Так Бывает

– Слышь, доктор, ты бы нам еще чего для сердца оставил, не нравится мне Сан Саныч, как бы еще ему врача вызывать не пришлось. – проговорил Олег, при этом не спуская внимательного взгляда с Димы.

– Олег, я Вам выпишу рецепт, только уж Вы сами проследите чтоб принял все Ваш начальник, а Татьяне через пару дней сам все дам, пусть придет ко мне, как договаривались. – голос был Диме не знаком, а когда на площадке показался двухметровый детина с очень умными проницательными глазами, он даже опешил несколько. – У нас новые действующие лица?

– Леонид, знакомьтесь, Дмитрий Сергеевич, мразь последняя. – любезно проговорил Кирилл и протиснулся мимо мужчин в квартиру.

– Так Вы, значит, муж Татьяны Юрьевны, признаться, давно хотел с Вами познакомиться, – мужчина протянул руку, Дима машинально ту пожал и кивнул, – Пожалуй заходить к Татьяне Вам не стоит.

– Почему, она в порядке? – голос подвел, выдавая волнение и страх, а внимательный взгляд серых глаз заметил даже неожиданно заслезившиеся глаза.

– В ближайшее время Вам вообще лучше не попадаться ей на глаза. У нее был нервный срыв после разговора с Вами, признаться я сам ее подтолкнул к этому, но право слово, не ожидал от Вас такой реакции. Вы разочаровали меня.

– Простите, а Вы, вообще, кто? – грубо перебил Дима.

– Я, Чупиков Леонид, психотерапевт Вашей практически бывшей жены, думаю после сегодняшнего, этот вопрос решен однозначно.

– Не понимаю, о чем Вы.

– Ну как же, голубчик, – мужчина снисходительно похлопал его по плечу, – Татьяна очень умная и решительная женщина и раньше тянула с разводом, потому что еще надеялась хоть в глубине души, на примирение с Вами. Но Вы ясно выразились сегодня, я бы даже сказал предельно и слишком откровенно выразились. И пусть сейчас она еще не до конца ясно мыслит, но уверяю Вас, к концу недели Вы будете абсолютно свободны от всяких обязательств по отношению к Татьяне.

– Это бред какой-то! Кто Вам дал право решать за нее? – рыкнул сквозь зубы, намереваясь ворваться к Тане в квартиру, но натолкнувшись на тяжёлый взгляд Олега, отступил на шаг назад.

– Как лечащий врач, могу точно утверждать и прогнозировать ее поведение после пережитого. Вы довели ее до истерики за какие-то минуты, а я пытался сделать это часами. Воистину только самые любимые и дорогие способны словами ломать жизни.

– Хотите сказать я ее сломал?

– Что Вы, нет! – Дима ощущал себя душевно больным, настолько нереальной ему казалась эта странная беседа, – Вы ее доломали, что несомненно пойдет Татьяне на пользу. Проще заново отстроить, чем каждый раз латать дыры. Вы, как опытный строитель со мной согласитесь?

– Да, – вышло как-то коряво и неуверенно.

– А значит не станете мешать ей строить?

– В каком смысле?

– Вы все же идиот, – диагноз прозвучал приговором, что в сущности, оказалось правдой, – Дмитрий, Вы ее травмирующий фактор. Стоит только Вам появиться и она вновь сорвется, и я не уверен, что меня одного в следующий раз будет достаточно, чтобы привести ее в себя. Я просто не имею права выписывать более сильные антидепрессанты без заключения психиатра.

– А он ей нужен? – выговорить удалось с трудом, в голове помутилось.

– Если Вы будете снова присутствовать в ее жизни? – уточнил он, – Да, понадобится и довольно скоро. Она женщина, Дмитрий, а не мраморная статуя, больше без серьезного вреда для психики она не выдержит.

Такие слова били лучше всего по мозгам. Голова отяжелела, ноги стали ватными, руки мелко задрожали, а глаза снова стали влажными.

Дима съехал вниз по стенке и сел на холодную ступень лестницы.

– Не отчаивайтесь, если и вправду так любите, – сочувственно проговорил доктор, – Сумеете подождать хотя бы пару месяцев?

– Вы же сами сказали, что…

– Вы идиот, я в этом убежден, – резко, не дав Диме договорить перебил тот, – Пары месяцев Татьяне будет достаточно для полного восстановления и Вам этого времени хватит тоже.

– Хватит для чего? – непонимающе смотрел на великана в бежевом джемпере, темных брюках и с чемоданчиком в руках, ждущего лифта.

– Хватит чтобы Вы определились, кто и что Вам нужнее. Ваша жена, которую как Вы говорите любите и ее Кирилл, или Ваш гипотетический ребенок от любой другой женщины?

– Почему Вы так говорите, и при чем тут Кирилл.

– Потому что, Кирилл ребенок Татьяны, пусть и не родной по крови, и она это уже поняла. Поняла, благодаря Вам и самому Кириллу, что неосознанно стала матерью, и на этом считает выполненной свою роль женщины, как продолжателя рода человеческого. Она твердо решила для себя, что рожать не будет, дабы не повторять ситуации с абортом и просила меня помочь в выборе специалиста по стерилизации маточных труб.

– Это…

– Да, необратимый вид хирургической контрацепции. – доктор кивнул, тем самым подтверждая Димино предположение.

– Но Вы сказали, что она еще не до конца ясно соображает.

– О, это решение она приняла давно, просто озвучить его боялась. Знаете, – Леонид повернулся к нему и снова впился взглядом в Димины глаза, выискивая там что-то, а найдя, удовлетворенно кивнул, – ради возможности быть с Вами она бы родила, сломала бы себя, Вас и вашего ребенка, но дала бы Вам все, что бы Вы не захотели. Удивительная способность, настолько сильно любить и растворяться в другом человеке, я даже Вам завидую, самую малость. Да что ж так долго -то лифт едет? Пойду пешком.

– Стойте! – вскочил, как подстреленный, – Подождите. А мне…что делать мне сейчас?

– В зависимости чего Вы хотите получить в итоге. Как я уже сказал у Вас есть два варианта: первый, Вы сейчас уходите к себе, завершаете свои дела в нашем городе и исчезаете из жизни Татьяны навсегда. В Москве ищете новую жену, которая, без вопросов родит Вам здоровенького малыша и живете счастливо, иногда вспоминая свою настоящую любовь. Через пару лет, прожитых в сказочном браке, Вы поймете, что совершили огромную ошибку и приедете сюда в надежде, что Таня по-прежнему Вас любит, пообещаете ей развод, что не бросите своего ребенка и будете исправно платить алименты, поддерживать связь. Но, все равно уже Вы сами поломаете ей, себе, ребенку жизнь. Потом Таня Вас примет обратно, вы опять поживете, но, приехав к родному ребенку не сможете с ним расстаться, бросите Таню и будете жить с нелюбимой, до тех пор, пока ночной звонок от Саныча не сообщит Вам, что Татьяна сошла сума и выбросилась из окна квартиры, – снова Дима с трудом сдерживал себя от позорного скулежа, потому что, стоило только представить то, что говорил Леонид, как нестерпимо больно становилось во всем теле, в нем взрывалась каждая клетка, ножом по живому вспарывалась плоть, мышцы и кости. Оставалось только волком выть от этого.

– А второй вариант? – голос сипел будто он пачку сигарет выкурил и запил это дело холодной водкой.

– Второй вариант: Вы уезжаете сейчас к себе, завершаете дела и катитесь к себе в Москву, где решите наконец, что Вам важнее сама Татьяна и ее благополучие и Вы готовы забрать ее с Кириллом к себе и начать жить заново, строя новую семью без оглядки на прошлое, но с памятью о прошлых ошибках. По правде сказать, этот вариант мне нравится больше, но он маловероятен.

– Почему? – он устал удивляться словам странного доктора, и мог лишь хрипеть свои вопросы, стараясь не выть от скрутившей все внутри боли, ломающей его личность, его мир, его желания.

– Потому что все зависит не только от Вас и не столько от Вас, сколько от Тани. Сейчас она убеждена, что потеряла Вас навсегда и мне трудно представить, что именно она ощущала пока я ее не вырубил. А так как она умная, мы оба это знаем, то в Ваше смирение и принятие ее такой, какая она есть, Татьяна не поверит. И Вам придется очень хорошо постараться, чтобы ее убедить в обратном.

Мужчина уже практически скрылся за поворотом лестницы, как Дима, очнувшись, спросил:

– А сейчас…что я могу сделать для нее сейчас?

– Дайте ей развод! – послышался удаляющийся голос ниже этажом.

Дима закрыл глаза и прислушался к себе, старался уловить чувства, эмоции, боль…все, что только мог, лишь бы поступить сейчас правильно.

– Знаешь, у тебя есть еще третий вариант,– послышался усталый голос Кирилла от приоткрытой двери. Парень, видимо, беззастенчиво слушал их диалог с доктором.

– И какой же? Ты зачем меня сюда вызвал? Напугал гаденыш, я ж чуть не помер, пока сюда ехал.

– Но не помер же, – парнишка пожал плечами и продолжил говорить, избегая смотреть Диме в глаза. – Ты можешь просто уехать и никогда не возвращаться, чтобы избежать исхода первого варианта.

– Ты настолько не веришь мне? Я ее люблю.

– Я ее тоже люблю и никогда не забуду то, что увидел сегодня. Никогда не забуду ее пустой взгляд. Не забуду, что первые минуты она меня не узнавала и все бормотала, что не такая, как ее мать. А причина такого состояния,– ты и ее мать. Полина сдохла, а ты нет.

– Ты сейчас мне угрожаешь?

– Что?! Нет, конечно. Умрешь ты – умрет она, вот такая у нас славная арифметика получается, хотя, видит Бог, я бы с радостью отсидел срок за твою славную кончину, – в голосе парня прорезалась ярость, – Но не судьба, папаша, не судьба. Поэтому и есть третий вариант, -ты просто исчезаешь и оставляешь нас в покое. Навсегда.

Кирилл не стал дожидаться ответа и просто напросто захлопнул входную дверь, щелкнул замком, закрываясь от самой опасной угрозы, как ему казалось.

Он, Дима, мужчина, который любит Татьяну необъяснимо, нестерпимо сильно и, причиняя себе самому боль, вдруг, неожиданно, стал угрозой для ЕЕ жизни.

Приплыли, сушите весла, господа.

– Так бывает, – тихо проговорил в звенящую тишину лестничной площадки, – Так бывает…

ГЛАВА 8

Конечно, Таня знала, что подслушивать нехорошо, но, говоря откровенно, в данной ситуации это было сделано не намеренно, во благо.

Ей очень повезло, что ни Леонид, ни уж тем более Дима не увидели, как тихо, после их разговора закрылась дверь, и не поняли, что у них был свидетель.

Она, дурочка наивная поняв, что там в подъезде сидит Дима, решила, что он пришел к ней сам, что жалеет о сказанных словах. Только зря надеялась. Ему Кирилл позвонил, специально.

Кирилла можно понять, она очень его напугала.

Правда, несмотря на те препараты, что ей вкололи, волна опустошения, осознание собственной никчемности все равно настигли и теперь ей хотелось выть, но не от слов Димы, а от того, что сама себе противна стала.

Сейчас, стоя в душе под горячей водой, пытаясь согреться не столько снаружи, сколько, скорей, изнутри, настигло осознание: что же она творила со всей своей жизнью, на самом деле, и что творила с жизнями людей, которых любила всем сердцем.

Прав был Дима, сто раз прав! Она похожа на мать. Пусть не тем, что родила нелюбимого ребенка, но тем, что коверкала и душу тянула у своей семьи, точно.

Стоит только вспомнить какую картину застал ее мальчик, придя домой после прогулки с друзьями…

Татьяна вбежала в квартиру вся мокрая,– как добралась до дома в таком состоянии не помнила. С волос стекала вода, сарафан противно лип к телу и сама она ощущала себя, как этот мокрый сарафан: ненужной, грязной, липкой, омерзительной.

Холодно. Ей было очень холодно. Там внутри, где теплилась надежда, где жила любовь, – там было холодно. Все покрылось ледяной коркой. Заморозилось, а потом разбилось на маленькие осколки. А осколки впивались в вены, в мышцы, впитывались в кровь и морозили дальше все, к чему прикасались.

Кажется, она даже плакать не могла. Только повторяла, пытаясь же саму себя и убедить в правоте собственных слов и мыслей: «Ты не она! Ты другая!».

Таня теряла контроль, не соображая где и что делает. Так и стояла посреди гостиной, пока входная дверь не хлопнула, прерывая какую-то леденящую тишину.

– Таня!? – Кирилл обеспокоенно позвал, – Мне Олег звонил, сказал не может тебя найти. Таня!

Кирилл подошел к ней, заглянул в глаза и отпрянул. Тут у нее и прорвало плотину.

Бросилась в спальню, едва сдерживая рвущийся из самых глубин, где в миг все заледенело, крик.

А дальше… дальше она сидела на полу, что-то мычала, бормотала и плакала. Помнила, как горячая влага обжигала щеки. Как Кирилл вытирал ей слезы, что-то спрашивал. Только она все плакала и раскачивалась. Сидела на коленях на полу, обхватив себя руками и раскачивалась из стороны в сторону. Вперед-назад. Вперед-назад и опять…

И Кирилл был с ней рядом, уже просто сидел, смотрел, но больше не трогал. Правда, сказанное не вернешь и не забудешь теперь никогда. Вот и она не забудет то, что услышала, и Кирилл не забудет, что вырвалось не нарочно.

Потом приехал Олег, тоже пытался с ней говорить.

А ей плевать было на всех и все. Она себя оплакивала. Ребенка своего оплакивала. Брак свой оплакивала.

Слово какое нелепое «брак». Почему так? Какое значение у этого слова верное? Интересный вопрос.

Отстраненные мысли. А внутри все заморожено было, пока не приехал Леонид. Он одним своим взглядом не то что привел ее в чувство, но вдруг внутри все стало меняться.

Это, как зимой, дома перчатки забыть и в мороз долго на улице гулять. Руки заледенели, и уже не понимаешь замерз ты или нет, но стоит зайти в тепло как начинается пытка. Пальцы так сильно болят, до крика. Вот и с ней так произошло. Сначала все заморозилось, а потом в тепле оттаяло.

Она не знала, что бывает так больно. Не знала. Что пустота может жечь. Что тишина может звенеть. Не знала такого никогда, а теперь вдруг испытала.

Внутри все узлом болезненным завязалось и все скручивалось, скручивалось. Еще чуток и веревка не выдержит, лопнет нить, что позволяла ее сознанию быть хоть капельку, но ясным.

Но веревка, нить – не лопнула, а в узел завязалась. И ни развязать теперь, ни распутать. Не узнать Тане теперь кто прав, кто виноват…

Очнулась снова в звенящей тишине.

Кожей поняла, что кто-то пришел, по взглядам ее мужчин поняла кто именно. Только Леонид оставался с ней, правда, не говорил. Укол сделал, посидел чуть-чуть, сказал, что ждет скоро на прием, и все! Ушел!

А Таня за ним пошла, когда Олег с Кириллом за входной дверью скрылись. Но, чуть было с Санычем не столкнулась, взглядом того умоляя дать ей послушать, услышать.

И она услышала.

Правду говорят про любопытную Варвару. Но у Тани не нос, она сама на куски разлетелась и теперь заново собираться будет.

Плевать на боль, потерпит, не в первой. Плевать на варианты Леонида, у нее есть свои. Плевать на слова Димы, потому что он был прав. Но плевать, потому что именно это ей и было нужно услышать. И именно от него.

Чтоб глаза открылись! Чтоб посмотрела, что чуть не угробила жизни самых дорогих. Чтоб, увидев себя со стороны, осознала в кого начала превращаться на самом деле.

Ей нужен был ушат грязи именно от Димы, ему она всегда верила безоговорочно и, если он так сказал, значит прав. А кому легко слушать правду о себе? Кому не обидно эту самую правду узнать?

Честно говоря, она таких людей еще не встречала.

Но такую правду, спустя время, она поняла и приняла.

Как там она себе говорила? Устала бороться? На самом деле боролись за нее. Саныч, Кирилл, да, даже Олег, но только не она сама.

В детстве, возможно! Но явно не во взрослой жизни. Она отстранилась от проблем, как только вышла замуж, переложила всю ответственность на Диму. И к чему это привело?

Ее жизнь превратилась в дерьмо, она сама стала чокнутой сукой, которая винит всех вокруг: Диму, мать, отца, Лилю, но только не себя.

Молодец, твою мать, молодец! Так держать!

Но, урок сегодняшний она усвоила, поняла, приняла и будет менять, и меняться.

Ей никогда не забыть взгляд Кирилла, когда он пытался ее успокоить. Такой растерянный, такой напуганный, и одновременно решительный, злой.

Мальчик вырос, многое понимает, и она кое-что поняла про него сегодня, и про себя заодно.

Они семья! Настоящая, полноценная семья. Там, где есть мама,-это она, там, где есть сын,– это он, там, где есть остальные родственники – это Саныч и Олег. И своими руками она чуть было все не похерила. Вовремя ее, носом об стол ткнули, очень вовремя.

С завтрашнего дня все будет по-другому, но сегодня она позволит себе слабость и будет плакать, стоя в ванной, под душем. Будет слушать как шумит вода, ударяясь в стеклянные стенки душевой и вспоминать их с Димой жизнь. Ту, что была ДО.

Счастливые, теплые, наполненные любовью глаза. Улыбку, от которой в животе напряженно замирало, а потом опаляло таким желанием, таким собственническим порывом, что Тане приходилось себя сдерживать чтоб не укусить, чтоб не оставить красный след собственных зубов, когда Дима был в ней и был с ней.

Так с ними было всегда. Чувственное желание накатывало быстро, но они никогда не торопились, наслаждались каждым мгновением. Медленно, пуговичка за пуговичкой расстёгивали одежду, правда стаскивали ее быстро… но, после, вновь время будто замирало, они вместе медленно горели, плавились от рук друг друга. Медленно сгорали под жадным напором губ, под требовательным напором рук.

Нельзя сказать, что так было всегда. Иногда страсть настолько сильно овладевала ими, что стоило только обнаженным телам прикоснуться друг к другу, стоило только ему чуть задеть губами чувствительные соски, слегка сжать их зубами, и она была способна взорваться наслаждением. Так же и с ним. Легкий поцелуй живота, чуть сжать зубами плотную разгоряченную плоть и все, конец всяким прелюдиям, играм и забавам.

Входил в нее, врывался! Грубо, сильно, на всю длину, доставляя такое удовольствие, что долго ни он сам, и уж тем более она, держаться не могли.

Эта часть их жизни была особенной для нее. И чего скрывать: никогда и никого в своей жизни она не хотела, как его. Кажется, своей любовью, своей страстью и желанием, он не оставил ей и малейшего шанса на счастливую жизнь, в будущем, без него. Она только подумала о другом мужчине рядом с собой, попыталась представить чужие руки на своем теле и ее затошнило.

В первый раз избавилась от тошноты, отвращения к себе и к гипотетическому другому мужчине только благодаря нескольким бокалам дорогого виски. Такой поворот событий о многом говорил.

Каждого мужчину, если только сможет на того внимание обратить, она будет сравнивать с Димой, и никто, скорей всего, сравнение в свою пользу не получит. Не от Тани, однозначно.

И дело даже не в интиме. Дело просто в их жизни.

Еще были совместные завтраки, наполненные горьким привкусом сбежавшего у него кофе, потому что сонный не уследил, но хотел ее побаловать, сделать приятное с утра, чтоб она ему улыбнулась, приоткрыв полусонные глаза, но приготовленного специально для нее кофе она в жизни вкусней не пила. Были прогулки по Москве, взявшись за руки. Был старый Арбат и картины, ради которых они так любили там гулять.

Все это сейчас проносилось, воспоминаниями в голове, а в теле и в душе отзывалось такой жгучей тупой болью, что снова слезы потекли по щекам, хоть там было и не разобрать где просто вода, а где соленая влага ее глаз.

Грустно было сознавать, что все эти завтраки, прогулки, улыбки, прикосновения ушли безвозвратно.

Дима ушел теперь уже навсегда, а жить почему-то продолжалась, небо с небес не рухнуло, но, отдачей приложило хорошенько.

Заслужила.

Она все это время позиционировала себя как умную, самостоятельную женщину, умеющую нести ответственность за свои действия и ошибки, а оказалось, на самом деле, что она сбежала от проблем, от мужа, от его осуждения, от себя самой, в конце концов.

На деле, она сама стала жертвой. Жертвой, которую все должны жалеть, сочувствовать, понимать и прощать. Но, самой, даже в голову не пришло, что ей никто и ничего не должен. Она сама себе должна нормальную жизнь. Кириллу должна нормальную счастливую жизнь, потому что он считает ее… своей мамой!

Эти слова в сознании бились, как вот шайба в аэрохоккее бьется о створки, со звуком таким противным. Вот и у нее то же самое. Слово «мама» билось в голове, отдаваясь гулким эхом во всем теле, отдаваясь дрожью в руках и благодарными молитвами за то, что еще может хоть что-то исправить.

Потому что, оказывается, у нее есть сын, и не просто сын, а он сам считает ее мамой. Считает ее достойной такого звания, и он в ней нуждается сейчас больше всего на свете.

И именно поэтому она сейчас закончит киснуть под водой, выйдет из ванной и позволит воде смыть в глубины канализации все то прошлое, что столько лет не давало жить, все те совершенные ею ошибки, что мешали сейчас. Пусть вода уносит к черту на кулички все-все,-у нее, как только за ней закроется дверь ванной, начинается новая жизнь!

Она не собиралась больше убегать от проблем, она собиралась их решать. И, в первую очередь, переодевшись после душа, вышла к своим мужчинам.

Саныч был очень угрюм, выглядел постаревшим, что в очередной раз резануло ей по нервам, да так, что сердце дернулось.

Олег просто сидел за столом и пил горькую, ни на кого внимания не обращая, но стоило ей зайти в кухню, как он оторвался от созерцания столешницы бара и так глянул… обеспокоенно и в то же время очень разочарованно, казалось он готов с досады сплюнуть и три раза о дерево постучать. А Кирилл…

Кирилл по-прежнему смотрел глазами побитого щенка, выброшенного на мусорку, за ненадобностью еще одной скотины в доме,– и это было хуже всего. Этого она не выдержала. Потяжелело в груди, узел еще туже затянулся, сдавливая горло кольцом, мешая произнести так необходимые сейчас слова.

Но, сказать что-то так и не получалось, она просто стояла и смотрела на Кирилла, и взглядом пыталась выразить как ей жаль, что не поняла ничего раньше.

Он сам смотрел ей прямо в глаза, ждал, что она скажет, что сделает.

И ничего другого, кроме как броситься к нему и обнять, что есть силы, Таня не придумала. Стиснула его как сумела, прижала к себе, и тихим, срывающимся голосом шептала:

– Прости меня! Прости! Я у тебя глупая такая, очень глупая. Ты только меня прости, – отстранилась и заглянула в ошарашенные глаза, – Прости! Ты мне очень дорог, очень! И я тебя не брошу никогда, а если что опять не так… ты скажи, ладно?! Просто скажи?!

– Ма… Тань, – он прокашлялся, – Все хорошо, правда, хорошо. Ты нас всех очень испугала. Меня очень испугала.

– Больше не буду, не буду! – замотала головой и снова прижала его к себе, сил не было смотреть в глаза. Кирилл тоже в ответ стиснул ее, прижал к себе так, что косточки затрещали, но обоим было все равно.

– Мне очень хочется сказать «мама», но, если ты против… – начал он робко.

– Если ты хочешь, я не против! – ладонями обняла его лицо и заставила снова заглянуть в глаза, – Если ты считаешь, что я достойна быть матерью такого потрясающего сына, как ты, то я буду полной дурой, если откажусь. Только пойми правильно, пожалуйста то, что я тебе расскажу и после, если ты все еще будешь этого хотеть, я не буду против.

Саныч прислушивался к нашему разговору, но лишь кивнул, показывая, что тоже хочет услышать, а Олег,– вот если бы все было не так грустно она бы рассмеялась, видя, как друг застыл с занесенной рюмкой и приоткрытом ртом. Точнее, они бы все ржали как кони, но ситуация не располагала, поэтому Олег замер на несколько секунд, отставил рюмку и уставился на нее, всем своим видом демонстрируя нешуточное внимание к ее персоне.

– Никому из вас нет нужды рассказывать, в какой семья я росла, хотя, оправданием моих ошибок, как я полагала, все это служит слабо. До сегодняшнего дня я не понимала или, скорей не хотела понимать, что убегаю от одной проблемы к другой. Так было с мамой, когда она пыталась покончить с собой. Я испугалась и рванула отсюда подальше. Я не хотела брать за нее ответственность в очередной раз, хотя надо было сдать ее в психушку и самой лечь в соседнюю палату.

– Таня, что такое несешь? – Саныч было ринулся к ней, но натолкнулся на предупреждающий взгляд Олега и сел обратно.

– Я говорю вам правду, рассказываю то, что давно нужно было сделать. – глубоко вдохнула и продолжила, – Мое психическое здоровье далеко от нормы, и именно поэтому я буду посещать Леонида столько, сколько он посчитает нужным.

– Почему? Этого недостаточно для таких экстремальных мер, – Олег таки выпил наполненную рюмку и, по новой ее наполнил.

– Моему приезду сюда, моему возвращению предшествовали несколько событий. Очень долгое время мы с Димой жили счастливо и никогда не заводили речи о детях, – Кирилл, чувствуя мою напряженность, попытался было меня обнять, но я отстранилась, – Подожди, Кирилл, не надо. Так вот… В тот вечер, когда Дима мне изменил, он предложил нам завести ребенка, а я отказалась. Мы поругались, слово за слово, и он, взбешённый ушел из дома.

– Сука! – гаркнул Саныч и впечатал кулак в столешницу, – Надо было ему сразу морду бить, знал же.

– Измену его я таковой уже не считаю, и простила давно.