Бетховен

.Давний друг капельмейстера-органист ван Эден подолгу не отпускал друга. Вместе сидели в просторной прохладе церкви. Малыш был непоседой. В два года все так интересно. Капельмейстер уже с трудом удерживает его на коленях. Эден улыбается. Малыш ручкой

тычет в деревянное распятие, переводит взгляд на ангелочков под куполом. А

звуки! Это чудо какое-то! Откуда они? Маленький Людвиг испуганно прячет личико в

праздничном жабо деда. Проходит несколько минут и малыш начинает прислушиваться.

Несколько минут молчания и музыки.

– Как тебе? -спрашивает дед.

Маленький Людвиг показывает пальчиком вверх.

– Да, да, там музыка, -говорит дед.

С ван Эденом они пропускают по стаканчику винца. У малыша леденец на палочке. И для него это праздник. Только к вечеру они возвращаются к матери. Напоследок старик делает еще один круг по двору. Спешит, похвалится Фишеру- старшему:

– Он уже говорит.

– Ну… это вряд ли, -сомневается Фишер.

– Скажи: «деда», «де-да».

Маленький Людвиг старается лепетать что-то похожее..Все смеются. За время отсутствия

свекра и малыша Магдалена успевает сходить на реку постирать, приготовить еду, пошить и даже немного вздремнуть. С каждым визитом свекра она узнает его все лучше.

Сколько тепла и мудрости в этом угрюмом немногословном старике. В кого же Иоганн?

Может в мать? Страсть к вину не должна передаваться в наследство. На прощание старик ворчит:

– Пора вам переезжать от Фишеров.

– Куда? В такую же конуру, как эта?

Капельмейстер хмурит густые брови.

– Иоганн снова придет поздно?

– Я не знаю. Это не от меня зависит. После репетиции его сиятельство приглашает некоторых музыкантов к себе. Кого именно я выясню. Там у кого-то из господ день ангела и они изволили просить музыкантов на вечер.

– Нет, я не жалуюсь, но иногда как-то…

– Я понимаю, -говорит капельмейстер и снова, словно невзначай, Магдалена находит в

маленьком камзоле сына один золотой. Господин Людвиг, Господин Людвиг…

Первые воспоминания скупы и обрывисты. Вот руки деда, крепкие мускулистые, щетина его шок колется, но это весело и смешно. Ему, Людвигу, нравится, когда эти крепкие руки

подбрасывают его вверх, потом крепко кружат его. Смешно до колик. Вот они идут с дедом вдоль улицы, спускаются к берегу. Шумит вода и дед садит его на простой пенек над самой водой, снимает парик, расстегивает камзол и снимает чулки. Руками растирает голые ступни. Маленький Людвиг долго не может усидеть на месте. Сейчас он прячется от деда за деревом

и нужно только терпение чтобы» деда» не нашел его. А «деда»все сидит на берегу и лишь голые ступни в воде. Несколько кислых виноградин в бумажном кулечке. Какие же они кислые!«Деда»улыбается. Потом он совершает чудо. Большой обломок коры превращается в корабль, ветка и лист клена в парус и… Чудо, волна уносит настоящий пиратский корабль вниз по течению.«Деда»достает из сумки бутылку вина и хлеб с кусочками сыра и свиного окорока. Между хлебом и окороком толстый слой масла и запах этот сводит с ума. Капельмейстер попивает винцо, закусывает, и Людвигу перепадает несколько кусочков.

– Нет, нет! Это тебе еще рано.

Капельмейстер прячет бутылку за спиной.

– Смотри, -говорит «деда».

Маленькой палочкой он шевелит жука, переворачивает его на жесткую блестящую спинку.

Жук гудит, он, вероятно, обижен, ему не нравится. Смешно. Деда смеется. Его строгий костюм распахнут, грудь спокойно дышит и он, Людвиг-младший ложится прямо на грудь деда. Как хорошо. Потом они возвращаются в дом. Снова с его дедом раскланиваются,

снова негромкие разговоры и прихлопывания по щечкам и плечам. Ему это не нравится. Лучше, когда»деда» сажает его к себе на шею, тогда виден весь город и сама городская ратуша с часами, лента блестящего Рейна вдалеке, и гряда виноградников уже совсем вдали.

Память меняет картины. А вот это отец. Какой он смешной. Он танцует прямо в комнате, хлопает в ладоши и приглашает к этому танцу его. Шаг, еще шаг… Вот так! Так! Отец

бросается к инструменту и одной рукой стучит по клавише, другой машет и пытается

приседать. Это папе трудно и он падает на маленькую табуреточку. Табуреточка трещит,

ломается и папа падает прямо на пол. Смеется он, смеется мама. Мама так счастлива и он

обнимает ее за шею, виснет прямо на ней. Как же хорошо им втроем.

Есть еще запахи. Запах горячей, пахучей сдобы из окон Фишеров. Цецилия- плутовка сейчас стоит на пороге и протягивает Людвигу большой ароматный крендель.

– Шаг… еще… вот…

Сзади его поддерживают мамины (это он уже точно знает) ласковые руки. Как тяжело даются первые две ступеньки.

– Молодец! -звучит чей-то голос.

Людвиг цепко хватается за крендель, теперь он его не отпустит.

Все смеются, смеется и Людвиг. Кроме лиц есть еще и животные. Огромный рыжий петух смело идет на встречу Людвигу. Мама рядом и значит боятся нечего. Людвиг машет небольшой палочкой: настоящий воин. Враг побежден и снова смех, руки матери и солнце. В подвале есть мыши. Мама говорит, их не стоит боятся, они сами нас боятся. Есть еще кошки и собаки. Какие они все большие! Самые большие-лошади!

Но есть и печальные картинки. Играет орган, противно пахнет свечами, нафталином, смесью духов и пота. Из-за пышных юбок и камзолов ему ничего не видно. Отец берет его на руки и тихо шепчет:

– Иди, попрощайся с дедой.

Отец опускает его с рук на землю и слегка толкает его в спину. Странно, почему надо прощаться с дедом? Почему он так неподвижно лежит и почему именно здесь, в церкви? Почему мама плачет? Почему так громко играет орган и много людей подходят к ЕГО

деду и целуют его лоб? Больше воспоминаний нет. Начинается самое обычное детство и

в этом детстве уже нет места воспоминаниям. Теперь каждый день невесел и сер. Вот и сегодня обычный нудный день, дождь и туман и весь день прошел впустую, вот сейчас

вечер и отец сидит уже несколько часов над огромной кипой бумаг и бухгалтерских томов. Все они огромные, пыльные и пахнут противно. Отец, обхватив голову руками, ерошит волосы, потягивает вино прямо из горлышка и пыхтит. Он потеет, дышит тяжело, но все напрасно. На подмогу ему приходит Теодор Фишер, давний друг юности.

– Я ничего не понимаю, это какая-то абракадабра!

– Тут и французский и …кажется… может… голландский, -предполагает Теодор.

– Мой старик вел дела с купцами сам, без посредников. Накладные, расписки, квитанции-

все в полном порядке, но «выжать» что-то из них мне не удастся. Хорошо, что долгов нет.

– Твоему отцу доверяли и без расписок. Он знал толк в торговле

– А мне, по-твоему, не доверяют? -обиделся Иоганн.

Магдалена успокоила мужа.

– Главное, Теодор прав, обошлось без долгов.

– А что мне с этого?!Я стараюсь что-то выжать из этих бумажек. Скоро появится еще один рот

(Иоганн кивает на округлившийся живот жены) а мне и этого (кивок в сторону Людвига)

не прокормить.

– Ты тоже в этом немного…«виноват», -пробует пошутить Магдалена.

– А что с прошением? -спрашивает Фишер.

– Пусто, как в моем кошельке. Вот!

Из вороха бумаг Иоганн протягивает листок дорогой бумаги с гербом в углу.

«Жене умершего капельмейстера, проживающей в монастыре, за время пребывания ее там,

впредь до особого распоряжения, выдавать по 60 имп. талеров ежегодно.

Бонн,8 января 1744 г.»

– Не так уж и плохо. Ей там лучше, а вам здесь. Еще один рот ты бы точно не прокормил.

А про тебя?

– Пока без изменений. Чувствую, что это «пока» затянется надолго. А этот малец уже жрет за двоих. Иди сюда, чертенок, побей клавиши.

Обернувшись к Теодору, жестом пригласил его присесть.

– Сейчас увидишь.

Странно, обычно отец не разрешает самостоятельно прикасаться к клавесину. Инструмент и так от старости чуть не рассыпается, надо быть острожным, но на этот раз отец добр.

– Подай скрипку, -говорит он матери.

Простая мелодия, несколько нот.

– Повтори, -приказывает отец.

Ну, это очень просто. Людвиг одним пальцем повторяет за скрипкой.

– А теперь тоже самое вместе.

А это еще легче.

– Вот так и живем. Бедно, но весело.

Теодор напряженно молчит, будто что-то вспоминает. Наконец, говорит:

– А помнишь, несколько лет назад у нас выступал такой малец… как его…

– Моцарт!

– Точно, Моцарт! Но тому лет шесть было.

– Небольшая разница. Начни сейчас, а через годик покажешь его важным господам. Они это любят.

Иоганн обиделся.

– Ты обезьянку с моего сына хочешь сделать?!

– Да причем здесь это. У твоего мальца есть талант, это заметно. С возрастом он будет музыкантом так почему бы на начать сейчас. Мы все стареем. Кто тебя самого кормить на

старости лет будет?

Иоганн молча соображал. Пальцем поманил к себе сына, пристально смерил его взглядом, словно прицениваясь к товару.

– Что-то в этом есть. Бренчать по клавишам мы его научим, а что дальше?

– Дальше -видно будет.

Ладно, пойдем к Хойзеру, пропустим по стаканчику, обмозгуем.

– Когда ты будешь? -спросила Магдалена.

– Сегодня, -кратко ответил Иоганн.

Иоганн не шутил, когда говорил, что Людвигом надо заняться. Магдалена надеялась, что ее муж забудет о своем новом увлечении, как всегда бросит, не начав, но она ошиблась. Уже к осени следующего года Иоганн начал занятия с сыном. В один из вечеров, пропустив стаканчик для ясности сознания, усадил Людвига за клавесин.

– Хватит бренчать без толку. Тебе почти пять, пора приниматься за дело. Вот!

Иоганн поставил на инструмент первые попавшиеся под руку ноты.

– Это-ноты. Играют только по ним.

– А без них?

Зря спросил. Отец отвесил затрещину.

– Все можно объяснить спокойно, -заметила Магдалена.

– Дочка повара-сиди тихо.

Магдалена нагнула голову, стараясь не смотреть в сторону сына. Иоганн наиграл самую простую гамму.

– Повтори.

– По нотам? -осторожно спросил Людвиг.

Иоганн карандашом на свободном месте написал несколько нот.

– Вот это то, что ты сейчас сыграл.

– А без этих букашек нельзя?

Снова затрещина.

– Магда, он туп как вся твоя семейка!

Магдалена на этот раз молчит.

– А ты что хохочешь? Повтори еще раз.

– Но я не хочу… по нотам…

Еще одна затрещина и Людвиг летит со стула в угол. Плач, грохот падающего подсвечника,

ругань отца. Людвиг прячет лицо в юбке матери, ласковые руки обнимают его голову и мама

целует его.

– Мама, я не хочу учить музыку.

Иоганн за шиворот тащит сына к инструменту. Плач в соседней комнате. Это плачет двухнедельный Каспар- младший ван Бетховен.

– Уйми своих горлопанов! Что один, что другой-идиоты!

Сейчас Иоганн еле стоит на ногах. Лицо багрово-темное, дыхание прерывисто и он не находит себе места от злости. Вот-вот и он бросится на Магдалену. Она стоит во весь свой небольшой рост: маленькая щуплая женщина, готовая на все ради своих сыновей. Ей внезапно становится трудно дышать, во рту появляется привкус крови, начинает душить кашель. Но

отступать некуда. На этот раз она не отступит.

– После смерти отца ты стал не управляем.

– Заткнись, лакейская подстилка!

– Это за то, что я вдова? Тебя это никогда не волновало, а что сейчас? Внезапно прозрел?

Ответить Иоганну нечем и потому он просто кричит.

– Иди, иди! Там твой второй ублюдок орет!

– Я-то уйду, а вот с кем ты останешся, пьянчужка.

Все это она говорит спокойно, с трудом скрывая волнение, стараясь не кашлять. Надо просто успокоиться, прислонится к стене и на минуту закрыть глаза-само пройдет. Но с Иоганном это невозможно. Людвиг начинает плакать еще громче и она уводит его в соседнюю комнату, к плачущему малышу. Чуть громче и кажется она сойдет с ума и задушит мужа.

Господи, какой позор, Все это слышат Фишеры и соседи из ближайшего дома. Стыдно! За дверью Иоганн буянит. Падают стулья, звенит посуда и несчастный не в чем не повинный клавесин жалобно дребезжит. Звон стекла-кажется Иоганн запустил в окно канделябром или чем-то тяжелым. Стук двери, шаги по лестнице. Тишина.

Магдалена бессильно опускается на кровать рядом с колыбелькой. Вот теперь можно поплакать. Боже, как это все произошло? Так хорошо начиналось. Молодой, веселый Иоганн и его дружок Фишер шесть лет назад нагрянули в ее захолустный Эренбрейтштейн и сразу развеселили всех жителей. Фишер пел, Иоганн играл на цитре и скрипке, приседал,

корчил разные рожицы, а уж какой рассказчик. Вот умел навеять что-то ее женскому сердцу. А может просто тогда было одиноко молодой милой вдове без детей. Вдова в двадцать лет! И

тут он-молодой, остроумный, веселый, А как ухаживал! И что было в этом оболтусе, где были

ее глаза и мозги? Это потом она узнала, что мать Иоганна пьянчужка и взаперти в женском монастыре, еще позже, уже после рождения Людвига, узнала, что муж может быть просто жестоким, Глупость не в счет. Сейчас она все чаще вспоминала старика капельмейстера. Будь он сейчас жив, такого бы не случилось. В последнее свое лето Капельмейстер пригласил ее к себе. Маленький Людвиг был под присмотром Цецилии Фишер, а она шла с рынка. Там они и повстречались. Старый капельмейстер почти силой увлек ее к себе, Шесть больших комнат, обстановка поразила ее. Она и раньше знала, что свекр в их родном Бонне

занимается винной торговлей, ведет связи с Францией, Голландией, уважаемый негоциант.

(слово это часто слышала в разговоре) В тот день старик долго водил невестку за руку по

всем комнатам, открывал сундуки и шкафы, пробовал на прочность редкие ткани, нюхал,

заставляя теребить ноготком фарфор и хрусталь. Шкафы, полные серебряной и позолоченной

посуды, вилки и ложки с незнакомыми вензелями, люстры и подсвечники редкой красоты и работы-все это старик обводил взглядом полным превосходства и гордости. На минуту остановился у окна, расстегнул тугой воротник. Как тяжело дышать…

– Вот такие дела, Елена.

Он впервые назвал ее Еленой. Редко, в далеком детстве так называл ее отец, изредка муж, но больше никто. Она подошла к нему, прижалась щекой к его широкой спине. Ладонью вполоборота капельмейстер ласково погладил ее по волосам. На большее он не решался. Сколько минут она простояла вот так-прижавшись к свекру, плача тихо и обреченно,

она не запомнила. Старик тяжело дышит, шершавая рука его лежит на ее волосах.

– Вон, бежит наш бегун, -заметил Людвиг своего сына, спешащего к его дому.-Когда-нибудь

добегается до своего конца.

Магдалена молчала, прижавшись к спине свекра. И вот сейчас она поняла -то была последняя встреча. Отложенное завещание немногословного, скупого на чувства капельмейстера. Чем он еще мог помочь семье? Последние теплые слова свекра:

– Мне ведь с собой это не забирать…

За буднями та встреча забылась и вот теперь, обнимая плачущего сына, она молила Бога о невозможном.

Наблюдая за уроками сына, Магдалена надеялась, что хуже быть не может, но она ошибалась. Через месяц рядом с сыном и мужем она увидела грязноватого непричесанного мужлана в грязном сюртуке и без парика. Мужчина нетвердо стоял на ногах и глупо улыбался.

Попросив мужа пройти с ней в комнату, Магдалена зашептала:

– Что ЭТО?

– Совсем забыл! Помнишь, ты говорила, что концы не свести, жаловалась… Но я ведь не промах.

Это наш новый квартирант -Тобиас Пфайфер, музыкант, мастер на все руки. Я договорился:

он будет за стол и кровать учить нашего оболтуса.

Магдалена широко раскрыла глаза, Слов не было.

– Какая квартира, Иоганн? У нас две комнаты, нам самим жить негде.

– А чулан? Там можно поставить кровать и тумбочку, а столоваться он будет в нашей кухне. Ты его и не увидишь. Он с утра до вечера в оркестре и только ночевать будет у нас. Пару монет нам помешают?

Интересно, это вопрос или утверждение. Магдалена только разводит руками. Хочется сказать многое, но так, чтобы не обидеть Иоганна. По глазам его заметно-он уже пропустил стаканчик»за знакомство» и теперь только и ждет как улизнуть. Будь что будет…

– Не понимаю-есть Рисы, Зимроки, Саломоны, есть Рейха, но ты выбрал вот ЭТО! С тобой

уже никто не хочет связываться.

Иоганн замер. Он не знал, что ответить. Кричать на жену при госте и двух детях не хотелось и он лишь молча замахнулся на жену.

– Мама!

Этот родной голос из соседней комнаты вернул обоих супругов к действительности. Оба бросились в большую комнату. Людвиг орал, забравшись под клавесин, а новый дружок мужа тростью старался»выковырять» малыша из-под инструмента. Пфайфер зло стучал кулаком по инструменту.

Ма-ааа! -верещал Людвиг.

Магдалена схватила сына на руки и, прижав к себе, закричала:

– Оба-вон!!

– Пошли, она скоро успокоится, -спокойно, как ни в чем не бывало, произнес Иоганн.

Пфайфер облизнулся, разворошил нечесаные волосы, став еще отвратительнее, и поспешил за

другом. Со смехом и гоготом оба скатились по лестнице.

– Он дурак? -наивно спросил Людвиг.

В глазах матери улыбка.

– Что-то в этом роде. Иди поиграй, а я займусь Каспаром.

Вот это дело. Людвиг мгновенно забывает горести. Через мгновение он уже висит на шее двенадцатилетней Цецилии. Та старается сбросить сорванца с себя, но это непросто, Людвиг мертвой хваткой вцепился в шею девчонки. Та верещит, но не сдается. Людвиг даже ухитряется одной рукой держать деревянный меч. Им он разит великанов и колдунов. На

какое-то мгновение Магдалена забывает о печалях, все так просто, радостно, прохладный весенний ветерок нежно обдувает ее волосы, холодит горячие щеки, дышится легко и

свободно. Пусть играет хоть несколько минут. В его жизни будет много горя, пусть хоть детство будет безоблачно.

Уже к вечеру начинается урок.

– Вот это гамма… простая гамма, -назидательно произносит Тобиас, но Иоганн прерывает его.

– Это все он уже знает. Читает по нотам долго, но верно. Давай…

Отец ставит перед Людвигом давно знакомую мелодию, которую он знает и которую

он может проиграть наизусть, но, памятуя о подзатыльниках, делает» умное» лицо и, вперив взгляд в ноты, проигрывает эту дурацкую мелодию.

– Да… -задумчиво изрекает Тобиас._Расстановка пальцев никуда не годится, темп…

Он кривит губы, поглядывая на Иоганна.

Отец на этот раз на стороне сына.

– Мелочи, при сноровке и опыте это придет. Скажи-у него есть талант!

– Безусловно. Старых мастеров ему не показываешь?

– Нет, фуги и прочая заумь ему пока не по плечу. Пусть приучается к дисциплине.

Людвиг доволен. Хорошо, если таким будет каждый урок.

4

Людвиг уже довольно взрослый и уже прекрасно понимает разницу в сословиях. Есть простые люди: пекари, кузнецы, крестьяне. Есть люди повыше: таких называют «господа».

Господин капельмейстер, госпожа советница, господин бургомистр. Таким людям на улице надо кланяться не очень глубоко, но с почтением. С священником можно раскланяться особо почтительно и называть его следует: «господин кюре» или даже «ваше преосвященство».

Вот кто они-музыканты? Людвиг уже слышал простое и краткое слово-«челядь» Челядь это повара, лакеи, и они, музыканты. Кто-то им кланяется, кто-то проходит и одаривает лишь кивком головы, кто-то вообще не замечает их существования. Вот сейчас Людвиг стоит посреди улицы и смотрит снизу вверх на приятного чистенького старика в приглаженном парике, приятном сереньком кафтане из-под которого выглядывает белоснежный воротник и

тростью с большой папкой под мышкой. Старичок первым снимает при виде Людвига шляпу и кланяется. Чудо! Как поступить Людвигу? Но старичок улыбается и первым заводит разговор. Он словно читает мысли Людвига.

– Ты Людвиг ван Бетховен-младший, внук Людвига- старшего?

– Да.

А я органист ван Эден, друг твоего дедушки, называй меня просто-господин ван Эден.

У старика приятная улыбка и Людвиг просто не может не улыбнуться в ответ.. Он слегка, но

уважительно кланяется.

– Слышал о тебе. Вчера наш бургомистр господин Видек проходил мимо вашего дома и видел

тебя плачущим. Тебя обижают?

Как сказать. Лучше промолчать.

– Может такой господин ошибся? -отвечает Людвиг.

Теперь улыбается ван Эден.

– Ладно. Хочешь пройтись со мной?

Людвиг согласно кивает. Они идут вместе, по пути приветствуя знакомых. Ну, прямо, как с дедушкой. И рука у этого старика точь в точь, как у дедушки-большая, теплая, ласковая. С

ним на удивление спокойно и легко. Людвигу даже и в голову не приходит спросить старичка: «Куда мы идем?». Только когда они подходят к церкви св Ремигия Людвиг говорит:

– Меня здесь крестили.

– Я знаю. Тогда я играл на органе. Может, зайдем?

Людвиг согласно кивает. В церкви прохладно и почти нет людей. На дальней скамье, поближе к окну, пожилая семейная пара тихо ведет свой разговор. Ван Эден что-то тихо шепчет на ухо священнику, тот согласно кивает и смотрит в сторону Людвига. Эден за руку ведет Людвига за собой по узкой темной лесенке куда-то наверх. Там, в самом углу, комната и большой инструмент с огромными клавишами. Людвиг уже знает-это орган. Именно он звучит каждый день, каждый праздник и Рождество. Орган играл, когда все прощались с его дедушкой и старый господин сказал, что и при его рождении. Глаза Людвига блеснули, старик снова угадал его мысли.

– Хочешь?

Конечно Людвиг кивнул. Подойдя к инструменту, он к удивлению своему понял, что подбородком достает до клавиш.

– Не беда, -произнес ван Эден. Сев на скамью, Людвига усадил к себе на колени.

– Вот так…

Людвиг еще раз взглянул на старика.

– Можно… можно…

Осторожно, с трепетом и сердцебиением Людвиг нажал сразу несколько клавиш. Инструмент

изрек невообразимый шум и скрежет-ничего похожего на музыку. Людвиг отдернул руку.

Все с той же улыбкой ван Эден сказал:

– Для первого раза-достаточно. Хочешь, попробую я?

Людвиг кивнул. Одной рукой органист пробежал по клавишам, инструмент запел. Мелодия

очень похожа на те, что уже слышал Людвиг несколько месяцев назад, когда был на репетиции отца. Тогда что-то подобное играл квартет музыкантов среди которых был и его отец.

Сейчас Людвиг уже довольно опытен, чтобы различать где квартет, где трио, где дуэт. Его

отец несколько раз играл с тремя друзьями перед важными господами.

– Кто это? -спрашивает ван Эден.

– Монсиньи, -отвечает первую известную фамилию Людвиг.

Снова старик улыбается.

– Нет, это Бах. Филипп Эммануил Бах. Соната.

Какая красивая фамилия. Людвиг никогда не слышал о нем. Органист ставит Людвига на пол перед собой.

– Тебя, я слышал, уже учат музыке.

– Да, отец и Пфайфер.

При имени Пфайфера органист впервые морщится и вздыхает.

– Отец… да… это хорошо…

– Я играю с листа, -хвалится Людвиг и добавляет:-Мне скоро шесть.

– Ты и считать умеешь.

– Папа говорит, что без счета музыканту нельзя.

– Это он прав. Пойдем…

Они спускаются вниз. Уже у порога церкви ван Эден говорит:

– Если хочешь-приходи. Я тут каждый день с утра до вечера. Где найти ты уже знаешь.

Дома Людвига ждал еще один сюрприз. Рядом с отцом и матерью высокий молодой человек, очень похожий на его мать. Тот же светлый открытый лоб, тот же нос с маленькой горбинкой и та же улыбка-мягкая, ласковая. Отец первым представляет друга.

– Франц Ровантини, скрипач.

Франц наклоняется к Людвигу.

– А мы немного родственники с твоей мамой, а значит и с тобой.

Наверное нужно поклонится, но Людвиг уже достаточно взрослый и просто подает ему руку.

– Вот и познакомились. Ты ведь не умеешь играть на скрипке? Знаю-не умеешь. Вот этим и

займемся.

Про себя Людвиг думает: «Если он такой же учитель, как и этот Пфайфер, то лучше сразу утопиться в Рейне и не мучится». Но дядя Франц не таков. После часа занятий Людвигу совсем не хочется выпускать из рук скрипку. Вероятно у всех родственников матери такой легкий спокойный характер и просто талант к обучению. С этим долговязым приветливым

человеком можно дружить. Даже маму он называет-Елена, по-родственному.

В свободное от занятий время Ровантини нахваливает инструмент.

– Вот. Скрипка. Не клавесин, не виолончель, и не контрабас, и не орган. Всегда с тобой, всегда под рукой: свадьба, похороны, дождь, снег, а она всегда с тобой. И всегда кусок хлеба и уважение. Понял?

Уже за столом, во время ужина, Иоганн показывает Ровантини важный документ.

– Вот, пришло на прошлой неделе.

«На просьбу Иоганна Бетховена выдается это удостоверение в том, что он может воспользоваться 60 имп. Талерами выдаваемыми матери его, вслед за имеющей рано или поздно последовать смертью.

5 июня 1775 года.»

– Ну, это лучше, чем ничего, -соглашается Ровантини.