, -успел вставить словцо Людвиг. Он мог бы сказать, что дает такие же уроки красавице Вильгельмине Вестерхольт и уже сочинил для них Трио и простенькую мелодию. Так… мелочь. Признаться, что все чаще приходит к Лорхен

Брейнинг у Людвига не хватило духу.

Но в эту минуту вошел слуга. Почтительно поклонился, произнес внятно:

– Господина ван Бетховена просят выйти.

Людвиг встал. Почтительный поклон на обе стороны, дамы чуть привстали.

– Извините.

За оградой его ждали Готфрид, Цецилия и брат Каспар. Все трое тяжело дышали, видимо, они бежали.

– Быстрее, Людвиг, там… отец… у Хойзера…

Людвиг все понял. За насколько минут они уже были у дверей кабака. Иоганн лежал на пороге, свесив голову на ступеньку. С носа текла кровь. Вероятно, при падении, он ударился, но теперь в хмелю ничего не чувствовал.

– Подхватывай, -сразу сказал Людвиг.

Сам он схватил отца за плечи и, повернув, обхватил другой рукой. Готфрид придерживал

Иоганна за пояс. Цецилия шла сзади, страхуя на всякий случай. Как назло был летний воскресный день, почти центр города. Маленькая компания двигалась медленно, с остановками-Иоганн все старался выскользнуть из рук молодых ребят, почти не держась на ногах. Прохожие с интересом приглядывались к компании. Почти все -знакомые. Людвиг сгорал от стыда.

– Давай сюда! -сказал он и жестом указал на тупик. Друзья протащили Иоганна и прислонили к стенке. Напрасно, Иоганн не стоял на ногах.

– Давай, пусть сидит, -сказал Готфрид и вытер пот со лба.

– Каспар, беги домой, предупреди мать, а ты, поищи хоть какую-нибудь телегу.

Цецилия кивнула и убежала за поворот. Прохожие, как назло шли каждую минуту. Людвиг повернулся спиной к улице и лицом к отцу. В эту минуту Иоганн начал приходить в себя. Узнал сына.

– Ааа…

Рукой потянулся к Людвигу.

– Молчи, -прошипел Людвиг тихо.

Люди все шли и шли. Этот позор никогда не кончится.

Иоганн все пытался заговорить, размазывая кровь по лицу. Потом сделал попытку подняться. Неудачно. Людвиг подхватил отца и силой усадил на землю.

– Сиди, -снова зло прошипел он.

Да когда же это закончиться?!

Через минуту прибежала Цецилия.

– Давай его!

Вместе с Готфридом они подняли Иоганна. Несколько шагов за поворот и телега с сеном.

– Укроем его сеном и довезем, -сказал Готфрид.

Втроем они с трудом уложили Иоганна на телегу и засыпали сеном. Рядом сел Людвиг.

Через десять минут телега остановилась. Каспар уже открывал дверь.

– Иоганн в школе? -спросил Людвиг.

– Нет, где-то бегает, -ответил Каспар.

Магдалена с трудом спустилась с лестницы. Она молчала. Молча вместе с Людвигом уложила мужа в постель, принесла теплую воду и полотенце, молча умыла от крови лицо мужа, молча и медленно вышла. Теперь она все больше молчит и лежит в постели. Редко встает. Соседка приходит и стирает-на это уходит несколько монет, но другого выхода нет. Это Людвиг понимает.

Внезапно на Иоганна находит «просветление» и он немного приходит в себя.

– Людвиг, сынок…

Мутным взглядом смотрит на сына.

– Такой важный господин… ты… мальчик… Магда…

Мать не выходит. Она слышит, но не выходит. Каспар уже убежал и теперь Людвиг сидит

рядом с отцом. Закрыв лицо руками он плачет. Плачет, как и мать. тихо, беззлобно, не проклиная, На злость уже нет сил. Какая разница между домом Брейнингов и его. Почему так? Может он сам виноват. Не стоит так увлекаться фантазиями. Его мир-его мир, их мир-их мир. И эти два мира не должны встречаться, так будет лучше для всех. Но, Господи, эти слова:

«Моцарт сказал», «Папа обещал» и прочее. Есть еще Вена, император, Пратер и музыка…

Не та музыка, что существует и звучит здесь, в Бонне, а МУЗЫКА с большой буквы. И еще он понимает-надо учиться. Если не у Моцарта, то у Гайдна, а сделать это сейчас просто немыслимо.

7

Уже давно пора выносить тело, но Людвиг все медлит: еще несколько минут пока закроют крышку и ее лицо навсегда исчезнет из его жизни. Гроб уже снесли на первый этаж и поставили на два стула, на кухне хлопочет нанятая на день стряпуха, пахнет жарким, еще чем-то, но сейчас шум тарелок, возня и шипение только раздражают. Побыстрее бы все закончилось… Лицо матери стало почти кукольным, совсем крошечным. Умелый мастер,

специально нанятый, нанес белила и мел на лоб и щеки, ушла жаркая чахоточная краска и лишь нос остался таким, каким и был при жизни-длинноватым, тонким, слишком тонким.

Волосы аккуратно зачесаны назад, на венок нет денег и лишь мамин костяной гребень удерживает их по бокам. Тонкие руки наконец-то спокойно покоятся на груди: они отдыхают.

Что ж так все не вовремя! Уезжая в Вену к Моцарту с рекомендательными письмами Вальдштейна в кармане два месяца назад он, конечно, на многое и не рассчитывал. Главная цель-занятия с Моцартом, а там, как Господь поможет. Граф напутствовал:

– Несколько адресов у тебя есть, ван Свитен о тебе уже знает и к нему первому, а там уж и к

Вольфгангу. Попасть к нему просто так,«с улицы» немыслимо. К таким господам-не обижайся Людвиг-просто не заходят. Из кассы архиепископа на твое имя в Вене переведут сумму, или кто-то передаст. Не много, но на первое время хватит.

Елена Брейнинг и Франц Вегелер за два дня до отъезда от себя передали небольшую сумму.

Зная щепетильность Людвига в этом вопросе, мудрая Елена заметила:

– Это аванс архиепископа и всего несколько монет от нас.

Людвиг молча кивнул.

Две недели в Вене пролетели, как один день. Людвига поразила дороговизна жизни в столице. Он и раньше слышал о ценах,.но не представлял что все так дорого: чашечка кофе и две булочки с каким-то сомнительным повидлом внутри-его дневной рацион. Пешком до дома ван Свитена и обратно, о простой прогулочной коляске, а тем более пролетке и думать нечего. Квартира посуточно (обязательно с фортепиано) влетела ему в половину той суммы, которую он привез из Бонна. Ни служанки, ни экономки, ни портного. Прическа,

костюм, весь внешний вид не последнее дело в императорской столице. И вот слова Моцарта:

– Это все?

Ван Свитен посоветовал Людвигу сыграть для маэстро одну из сонат Филиппа Эммануила Баха- вещь, которую Людвиг знал и любил.

– И это все?

Небольшого роста человечек стоит позади него и держит в руке бильярдный кий, в соседней комнате смех, звон бокалов и музыка. Может, он не вовремя?

– Он гениально импровизирует, задай ему тему, Вольфганг.

Спасибо, ван Свитен. Из-за спины Людвига маленькая рука в красивом кафтане, чуть убеленном мелом, выстукивает четыре ноты. Это вызов! Что-то похожее на «Свадьбу Фигаро».

Теперь Людвиг может показать себя. Десять минут пролетают мгновенно, краем глаза он успевает уловить выражение лица ван Свитена- доволен. Доволен он, доволен и Вольфганг.

Молчание. Маленький пучеглазый человечек стоит перед Людвигом, опираясь на кий.

– Ваше мнение, Вольфганг?

– Да, из него будет толк. Пусть приходит ко мне два раза в неделю

Поворот и Вольфганг исчезает за дверью. Людвиг остается с ван Свитеном. Уже на улице ван

Свитен говорит:

– Это успех, Людвиг. Все остальное не важно. Я поговорю о днях и часах занятий, а вы идите домой и готовьтесь, ваш адрес я запомнил.

Три дня Людвиг просидел безвылазно в своей каморке, ожидая хоть записки от Свитена. Ничего. На четвертый, придя к дому барона, он узнал, что Свитен куда-то срочно отбыл. Несколько дней он бродил по Пратеру, часами просиживая на скамейке, размышляя о будущем. Деньги заканчивались. И тут пришло письмо из Бонна. Умирает мать. Через три дня он был дома. Полугодовалую Гретхен отдали кормилице, кормить у матери уже не было сил. Лишь один раз взглянул Людвиг на свою единственную сестру и снова не отходил от матери. Братья уже довольно взрослые и самостоятельные как могли помогали Людвигу, а он разрывался между театром, братьями, матерью и уроками. Иоганн окончательно катился по наклонной. Чувствуя, что жена доживает последние недели, вообще потерял контроль над собой. Впрочем, и сам Людвиг и братья махнули на отца рукой. Так прошли еще три последних месяца, и вот вчера она отошла в мир иной.

– Пора, -тихо произнес Андреас Ромберг.

– Да, выносим, -согласился Людвиг и встал.

Два брата Ромберги, Готфрид Фишер и Людвиг подняли гроб. Господи, какая же она легкая! Во дворе ждали Лорхен и Ленц Брейнинги, Рейха и старший Рис. Цецилия и еще несколько женщин остались в доме готовить скромную трапезу. Все прошло быстро и без церемоний.

После смерти матери жизнь для Людвига потянулась обычной колеей. Не добавила радости и смерть годовалой сестренки. Людвиг воспринял ее, как что-то данное судьбой

свыше. Мало радости в нашей жизни, и даже артисты и писатели, стоящие ближе к божеству,

испивают чашу бытия до дна. Есть, правда, счастливцы, которые идут по жизни просто и светло, ничто, кажется не омрачает их чело, такие, как Гете,.но и ему, вероятно, приходится

бороться за эту жизнь. Год пролетел в заботах и слухах. Что-то назревает там, за Рейном. Это

ощущается в разговорах, газетах, университете, в который Людвиг записался с новым другом, художником Кюгельгеном, в общественных библиотеках и читальнях. Пришел новый австрийский император, и какие-то неясные надежды будоражат умы. Но это там, в Вене, а здесь, в Бонне, все тот же затхлый мирок интриг, слухов, домыслов и басен. Сейчас Людвиг сидит в тесном кружке друзей в маленьком ресторанчике вдовы Кох, потягивает пиво и ждет, когда Фран Вегелер выскажет свое мнение. Кюгельген покуривает большую трубку, читает газету, искоса наблюдая, как очаровательная Барбара разносит подносы с едой. Как она наклоняется, как протягивает голые по локоть руки и прячет сдачу за лиф платья.

Сейчас уже осень, не так и жарко, но в этом небольшом ресторанчике многолюдно и душно, а девица улыбается и подносит очередную кружечку друзьям.

– Еще по одной? -лукаво спрашивает Кюгельген,

– Если она еще раз наклонится и примет сдачу… -соглашается Людвиг.

Словно угадав желание, красотка с тремя бокалами низко склоняется над друзьями, несколько мелких копченых ребрышек для закуски и салфетки на стол.

– Что-то еще?

Все трое дружно выдыхают.

– Да, -говорит Людвиг.

– Да-да, -говорит Кюгельген.

Старший среди них- Вегелер, – молча откладывает листок, который принес Людвиг.

– От этой бумаги нет теперь толку, надо составить новую.

– Поэтому я и пригласил тебя, я не мастак в прописях и словесности. Ноты-да, но не эта канцелярщина.

«Придворный музыкант ван Бетховен честь имеет доложить, что продолжительная и упорная болезнь жены привела его в крайне плачевное положение, он был принужден заложить и продать все свое имущество, так как лишен ныне вместе со своими малыми детьми средств

к существованию. Поэтому он покорнейше умоляет о выдаче ему ста талеров».

– Я не удивляюсь, что наш Макс Франц уже год молчит, -заметил Вегелер и отложил

записку.-Ты говорил с Вальдштейном?

Людвиг согласно кивнул. Скромно он следил за движениями Барбары.

– Не смотри в ту сторону, дружище, -просто произнес Кюгельген и снова глубоко вздохнул.

– Не мой уровень?

– Не НАШ, -кратко ответил Вегелер и тихо добавил:-Там племяша нашего Бальдербуша

ошивается.

Франц Вегелер был вхож в высокие боннские круги и имел более полную информацию по такому вопросу. Вся компания еще раз глубоко выдохнула. Все трое рассмеялись.

– Давай так, -заметил Франц, -Я подготовлю черновик к архиепископу, ты внимательно прочтешь, перепишешь… если согласен, и вместе с Вальдштейном подаш от своего имени. Это оптимальное решение.

Людвиг снова согласно кивнул. Друзья отпили по глотку.

– Почему не был в университете? -спросил Кюгельген.

– Сейчас столько всего навалилось, Просто не представляю, куда бежать. Все, что не делаю-

словно в песок! Кантата на смерть Иосифа-провал, не нужна, кантата на восшествие Леопольда-тот же результат. Бог свидетель, я стараюсь, но в сутках двадцать четыре часа, а

неделе семь дней, а у меня всего две руки.

Друзья молчат. Что тут скажешь? Людвиг мог бы рассказать о планах на братьев, но вряд ли

это нужно. Сейчас братья заметно подросли и теперь новая забота-пристроить их к взрослой жизни. По крайней мере, Каспара. С Иоганном пока подумает. Кюгельген решает переменить тему. Тихо, почти секретно, спрашивает:

– О Фостере слышал?

– Нет, -ответил Людвиг.

– Вот и видно, что не ходишь на лекции нашего аббата Шнайдера. Много теряешь.

– С него такой аббат, как с меня балерина, -тихо заметил Вегелер.

– Он получает книги из самого Парижа. Слышал бы ты, что он говорил о Руссо. Мурашки по коже!

– Я слышал его лекцию о Канте. Попробую разобраться на досуге… если таковой случиться.

– Сейчас за Рейном что-то заваривается, -уже совсем тихо прошептал Кюгельген.

В подтверждении своих слов он вынул из бокового кармана сложенный вчетверо листок,

осмотрелся.

– Вот, переписал на лекции, это из Форстера.

«Мы ответим перед небом и землей, если упустим возможность установить у себя новый

строй».

Людвиг сложил листок и отдал его обратно.

– У меня много таких записок, -пообещал художник.

– За Рейном настоящая жизнь, -заметил Кюгельген.– Вольтер, Бомарше.

Друзья дружески молчат.

Наступал вечер, конец трудового дня. Маленький ресторанчик в это время наполнялся простым и не сильно простым людом: музыканты, писари, чиновники, секретари, мелкий

чиновный люд постепенно заполнял столики. Несколько скрипачей и флейтист терзали

искушенный слух знатоков и любителей. На входе показались братья Ромберги. Приметив знакомую кампанию, замахали.

– Давай… -пригласил Людвиг.

Оба брата подсели к компании.

– Есть хорошие новости, -сказал Ромберг, -Наш архиепископ собирается на съезд своего ордена, поплывем по Рейну и Майну. Летом в следующем году. Сами они поедут по-суху, а мы

поплывем по волнам.

– Музыканты? -спросил Людвиг.

– Еще театральная труппа-немного, человек двадцать. Это в Бад- Мергенхайме.

– Далеченько, -прикинул в уме Вегелер.

Обычные дни продолжают идти своим чередом. Кюгельген был прав: по вечерам у Брейнингов, по беседам с университетскими друзьями, по книгам и газетам (особенно исчезнувшим, как-то внезапно, французским) понятно, что за Рейном что-то назревает. Слухи

самые тревожные.

В один из вечеров Стефан Брейнинг воодушевленно декламирует «Разбойников» Шиллера.

Вся маленькая компания затаив дыхание, слушает, Людвиг едва дышит. Раньше он думал,

что «Дон Карлос» это предел Фридриха, но оказывается есть еще и «Ода к радости», есть и

«Фиеско». На все просто не хватает времени,.и теперь Людвиг внимательно просматривает

листок с переписанной одой.

– Как тебе? -лукаво спрашивает младший- Ленц.

Он уже довольно взрослый, чтобы понимать смысл этих слов.

– К радости или свободе? -так же лукаво спрашивает Людвиг.

– Не стоит слишком задерживаться на таких стихах. Драмы этого Шиллера куда лучше,

Все просто соглашаются с матерью. Старший Стефан пробует возразить.

– Если бы ты, мама, слышала, что говорит на лекциях наш Шнайдер!

– И что же он говорит?

Это ловушка, сейчас мать узнает, чем живут ее дети. Но дети не подозревают, наивно начинает рассказывать Стефан:

– Лессинг и Гердер уже в прошлом, сейчас Гете и Шиллер, Спиноза и Декарт устарели, а в моде тихий отшельник из Кенигсберга. Долго объяснять, но он обязательно расскажет матери о

странном философе. И, главное, есть Руссо! Вот кого чтут сейчас в Париже и теперь мысль и свободу не сдержать.

– Ну а главный реакционер-я, -произносит с иронией Елена Брейнинг.

Людвиг увлеченно слушает, Ему нравятся такие сражения.

– Боюсь, у меня другие сведения. Не все так просто в вашем любимом Париже

Я получаю письма и с Берлина и с Вены и информации у меня побольше.

– Мама… -прерывает ее Лорхен, но мать внезапно становится суровой. Это она прерывает дочь.

Мягко, но настойчиво.

– Я не думаю, что рубать людям головы предлагал ваш Руссо, Вольтер и Гельвеций вкупе с вашим Дидро…

Дети восторженно слушают мать.

– Вот видите, и такая старуха, как я что-то еще читаю.

Дети не сразу ловят иронию в словах госпожи Брейнинг. Постепенно облик госпожи Брейнинг смягчается.

– Как с твоей учебой, Людвиг?

После поездки по Рейну еще ни разу не был в университете. Нет времени.

– Это плохо, очень плохо. Но я понимаю

– Сейчас немного полегче с деньгами, архиепископ разделил сумму содержания на отца-я отдаю ему четверть каждую четверть года, но потом почти все забираю. Я упросил через Вальдштейна, чтобы отца не высылали из города. Теперь он спивается втихую.

– Вегелер написал мне, что хочет преподавать медицину у нас в Бонне. Он следующим летом

прибыть к нам… если все будет спокойно.

– Да, мама, мне он тоже писал, -ответила Лорхен и покраснела. Людвиг вздохнул.

Мать и дочь сделали вид, что не заметили этого вздоха. Мать снова перевела разговор на другое.

– У тебя сейчас должен быть урок у Вестфалей?

– А я уже был, -сразу солгал Людвиг с прямым взглядом.

– Людвиг…

– Завтра. Завтра я дам урок не час, а два.

Людвигу не хочется признаваться, что с недавнего времени жизнь в Бонне ему противна и ненавистна. Все больше обыватели напоминают стоячее мутное болото с лягушками в стиле басен Лессинга.

– Ох, и не люблю, когда на тебя находит твоя обычная дурь, -укоризненно говорит госпожа Брейнинг но тут же снова меняет тему, -Ты Шекспира уже прочел?

– «Бурю» -да.

– Я просто не хочу, чтобы вы считали, что бить окна, жечь дома и горланить на перекрестках и площадях вот это и есть революция.

– А что горлопанить? -интересуется Ленц.

– Не дай Бог тебе слышать, что. И Шекспир здесь не виноват.

– А Гете? -все не унимался Ленц.

– И он со своими «страданиями».

– Это Вертера, -огрызнулся Ленц.

– Брысь! -не выдержала мать.

Вся молодежь убежала из-за стола. Стефан вызвался проводить Людвига несколько кварталов.